Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
скими тезисами Владимира
Ильича: большевики и в новых условиях должны добиваться установления
демократического мира без аннексий и контрибуций. Революция в России не
изменила империалистический, захватнический характер войны, которая и при
новом правительстве, безусловно, остается со стороны России грабительской.
Недопустимы ни малейшие уступки "революционному оборончеству": "Своеобразие
текущего момента в России состоит в переходе от первого этапа революции,
давшего власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и
организованности пролетариата, - ко второму ее этапу, который должен дать
власть в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства..." И как вывод:
"Никакой поддержки Временному правительству!", "Вся власть Советам!" Вот
нужные лозунги. Вот точно намеченный курс.
Вскоре стала выходить "Солдатская правда". А следом за нею, уже в их
Двенадцатой армии, - "Окопная правда".
Они двинули ленинские лозунги в солдатскую гущу. Начались выборы
комитетов. Батарейцы послали в дивизионный комитет и фейерверкера
Кастрюлина, и его, Антона. Потом выбирали корпусной комитет. И снова
солдаты назвали: Путко. Он даже удивился: откуда знают в других частях?
Петр сказал: "Земля, она слухом полнится. Ты - нам, мы - другим. Теперь за
нами ого сколько "сереньких" идет!.."
Однажды, уже в мае, Антона вызвали с батареи в Ригу, на заседание
Коморсева [Коморсев - Комитет объединенных организаций Северного фронта]. У
дома, где размещался комитет, Путко увидел вроде бы знакомого офицера:
светлые брови над переносьем завязаны в узелок, погоны подпоручика.
- Не узнаешь, Антон-Дантон? Зазнался?
Конечно же это был Василий. Но бритобородого, в мундире, его и впрямь
трудно было узнать. Только глаза и брови прежние. Да когда снял фуражку -
запорожский оселедец на залысине.
- К нам, в строй? - с радостью пожал руку Путко.
- Временно прикомандирован к Коморсеву. После заседания задержись. Как
говорят у нас в Одессе: будем иметь разговор.
От Василия Антон узнал, что Временное правительство приняло решение о
летнем наступлении. Хотя большевики - депутаты Питерского Совдепа выступили
против, Исполком поддержал министров. Одобрил решение о наступлении и
первый съезд Советов.
- Если наступление окажется успешным, оно послужит укреплению
Временного правительства. Если же оно провалится, правительство свалит вину
на нас и даже на эсеро-меньшевистские Советы.
- Если судить по тому, как подготовлена к наступлению армия, скорей
всего, возможен второй вариант, - отозвался Путко. - Сужу по состоянию
артиллерии: парк не обновлялся и не ремонтировался с начала войны. Снарядов
- на полдня работы. Минометов - пять штук на весь корпус.
- То-то и оно. Правительство умышленно делает расчет на поражение,
чтобы задушить революцию.
- Когда солдат на своей шкуре испытает - поймет... Русский человек,
сам знаешь, задним умом крепок. Но сколько это будет стоить крови! - с
горечью проговорил Антон.
- Только собственный опыт сможет убедить солдат в нашей правоте, -
сказал Василий. - Сейчас "революционное оборончество" захлестнуло всех. И
здесь, в Коморсе-ве, в Искоборсеве [Искоборсев - Исполком областной
организации Северного фронта], в армейских комитетах по всем фронтам
засилие меньшевиков и эсеров. Нам особенно важно иметь надежных товарищей в
армейских комитетах.
Василий рассказал, что при ЦК партии ныне создана Военная организация
- "военка". Он сам - один из членов ее, одновременно продолжает быть и
членом Питерского Совдепа.
- Здесь, на Севфронте, я официально как представитель Совдепа. А по
существу... - Он хитро подмигнул. - Ну, Антон-Дантон, будем держать
связь!..
Через товарищей-партийцев связь они установили. Но повидаться больше
не довелось.
Восемнадцатого июня началось наступление. Первыми на штурм вражеских
заграждений были брошены войска Юго-Западного фронта. Затем дивизии других
фронтов. Северный пришел в движение последним, по лишь Пятая армия, а их
Двенадцатая должна была действовать как вспомогательная.
Тем временем в Питере произошли события, которые изменили всю
обстановку как в тылу, так и на фронте. К началу июля уже стало
окончательно ясно, что разрекламированное наступление с треском
провалилось: добившись незначительных успехов в первый момент, войска
Юго-Западного фронта остановились, а затем обратились в беспорядочное
бегство. Как и ожидали большевики, Ставка и Временное правительство
обвинили в поражении Советы и ленинцев. 3 июля на улицы Питера выплеснулась
стихийная демонстрация солдат и рабочих. Против демонстрантов были брошены
юнкера и казаки, вызваны с Северного фронта карательные части. Петроград
объявлен на военном положении. Разгромлена редакция "Правды". Начались
повальные аресты большевиков, разоружение рабочих, расформирование частей
гарнизона, участвовавших в демонстрации. Временное правительство отдало
приказ об аресте Ленина. ВЦИК объявил Временное правительство
"правительством спасения революции" и передал ему всю полноту власти.
Министры утвердили законы о введении на фронте смертной казни и
военно-полевых судов.
Понеслось, покатилось... После июльских событий и военное
командование, и комитетчики, и комиссары правительства, направленные в
части, - все набросились на большевиков. Вдесятеро яростней, чем в апреле:
"Пораженцы! Германские шпионы! Продали Россию за немецкие марки!.." Аресты.
Слухи о расстрелах без суда. Пахнуло шестым годом, "столыпинскими
галстуками".
Антон, его товарищи-солдаты в батарейной ячейке мучились в
безвестности: как там, в Питере? что с Лениным?..
Но вот пробрался на батарею листок "Рабочий и солдат". Под заголовком:
"Э 1. 23 июля 1917 г.". А над заголовком - их родное: "Российская
Социал-Демократическая рабочая партия. Пролетарии всех стран,
соединяйтесь!"
Сбились в землянке. Отсвет коптилки скользит по листку.
- "Рабочий и солдат" выходит в тяжелые для нашей партии дни, в дни,
когда наши организации подвергаются разгрому, газеты наши закрываются, наши
вожди шельмуются предателями, изменниками и провокаторами, члены нашей
партии преследуются, избиваются и даже убиваются..."
Кто-то тяжко вздохнул в темноте.
- "...Каждое наше "поражение" превращается в нашу победу, - громче
стал читать Антон, - каждая победа наших противников - в их поражение. Так
было всегда, так будет и теперь!"
- Так это же "Правда"! - взял листок, повертел его в ладонях-лопатах
Петр. - Тот же голос.
- Конечно, - кивнул Путко. - И в двенадцатом, когда она только начала
выходить, ей все время приходилось менять название: то "Рабочая правда", то
"Путь правды". Нечему тут удивляться.
Но, получив третий номер "Рабочего и солдата", сам поразился, прочитав
набранное сразу же под заголовком объявление:
"Товарищей делегатов, приезжающих на Всероссийский съезд Р.С.-Д.Р.П.,
назначенный на 25 июля в Петрограде, просим явиться за мандатами по
следующим адресам:
1. Таврический дворец. Центральный Исполнительный Комитет, фракция
большевиков, секретарь Благонравов.
2. Выборгская сторона, Болын. Сампсониевский проспект, д. Э 62,
Районный Комитет Р.С.-Д.Р.П.
Организационное бюро".
В такое время - и съезд!.. Ни единого из следующих номеров газеты
раздобыть не удалось. Тем больше его мучило нетерпение: что же там, в
Питере? Состоялся ли съезд?..
И тут - приказ о делегировании на московское совещание.
Теперь он отсчитывал каждую минуту, каждую версту, приближавшую к
Питеру. Если бы помогло ускорить движение, он сам бы толкал паровоз,
медленно тащивший их состав мимо перелесков и полей.
Заснул там машинист, что ли? Скорей! Скорей!..
2
Министр-председатель Александр Федорович Керенский пребывал в
сомнении.
Сегодня, третьего августа, он впервые увидел в лицо верховного
главнокомандующего Лавра Георгиевича Корнилова. Все, что он слышал о
генерале до того, как собственной рукой подписал указ о его назначении;
все, к чему притерпелся за последующие бурные недели, свидетельствовало,
казалось, в пользу главковерха - это был единственный человек, который
нужен Александру Федоровичу.
Но теперь... Пристальный, угрюмый, неморгающий взгляд впавших бурых
глаз - маленьких, блестящих, с кровяными прожилками; прямой, наклоненный
вперед лоб; сомкнутые тонкие губы, которые генерал почти не раздвигает,
когда говорит; перекатывающиеся на впалых щеках камни желваков... Натура
решительная и чрезвычайно упрямая, бесчувственная, лишенная воображения,
однако же полная злой воли и противоречия. Такой разгрызет и не выплюнет...
Керенский почувствовал страх.
Откуда вообще взялся этот Корнилов?.. Кажется, первым вспомнил о
"генерале-беглеце" Родзянко. Он и попросил тогдашнего начальника штаба
Ставки Алексеева назначить Корнилова главнокомандующим Петроградским
военным округом взамен посаженного в Петропавловку Хабалова и
опростоволосившегося Иванова. Новый главнокомандующий был назначен одним из
последних царских указов, в тот самый день, когда Николай II отрекся от
престола. Но в апреле Корнилов приказал открыть огонь по питерским
демонстрантам. Солдаты потребовали подтверждения приказа от Совдепа.
Разразился скандал. Генерала пришлось срочно отстранить от должности,
направить в действующую армию.
Все это было вне забот Александра Федоровича: сам он тогда ведал еще
министерством юстиции. Хотя и подбирался к армии. Он прекрасно понимал, что
не судейские и прокурорские чины играют первую скрипку. Да и вообще inter
arma leges silent [Когда гремит оружие, законы молчат (лат.)]. Поэтому с
первых же дней своего приобщения к синклиту он старался как можно чаще
наезжать в полки, чтобы его видели и слышали в войсках. Добился своего:
через два месяца после провозглашения состава Временного правительства ушел
в отставку Гучков - "по собственному желанию", якобы не пожелав брать и
дальше на себя "ответственность за распад армии", а на самом деле потому,
что фигура его была ненавистна революционной вооруженной массе: буржуй,
председатель казнокрадного военно-промышленного комитета при монархии,
председатель третьей Государственной думы, на совести которой были
"столыпинские галстуки". И когда при перетасовке правительственной колоды
сделали новый расклад, сразу выпало - военным и морским министром быть
Керенскому. Более некому. Пятого мая он возложил на себя обязанности
военмина.
С этого времени все помыслы Александра Федоровича сосредоточились на
одном - на подготовке летнего наступления. Решение о наступлении было
принято еще при царе, в ноябре минувшего, шестнадцатого года, на совещании
высших военачальников армий Антанты во французском городке Шантильи.
Российскую делегацию возглавлял тогда генерал-адъютант Алексеев. Затем, за
месяц до переворота, уже в нынешнем январе, решение это подтвердила
союзническая конференция, собравшаяся в Петрограде. Срок был установлен
условный: через три недели после "дня икс". Под "днем икс" подразумевалось
начало наступления английских и французских армий на Западном фронте.
В апреле наступление союзников началось, но тут же и застопорилось. О
начале активных действий со стороны русской армии пока нечего было и
думать. Однако правительства Антанты требовали выполнения Россией
"союзнических обязательств", связали с этим вопросом обещания денежных
займов и военных поставок. Да и самому Временному правительству наступление
нужно было во что бы то ни стало. С любым последующим результатом, ибо
устраивал и тот и другой: и победа и поражение. Но если победа - то
триумфальная, а коль поражение - то оглушительное.
Великий князь Николай Николаевич, назначенный Николаем II в последний
час династии верховным главнокомандующим и уже прибывший с Кавказа в
Ставку, вынужден был буквально на следующий же день передать должность
Алексееву: массы решительно высказались против занятия членами дома
Романовых каких-либо государственных должностей. Временному правительству
пришлось скрепя сердце уволить Николая Николаевича в отставку, правда "с
сохранением мундира" - иными словами, с почетом и пенсией. В сопровождении
двух думцев он был "выслан" в свой дворец в Крыму.
Алексеев не пришелся по душе Керенскому - ничего в нем не было
бравого. Старый тихий бумажный червь. В притушенном же взгляде из-под седых
бровей - ненависть к нововременцу, презрение к "шпаку". Кем заменить? Один
был чересчур близок к царю, другой произведет плохое впечатление на армию,
а нужно соблюсти и политес. У старых генералов свои представления о табели:
кто за кем стоит "в хвосте" за чином и должностью. Наконец, Керенский
остановил выбор на главнокомандующем Юго-Западным фронтом Брусилове:
генерал от кавалерии, герой знаменитого прошлогоднего наступления -
Бруси-ловского прорыва, - трижды кавалер Георгиевского ордена. К тому же и
к Временному правительству относится, как и положено солдату, с
послушанием. Брусилов принял предложенный пост.
Тогда же, в мае, Керенский произвел и другие перемещения. В
представленных на подпись бумагах встретилось ему и имя Корнилова. С
начальника корпуса он выдвигался, еще по раскладке Гучкова, на должность
командующего Восьмой армией Юго-Западного фронта. Подписывая приказ о
назначении, министр мельком вспомнил лицо генерала - обычное, выражавшее
лишь жестокую волю. Такие люди неприхотливы и в меру честолюбивы - надо
лишь признавать их заслуги и не обходить в наградах.
Керенский, возможно, больше бы и не вернулся к мыслям о нем, если бы
не события, последовавшие спустя месяц: начало июньского наступления и
катастрофа его провала, со всей очевидностью обозначившаяся уже в первых
числах июля. Под контрударами германских и австрийских войск русские полки
и дивизии покатились назад, оставляя противнику даже и те территории,
которые были захвачены за годы предшествующих баталий. Все - от министра до
командиров батальонов - были в полной растерянности. Здесь Корнилов
показал, на что он способен. В своей армии он приказал заградительным
отрядам расстреливать отступающих солдат и их трупы вывешивать вдоль дорог,
ведущих в тыл. Мало того. Через головы вышестоящих начальников он
потребовал от Временного правительства немедленного восстановления на
фронте смертной казни, отмененной в России в начале марта, и введения
военно-полевых судов, чье название, чересчур памятное по периоду
столыпинщины, было бы замаскировано под "военно-революционные". Все эти
требования вполне соответствовали проектам самого Керенского. Теперь же их
можно было прикрыть именем ретивого генерала.
Отступление на фронте совпало с событиями в Питере, напомнившими своим
яростным накалом февральские дни. И подобно тому, как краснобанточный
февраль послужил Керенскому трамплином для прыжка на первую ступень
триумфальной лестницы, поражение на фронте и расстрел демонстрации в
столице, обрушившиеся на одну сторону колеблющейся доски, другим ее концом,
одним махом, вознесли Александра Федоровича на самую верхнюю площадку.
Такое он в детстве видел в цирке: удар - и фигурка воздушного акробата
взлетает в черноту купола в луче прожектора, чтобы ухватить сверкающую
трапецию под потолком. Он зажмуривал глаза: "Вдруг не ухватит?"
Натренированный гимнаст не упал. А даже если бы и просчитался, внизу
натянута сетка и к поясу пристегнут почти невидимый страховочный трос. Но в
политике сеток и тросов нет...
За неполные пять месяцев своего существования Временное правительство
видоизменилось в четвертый раз. Из правительства "спасения революции" оно
преобразовалось в правительство "спасения страны". Князь Львов ушел в
отставку, и его место - кресло министра-председателя с оставлением за собой
портфелей военного и морского министров - занял он, Александр Федорович. В
какой уже раз, обмирая, подумал: перст судьбы! Всего за пять месяцев - из
пыли, из голоштанных думских скандалистов - в правители всея Руси! И ведь
сам! Своим умом, дарованиями, энергией! Exegi monumentum!..[Я памятник
воздвиг... (лат.)]
Буквально в самый час своего восшествия Керенский подписал указ о
назначении Корнилова главнокомандующим войсками Юго-Западного фронта, а
спустя четыре дня утвердил все предложения генерала - и о введении смертной
казни, и о полевых судах. Ни один из министров, даже самых "левых", не
проголосовал против.
Днем позже Керенский получил единовластные полномочия закрывать газеты
и журналы, "призывающие к неисполнению воинского долга и побуждающие к
гражданской войне". Эту формулировку он нацелил прежде всего на
большевистские издания - на "Правду" и "Солдатскую правду", дабы не
допустить их возрождения и впредь. Еще через день министр-председатель
восстановил военную цензуру и утвердил для себя право самолично запрещать и
распускать любые собрания и съезды.
На 16 июля он назначил совещание с высшим генералитетом в Ставке.
Пригласил с собой министра Терещенко. Рисовал себе прибытие в Могилев как
некое восшествие триумфатора: войска громовыми раскатами "ура!" чествуют
своего верховного вождя; церемониальным маршем проходит гвардия; гремит
оркестр, и сияют парадные мундиры, как бывало на том же перроне, когда
приезжал бывший государь император.
Литерный поезд - тоже бывший императорский, лишь с отвинченными
гербами, - подошел к вокзалу. Перрон был пуст. Ни оцепления, ни публики, ни
Брусилова со свитой, не говоря уже об оркестре и гвардейцах. Керенскому
неловко было смотреть на Терещенко.
Какой-то замухрышка-полковник:
- Ваше... гм... дрым... господин Керенский... Автомобиль подан,
главковерх ждет во дворце губернатора.
Александр Федорович задохнулся от ярости. Забился в угол вагона:
- Так встречать министра-председателя! Главу правительства!.. Вызвать
сюда Брусилова!..
Брусилов соизволил явиться лишь через час:
- Прошу извинить: у меня шло оперативное совещание. К тому же ваш
поезд прибыл раньше назначенного времени.
- "Раньше"! - с сарказмом передразнил Керенский. - Раньше, при царе,
вы бы сутки ждали на вокзале!
"И так бы не глядел, так бы не стоял перед императором!" - хотел
добавить он. Откинулся на обтянутую зеленым шелком стенку:
- Доложите обстановку.
- Мм... - Брусилов повел взглядом, ища, видимо, карту, покосился на
франтовато одетого - высокий воротник, галстук-бабочка с бриллиантовой
булавкой - Терещенко, на остальных, неизвестных ему лиц в вагоне, и начал
что-то объяснять, поучительно и непонятно. Министр-председатель не вникал.
Генерал говорил, поглядывая на часы, как бы напоминая, что их уже ждут в
Ставке. Керенский делал вид, что не понимает его намека. Пусть подождут! Не
барышни на свидании!..
Наконец, немного охладив свой гнев, поднялся, ска