Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
казала она, протягивая руку.
- Ты дашь мне денег? - спросил он. - Ах, какая ты хорошая! - И он с
жаром осыпал поцелуями ее руки, а потом поцеловал в губы.
- Деньги даст отчим, я только поручилась за тебя, - ответила сестра.
Когда брат выбежал из комнаты, панна Элена обратилась к Мадзе.
- Что это ты так пылаешь? - спросила она, насмешливо глядя на Мадзю. -
Уж не разговор ли с моим братом привел тебя в такое смущение?
- Это я с тобой хотела поговорить о важном деле, - ответила Мадзя
тоном, который удивил ее самое.
- Воображаю! - обронила панна Элена.
Она удобно уселась на диванчике и стала любоваться своей ножкой. Мадзя
села около нее в креслице.
- Ты знаешь, - начала Мадзя, - последним человеком, с которым перед
смертью говорила твоя мать, была я...
- Ну-ну-ну! Это что за вступление? А какой тон? Прямая панна Говард! -
прервала ее Элена.
Но Мадзя с непривычной для нее холодностью продолжала:
- Я пользовалась у твоей матери некоторым доверием.
- Ах вот как!
- Она часто говорила со мной о тебе. И вот что я скажу тебе: ты не
представляешь, как она хотела, чтобы ты вышла замуж за пана Стефана, и не
догадываешься, каким ударом был для нее слух о том, что между вами начались
недоразумения. Тогда... в Италии...
- Что же дальше? - спросила панна Элена. - После такого пролога я жду
драматического конца.
- Я не имею права сказать тебе все, что я знаю, - продолжала Мадзя, -
но об одном прошу тебя: хоть ты и ни во что не ставишь меня, отнесись к моим
словам со всей серьезностью. Так вот слушай, помирись с паном Стефаном и
исполни волю матери.
Панна Элена похлопала себя рукой по уху.
- Не ослышалась ли я? - спросила она, глядя на Мадзю. - Ты, Магдалена
Бжеская, гробовым голосом заклинаешь меня именем покойной матери выйти замуж
за Сольского? Ну милочка, на такой смешной комедии мне еще не приходилось
бывать!
- Кто же из нас играет комедию? - спросила оскорбленная Мадзя.
Панна Элена скрестила руки на груди и, глядя на Мадзю пылающим взором,
произнесла:
- Ты являешься сватать меня за Сольского, а сама вот уже несколько
месяцев напропалую кокетничаешь с ним?
- Я... с паном Стефаном? Я кокетничаю? - скорее с изумлением, чем с
гневом, спросила Мадзя.
Панна Элена смешалась.
- Об этом все говорят, - сказала она.
- Об этом все говорят! Ты извини меня, но что говорят о тебе, о твоем
брате? Что, наконец, говорили о...
Тут Мадзя умолкла, словно испугавшись собственных слов.
- Сольский любит тебя. И говорят, женится на тебе... Видно, в его
сердце пришел твой черед, - сказала панна Элена.
Мадзя рассмеялась с такой искренностью, что этот смех разуверил панну
Элену больше всяких слов.
- Может, ты и не кокетничаешь с ним, - продолжала она со все
возрастающим смущением, - но если он захочет на тебе жениться, выйдешь и
прыгать будешь от радости...
- Я? Но об этом никогда и речи не было! Я никогда и не помышляла об
этом и, если бы даже - упаси бог! - пан Стефан сошел с ума и сделал мне
предложение, я бы никогда за него не вышла. Я и оправдываться не хочу, -
говорила Мадзя, - потому что не понимаю, как можно, будучи в своем уме,
верить подобному вздору! Ведь если бы в этом была хоть крупица истины, я бы
не жила у них! А так живу и буду жить, хотя бы для того, чтобы заткнуть рот
сплетникам, которых я просто презираю. Это все равно что болтать о тебе,
будто в тебя влюблен пан Арнольд и ты собираешься за него замуж...
- Это другое дело. За Сольского ты можешь выйти.
- Никогда! - воскликнула Мадзя.
- Извини, но я не понимаю почему? - ответила панна Элена. - Ты ведь ему
не сестра.
- Я уважаю пана Стефана, восхищаюсь им, желаю ему счастья, потому что
это благороднейший человек, - с жаром говорила Мадзя. - Но все достоинства,
какими он владеет, не засыпали бы пропасти, которая разделяет нас. Боже! -
она задрожала при этих словах. - Да для меня, бедной девушки, лучше смерть,
чем лезть в общество, которое уже сегодня от меня отворачивается. У меня
тоже есть гордость, - с воодушевлением закончила Мадзя. - И я предпочла бы
стать служанкой у бедняков, чем войти в семью, в которой я была бы чужой.
Панна Элена слушала ее, опустив глаза, лицо ее покрылось румянцем.
- Ну, в наше время, - сказала она, - образование и воспитание стирают
разницу в богатстве.
- И поэтому ты можешь стать женой пана Стефана, - подхватила Мадзя. -
Твой отец был богатым помещиком, имел деревни. Мать с головы до ног была
светской дамой. Да и ты сама, хоть у тебя нет состояния, светская дама и
можешь импонировать семье мужа. А я дочь доктора из маленького городишка, и
предел моих мечтаний открыть школу на несколько классов! Ясное дело, я
привязана к Сольским, ведь они обещали устроить меня в школу при своем
заводе. Я буду обучать детей их служащих и рабочих, вот моя роль в их доме.
Хмурое лицо панны Элены прояснилось, как красивый ландшафт, когда из-за
туч проглянет солнце.
- Извини, - сказала она и, нагнувшись, горячо поцеловала Мадзю.
- Вот видишь, вот видишь, какая ты нехорошая! - говорила Мадзя,
прижимая ее к груди. - За всю напраслину, которую ты на меня взвела, ты
должна помириться с паном Стефаном. Помни, - прибавила она, понизив голос, -
этого хочет твоя бедная мать...
- Но не могу же я сделать первый шаг, - задумалась панна Элена.
- Он сделает, только больше его не отталкивай. О, я об этом кое-что
знаю, да, да! - прошептала Мадзя.
В другой комнате раздался тихий скрип, и на пороге появился пан
Казимеж. Он весь сиял: у него смеялись губы, лицо, вся фигура. Но при виде
Мадзи признаки радости исчезли, на лбу показалась тонкая морщинка, а в
глазах тень меланхолии. С таким выражением он был очень хорош, особенно
когда волосы у него были немного растрепаны.
Панна Элена была так увлечена, что, не спрашивая брата о результате
разговора с отчимом, воскликнула:
- Знаешь, это все сплетни о Мадзе и Сольском!
У пана Казимежа вид в эту минуту был такой, точно он пробудился ото
сна. Он уставился глазами на Мадзю.
- Она клянется, - продолжала сестра, - что никогда не вышла бы за
Сольского и что Стефек вовсе в нее не влюблен.
У Мадзи защемило сердце.
- К тому же, - говорила панна Элена, - наша благонравная Мадзя как
нельзя верней определила свою роль в их доме. Стефек обещал назначить ее в
школу при сахарном заводе, и она говорит, что будет обучать детей его
служащих и рабочих и потому привязана к Сольским.
Каждое слово красавицы, произнесенное с насмешливой улыбкой, ранило
душу Мадзи.
"Ах, какая она безжалостная, какая неделикатная!" - думала девушка.
- Ничего не понимаю, - произнес пан Казимеж.
- Поймешь, - уже серьезно заговорила панна Элена, - если я скажу тебе,
что панна Бжеская уговаривает меня, во-первых, помириться со Стефеком, а
во-вторых, выйти за него замуж. Слышишь: это Бжеская советует, от которой у
них нет секретов!
- Ура! - крикнул пан Казимеж и запрыгал по комнате. Меланхолия исчезла,
как спугнутый заяц из борозды. - В таком случае, милая Эля, ты не станешь
напоминать мне о тысяче рублей...
- Будь покоен! - с победоносным видом ответила панна Элена, - я отдам
тебе и те деньги, которые еще у меня остались.
Мадзя никогда не могла отдать себе отчет в том, какие чувства владели
ею в эту минуту. Ей казалось, что она попала в омут, из которого надо
вырваться.
Она встала и протянула Элене руку.
- Ты уходишь? - спросила панна Норская, не обращая внимания ни на
молчание Мадзи, ни на ее бледность.
- До свидания, сударыня, - сказал пан Казимеж тоном, который сделал бы
честь самому чванливому родственнику Сольского.
"Что же это такое?" - думала Мадзя, медленно спускаясь с лестницы.
Она никак не могла примирить ни глубокое разочарование пана Казимежа с
его прыжками, ни ту нежность, с какой он разговаривал с нею за минуту до
этого, с этим пренебрежительным прощаньем. А Эля, которая уже называет ее
Бжеской!..
Однако, когда она прошлась по улице, на свежем весеннем воздухе, в
толпе веселых пешеходов, мысли ее приняли другое направление.
"Но я-то ведь тоже в минуту радости забываю о посторонних. А если это
доставило им такую радость, что ж, значит, я поступила правильно. Бедному
пану Казимежу уже не надо будет убивать на службе свои способности, и он
скорее осуществит свои великие замыслы. А Эля? Что ж? Она как все светские
дамы. Уж она-то с ними не растеряется, и пан Стефан будет счастлив. Дорогая
пани Ляттер, если бы она могла видеть их радость, она бы непременно сказала
мне: "Мадзя, ты хорошая девочка, я довольна тобой". И дом Сольских оживится,
о чем так мечтает Ада. И пан Стефан, этот благородный человек..."
Тут течение мыслей ее прервалось. У нее не хватило духа подумать о
будущем счастье пана Стефана.
Глава восемнадцатая
Что наделали спиритизм и атеизм
В конце апреля Арнольды пригласили Сольских и Мадзю на вечер, который
должен был состояться в годовщину их свадьбы. Они предупредили, что
соберется небольшой круг знакомых, среди которых был и пан Дембицкий.
И действительно, одним из первых, кого Мадзя увидела на вечере, был
Дембицкий. Он стоял с озабоченным видом у парадной двери, рядом с хозяином
дома. Старика можно было бы принять за лакея, если бы не потертый фрак,
который к тому же сидел на нем мешком.
- Пан Дембицкий, что же вы не поехали с нами? - спросил Сольский,
поздоровавшись с Арнольдом.
- Да я здесь с семи часов, - скривился Дембицкий, кланяясь всем
входящим, хотя они не были с ним знакомы. Старик хотел показать, что ему не
чужды светские манеры.
По счастью, Ада Сольская взяла его под руку и прошептала:
- Дорогой пан Дембицкий, вы должны весь вечер быть моим кавалером, даже
за ужином...
- Отлично! - ответил он с добродушной улыбкой, - а то я не знаю, что
делать в этом хаосе.
Они уселись в уголочке и стали беседовать. Однако Дембицкий уставился
вскоре голубыми глазами в пространство и забыл о панне Сольской, что в его
жизни вовсе не было необычным явлением.
Тем временем Мадзя, которую ввел Сольский, осматривалась в толпе
гостей. Ей помогал в этом пан Казимеж, который сегодня был так любезен, как
будто хотел загладить в ее памяти впечатление от последней встречи.
"Какой он хороший! - с восторгом думала Мадзя. - Впрочем, он ошибается,
если думает, что я тогда обиделась. Я ведь знала, что это они от радости
стали так невнимательны..."
- Посмотрите, панна Магдалена, что за народ здесь собрался, - говорил
пан Казимеж. - Вот средних лет толстяки, это разные предприниматели, они
делали с моим отчимом большие дела. А вон тот немец, с рыжей бородой и
усами, будет устанавливать машины на сахарном заводе пана Стефана.
- А! - прошептала Мадзя, желая показать, что ее живо интересует немец,
который устанавливает машины.
- Эти молодые люди, вон тот блондин, инженер, со значком на лацкане
фрака, и этот красивый брюнет, доктор, ну, и ваш знакомец, Бронислав
Коркович, у которого такой вид, точно он разучивает роль Отелло для театрика
на Праге, - это все поклонники моей сестры. Могу вас заверить, все они
боготворят ее не из корыстных побуждений, - это народ состоятельный. Эля
других при своей особе не держит.
- Нужно ли это, пан Казимеж? - спросила Мадзя.
- Что? Состояние влюбленным? Думаю, что нужно, особенно если барышни
красивы и требовательны.
- Я не о том... Нужны ли эти молодые люди, когда есть пан Стефан, -
понизив голос, сказала Мадзя.
- А это уж тактика моей сестры и вообще дам, - ответил пан Казимеж. -
Это вы, женщины, открыли, что самая прочная цепь для мужчин - ревность. Не
так ли?
- Не знаю, - ответила Мадзя.
Пан Казимеж прикусил губы и продолжал:
- А теперь обратите внимание на самую любопытную группу. На этих
немолодых и некрасивых дам, господина с седыми бакенбардами и другого с
блуждающими глазами. Поглядите, какие они все важные! Это адепты спиритизма,
ученики и ученицы пани Арнольд. Бойкая бабенка! Совсем недавно поселилась в
Варшаве, а уже в добром десятке домов ножки столов и угольники вещают
потустороннюю мудрость. Если бы я не знал, что жена отчима воплощение
бескорыстия, я бы сказал, что она сделает состояние. К несчастью, общение с
духами моему отчиму стоит, кажется, немалых денег. Легче дать ужин на сто
персон, чем устроить один удачный спиритический сеанс!
- Вы смеетесь над всем этим? - спросила Мадзя.
- Ну конечно!
Кто-то позвал пана Казимежа, и Мадзя подсела к панне Сольской.
Раскрасневшаяся Ада лихорадочно играла веером.
- Говорят, пан Норский большой волокита, - сказала она Мадзе. - Он и за
тобой ухаживает?
- Нет, - ответила Мадзя, чувствуя, что говорит неправду. - Он описывал
мне сейчас собравшихся и безжалостно издевался над спиритизмом.
- Как знать, может, он и прав. Не правда ли, пан Дембицкий?
- А о чем вы говорите? - спросил старик, словно очнувшись ото сна.
В эту минуту к ним подбежала панна Норская в белом платье и еще раз
нежно поцеловала Аду и Мадзю. Протянув затем с игривой улыбкой руку
Дембицкому, она сказала:
- Чувствую, что после истории с этим несчастным биномом я у вас впала в
немилость. Если вы и впрямь сердитесь, что ж, приношу извинения. Сегодня я
бы так не поступила, я переменилась, - прибавила она со вздохом. - Когда сам
изведаешь горе, понимаешь, что никому нельзя причинять неприятности.
Элена была очаровательна. Она стояла так близко, что Дембицкий слышал
запах ее тела, и смотрела на старого математика большими темными глазами. Но
он ответил с невозмутимым спокойствием:
- Что вы, сударыня! Да и к чему вам бином Ньютона? Это хорошо как
вступление к ряду Тейлора, а так!..
- Ах, чудовище! - воскликнула Ада. - С ним говорит женщина, прекрасная,
как небесное виденье, а он, вместо того чтобы глаз с нее не сводить, думает
о Тейлоре!
Дембицкий в замешательстве развел руками, не зная, что сказать. Но тут
вмешался Сольский, который прислушивался к разговору.
- Пан Дембицкий восхищен красотой панны Элены, но весь свой восторг
передал мне, - сказал он. - Так что я имею удовольствие восхищаться
вдвойне...
- Только сегодня? - поднимая глаза, спросила Элена.
- Ну зачем же! - ответил Сольский. - Вас просит пани Арнольд по
хозяйственным делам.
Он подал панне Элене руку, на которую та оперлась с небрежной грацией,
и отошел, бросив мимолетный взгляд на Мадзю.
Но Мадзя этого не заметила. Она сидела, опустив глаза, и прислушивалась
к острой боли, которая пронзила ей сердце.
- Как хороша Эленка! - шепнула она Аде.
- Сказать по правде, - ответила ей тоже шепотом панна Сольская, - я не
могу с этим согласиться! Есть в ней что-то ненатуральное...
Сердце у Мадзи еще больше сжалось.
"Как скоро баре забывают о своих симпатиях!" - подумала она.
Подошел пан Казимеж и, нежно глядя на Аду, завел с нею весьма
утонченный разговор, украдкой бросая взгляды на Мадзю. Но панна Сольская
играла веером, отвечала холодно и, воспользовавшись первым удобным случаем,
ушла с Дембицким поискать комнату попрохладней.
- Не понимаю, что случилось с панной Адой, - с беспокойством сказал пан
Казимеж. - В Швейцарии она была так мила со мной...
- Вы слишком редко ее навещаете, - ответила Мадзя.
- Это потому, что с некоторых пор я заметил в ней перемену.
Расположением пана Сольского я тоже не пользуюсь, так что... Ну разве не
ясно, панна Магдалена, что отсюда следует? Что я, к несчастью, слишком редко
вижу вас...
Когда он говорил, лицо его пылало и глаза сверкали. Мадзя в самом деле
была прелестна, молодые люди даже спорили о том, кто красивей: словно
выточенная панна Элена, в каждом движении которой сквозило сознание своей
красоты, или смиренная и тихая Мадзя, которая думала, что она дурнушка.
В толпе поднялся шум. Седоватый адепт пани Арнольд с жаром доказывал,
что медиум сегодня в превосходном расположении и надо попросить его устроить
сеанс.
- Бьюсь об заклад, - говорил он господину с блуждающими глазами, - что
мы увидим нечто из ряда вон выходящее. Пани Арнольд в том состоянии
одушевления, когда по воле медиумов столы поднимаются в воздух и даже духи
являются в материальной оболочке.
Господин с блуждающими глазами ответил, что в интересах новой науки
показать профанам хотя бы стол, летающий в воздухе. А пан Згерский - тут как
тут, изъявил готовность попросить почтенную хозяйку дома устроить сеанс.
- Ну, - сказал Мадзе пан Казимеж, - раз за дело взялся Згерский,
представление обеспечено. Пойдемте пока отсюда.
Они направились в другие комнаты и чуть не задели пана Бронислава
Корковича, спрятавшись за дверью, бледный, с побелевшими губами, он впился
глазами в панну Элену, которая напропалую кокетничала с Сольским.
- Итак, панна Магдалена, - заговорил пан Казимеж, когда они очутились в
уютном кабинете, - сегодня мы собственными глазами сможем увидеть, как
создаются религии. Находится медиум, о котором многое мог бы сказать Шарко,
находится несколько фанатиков, которым вера так же нужна, как черный кофе
после обеда, появляется какой-нибудь пан Згерский, готовый выступить в
качестве посредника, для того чтобы упрочить свое положение, ну и толпа
слабых умов, то есть общество, которое, если перестанет думать о боге и
загробной жизни, тотчас предается пьянству, воровству, разбою или игре в
винт...
- Так вы не верите в духов? - с любопытством спросила Мадзя.
- Я?
- А в бессмертие души?
- Какой души, какое бессмертие?
- Но уж в бога-то вы должны верить, - с отчаянием сказала Мадзя.
Пан Казимеж улыбнулся и пожал плечами.
- Мне пришлось бы прочитать вам целый курс философии, - ответил он, -
как я читал университетским товарищам, среди которых встречалось немало
верующих. Не будем обманываться, панна Магдалена! Надо брать жизнь, как она
есть, и думать прежде всего о том, чтобы ничего не потерять из ее радостей.
О горестях за нас подумают люди. А когда придет последняя минута, у нас
будет, по крайней мере, утешение, что мы не погубили зря ценный дар
природы...
Мадзя всерьез обеспокоилась.
- Но, сударь, как можно сомневаться в существовании души? - воскликнула
она. - Я ведь чувствую, мыслю, и я верю в будущую жизнь...
- Где она, эта душа? - спросил пан Казимеж. - Ученые открыли в мозгу
жиры, кровь, фосфор, миллионы клеток и волокон, но души не обнаружили. А где
прячется эта душа во время крепкого сна или обморока и почему она перестает
сознавать окружающее и даже самое себя, если в мозг поступит на несколько
капель крови меньше, чем в состоянии бодрствования? Где была наша душа до
нашего рождения? Почему ее не было тогда, когда темя у нас было мягким,
почему наши души росли и созревали вместе с телом, почему вершины развития
они достигают в зрелом возрасте и слабеют в старости? И не подобна ли душа
пламени свечи, которое в первую минуту едва мерцает, потом растет, а когда
кончается стеарин, начинает гаснуть? Говорить о бессмертии души это все
равно, что утверждать, будто пламя горит, хотя свеча погасла. Пламя - это
только горящая свеч