имаешь - это символ чего-то, чем  гордятся  обитатели
дома.
     Б.С. похвалил мою наблюдательность и  объяснил  мне,  что
выставленное перед домом колесо - это символ американских пио-
неров, осваивавших эту землю, и должно свидетельствовать,  что
в этом доме живут потомки тех, кто на своих телегах отвоевывал
у индейцев Америку.
     - А почему так много колес? -  удивилась  я.  -  Почти  у
каждого дома. Все они потомки пионеров?
     - Навряд ли, - рассмеялся Б.С., - но  всем  хочется  быть
стопроцентными янки.
     -  Насколько  я  понимаю,  евреи  начали  переселяться  в
Америку, когда у пионеров выросли правнуки.  Почему  и  у  них
выставлены такие же колеса? - я кивнула на  дома,  где  горели
семисвечники, а у  входа  белели  тележные  колеса,  как  и  у
христианских домов.
     - А чем евреи хуже? - сказал, улыбаясь, Б.С. -  Они  тоже
хотят выглядеть стопроцентными. Купить колесо недорого  стоит.
К тому же евреи порой имеют на это больше оснований. Их совсем
недалекие  предки  в  России  или  Польше  были  балагулами  -
ломовыми  извозчиками.  У  них  были  телеги,  а  телеги,  как
известно,  стоят  на  колесах.  Поэтому  американский   еврей,
выставивший перед  домом  тележное  колесо,  как  знак  своего
благородного происхождения, никого практически не  обманывает.
Кроме самого себя.
     Мы  уже  приближались  к   владениям   мистера   Крацера.
Заснеженный холм, поросший лесом, большое незамерзшее озеро, и
без  единого  строения  лес  слева  и  справа   -   все   было
собственностью одного человека. Нью-йоркский дантист купил эту
землю по дешевке много лет тому назад, а сейчас это составляло
огромное богатство. По окраинам своих владений  мистер  Крацер
отрезал небольшие участки и пускал их в продажу,  но  основную
территорию не трогал - приберегал до еще более высоких цен. По
его земле была проложена частная асфальтовая дорога, ведшая  к
вершине  холма,  который  был   увенчан   трехэтажным   домом,
сложенным из дикого камня, наподобие средневекового замка.
     При въезде на холм нас постигла  неудача,  которая  потом
обернулась неожиданной удачей для меня:  мы  остались  с  Б.С.
ночевать в этом доме - замке. Дешевая развалюха - машина  Б.С.
заглохла на подъеме. Он поставил ее на  тормоза  и  с  полчаса
ковырялся  под  поднятым  капотом,  Я  ходила  вокруг  машины,
глазела по  сторонам  на  голый  лес  и  совсем  озябла.  Б.С.
чертыхался, вымазался в машинном масле, но оживить  этот  труп
не смог. Он в сердцах захлопнул капот, позвал меня, и мы пошли
пешком по петлистому асфальту к дому.
     Мистер Крацер вызвал  по  телефону  механика  со  станции
обслуживания, тот прикатил,  когда  уже  совсем  стемнело,  и,
заглянув под капот, сказал, что работы здесь  много,  придется
нашу машину отбуксировать на станцию, и раньше чем  завтра  мы
ее никак не получим.
     Б.С. осторожно спросил о цене и механик ответил, подумав,
что ремонт обойдется долларов  в  сто.  Б.С.  только  горестно
вздохнул  -  для  него   такой   непредвиденный   расход   был
разорителен.
     - Вот видишь, Олечка,  -  сказал  он,  потрепав  меня  по
плечу, - подтверждение  народной  мудрости  "Мы  не  настолько
богаты, чтоб покупать дешевые вещи".
     Хозяева  предложили  нам  остаться  у  них  ночевать.  Мы
позвонили маме,  объяснили  ей,  что  случилось.  Она  сначала
расстроилась,  потом  успокоилась  и   лишь   попросила   Б.С.
проследить, чтоб меня уложили спать в теплой комнате, иначе  я
простужусь.
     Мы остались в  этом  огромном  пустом  доме,  где  только
шипение радиаторов парового отопления нарушало могильный покой
склепа.  На  кухне  увивалась  наемная  прислуга   -   толстая
негритянка в белом переднике.  Мистер  Крацер,  как  бы  между
делом, сказал, что он, когда приглашает ее помочь,  платит  ей
по восемь долларов в час - больше, чем  получают  некоторые  с
университетским дипломом.
     Перед  домом  стоял  белый  спортивный   "Корветт"   этой
прислуги,  и,  закончив  сервировать  стол,  негритянка  сняла
передник, облачилась в дубленую шубку,  по  которой  в  Москве
помирают модницы, и укатила в своем  "Корветте".  Это  и  есть
расовая дискриминация по-американски. Дай Бог, чтоб в СССР, да
и в Европе многие-многие белые жили так, как негры в  Америке!
Я уж не говорю об Африке. Но если посмотреть с другой стороны,
то  все  же  черная  прислуга,   разъезжающая   в   спортивном
"Корветте", прислуживает белому, мистеру Крацеру. Я  почему-то
не встречала и не слыхала,  чтоб  белая  прислуга  убирала  за
черным  хозяином.  В  доме  у  моего  школьного   приятеля   -
единственного черного в школе, Питера Доутона, не  было  белой
служанки, хотя папа Питера - адвокат.
     Мистер Крацер - хозяин дома, оказался маленьким и  старым
евреем. Его жена, миссис  Крацер,  была  высокой  и  худой,  и
выглядела больше американкой,  нежели  еврейкой.  У  нее  были
светлые, даже желтые волосы. Должно быть, закрашенная  седина.
И бриллиантовый, нестерпимо сверкающий, кулон на худой шее.  В
доме было еще и третье существо - уродливая кривоногая и очень
старая собака по кличке Джерри.  Какая-то  помесь  бульдога  с
таксой. Свой вислый живот с большими сосками она волочила чуть
ли не по полу, а зад  ее  с  обрубленным  хвостом  вихлял  при
ходьбе из стороны в сторону, как у толстой бабы.  Джерри  была
сукой, но Кличка была явно мужской. У нас в школе есть мальчик
по имени  Джерри.  Возможно,  есть  и  девочки  Джерри.  Я  не
встречала.
     Джерри была удивительно похожа на мистера Крацера.  Такая
же круглая с проплешинами голова с торчащими круглыми  ушками,
такие же безбровые и сонные от старости глаза. И губы  мягкие,
обвислые и мокрые в углах.  Я  ахнула,  когда  обнаружила  это
сходство. И тут же вспомнила, что ничего нового я не  открыла.
Собаки, прожившие долгие годы с хозяевами, становятся похожими
на них. Или,  наоборот,  хозяева  приобретают  собачьи  черты.
Происходит процесс  конвергенции.  Взаимное  проникновение.  Я
знала в Москве одного мальчика, у которого была собака - копия
его отец.
     Но зачем далеко ходить за примером! Хулиганский  Бобик  у
моего дедушки Семы - эта хитрая лисья мордочка,  хотя  не  был
похож на самого деда, но был, как две капли воды -  его  жена,
бабушка Сима. Такое же  острое  подвижное  лицо.  И  усики  на
верхней губе.
     Джерри была похожа на мистера Крацера до  непристойности,
а если бы мистер Крацер  вдруг  лениво  зарычал  и  залаял,  а
Джерри заговорила по-английски с еврейским акцентом, я  бы  не
удивилась.
     Я сразу настроилась и против собаки, и против ее хозяина.
От собаки разило  псиной,  она  еле  переваливалась  на  своих
кривых, коротких лапах, сопела и роняла слюни  с  вислых  губ.
Это очень плохой вкус - держать такую собаку в  доме.  От  нее
тянет дряхлостью, разложением, тленом. Попахивает  могилой.  А
против хозяина я ощетинилась из-за того, что он  лез  из  кожи
вон в тщетных усилиях  доказать  свою  значительность  в  этом
мире. Даже передо мной. Маленькой девочкой, чье мнение  никого
не интересует. Ему же и мне хотелось  пустить  пыль  в  глаза,
покрасоваться, вызвать удивление и  зависть  к  его  успеху  в
жизни. Должно быть, долго сидел в дерьме по уши этот  человек,
если ему так важна даже моя похвала.
     Я не  люблю  торжествующее  свинство,  рыгающую  сытость,
когда в мире столько голодных, потуги показать окружающим, что
они ничто по сравнению с имярек, потому что имярек имеет много
денег, а они, окружающие, не смогли накопить столько.
     В гостиной, высотой в два этажа, были  огромные,  во  всю
стену, окна из сплошного стекла,  за  которыми  полого  уходил
вниз с холма голый лес с пятнами снега на полянах. С  огромной
высоты, с потолка из темных брусьев свисала  на  кованой  цепи
огромная люстра тоже  из  кованого  железа,  вся  из  железных
листьев и завитушек с электрическими свечами на них.  Напротив
окон - чудовищно большой  камин,  выложенный  диким  камнем  с
чугунными  плитами  внутри,  на  которых  вытеснены  барельефы
конных  рыцарей  с  пиками  наперевес,  гоняющихся  за   диким
кабаном. В этом камине на треноге  висел  большой  задымленный
чугунный котел, в котором мог поместиться кабан в  натуральную
величину.
     Возле бара устроились на высоких круглых стульях  Б.С.  и
миссис Крацер, и в ожидании ужина, как это принято в  Америке,
потягивали джин с тоником и кусочками льда. Мистер  Крацер  не
пил спиртного. У него - кислотность. То ли повышенная,  то  ли
пониженная. Я - не в счет. Мне дали стакан с  кокой.  Тоже  на
льду. И я со стаканом в  руке,  как  собачонка,  следовала  за
мистером Крацером, который позвал меня осмотреть дом. Так  ему
не терпелось похвастать.
     - Ты когда-нибудь бывала в таких домах?  -  спросил  меня
мистер  Крацер,  поглядывая  на  меня  как   на   какую-нибудь
провинциальную идиотку из малоразвитой страны.
     Я ответила, что именно в таком  доме  никогда  прежде  не
бывала. Что соответствовало действительности. Я бывала в домах
получше и интереснее и в домах похуже. Но  точно  в  таком  не
бывала. Мой ответ удовлетворил мистера Крацера.
     - Так вот, деточка, - продолжил он, загадочно  поглядывая
на меня, как волшебник, собирающийся показать  мне  невиданные
чудеса,  -  посмотри  на  этот  камин  и  определи,  хотя   бы
приблизительно, его возраст. А?
     Я пожала плечами. Мне совсем неинтересно было  отгадывать
его загадки, и, чтоб отделаться, я брякнула:
     - Сто лет.
     Мистер Крацер закатился счастливым смехом.
     - Мало воображения!  Дорогое  мое  дитя,  в  этом  камине
рыцари жарили мясо во времена, описанные в романе...  этого...
как его зовут писателя... проклятый склероз.
     - Вальтер Скотт, - наугад подсказала я.
     - Совершенно верно. Умница. Вальтер Скотт.
     - В романе "Айвенго"? - спросила я.
     - Возможно, возможно... разве все запомнишь?
     Из чего я заключила, что роман он не читал,  а  Вальтером
Скоттом перед ним козыряли те, что продали ему этот камин.
     - Этот камин из замка двенадцатого столетия. Я купил  его
в Англии. Его там разобрали, упаковали, а здесь снова собрали,
как было.
     Мистер Крацер сиял от удовольствия и  все  поглядывал  на
меня, проверяя, насколько глубоко я потрясена. Я,  как  могла,
изобразила восторг.
     - Это что? - не унимался мистер Крацер. -  Ты,  наверное,
заметила, какие ступени ведут к дому? Черный гранит. Сплошной.
Не кусками. Знаешь откуда? Из Колорадо. Слыхала про  Скалистые
горы? Там когда-то люди сделали состояние на золоте.  Вышли  в
большие  богачи.  Так  вот,  один   золотоискатель,   сказочно
разбогатев, построил  себе  дворец.  Невиданной  красоты!  Эти
гранитные ступени из его дворца!
     Б.С. попросил водки  вместо  этих  коктейлей,  наполовину
разведенных тоником и  растаявшим  льдом.  Заговорила  морская
душа.
     - О, водки? - воскликнул мистер Крацер. -  Пожалуйста!  Я
вас  угощу  русской  водкой,  из  Москвы.   Столичная!   -   с
наслаждением произнес, он по слогам это русское слово.
     - Это дело! - обрадовался Б.С., принимая из его рук запо-
тевшую от холода бутылку  "Столичной".  -  Не  могу  я  тянуть
глоточками джин с тоником. Это  занятие  для  женщин  или  для
хронических  алкоголиков.  Я  люблю  по-русски:  выпить,   так
выпить.  И  не  тянуть  канитель.  Дайте-ка  стакан.  И,  если
найдется, немного томатного соку.
     Нашлись стаканы и нашелся  томатный  сок.  Б.С.  налил  в
стакан водки до самых краев, в  другой  -  немножко  томатного
соку, сказал всем "Будем здоровы", и залпом  опрокинул  в  рот
весь стакан водки.  Затем  отпил  из  другого  стакана  глоток
томатного сока и перевел дух. Хозяева обалдели. А я  зарделась
от восторга. Настоящий мужчина! Моряк!
     - Надеюсь, этого... вам хватит? -  робко  спросил  мистер
Крацер, протягивая руку к бутылке, чтобы унести ее подальше от
греха.
     - Но-но, - отвел его руку Б.С. - Оставьте. Я ведь  только
вхожу во вкус.
     Чтоб отвлечь хозяина, я спросила, откуда  родом  огромная
люстра, висевшая в гостиной.
     - Из Голландии! - с удовольствием ответил мистер  Крацер.
- В Амстердаме купил.  Ей  двести  или  триста  лет.  Немножко
реставрировать пришлось.
     Он  взял  меня  за  руку  и  повел  наверх  по  лестнице,
распахивая дверь за дверью и демонстрируя мне сокровища  этого
дома. И хоть в комнатах и  холлах  была  напихана  уйма  вещей
разного стиля,  но  всегда  дорогих,  дом  выглядел  пустым  и
нежилым. От него  веяло  складом,  загроможденным  театральным
реквизитом с фальшивой позолотой.
     - Ну, как? - нетерпеливо спросил мистер Крацер, видя, что
я не проявляю ожидаемого восторга. - Ты бы хотела жить в таком
доме?
     Тут меня словно злая муха укусила.
     - Нет! - отрывисто сказала я. - Ни за что на свете!
     - Почему? - великодушно рассмеялся мистер Крацер.
     - Потому что это не дом, а мавзолей. Я бы не хотела  жить
в могильном склепе. Здесь могут жить только привидения.
     Он опешил и даже глупо хихикнул от неожиданности.
     - Ты - дерзкая и  невоспитанная  девчонка!  -  сказал  он
тоном обиженного ребенка и побежал от меня мелкими  семенящими
шажками. Сука Джерри, увязавшаяся за ним, тоже  заковыляла  от
меня, вихляя голым бесхвостым задом.
     Я тут же пожалела, что сгоряча ляпнула  такое.  В  первую
очередь я  подвела  Б.С.  Ему  предстоит  деловой  разговор  с
хозяином дома, а я его кровно обидела, и  сейчас  он  выместит
свою злость на нисколько не виновном Б.С. и тогда  -  зря  вся
эта поездка, которая уже обошлась из-за поломки машины  в  сто
долларов. Денег у Б.С. в обрез, он еле-еле тянет до экзаменов.
Господи, что я натворила!
     Мистер Крацер, конечно же, с места в  карьер  наябедничал
Б.С. на меня, пыхтя от негодования. Б.С., угрюмо  набычившись,
выслушал его доклад о моем дерзком поведении и травме, которую
получило гостеприимное сердце хозяина.
     - Отлично! - сурово сказал Б.С. - Я ее выпорю! У вас есть
ремень пожестче?
     Мистер Крацер захихикал, давая понять, что  он  принимает
эти слова как шутку.
     - Не смейтесь! Я -  серьезно!  Ребенка  надо  приучить  к
такту! Особенно по отношению к таким...  достойным  всяческого
уважения людям. Несите ремень!
     Мне вначале показалось, что он действительно  решил  меня
отстегать ремнем,  но  слова  "достойным  всяческого  уважения
людям" были полны такой ядовитой иронии, что я не беспокоилась
за сохранность своей попки.
     За ужином я  сидела,  не  проронив  ни  слова.  Обиженный
мистер Крацер не удостаивал меня даже взглядом, Б.С. был занят
разговором с ним, а миссис  Крацер,  как  птица,  поворачивала
голову то к одному, то к другому, таким образом тоже  участвуя
в застольной беседе.
     Перед ужином Б.С.  хватил  еще  полстакана  водки,  и  за
столом его немножко развезло. Вместо того,  чтобы  замять  мою
дерзость, вежливо свести разговор  к  конкретному  делу,  ради
которого он и приехал сюда, Б.С. сорвался. На чем? Конечно, на
Израиле.
     Я уже заметила, что не  бывает  случая,  когда  соберутся
больше трех евреев, чтобы они не заговорили и не заспорили  об
Израиле. Больная мозоль.
     Мистер Крацер, обиженный мною, стал  изливать  Б.С.  свое
недовольство русскими евреями, которые вместо Израиля  едут  в
Америку, отвечая  черной  неблагодарностью  за  заботу  о  них
американских евреев.
     - Мы тратим на них деньги! Выступаем на митингах! - заки-
пятился мистер Крацер. - А они? Едут сюда, чтобы стать миллио-
нерами! А кто будет защищать Израиль?
     - Вы, - с детской непосредственностью  сказал  ему  Б.С.,
улыбаясь как можно доброжелательней.
     - Я? Я уже стар.
     - Ну, ваши три сына.
     - Как поступать моим сыновьям, я без вашего совета решу.
     - Почему же не послушать дружеского совета?  -  продолжал
улыбаться Б.С. - Лучше бы ваши сыновья постояли с винтовкой на
Голанских высотах, чем жрать наркотики и курить марихуану.  По
крайней мере, остались бы евреями и здоровье сберегли.
     - Ну, кто бы говорил, только не вы, - парировал хозяин. -
Вы же... как бы это сказать помягче... вы же дезертировали  из
Израиля.
     - Я свое отслужил, - пожал плечами Б.С.  -  Теперь  пусть
другие послужат.
     - Мы даем свои деньги.  Без  этих  денег  Израиль  бы  не
выстоял.
     - Не кривите душой! Вы не даете своих денег. То,  что  вы
даете Израилю, потом снимаете с налога и  ничего  не  теряете.
Если б вам пришлось раскошелиться своими  кровными  денежками,
Израиль бы давно ноги протянул.
     - Значит, я - плохой еврей, а вы - хороший?
     - Я хоть лицемерно не скулю на всех углах о своей любви к
Израилю, отсиживаясь в Нью-Йорке. Я уехал потому, что не люблю
тот Израиль, который есть. А изменить его у меня нет сил. Я не
хочу строить социализм в Израиле. Достаточно я  строил  его  в
России... и построил собственную тюрьму.
     Миссис  Крацер   вдруг   всплакнула,   и   это   погасило
разгоравшуюся ссору.
     - Ах, если б наши сыновья  послушали  доброго  совета,  -
всхлипнула она. - Они бы не путались неизвестно с кем, а нашли
бы в Израиле еврейских невест.
     Разговор переключился на другую тему. На  упадок  нравов,
на низкую мораль. Об их  сыновьях  больше  не  вспоминали,  но
чувствовалось, что все это говорится из-за них. Потому  что  у
родителей болит душа за свое свихнувшееся потомство.
     Когда мистер Крацер водил  меня  по  дому,  я  видела  на
стенах портреты трех мальчиков: и в самом  раннем  возрасте  и
уже   почти   взрослых.   Ничего   примечательного.    Обычные
американские еврейские мальчики. Даже с ермолками на  головах.
А то, что они  стали  наркоманами,  должно  быть,  имеет  свои
причины. Я бы тоже стала жрать  все,  что  угодно,  вплоть  до
наркотиков, родись я в такой семейке. Что,  кроме  денег,  мог
дать детям дантист Крацер? Какие идеи? Какие идеалы?
     В  гостиной  висела  цветная   фотография,   изображавшая
сияющего от счастья мистера  Крацера  в  шортах  и  спортивной
кепке рядом с поднятой на веревках  рыбиной  размером  больше,
чем сам рыбак. Они сняты  на  яхте  в  море.  Должно  быть,  у
берегов  Флориды.  Этот  сфотографированный  трофей  красуется
рядом с дипломом дантиста и,  видать,  является  предметом  не
меньшей гордости.
     Во многих американских состоятельных домах я видела такие
же фотографии на стенах. Хозяин в шортах и кепке с  козырьком,
обязательно большая рыбина, поставленная на хвост. Море. Яхта.
Это,  очевидно,  знак,  свидетельство  завоеванного  в   жизни
положения. Как звездочки  на  погонах  военных.  Даже  у  отца
Питера Лоутона, моего школьного  приятеля,  который  негр,  но
адвокат, тоже висела фотография с большой рыбой. Разница  была
лишь в цвете кожи рыбака.
     Чем же мог заинтересовать своих  сыновей  мистер  Крацер?
Чем мог увлечь их?  Перспективой  сфотографироваться  рядом  с
большой  рыбой,  затем  повесить  эту   фотографию   рядом   с
адвокатским  или  докторским  дипломом  в  рамке  и   заняться
загребанием денег?
     Немудрено, что они ударились в наркотики и  разврат.  Что
им еще оставалось делать? Идти по стопам  своего  папаши?  Для
этого  они  слишком  начитаны.  Ехать  в  Израиль?  Туристами,
пожалуй, но не больше. Как и отец.
     Я слушала жалобы  миссис  Крацер,  видела  растерянное  и
жалкое лицо ее мужа и думала о том, как им должно быть одиноко
и страшновато  одним-одинешеньким  с  дряхлой  собакой  Джерри
доживать среди голого леса в этом пустынном  и  неуютном,  как
могильный склеп, доме. Я вспомнила своих дедушек и  бабушек  и
подумала о том, что они лучше прожили свои жизни.  По  крайней
мере, чем-то увлекались и свято верили во что-то.
     - Можете ответить на мой вопрос, мистер Крацер? - вежливо
и учтиво обратилась я к хозяину, искренне желая отвлечь его от
тягостных мыслей. - Могли бы вы, будучи до крайности голодным,
везти целый эшелон с хлебом и не съесть ни крошки?
     Мистер Крацер ничего не понял и