Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
- Не останавливай! Едем к Совету! Освобожденных товарищей ждут там!..
Автомобиль спускается к самому истоку Тверской, пересекает широкую,
застроенную торговыми рядами Воскресенскую площадь. За нею возвышается
Кремль. В просвете между Кремлем и темно-красным, с зеленой крышей зданием
проглядывается Красная площадь и купола Василия Блаженного. Феликс узнает.
Машина останавливается у здания. Вход в него похож на боярское
крыльцо.
- Приехали, товарищи! Это Московская дума. Сейчас здесь заседает Совет
рабочих депутатов. Рабочие хотят, чтобы вы выступили!..
Дзержинского, Рудзутака, других снимают на руках, как детей, с кузова.
И вот они идут. Толпа расступается. Лица повернуты к ним. В глазах,
обращенных на их полосатые одежды, на их лица, - сострадание и радость.
Широкая лестница. Феликс с трудом, собирая силы, поднимается по ней.
Бешено колотится сердце. Он пытается собраться с мыслями. Что он скажет
освободившим его людям - им, свершившим революцию?..
Люди словно бы почувствовали их состояние. Снова протягивают руки.
Поднимают. Несут.
Вносят в Большой думский зал. Сколько народу! Какие прекрасные,
одухотворенные лица!..
Он знает, о чем будет сейчас говорить!..
4
От Могилева до Царского Села по прямой немногим более семисот верст.
Генерал-адъютант Иванов рассчитал - с учетом всех возможных по зимнему
времени задержек в пути, - что он прибудет на станцию назначения не позднее
чем на рассвете первого марта.
Но едва его головной эшелон с георгиевцами одолел первый отрезок пути,
до Витебска, как на железной дороге начался полный беспорядок: то не
оказывалось воды для заправки паровозного котла, то угля; кто-то
неправильно переключил стрелки, и поезд загнали в тупик, а на главный путь
выполз товарняк... Пока разбирались, маневрировали, время шло... Утром
первого марта Николай Иудович со своим карательным отрядом был еще в двух
сотнях верст от Царского, на станции Дно.
Старый генерал выходил из себя: сам государь следит за ходом
экспедиции! Под суд! Покарать!..
Неясно было, кого судить и карать: железнодорожные чиновники сваливали
вину на морозы, снежные заносы, на давнее запустение всего хозяйства. Он
разберется потом, на обратной дороге. Наведет порядок! Сейчас же некогда
вести расследование: вперед и только вперед!..
Однако и к вечеру он все еще не достиг цели: эшелон застрял в Вырице.
До Царского Села оставалось всего сорок верст - час пути. Однако паровозная
бригада исчезла, а начальник станции уведомил: из Питера получено указание
эшелон дальше не пропускать.
Разгневанный генерал готов был бросить своих георгп-евцев напролом.
Однако же что проламывать? Пустоту? Идти по шпалам пешком?..
- Кто посмел приказать, чтобы меня не пускали дальше? Да я по самому
государеву указу! - топал он ногами перед готовым упасть в обморок
маленьким чиновником, пытаясь влить громовые раскаты в свой немощный голос.
- Соединить немедля по телефону!
- С-сей минут, ваше сиятельство! С-сей минут!.. Комиссар путей
сообщения господин Бубликов самолично на проводе!
Бубликов пообещал, что свяжется для получения дальнейших инструкций с
Временным комитетом Думы.
В Питере шли переговоры. Время тянулось. В вагонах роптали голодные
георгиевцы. Наконец по распоряжению самого Родзянки генерал-адъютанту было
предложено компромиссное решение: в Царское Село он проедет, но выгружать
своих солдат из эшелона не будет; для переговоров к нему из столицы
выезжает член военной комиссии.
Иванов принял предложение. Оно ни к чему его не обязывало. Он
выполняет повеление императора, а соглашателей, если будет надо, повесит на
первом суку. Поздним вечером его поезд встал у перрона Царского. Николай
Иудович вызвал на станцию военного коменданта и начальника гарнизона. Те
доложили: Царское Село занято восставшими войсками. У всех выходов из
императорского дворца - посты солдат с красными бантами, на площади перед
дворцом - бронеавтомобили.
Тем временем прибыл и посланец военной комиссии. Его доклад был
удручающим:
- В гарнизоне столицы все до единого на стороне восставших. Начинать
активные действия силами одного батальона абсурдно. Однако среди самих
восставших определилось два течения: одни, солдаты и фабричные,
поддерживают Совдеп, который стремится к ниспровержению монархии; другие -
офицерство, цензовые сословия, деятели промышленности - поддерживают
Временный комитет Думы. Сам же комитет жаждет, чтобы прежний строй
сохранился, но волею верховной власти были дарованы некоторые реформы.
Иванов не был искушен в тонкостях политики. Из витийств эмиссара он
понял лишь одно: без собранного в монолитный кулак карательного войска
обрушиваться на взбунтовавшийся Питер нельзя. И окончательно убедился, что
предстоит не увеселительная прогулка и даже не быстрая расправа, "кровавая
баня", какую устроил он Кронштадту под наведенными на остров с моря
главными калибрами крейсеров и береговых батарей, а изнурительная осада.
- Надеюсь, к государыне меня пропустят безо всяких козней? - с
сарказмом обратился оп к коменданту Царского.
- Предоставляю вам свой автомобиль. Александра Федоровна была вне
себя:
- Что происходит, генерал? Кощунственно! Немыслимо! Варварская
страна!.. Когда вы покончите с этим сбродом?
- Императорская гвардия и верные трону войска на подходе, ваше
величество, - церемонно склонил он голову.
- О-о! - она стиснула кулаки так, что они побелели. Лицо ее было
искажено ненавистью. - Так поспешите же, генерал!
На станции Иванова ждало только что полученное от царя предписание: до
прибытия его самого никаких мер не предпринимать. А по линии железной
дороги поступило донесение: от Питера в направлении Царского продвигается
революционный батальон, усиленный батареями тяжелых орудий.
Генерал распорядился, чтобы его доставили назад, на станцию Вырица. Он
решил там, на исходном рубеже, ждать прибытия главных сил карательной
экспедиции и дальнейших указаний императора.
Глава пятая
2 марта
1
Покинув Финляндский вокзал, Путко вышел к
Неве, одолел мост и заковылял по набережной. Путь был далек, но идти
оказалось весело. Чопорная, с гранитными чугунноковаными парапетами
набережная жила непривычной жизнью. Заводы, судя по чистому небу над
Выборгской и Петроградской стороной, над Васильевским островом, и сегодня
не работали. Народу на набережной полным-полно. Жгли костры из всякого
хлама. С карниза правительственного здания под одобрительные выкрики два
солдата прикладами сбивали орла. Одно крыло и когтистая лапа со скипетром
уже отлетели. Теперь вошедшие в азарт солдаты гулко, словно в набат, били
по черным орлиным головам с хищно изогнутыми клювами. Увидеть такое! Но еще
поразительней было зрелище красного, полыхавшего на ледяном ветру флага над
дворцом. А трехцветное, затоптанное сапогами грязное полотнище скомкалось
на тротуаре.
Матросы в лихо заломленных бескозырках с гвардейскими ленточками, с
красными от мороза ушами вели под конвоем сановного, в генеральской шинели,
с вензелями на погонах, старика туда, в сторону Шпалерной. Антон покостылял
за ними.
Площадь перед Таврическим бурлила. Шел митинг. Всюду и здесь - красные
флаги. У входа во дворец хотя часовые и стояли, но никто никаких пропусков
не требовал. Вслед за моряками-конвоирами Путко вошел под своды Думы.
Помещение штаба восстания он разыскал быстро. Но "товарища Василия" на
месте не оказалось.
- В полках, - бросила ему девушка, по виду курсистка, в углу комнаты
стучавшая двумя пальцами на "ун-дервуде".
Оставалось единственное - ждать. Во дворце было тепло, а в полуподвале
бесплатно поили чаем и давали галеты. В каждом же зале шли митинги. Все
говорят... Но ведь где-то, под спудом, идет работа. Страну нужно кормить,
одевать. Революцию - направлять.
Наконец Василий появился. Он был в штатском пальто, бородатый, русый,
едва ли старше Антона. Опухшие от бессонницы глаза - как у Ивана Горюнова.
Антон назвал себя. Добавил:
- Горюнов меня прислал.
- А-а, это он о вас говорил! Ну что ж, ценный кадр. Чего душа жаждет?
- Работы. Хоть какой.
- Ее вон сколько! - Василий показал рукой выше головы. - Только
успевай поворачиваться! - Оглядел Пут-ко. - Вы, кажется, поручик? А почему
в солдатском? Замаскировался, чтобы не побили?
- Из лазарета ушел в чем раздобыл. А я уже итак битый-перебитый.
- Офицер - это хорошо... - протянул Василий. - С офицерами у нас
особенно туго. В обстановке сориентировались?
- Не совсем. Всюду только речи говорят. А где дело?
- Тоже понимать надо: дорвались до вольного слова - не надышатся.
- Оно-то так. Только одни говорят от сердца, а другие - для
маскировки. Каждый: "народ!", "свобода!", "революция!", "демократия!" Все
нацепили красные банты! А кто же тогда еще вчера в красный цвет стрелял,
как в мишень? Для кого наш флаг был что для разъяренного быка? А нынче -
банты, кокарды, бутончики! И все голосят: "Товарищ, товарищ!" Кто кому
товарищ? Боюсь, могут так задурить голову словами, что потом не скоро этот
мусор из нее вытрясешь.
- Точно! - согласился Василий. - Все стали р-рево-люционерами.
Родзянко оказался, вишь, первым борцом за свободу. А вот потрясем его
мошну, покажет он нам, где раки зимуют!.. Ну ладно, еще поглядим, кто
кому... - Пригладил растрепанную бороду. - Ты прав: каждый гнет свою линию.
Мы в подполье еще с конца прошлого года понимали: развязка приближается.
Знали, что события начнутся здесь, в Питере. Оно и понятно: полмиллиона
пролетариата... Ты с какого года в партии?
- Начинал в пятом, приняли в седьмом.
- Ноздря в ноздрю, - удовлетворенно гмыкнул Василий. - Тогда установку
нашу знаешь. Она прежняя: расшевелить, раскачать, взбудоражить народ
лозунгами борьбы против войны, дороговизны, монархии. Вовлечь массы. Царь
бросит против народа армию. Это разложит войско. Привлечение армии на
сторону народа - вот один из важнейших вопросов. Кое-кто думает, что сможем
обойтись боевыми дружинами. Нет, кишка тонка. Пятый год показал, что на
данный момент самое главное - за кем пойдет армия. За нами или за ними.
- Знаю. Ленинская установка. Но ты думаешь, они этого не понимают?
Одни говорят речи, а другие, я уверен...
- Ну что мы друг друга убеждаем: брито-стрижено? - рассмеялся Василий.
- Все верно! Сегодня с утра в Совдеп и к нам в штаб восстания прибежали
ребятишки из разных частей: офицеры вернулись в казармы, водворяют прежние
порядки, требуют сдать оружие.. И не самочинно требуют - по распоряжению
Временного комитета Думы. Уже и в город выходить - с особого разрешения.
Родзян-ко полагает, что все закончено: вывеску сменили, а лавочка осталась
та же.
- Вот видишь! - снова начал злиться Антон. - А мы...
- Слышал? - оборвал его, рассмеялся Василий. - Вчера даже жандармский
эскадрон прискакал с "Марсельезой" ! Тоже стали защитничками революции.
Родзянко и с ними лобызался. Правда, думцы - великие храбрецы. Вчера же
кто-то поднял крик: "Хабалов идет! Хабалов идет!.." Тут такая паника
поднялась! Одни "избранники" под кресла залезли, другие прыснули бежать.
Решили, что Хабалов свое воинство на Таврический ведет. А оказалось, что
его самого арестовали и привели, сейчас в "министерском павильоне" сидит.
Посерьезнел. Прихлопнул ладонью по столу:
- Суть ситуации такая: у Родзянки в руках правительственный аппарат.
На его стороне все - от Пуришкевича до кадетов. А главное - офицерство. На
стороне Совдепа - солдаты и пролетариат.
- Так это же сила! - воскликнул Путко. - Решающая! Что может какой-то
там ротмистр, если вся рота против него? А народ перед Таврическим? Одним
духом сдует кого хочешь, если дыхнет.
- Ишь ты какой шустрый! - Василий склонил голову набок, словно бы
стараясь получше разглядеть заявившегося к нему умника. - Я тоже до ранения
на фронте был. Тоже, разрешите представиться, подпоручик саперного
батальона. На передовой, сам знаешь, всегда кажется, что главный бой на
твоем участке. Если ты идешь в атаку, значит, вся армия наступает;
смазываешь пятки - ну конечно же вся армия драпает.
- Точно! - теперь уже улыбнулся Антон.
- Но по сей день фронты и вся действующая армия еще не сказали своего
слова. Еще только начинает раскачиваться Москва. Слухи самые разные. А
наиглавнейшее - сам наш Совдеп...
Василий резко махнул рукой:
- Мы ждали этих дней и, когда началось, покатилось, готовы были
возглавить движение. На утро двадцать шестого назначили пленум
Петроградского комитета, чтобы окончательно определить тактику и стратегию.
А в ночь на двадцать шестое охранка почти всех членов комитета замела. И в
"Кресты". Я тоже попал. Молодцы выборж-цы - взяли на себя обязанности
комитета. Но по неопытности, а может, и наоборот, из-за верности
принципам... - он в сомнении пожал плечами, - допустили оставшиеся на
свободе братишки одну промашку. Когда восстание началось, они бросились на
заводы, на фабрики, в казармы - к народу. А эсеры и меньшевики - сюда, в
Таврический. И сразу давай создавать Совет! И давай захватывать в нем
места! Сейчас во всем Совдепе наших товарищей-большевиков - всего
двое-трое. А вся верхушка - их. Вот смотри: председатель Совета Чхеидзе -
меньшевик, товарищ председателя Скобелев - меньшевик, второй товарищ
председателя Керенский - трудовик, со вчерашнего дня примазавшийся к
эсерам. И остальные - пальцев не хватит, той же масти шатия-братия. Не то
чтобы воевать с Родзянкой - сами к нему лобызаться бегают. Керенский даже
наплевал на решение Исполкома Совдепа и решил стать министром в новом
правительстве, которое Родзянко сейчас хочет слепить. Говорят, что и для
Чхеидзе кресло в Мариинском дворце подобрали. Но мы свою линию гнем. За
каждую букву в решениях Совдепа грыземся.
Он достал часы:
- Сейчас снова будем заседать. Оч-чень важное будет заседание! Ты
оставайся пока здесь за меня. Будут приходить солдаты из частей, давай им
нашу литературу, пусть берут, сколько унесут, - Василий показал на стопки
листков, уложенные на полу вдоль стены. - И сам почитай: это наш манифест
"Ко всем гражданам России" и листовка "Настал час освобождения".
Взял со столика, за которым курсистка терзала "ундер-вуд", узкие
полоски бумаги:
- Это мандаты штаба восстания на право входа в казармы гарнизона.
Выдавай только нашим, большевикам.
По районам начали создавать отряды рабочей милиции. Вот мандаты на
получение оружия в арсеналах. Тоже смотри в оба, кому даешь. С минуты на
минуту начнут приходить делегаты от рот, всех направляй в Белый зал, на
заседание. Действуй!
За ночь Антон не сомкнул глаз. Как опустился на стул, освобожденный
Василием, так и не поднялся: со всех сторон наседали; принимать решения
надо было немедленно.
Василий забежал - вечер это был или уже ночь? - радостный, осипший,
словно еще больше похудевший:
- Сдвинули! Мы с первого дня требовали, чтобы в Совдепе были не только
рабочие, но и солдатские депутаты. Оборонцы во главе с Чхеидзе артачились:
мол, агитация распространится и на армию. А нам этого только и нужно.
Добились! Солдатская секция создана и отныне Совдеп - Совет рабочих и
солдатских депутатов!.. А теперь мы там такую пулю отливаем Родзянке! Бьет
наповал! Не пуля - снаряд!..
И снова исчез.
Под утро пришел, качаясь от усталости, с еще влажным номером газеты
"Известия Совета Рабочих и Солдатских Депутатов".
- Прочти. Вот это!
Типографская краска пачкала пальцы. На первой странице, сразу под
заголовком, крупно выступало: "Приказ Э 1".
Антон начал читать.
"По гарнизону Петроградского округа всем солдатам гвардии, армии,
артиллерии и флота для немедленного и точного исполнения, а рабочим
Петрограда для сведения.
Совет Рабочих и Солдатских Депутатов постановил:
1. Во всех ротах, батальонах, полках, парках, батареях, эскадронах и
отдельных службах разного рода военных управлений и на судах военного флота
немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов
вышеуказанных воинских частей.
2. Во всех воинских частях, которые еще не выбрали своих
представителей в Совет Рабочих Депутатов, избрать по одному представителю
от рот, которым и явиться с письменными удостоверениями в здание
Государственной думы к 10 часам утра 2 сего марта.
3. Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется
Совету Рабочих и Солдатских Депутатов и своим комитетам.
4. Приказы Военной комиссии Государственной думы следует исполнять, за
исключением тех случаев, когда они противоречат приказам и постановлениям
Совета Рабочих и Солдатских Депутатов..."
Василий ревниво следил за тем, как читал Антон.
- Пункт четвертый осилил? Мы настаивали на формулировке: "только в тех
случаях", они, соглашатели: "за исключением тех случаев". Улавливаешь
оттеночек? - В голосе его был сарказм. - Так и в пятом: и нашим и вашим!..
Одолели голосованием. Читай дальше - главное впереди.
- "Пункт пятый. Всякого рода оружие, как-то: винтовки, пулеметы,
бронированные автомобили и прочее должны находиться в распоряжении и под
контролем ротных и батальонных комитетов..." - произнес вслух Путко и
снова, с возрастающим волнением, углубился в текст:
"...и ни в коем случае не выдаваться офицерам даже по их требованиям.
6. В строю и при отправлении служебных обязанностей солдаты должны
соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, но вне службы и строя в своей
политической, общегражданской и частной жизни солдаты ни в чем не могут
быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане. В частности,
вставание во фронт и обязательное отдание чести вне службы отменяется.
7. Равным образом отменяется титулование офицеров: ваше
превосходительство, благородие и т. п., и заменяется обращением: господин
генерал, господин полковник и т. д.
8. Грубое обращение с солдатами всяких воинских чинов и, в частности,
обращение к ним на "ты" воспрещается и о всяком нарушении сего, равно как и
о всех недоразумениях между офицерами и солдатами, последние обязаны
доводить до сведения ротных комитетов.
Настоящий приказ прочесть во всех ротах, батальонах, полках, экипажах,
батареях и прочих строевых и нестроевых командах".
Под приказом стояло: "Петроградский Совет Рабочих и Солдатских
Депутатов".
Антон поднял на Василия заблестевшие глаза:
- Так это же!..
- Мы настаивали еще, чтобы солдаты получили право сами выбирать себе
командиров, а неугодных - смещать. Меньшевики и эсеры провалили. Мы
требовали, чтобы этот приказ был адресован не только войскам Петроградского
округа, а всей армии. Они же: "Мы - Питерский Совдеп, а не
Всероссийский..." Законники! Но все равно... - он выхватил у Путко из рук
газету, потряс ею, - все равно армия теп