Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
щая, но он добрый малый и любит меня безумно,
жить без меня не может. Ах, эти мужчины! От любви они буквально теряют
голову! Представь, у Корковичей тоже любовная драма. Этот молодой Коркович,
как бишь его?
- Бронислав, - подсказала Мадзя.
- Вот-вот, Бронислав. Так он сказал, что застрелится, если отец не
попросит от его имени руки какой-то девицы.
- Может быть, Элены? - спросила Мадзя.
- Совершенно верно. Пани Коркович в отчаянии, она даже на тебя в
претензии.
- За что?
- А я почем знаю? - ответила панна Евфемия. - Она все подробно
объясняла маме, но Ментлевич не отходит от меня ни на шаг и не дает мне
принять участие в разговоре. Ах, да, Мадзя, милая, у меня к тебе просьба.
- Я слушаю.
- Золотая моя, не можешь ли ты устроить Ментлевичу приличное место на
сахарном заводе? Кое-какие доходы у него, конечно, есть, но не большие и не
очень надежные. А главное, в Иксинове мы так далеко от Варшавы и... и от
вас.
- Как же я могу устроить пану Ментлевичу место? - с легким раздражением
спросила Мадзя.
Панна Евфемия обиженно взглянула на нее.
- Но ведь ты выхлопотала место Файковскому, Цецилии и еще кому-то!
- Это было случайно, - сказала Мадзя.
- Ах, вот как! - с достоинством произнесла панна Евфемия. - Никогда не
думала, что ты откажешь мне в таком пустяке. Мы могли бы быть вместе. Но ты,
видно, не расположена поддерживать с нами прежние дружеские отношения. Да,
счастье меняет людей! Впрочем, не будем говорить об этом. У меня тоже есть
гордость, и я скорее умру, чем стану навязываться.
Мадзя сжала губы, болтовня панны Евфемии причиняла ей почти физическую
боль. Да и гостья заметила, что ее присутствие не очень приятно хозяйке, и,
посидев еще несколько минут, попрощалась с Мадзей, едва сдерживая
негодование.
- Боже, помоги мне вырваться отсюда! - прошептала Мадзя после ее ухода.
Бедняжке казалось, что из водоворота бурных сомнений ее бросило в
болото интриг и зависти.
"Вот и в Иксинов докатились сплетни, будто я - невеста Сольского, - в
отчаянии думала Мадзя. - Надо бежать отсюда, бежать поскорее".
Но, вспомнив, что об этом придется говорить с Адой и объяснять причины
ухода, Мадзя опять струсила. Силы ее истощились, она, как листок на воде,
плыла по воле волн.
На следующий день Мадзя с утра не видела Аду, а когда в первом часу
пришла из пансиона, горничная подала ей записку от пани Габриэли с
приглашением зайти на минутку побеседовать.
Мадзю бросило в жар, потом в холод. Она была уверена, что речь пойдет о
сплетнях, касающихся ее и пана Сольского, и что сегодня все будет кончено.
Мадзя поднялась наверх с тяжелым сердцем, но готовая на все.
Тетушка Габриэля сидела с той самой престарелой дамой, которая на пасху
с кисло-сладкой миной журила Мадзю за то, что Ада отказалась участвовать в
благотворительном сборе. Старуха была в черном шерстяном платье и
поздоровалась с Мадзей очень торжественно. Зато тетушке Габриэле почему-то
вздумалось поцеловать Мадзю в лоб холодными, как мрамор, губами.
Мадзя села напротив обеих дам, как подсудимый напротив судей.
- Мы хотели... - начала тетушка Габриэля.
- То есть, я просила... - перебила ее старуха.
- Да, да, - поправилась пани Габриэля, - графиня хотела поговорить с
вами по одному деликатному вопросу.
У Мадзи потемнело в глазах, но она быстро оправилась от смущения.
Старуха впилась в нее круглыми глазками и, теребя свое черное платье,
медленно заговорила:
- Вы знакомы с панной Эленой... Эленой...
- Норской, - подсказала тетушка Габриэля.
- Да, да, Норской, - продолжала старуха. - Вам известно о ее отношениях
с нашим Стефаном?
- Да, - прошептала Мадзя.
- И вы, наверно, слышали, что родственники Стефана, особенно я, не
желаем, чтобы он, Сольский, женился на... панне Норской.
Мадзя молчала.
- Так вот, милая моя, - сказала старуха несколько мягче, - я чувствую,
что должна оправдаться перед вами и объяснить, почему я была против того,
чтобы панна Норская вошла в нашу семью.
- Вы хотите, чтобы я передала ей ваши слова? - с беспокойством спросила
Мадзя, не понимая цели такого необычного признания.
- Мне это совершенно безразлично. Я знаю эту девицу только по
фотографиям... и по ее репутации, - возразила старуха. - Я только хочу
оправдаться перед вами...
- Чтобы у вас, дорогое дитя, не создалось ложного мнения об отношениях
в нашей семье, - вмешалась тетушка Габриэля.
Мадзю словно озарило, на минуту ей показалось, что у этих старух,
пожалуй, вовсе нет враждебных намерений. Но свет быстро погас, и душа Мадзи
погрузилась в еще более глубокий мрак. Девушка ничего не понимала, ровно
ничего. Что надо от нее этим дамам? Более того, она испугалась, что они
наслушались сплетен и могут, чего доброго, оскорбить ее.
- Если позволите, - сказала старуха, и ее синеватые губы задергались, а
пальцы еще проворней затеребили шерстяное платье, - если позволите, я буду с
вами откровенна. По моему убеждению, откровенность должна быть основой
отношений между людьми.
- Разумеется, ваше сиятельство, - согласилась Мадзя, смело глядя в
круглые глазки, леденившие ей сердце.
- Стефан, - продолжала дама, - завидная партия. Даже если бы у него не
было имени и состояния, он все равно был бы принят в обществе и мог бы найти
себе невесту в нашем кругу. Ведь мы тоже ценим ум и сердце, которые, увы,
теперь столь редки. Так вот, панна Магдалена, если Стефан пользовался бы
нашим уважением, даже будучи человеком бедным и неизвестным, если даже тогда
он имел бы право искать себе жену в соответствующем кругу, то вы не должны
удивляться, панна Магдалена, что для такого, каков он сейчас, мы хотели бы
найти девушку незаурядную...
- Состояние не имеет значения, - вставила пани Габриэля.
- Не говори так, Габриэля, не следует никого вводить в заблуждение,
даже из вежливости, - возразила старуха. - Состояние, имя и связи имеют
очень большое значение. Итак, если у женщины, избранной Сольским, нет этих
преимуществ, она должна возместить их личными достоинствами: умом, сердцем,
и главное, любовью и преданностью...
- Поэтому девушка, которая обладает ими... - вмешалась пани Габриэля.
- Но панна Норская не обладает ими. Насколько мне известно, это
эгоистка, которая пускает в ход свою красоту и кокетство, чтобы добиться
успеха в свете. Ведь ты, Габриэля, сама мне говорила, что она, уже после
помолвки со Стефаном, кокетничала с другими мужчинами. Это вообще
неприлично, а тогда было просто недостойно.
- Ох! - вздохнула пани Габриэля.
- Я кончаю, - сказала старуха, пристально глядя на Мадзю, и ее синие
губы задергались еще сильней. - Я была против этой... панны Элены не только
потому, что у нее нет имени и состояния, но и потому, что она не любит
Стефана, а любит только себя. Жена, которую Стефан взял бы при таких
условиях, была бы обязана ему всем, а значит, должна была бы для него
пожертвовать всем. Всем, даже собственной семьей! Только такую женщину мы
могли бы принять.
- Ну, это чересчур жестоко, - запротестовала пани Габриэля. - Стефан не
стал бы на этом настаивать.
- Но мы можем настаивать, - энергично возразила старуха. - Мы были бы
вправе принимать у себя пани Элену Сольскую и не принимать ее брата, отчима
и матери, будь она жива.
Мадзе было непонятно, зачем ей говорят все это. Но она чувствовала,
догадывалась, что за этими речами кроется желание оскорбить ее, и в ее
кроткой душе закипел гнев.
- Итак, одобряете ли вы мои соображения, которые... - спросила старуха.
- Одобряю, ваше сиятельство! - перебила ее Мадзя. - В свое время я
советовала Эленке выйти замуж за пана Сольского. Мне казалось, что это будет
счастьем для них обоих. Но если бы сегодня я имела право говорить с ней об
этом, я бы сказала ей: "Послушай, Эленка, для бедной девушки лучше смерть,
чем блестящая партия. Последнего человека, когда он лежит в гробу, окружают
почетом, а здесь... ты встретишь одно презрение".
Мадзя встала и поклонилась обеим дамам. Старуха с беспокойством
посмотрела на нее, а тетушка Габриэля закричала:
- Вы нас не поняли, панна Магдалена! Моя кузина вовсе не...
- О, разумеется, - подтвердила Мадзя и вышла.
Когда, пылая от возмущения, она вернулась к себе, в комнату тотчас
вбежала Ада.
- Ну как? - спросила она, улыбаясь. - Познакомилась поближе с нашей
двоюродной бабушкой? Любопытное ископаемое, не правда ли? Но что с тобой,
Мадзенька?
Схватив Аду за руки и судорожно сжимая их, Мадзя сказала:
- Дай слово, что не рассердишься. Дай слово, тогда я попрошу тебя об
одной вещи.
- Даю, даю слово сделать все, что ты захочешь, - пообещала удивленная
панна Сольская.
- Адочка, я уеду от вас, - прошептала Мадзя.
В первую минуту эти слова не произвели на Аду никакого впечатления. Она
слегка пожала плечами и увлекла Мадзю к диванчику, на который они обе
уселись.
- Что это значит? - спокойно спросила она. - Я не допускаю мысли, чтобы
в нашем доме тебя могли обидеть.
- Никто меня не обидел, - возбужденно заговорила Мадзя, - но я должна,
должна уехать. Я уже давно хотела сказать тебе об этом, и все не хватало
духу. Но сегодня я чувствую, что больше...
- Но в чем же дело? Я не понимаю тебя и... просто не узнаю, - возразила
Ада, с тревогой глядя на подругу.
- Поверишь ли, я сама себя не узнаю! Что-то со мной случилось. Душа моя
истерзана, сломлена, разбита. Я часто просыпаюсь ночью и, веришь ли,
спрашиваю себя: я ли это?
- Стало быть, у тебя нервы не в порядке или ты больна. Но мы-то чем
виноваты?
- Вы? Ничем. Вы были так добры ко мне, как никто другой, - сказала
Мадзя, опускаясь на колени и прижимаясь к Аде. - Но ты не знаешь, сколько я
здесь у вас пережила, сколько здесь страшных воспоминаний. Когда я бываю в
городе, я спокойна, но стоит мне вернуться сюда, и мне начинает чудиться,
будто в каждой комнате, в каждом закоулке притаились мои мысли и каждая из
них для меня - нож острый. Так ты позволишь мне уехать, Адочка? - прошептала
Мадзя со слезами на глазах. - Поверь, тебя умоляет человек, которого пытают
на медленном огне.
Панна Сольская вздрогнула.
- Разреши мне хотя бы отвезти тебя к родителям, - сказала она.
- Зачем? У меня здесь работа, я не могу ее бросить. И потом, разве ты
взяла меня от родителей? Я пришла к вам из города и в город вернусь.
Ада задумалась.
- Не понимаю, ничего не понимаю! - сказала она. - Назови мне хотя бы
одну разумную причину твоего бегства.
- Почем я знаю? - возразила Мадзя. - Спроси у лесного зверька, почему
он убегает из парка, спроси сосну, почему она засыхает в оранжерее? Я здесь
не в своей среде, поэтому мне больно от всякого пустяка, от всякой
сплетни...
- А, сплетни! - перебила ее Ада. - Дорогая моя, мы не вправе насильно
удерживать тебя, но... может быть, тебе следовало бы поговорить еще со
Стефаном?
Мадзя закрыла руками лицо.
- Ты не представляешь себе, как мне хотелось бы избежать этого
разговора. Но я знаю, так нужно.
Глядя на Мадзю, панна Сольская покачала головой.
- Сейчас я пришлю его сюда, - сказала она, выходя из комнаты.
На душе у Ады стало все же спокойней.
Через несколько минут явился пан Стефан. Сев рядом с плачущей Мадзей,
он мягко спросил:
- Где же вы намерены поселиться?
- У панны Малиновской или у кого-нибудь из нашего союза, - ответила
Мадзя, утирая слезы.
- На этой неделе, - сказал вполголоса Сольский, - я поеду к вашим
родителям просить вашей руки.
Слезы у Мадзи сразу высохли. Она прижалась к стенке и, вся дрожа,
воскликнула:
- О, не делайте этого! Ради бога!
Сольский пристально смотрел на нее.
- Я хочу просить вашей руки, - повторил он.
- Это невозможно! - с испугом возразила Мадзя.
- Вы не хотите стать моей женой? Знаю, я некрасив, у меня много
недостатков...
- Вы самый благородный человек из всех, кого я знаю, - перебила Мадзя.
- Вы сделали мне столько добра, я вам так обязана...
- Но моей женой...
- Никогда! - воскликнула Мадзя в порыве отчаяния.
- Быть может, вы любите другого? - спросил Сольский, по-прежнему не
повышая голоса.
Мадзя часто дышала, теребила в руках платочек и, наконец, бросив его на
диванчик, ответила:
- Да.
Сольский поднялся.
- В таком случае, - сказал он все так же тихо, - прошу прощения. Я
никогда не посмел бы становиться другому поперек дороги.
Он поклонился и вышел спокойным, ровным шагом, только глаза у него
потемнели и губы стали совсем белые.
Когда Сольский вошел в свой кабинет, к нему бросился Цезарь и,
подпрыгнув, уперся могучими лапами в его грудь. Сольский отпрянул и дал
собаке пинка.
- Пошел вон!..
У Цезаря сверкнули глаза, он оскалил зубы и грозно зарычал на хозяина.
Сольский пришел в неистовство: схватив со стола стальную линейку, он изо
всей силы ударил собаку по голове.
Цезарь повалился на ковер. Его большое тело задергалось в судорогах, из
ноздрей потекла струйка крови. Потом он скрючил лапы, вытянулся и издох.
Сольский позвонил. В дверях появился дежурный слуга и, взглянув на
лежащую собаку, остолбенел.
- Что случилось, ваше сиятельство? - воскликнул он.
- Убери его отсюда!
Бледный, перепуганный слуга ухватил за передние ноги еще теплый труп и
выволок его на лестницу, а затем во двор.
Через несколько минут к брату зашла Ада.
- Теперь мне все понятно! - с раздражением сказала она. - Я от тетушки
Габриэли; оказывается, графиня прочитала Мадзе проповедь об обязанностях
девицы, которая выходит замуж за Сольского. Тетушка сама говорит, что
получилось слишком резко. А ты виделся с Мадзей?
Засунув руки в карманы, Сольский смотрел в окно. На вопрос сестры он
ответил не сразу.
- Да, виделся и... получил отказ...
- Ты?
- Я. У панны Бжеской, - прибавил он тише.
- Это недоразумение!
- Все ясно, - возразил он. - Она любит другого.
- Кого?
- Отгадать нетрудно.
У панны Сольской перехватило дыхание, она опустила глаза.
- Что это? - спросила она изменявшимся голосом, заметив кровь на ковре.
- Я убил Цезаря.
- Ты? - воскликнула Ада.
- Он зарычал на меня.
- Ты убил его... за то, что он зарычал? - повторила Ада, медленно
приближаясь к брату.
На мгновение их взгляды скрестились. Глаза Сольского еще горели
яростью, глаза Ады сверкали от возмущения.
Пан Стефан отвернулся и снова стал смотреть в окно.
- Сегодня я уезжаю в деревню, - сказал он. - Может, и ты поедешь?
- Нет! - отрезала Ада и вышла из кабинета.
Когда она вернулась к Мадзе, девушка сидела на диванчике, съежившись в
комок; после ухода пана Стефана она, видно, и не шелохнулась. Лицо ее было
очень бледно, в глазах светились тоска и тревога.
- Так ты отпустишь меня, Адочка? - прошептала Мадзя, умоляюще глядя на
подругу.
- Я не имею права удерживать тебя, - ответила Ада. - Но побудь у нас
хотя бы до тех пор, пока найдешь квартиру.
- Я найду сегодня же. Теперь только третий час.
- Поступай как знаешь, - сказала панна Сольская, не поднимая глаз.
Мадзя бросилась перед ней на колени.
- Ты сердишься? Ты презираешь меня? - шептала она, целуя руки Ады. - О,
если бы ты знала, как я несчастна!
Панна Сольская поцеловала ее в лоб и подняла с пола.
- У меня голова идет кругом, - сказала она Мадзе, - никак не соберусь с
мыслями. Я не решаюсь делать тебе в эту минуту какие-то предложения. Но если
когда-нибудь тебе понадобится моя помощь, помни...
Тут обе они разрыдались. Затем Мадзя промыла глаза и оделась, чтобы
отправиться в город.
Еще раз попрощавшись с Адой, она подошла к двери; только тогда панна
Сольская, словно очнувшись, спросила:
- Послушай, ведь у Корковичей тебе было очень плохо, а все же ты их
жалела?
- Да, у Корковичей мне было плохо, но - там я могла терпеть. У тебя мне
жилось лучше, чем дома, но... нет больше моих сил...
Они кивнули друг другу, и Мадзя вышла из дому.
Часов в шесть вечера, когда карета Сольского уже выехала со двора,
Мадзя вернулась. Она уложила свои вещи и покинула дом Сольских с тем же
старым чемоданом, который привезла из Иксинова.
Никто с ней не попрощался, прислуга вся попряталась. Только сторож
кликнул ей извозчика, а швейцар вынес чемодан с таким видом, будто впервые
видел Мадзю.
В восемь часов вечера в кабинет Ады вошли тетушка Габриэля и старая
графиня.
- Что же это такое, - сказала старуха, усаживаясь в кресло, - говорят,
вы на меня в претензии из-за панны Бжеской?
- В претензии? Нет. Но все получилось не так, как могло получиться, а
могло быть хорошо, - возразила Ада.
- Милая Адзя, - сказала старушка со спокойным и даже довольным видом. -
Ты - эмансипированная девица, Стефан - поэт, а Габриэля любит вас до
безумия; вот вы втроем и состряпали план, возможно, очень подходящий для
театра, но непригодный для жизни. Подумай сама, ну что это за супружество -
Сольский и учительница? Медовый месяц они бы прожили превосходно, затем он
бы заскучал, она почувствовала бы себя несчастной, а на ваш дом свалилась бы
новая семья, о которой вы ничего не знаете.
- Мне известно, что это порядочные люди, - заметила Ада.
- Ну что за довод! - возмутилась старуха. - Порядочные люди - это одно,
а светское общество - это совсем другое; их там никогда бы не приняли. Нет,
все получилось как нельзя лучше, с чем я и поздравляю... себя за
откровенность, а эту барышню за проявленную гордость. Разумеется, если
только за всем этим не кроется еще что-нибудь.
- Вы, бабушка, оскорбляете подозрениями честную девушку, -
запротестовала Ада.
- Вовсе нет, дитя мое. Просто я уже стара и не доверяю тем людям,
которых не знаю с детства. А вам это наука на будущее - помните, что не в
своем кругу даже знакомства заводить не следует.
Старуха продолжала читать наставления, но Ада ее не слушала. Она с
горечью думала о том, что брат убил Цезаря, и еще... о том человеке, из-за
любви к которому Мадзя отказалась от брака с Сольским!
"Как же она его любит!" - повторяла про себя Ада.
Глава десятая
Что делает философ и чем занимается сплетник
В середине недели Сольский вернулся из деревни. Вся прислуга высыпала
на крыльцо встречать хозяина, а камердинер проводил Сольского на его
половину.
- Панна Ада дома? - спросил Сольский, переодеваясь.
- Они в лаборатории, ваше сиятельство.
- А тетушка?
- У их сиятельства болит голова.
- Мигрень?
- Да, ваше сиятельство.
Сольский подумал, что тетушке, наверно, жаль чудесной целительницы,
которая излечивала от мигрени одним прикосновением руки.
Переодевшись, он с четверть часа посидел в кабинете, ожидая прихода
Ады. Но сестра не являлась, и Сольский сам пошел к ней.
Склонясь над микроскопом, Ада срисовывала какой-то лишайник. Увидев
брата, она встала и поздоровалась с ним, но без обычной сердечности.
- Ну, как поживаешь? - спросила она, отметив про себя, что брат загорел
и посвежел.
- Великолепно, - ответил он. - Десять часов в сутки спал, четырнадцать
часов не сл