..
     - Фу! - барыня сложила губки, будто на блюдечко с горячим чаем собиралась дунуть. - Надо его усадить, а то и вовсе развезет...
     Заприметив черноволосого парня, который сидел впереди, она голосом, полным скорби и задумчивости, произнесла как бы в пустоту:
     - Такой молодой - и сидит! А человек вон с ног валится...
     Парень оглянулся, смущенно улыбнулся и медленно встал, опираясь на металлическую тросточку. Ни слова не говоря, он, прихрамывая, приблизился к объекту внимания барыни и, тронув его за плечо, кивнул на освободившееся место.
     - Ты чо? - удивился мужичок. - Мне сподручнее стоять, братан, а то сяду, закемарю и проеду свою остановку.
     Говорил он вполне связно и, видимо, действительно не был так пьян, как казалось.
     - С поминок еду, братан, - доверительно сообщил он парню. - Двенадцать лет назад в этот день в Афгане моего кореша "духи" убили. А у него мать осталась, теперь уже совсем старенькая - вот мы с ней и помянули Андрюху.
     Барыня торжествующе шепнула Наталье Андреевне:
     - Вот видите: горе у человека! Я ж говорила, что он не забулдыга какой-нибудь...
     - А я разве спорила? - повторила свой довод Наталья Андреевна. Мужичок между тем заметил тросточку своего собеседника и кивнул на нее:
     - Ногу, что ли, сломал?
     - Чечня, - ответил парень. - Мне не хочется об этом вспоминать, извини.
     Барыня тяжело вздохнула. Да и в автобусе, кажется, все притихли - установилась тишина. И вдруг раздался громкий возглас:
     - Сенсационные разоблачения депутата Госдумы Ноя! Читайте свежий выпуск газеты "Проспект"!
     Это на остановке зашла бойкая девица с кипой газет в руках. Привычно и деловито она двинулась по салону автобуса:
     - Сенсации, политика, мода, телепрограмма, частные объявления! Покупайте газету!
     Наталья Андреевна терпеть не могла эту газету, которая слишком явно поддерживала коммунистов. И чего добивались: возвращения парткомов, талонов на самое необходимое, одинаковой для всех зарплаты в сто двадцать рублей, и чтоб при этом инженер, получивший высшее образование, считал гроши, а "гегемон" сидел в почетных президиумах, и ведь ни одной мозговой извилиной мог всю жизнь не шевельнуть - стой себе у станка и штампуй из года в год одну и ту же деталь, допустим, для подводной лодки. А сколько их, этих подлодок, нормальной стране нужно - не миллионы же! А вот за телевизором или мебелью надо было обязательно стоять в очередях, потому что советский человек должен был крепить обороноспособность страны, а не думать о вещах, улучшающих его жизнь. Наталья Андреевна с тоской вспомнила, как на обязательных в те времена классных часах читала школьникам очередные материалы какого-нибудь очередного пленума или съезда КПСС и учила ребят не болеть этой проклятой капиталистической болезнью - вещизмом, а еще
     - не быть потребителями, презирать все заграничное и бояться чуждой идеологии индивидуализма: коллектив всегда прав, решающее слово за большинством, вместе мы - сила! А то, что и сам Владимир Ильич был когда-то одиночкой, сумевшим, однако, увлечь своими идеями других, она как-то предпочитала не говорить.
     - А говорили мы с тобой об этом на кухне, милая,- услышала Наталья Андреевна голос, который уже и забывать стала. Она и не заметила, как барыня вышла, а ее место заняла Софочка Берг.
     - А, здравствуй! - сказала Наталья Андреевна.-Давненько мы с тобой не говорили. Я даже вспоминала сегодня с утра наши с тобой посиделки на улице Халтурина. Помнишь, Петербург тогда назывался еще Ленинградом, а на ограде Летнего сада висел плакат "Планы пятилетки - досрочно!"'?
     - И у нас был замечательный китайский чай с жасмином,- Сонеч- ка даже глаза закатила от умиления.- Мы так удачно оказались вблизи того киоска около "Гостиного двора": этот чай только завезли, еще и очереди, считай, не было - всего человек двадцать стояло. А потом мы набрали "эклеров", "безе" и "наполеонов" - стоили-то пирожные тогда двадцать две копейки штука, помнишь? И пошли, конечно, пешком по Невскому до уютного моего гнездышка...
     - Это такое счастье, что мы с тобой познакомились тогда, когда я, мокрая как курица, плюхнулась рядом с тобой в электричке,- сказала Наталья Андреевна.
     - И голос вагоновожатой, или как там правильно назвать водитель- ницу электрички, принялся отсчитывать: "Дубулты", "Дзинтари", "Кеме- ри",- вспомнила Софочка.- Это звучало так необыкновенно...
     Они, конечно, вспомнили и другие радостные минуты, и как-то так оказалось, что их, этих минут, было, в общем-то, не так уж и мало. Неожиданно став подругами, они виделись потом нечасто: сначала Наталья Андреевна еще ездила в Петербург, благо отпуск у педагогов большой, да и зарплату ей в школе положили большую - за часы, за классное руководство, за факультатив по русской литературе. Но как вышла на пенсию, так эти поездки и прекратились. А у Софочки если деньги и появлялись, то тут же куда-то и пропадали: абсолютно непрактичная, она не умела их ни копить, ни с толком вкладывать во что-то стоящее. Она любила, впрочем, покупать картины молодых художников, и среди ее приобретений оказалось две акварели Анатолия Зверева. Это теперь он знаменитый художник и о нем пишут воспоминания, устраивают выставки работ, а тогда многие относились к нему как к пьянчужке, бездомному шизофренику, чудаку, одержимому какой-то внутренней тревогой и обреченностью.
     Поехав в Москву, чтобы специально побродить по Третьякойке, Со- фочка, конечно, не могла не впутаться в очередную романтическую историю. Подруга познакомила ее с высоким бородатым мужчиной, который оказался художником. После второй или третьей рюмки он сказал Со- фочке, что страстно желает ее, а на ухаживания у него нет времени, и потому он вот так прямо просит ее дать ему, и это вполне естественно, так как он видит, что и она вроде бы им тоже заинтересовалась. Софочка сначала хотела дать ему по физиономии, но потом раздумала и в результате оказалась на продавленном, покрытом комковатым ватным одеялом диване. Это была, конечно, мастерская художника, в которой нестерпимо пахло скипидаром, кошачьей мочой и протухшей селедкой.
     И вот когда дело у них дошло до самого ответственного и, можно сказать, волнующего момента, в дверь затарабанили, да так яростно, что Софочка подумала: пришел ей конец, и смертный час, и верная погибель, потому что так рвать дверь могут только обманутые и разъяренные жены. Но ее одноразовый любовник удивительно равнодушно сказал:
     - Вот суки! Жажда их, видно, мучит: на бутылку пришли денег занимать. У тебя есть рублей пять?
     Это и в самом деле оказались два приятеля художника, которым для полноты счастья хотелось раздавить еще по бутылочке. Один из них и вытащил из своего "дипломата" две удивительно красивые акварели:
     - Девушка, это работы Толи Зверева. Он мне их подарил, а я хочу расплатиться ими с вами. Долги я принципиально не возвращаю, но с дамами обычно расплачиваюсь картинками. Берите их, берите! Это сейчас все думают, что Талька Зверев - сумасшедший пьяница, алкоголик и все такое прочее. Попомните меня, когда у вас эти акварели будут выторговывать за бешеные деньги...
     Он был пьян, и Софочка подумала, что ей не стоит оставаться одной с тремя подвыпившими мужиками и надо как-то избавиться от вновь прибывших, а потому без всякого сожаления рассталась с пятнадцатью рублями. А те две акварели действительно стоят сейчас-столько, что продай она их - обеспечит себе хлеб с толстым-толстым слоем масла до конца своих дней. Вот только Софочка не любит масла.
     - Иногда я думаю, что мы с тобой ждали-ждали, когда начнем жить по-настоящему, и вот это настоящее вроде бы наконец наступило, а мы уже ни на что не годны,- сказала Наталья Андреевна и вздохнула.
     - И как раньше было тяжело жить, так и теперь - не' легче, - погрустнела Софочка и вдруг вся как-то встрепенулась: - Ой, давно хотела сказать тебе одну мысль...
     - Никак я тебя не научу правильно говорить,- буркнула Наталья Андреевна.- Что это значит: сказать мысль?
     - Ну извини: волнуюсь! - Софочка даже порозовела от смущения.- Нам с тобой всегда будет трудно жить, потому что мы не умеем казаться несчастными и униженными. И потому нам никто никогда ничего не подаст, и даже само государство посчитает, что если не плачемся, то у нас все в порядке.
     - Ой, что-то ты так мудрено заговорила, - заметила Наталья Андреевна.- А я проще скажу: живу как могу, и на столько, сколько у меня есть. Я бы просто провалилась сквозь землю, если бы хоть копейку кому-нибудь осталась должна.
     - А я, наверное, жадная,- смутилась Софочка.- Вот все бы, что есть в книжном магазине, взяла и купила. Господи! Какие книги, какие альбомы! Нам с тобой это даже и не снилось. Представляешь, приходишь в магазин, а там преспокойно лежит на прилавке томик стихов Цветаевой или Мандельштама. Но посмотришь на цену - и за сердце схватишься: двадцать тысяч рублей!
     - Столько стоит какой-нибудь детектив,- сказала Наталья Андреевна.- И не жалко им деньги на всякую чепуху тратить! Это можно и в библиотеке взять: прочитал и вернул, а вот стихи - это для души, их хочется перечитывать.
     - Ты, наверное, до изнеможения замучивала своих учеников подобными сентенциями,- улыбнулась Софочка.- Иногда мне кажется, ты так и прожила свою жизнь как бы в двух измерениях: одна на виду у всех, а другая - только твоя собственная, тайная вторая реальность...
     - Наверно, ты, как всегда, права,- ответила Наталья Андреевна. -
     Потому я и не ворчу на тяготы жизни, что у меня есть то, чем я по- настоящему дорожу,- это ты, Петербург, тот моросящий дождь в Дубул- тах, затрепанный томик Ахматовой, дамы и господа с портретов Рокотова, пейзажи Левитана, музыка Чайковского...
     Софочка восторженно глядела на нее, кивала, находя подтверждение и своим ощущениям от удовольствий этой жизни, и тронула Наталью Андреевну за рукав, чтобы остановить поток ее речи, но тут же как-то съежилась, потускнела и куда-то пропала.
     - Извините, вы что-то спросили? - услышала Наталья Андреевна вопрос. Мужчина неопределенного возраста и с незапоминающимся лицом участливо смотрел на нее. Он сидел на том месте, где только что щебетала Софочка, благоухающая духами "Пиковая дама". Их слабый аромат еще витал в воздухе.
     - Нет-нет, поспешно сказала Наталья Андреевна.- Это я вслух повторила фразу вот из этой книжки,- и она кивнула на брошюрку, которую держала в своих руках.- Забавная, знаете ли, книжечка...
     - А, знаю! - кивнул мужчина.- Валентина Травинка, "Голубая целительная глина" - бестселлер сезона! Ее неплохо покупают. Между прочим, другие книги Травинки вы можете приобрести в моей лавке.- И он назвал адрес, уверяя, что цены радуют покупателей, среди которых есть и известные в городе писатели.
     - Хорошо, спасибо,- автоматически кивнула Наталья Андреевна и* не желая поддерживать беседу, уткнулась в книжку. Но прилипчивый сосед, деликатно кашлянув, снова отвлек ее:
     - Посмотрите, какой странный мальчик! Наталья Андреевна тоже удивилась, когда увидела этого худенького мальчика лет десяти с чудовищной большой головой, укутанной в цветастый цыганский платок. Его держала за руку высокая стройная дама. Презрительно кривя тонко подкрашенные губы, она что-то выговаривала пацану и при этом методично и зло постукивала его по спине. Из-под платка слышались глухие, гулкие рыдания.
     - Бедный мальчик! - вздохнул сосед Натальи Андреевны.- Болезнь Дауна - это навсегда.
     Она внимательно вгляделась в складки платка вокруг лица мальчика и решила, что тут что-то не то: в узкой щели, оставленной для глаз, поблескивало нечто стеклянное!
     Дама, хлопнув мальчишку в очередной раз, посмотрела в окно и тревожно спросила у кондукторши:
     - Мы травмпункт не проехали?
     - Следующая,- лениво отозвалась кондукторша.
     - Ну вот, засранец, кажется, приехали! - сказала дама и снова сунула тумак мальчишке.- Ну не придурок ли? Зачем ты надел вазу на
     голову?!
     - Бу-бу-у-у-бу-ы-ы,- ответствовал пацан.
     - Знаешь, сколько сейчас хрусталь стоит? Ни черта ты не знаешь! А что, если врач все-таки не сумеет вытащить твою сраную голову из вазы и ее придется разбить? У, зараза!
     Дама растерянно и беспомощно огляделась вокруг и, заметив интерес пассажиров к себе, подбоченилась и агрессивно спросила:
     - Ну что смотрите? Ребенок играл в космонавта, придумал надеть на голову вместо шлема вот эту вазу. Он там задохнуться может, а вы - хиханьки да хаханьки!
     - Да разбей ты эту вазу! - предложил простоватого вида старичок в пиджаке с орденскими планками.- Чего ее жалеть?
     - Ваза - моя, ребенок - мой,- 'сказала дама.- Что хочу, то и делаю с ними! Пусть врач снимает ее как хочет. Этот ребенок, того и гляди, в тевтонских рыцарей играть захочет, "Цептер" на башку надвинет!
     - "Уссурийская" остановка,- вяло сказала кондукторша, продолжая считать деньги в сумке.- Вам здесь выходить!
     Дама потянула мальчишку за собой. Вслед за ней вышли и другие пассажиры. Наталье Андреевне это показалось странным, и она тоже хотела встать, поддавшись массовому исходу, но сама же себя и одернула: все-таки не в ее привычках поддаваться стадному чувству.
     Она видела, как водитель поглядел в салон и отчего-то нахмурился. Его худое смуглое лицо впечатлило Наталью Андреевну желтыми, поблескивающими в темноте кабины глазами. Он скривил тонкие губы в улыбке:
     - Бабуля, а ты что ж подзадержалась, а? Наталья Андреевна хотела с достоинством ответить, что ей вообще-то еще ехать и ехать, но почувствовала, как горло вдруг сжало нечто холодное и скользкое, отчего она чуть не задохнулась.
     - Она уплатила, - сказала кондукторша. - Пусть едет! Наталья Андреевна, как и все пенсионеры, вообще-то имела льготу на бесплатный проезд. И ничего, конечно, не платила. Кондукторша просто так это сказала, чтобы, видимо, защитить ее от водителя.
     Автобус понесся по улице как бешеный: мелькали дома, деревья, киоски, столбы, и вдруг о лобовое стекло что-то стукнулось - это какая- то большая птица, похожая на ворону, на него налетела и, разбившись, сползла по стеклу вниз, роняя черные перья в капельках крови. Наталья Андреевна так отчетливо все рассмотрела, что ей даже стало дурно, и снова шею охватила мокрая и холодная веревка. Она стала задыхаться.
     Водитель остановил автобус, вышел поглядеть на птицу, поматерился, жалея треснувшее стекло, и снова заскочил в кабину. Кондукторша, сосчитавшая наконец деньги, невозмутимо сидела на своем месте. Происходившее вокруг, казалось, вовсе ее не занимало.
     Наталья Андреевна пыталась нащупать эту проклятую веревку, которая вот-вот задавила бы ее, но, к своему удивлению и ужасу, ничего не обнаруживала: на шее были только янтарные бусы, которые висели довольно свободно и, конечно, никак не напоминали веревку. Водитель, заметив мучения пассажирки, повернул к ней свое чернявое лицо и, поблескивая волчьими глазами, крикнул:
     - Ну что, бабуля, еще не пожалела, что поехала с нами? Наталья Андреевна, задыхаясь, прохрипела, обращаясь к молчаливой кондукторше:
     - Посмотрите, что такое у меня на шее.
     - Известно что,- ответила кондукторша и протянула руку к Наталье Андреевне. Она сидела довольно далеко от пожилой дамы, но ее рука, странно вытягиваясь, все-таки коснулась шеи пассажирки и что-то от нее оторвала. Наталья Андреевна, испытав внезапное облегчение, во все глаза смотрела на руку кондукторши, пытаясь увидеть, что же такое
     ее мучило. Очевидно, это было нечто вроде змеи или огромного червяка, что, извиваясь, обмотало и запястье кондукторшиной руки: она брезгливо потрясла ладонью, вытащила из сумки носовой платок и, ухватив им нечто видимое только ей, сняла скрипучую невидимку с углубления в локтевом сгибе.
     - Скрипит, как рассохшаяся дверь,- брезгливо заметила кондукторша.- Иди вон, гадюка!
     Автобус резко затормозил. Это была какая-то совсем неизвестная Наталье Андреевне остановка: покосившийся фонарный столб, дощатый навес на полусгнивших, покрытых серым лишайником подпорках, чугунная урна, переполненная арбузными корками, обрывками газет и картонными стаканчиками из-под мороженого. Наталья Андреевна помнила, что пломбир на разнес продавали где-то в конце семидесятых годов и его полагалось есть узкими палочками. Рачительные хозяйки специально собирали стаканчики из-под мороженого, чтобы весной выращивать в них рассаду помидоров.
     Двери распахнулись, и в автобус вошел высокий мужчина в черном плаще. Широкополая шляпа затемняла его лицо, которое он к тому же прятал в поднятом воротнике. Пассажир тотчас уселся спиной к Наталье Андреевне и уткнулся в газету, которую вытащил из правого кармана.
     - Возьми с него плату за проезд,- сказал водитель кондукторше.- Это не пенсионер.
     Голос у водителя был какой-то злой, визгливый, и Наталье Андреевне показалось, что этот человек ненавидит всех, кого ему приходится возить. Кондукторша, к ее удивлению, и не подумала вставать со своего места: она сонно клевала носом и даже чуть слышно посапывала.
     Водитель, чертыхнувшись, нажал на клаксон. Кондукторша резко дернула головой и раскрыла глаза:
     - А! Что такое?
     - Я бесплатно работать не хочу,- гаркнул водитель.- Возьми деньги за проезд. Он должен заплатить!
     Пассажир, не поворачиваясь к кондукторше, поднял над головой какую-то серую книжечку и помахал ею.
     - У него свидетельство,- сказала кондукторша.- Он больше, чем просто пенсионер.
     Наталью Андреевну поразила эта фраза, и какое-то смутное беспокойство снова охватило ее. Она уже подумала, что ей просто снится какой-то дурной сон, но кондукторша, словно прочитав ее мысли, неожиданно ласково улыбнулась:
     - Не удивляйтесь, бабушка! В нашем автобусе еще и не то бывает.
     - А что, собственно, происходит? - решилась наконец спросить Наталья Андреевна.- И где это мы едем?
     - Ничего не происходит,- ответила кондукторша.- В. том-то и дело, что ничего не происходит и нигде мы не едем...
     Автобус между тем набирал скорость, и снова мелькали вокруг дома, деревья, лужи на асфальте. Пассажир сидел молча и читал свою газету, а может, и не читал: он ни разу не перевернул страницу и не поменял положение головы. Что-то в нем показалось Наталье Андреевне смутно знакомым, но она так и не сумела определить, что именно.
     - Лучше бы вам, бабушка, сейчас выйти,- сказала кондукторша. -
     Вам на свежий воздух надо. Нервы у вас расшалились, а может, сердце прихватило...
     - Да с чего это вы взяли? - рассердилась Наталья Андреевна.- У меня с головой все в порядке.
     - Тем более,- спокойно сказала кондукторша.- Если с головой все в порядке, то вы и сами должны понять: пора выходить, пока мы не приехали на конечную остановку. Оттуда мы никого назад не возим.
     - Да, не возят,- вдруг сказал пассажир и отогнул концы воротника, скрывавшие его лицо.
     Наталья Андреевна почувствовала, как кровь бросилась ей в голову, даже жарко стало. Это был Николай Михайлович!
     - Но как же... ведь ты... ничего не понимаю,- бессвязно пробормотала Наталья Андреевна.
     - Очень хотел на тебя поглядеть,- спокойно сказал Николай Михайлович. - Что это ты так перепугалась? С Софочкой премило болтала, а ведь и она уже...
     - Молчи, молчи! - крикнула Наталья Андреевна.- Не хочу тебя слушать!
     - Пожалуйста,- ответил Николай Михайлович.- К молчанию мне не привыкать. Я всю жизнь молчал, а уж теперь-то и подавно.
     Наталья Андреевна снова стала задыхаться: ей было душно в спертом, каком-то затхлом воздухе этого автобуса.
     - Давайте я вас выведу все-таки на свежий воздух,- услышала она голос над собой.- Может, "скорую" вызвать? Вам очень плохо?
     Наталья Андреевна увидела над собой лицо незнакомого молодого человека. Склонившись к ней, он бережно обхватил ее и попытался приподнять.
     - Не надо, я сама,- сказала Наталья Андреевна и посмотрела на то место, где должен был сидеть Николай Михайлович.
     - Дайте ей валидол, - сказала кондукторша и протянула стеклянную трубочку с лекарством. - Она переутомилась. Уже давно едет.