Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
отчество?
- Олег Трудович.
- Олег Трудович, пойдемте, я вас провожу!
Они поднялись по каменным ступенькам. В просторном вестибюле высились
на постаментах скульптурные загогулины, а в центре бил фонтан. Охранник
провел Башмакова через зимний сад. В огромных майоликовых горшках стояли
неведомые деревья, цветшие большими душными цветами. В бассейне, выложенном
естественными камнями, плавали золотые вуалехвосты величиной с хороших
лещей. Внимание Башмакова привлекла одна рыбка-львиноголовка с черными
плавниками и совершенно бульдожьей мордой. Он невольно замедлил шаг. Таких
удивительных тварей ему даже на птичьем рынке видеть не приходилось.
- Вас ждут! - вежливо поторопил охранник.
Они вошли в зал с мраморным камином. Потолок был высокий, в два света,
но окна второго ряда представляли собой витражи, поэтому в зале царил
шевелящийся цветной полумрак. Тишина нарушалась только потрескиванием
горящих поленьев. По стенам висели рыцарские щиты и мечи с затейливо
украшенными рукоятками. Башмаков видел такие в универмаге в отделе подарков
и сувениров. На каменном полу распластались медвежьи шкуры - белые и бурые.
Принцесса, одетая в обтягивающие синие джинсы и блекло-розовую, будто
бы застиранную, майку, сидела в глубоком кожаном кресле возле камина.
Пятнистый долговязый дог, лежавший у ее ног, встрепенулся, вскочил и
посмотрел на Башмакова красными, словно заплаканными, глазами, потом
повернулся к хозяйке и, не получив никаких инструкций, снова улегся, грустно
положив морду на лапы.
Принцесса кивнула - и охранник исчез.
- Рада тебя видеть! - сказала она, встала и протянула Башмакову руку. -
Хорошо выглядишь. И галстук у тебя красивый.
- От Диора. Жена подарила... - Олег Трудович растерялся, соображая, не
поцеловать ли протянутую руку.
- И дочь у тебя очаровательная! - Принцесса, не дав Башмакову
сообразить, отняла руку.
- Здорово ты устроилась! - комплиментом на комплимент ответил он. -
Прямо замок какой-то!
- Да, муж занимается нефтью. И дела идут неплохо... Он погиб?
- Скорее всего. Он был у "Белого дома"...
- Я знаю. Мне очень жаль... Очень! - в ее глазах показались слезы. - Он
был хорошим человеком...
- Это для Андрона, - разъяснил Олег Трудович, протягивая письмо.
- Знаю. Она взяла конверт, подошла к камину и бросила, не распечатывая,
в огонь. Красное пламя вспыхнуло химической синевой.
- Андрону лучше ничего этого не знать. Он его почти забыл. Он
только-только начал звать мужа папой. И вспоминать не стоит... - тихо
проговорила Принцесса.
- Он, наверное, тоже сгорел, - глядя на свертывающийся в обугленную
трубку конверт, вымолвил Башмаков.
- Зачем ты мне это говоришь? Ты тоже считаешь, что я виновата в его
смерти?
- А кто еще так считает?
- Твоя жена.
- Она тебе об этом сказала?
- Зачем говорить? Достаточно взгляда...
- Извини... Можно, я спрошу?
- Можешь не спрашивать. Нет. Я его не любила. По крайней мере, так, как
он меня любил. Ты же помнишь, как он меня добивался! Добился... Лучше бы не
добился. Я надеялась, он справится с собой. Да, наверное, я виновата... Но
почему я должна жить всю жизнь с человеком, который мне... который мне не
подходит?
- А нынешний муж тебе подходит?
- Да, подходит. Я его люблю. А почему ты, интересно, не веришь в то,
что я могу кого-нибудь любить? Я его люблю!
- Я верю. В залу вошла девушка, одетая именно так, как в фильмах про
богатых одеваются горничные. Даже кружевная наколка в волосах имелась.
- Да, я сейчас... - Принцесса кивнула горничной и снова повернулась к
Башмакову. - Извини, мне пора кормить ребенка.
- А сколько ему?
- Ей. Семь месяцев.
- Поздравляю! Но по тебе не догадаешься. Прекрасно выглядишь!
- А-а, ты про это. - она улыбнулась и опустила глаза на свою грудь,
по-девичьи приподнимавшую майку. - Я взяла кормилицу. Но врач советует
обязательно присутствовать при кормлении, чтобы у ребенка не терялся контакт
с матерью...
- Это мудро. А отец, наверное, присутствует при "пи-пи" и "ка-ка" - для
контакта...
- Он бы тоже так пошутил. Ты этому у него выучился. Никогда нельзя было
разобрать, когда он шутит, а когда говорит всерьез. Он, наверное, и перед
смертью шутил... Он никогда не говорил серьезно.
- Говорил. Про тебя он говорил серьезно.
- Возможно... Олег, я тебя хочу попросить. У меня есть планы. Так вот,
Андрон не должен знать, как погиб его отец. И лучше, чтобы этого не знал
никто...
Принцесса взяла с инкрустированного столика конверт, довольно тугой, и
протянула Башмакову:
- Возьми! Для меня это немного, а тебе, наверное, нужны деньги...
- Деньги всегда нужны. Но я был должен Джедаю. За приборы ночного
видения...
- За что? Какие еще приборы ночного видения? Откуда?
- А что, разве твой муж добывает нефть? Бурит скважины?
- Нет, он ее продает. Он выиграл тендер.
- А мы тоже выиграли тендер и продавали приборы ночного видения. Может
быть, не так удачно, как твой муж - нефть... Но все-таки. У меня осталась
его доля.
- И какая же это доля?
- Примерно такая же. - Башмаков кивнул на конверт. - Будем считать, он
уже заплатил мне...
- Я думала, ты добрее... - в ее голосе послышалась обида. - До
свидания, Олег Тендерович! Надеюсь, когда-нибудь ты меня поймешь.
Дог предусмотрительно встрепенулся. За спиной Башмакова вырос непонятно
откуда взявшийся охранник.
- Пройдемте! - сказал он голосом участкового милиционера...
Катя, дожидаясь его возвращения, извелась от любопытства.
- Отдал? - спросила она.
- Угу.
- Мужа ее видел?
- Нет.
- А дом у них какой?
- Фанерно-щитовая хибара на шести сотках, - ответил Башмаков.
Когда Олег Трудович засыпал, ему вдруг стало безумно жаль, что он не
взял у Принцессы денег. В конверте было ведь тысяч десять, не меньше! На все
хватило бы. Башмаков растолкал заснувшую Катю.
- Да ну тебя, Тунеядыч! Не буди! Завтра. Сегодня я как собака...
- Кать, а ведь она мне деньги предлагала.
- За что?
- Чтобы я про Джедая никому не рассказывал.
- И ты взял? - Катя аж подскочила, совершенно проснувшись.
- За кого ты меня принимаешь!
- Молодец, Тапочкин! Вскоре Принцесса сделалась любимицей журналистов.
Она открыла благотворительный фонд "Милость" для помощи детям, страдающим
церебральным параличом. Фонд организовывал благотворительные концерты и
научные конференции, заканчивавшиеся грандиозными фуршетами. Лея постоянно
мелькала на телевидении. Когда ныне покойная принцесса Диана была в России,
она, разумеется, посетила фонд "Милость" - и все журналы мира обошла
трогательная фотография: две молодые красивые женщины нянчатся с изломанным
церебральным ребеночком. Подписи были однотипные и пошлые, потому что
журналисты давно уже пропили свои мозги на всех этих дармовых фуршетах: "Две
милости", "Две доброты", "Два сострадания". И только один Башмаков знал, как
надо бы подписать фотографию: "Две принцессы". Примерно в то же время по
ящику прошла какая-то подленькая передачка к годовщине расстрела "Белого
дома", и Башмаков увидел, что на Дружинниковской, вдоль ограды стадиона
теперь стоят кресты и щиты с фотографиями погибших. Он полистал альбом с
наклейкой "Свадьбы" и нашел отличный снимок: Джедай держит в одной руке
бокал, а другой крепко прижимает к себе ненаглядную невесту, несколько минут
назад ставшую его женой. Принцесса в фате, с охапкой белых роз. Молодые
глядят друг на друга глазами, полными счастья...
Однажды вечером, когда уже совсем стемнело, Башмаков специально съездил
туда, на Дружинниковскую, и прилепил эту свадебную фотографию рядом с
портретами других убитых. Прилепил намертво - "сумасшедшим", неотдираемым
клеем...
23
А если повесить "изменный" галстук на люстру, прямо посреди комнаты?
Катя войдет, увидит и все поймет. Не надо никаких прощальных записок. Но, с
другой стороны, это будет нечестно, потому что побег на самом деле
совершенно не связан с той почти забытой изменой. Присутствие в Катиной
жизни Вадима Семеновича - просто некий приобретенный дефект, бытовая
травма... Из-за этого жен не бросают. Как не бросают жену из-за того, что ей
вырвали больной зуб, а новый, вставной, на штифту, выглядит неважно и даже
посинел у корня...
"Надо будет коронку обязательно поставить. - эскейпер нащупал языком
острый надлом. - И вообще, на Кипре надо будет заняться зубами..." Что есть
молодость? Молодость - это чистые, белые, живые зубы. А что есть старость?
Ладно, не старость, а, допустим, предстарость? Это когда ты, прежде чем
слиться с избранницей в поцелуе, опасливо исследуешь языком несвежесть
своего рта и тайком иссасываешь мятный леденец. Господь, вытряхивая Адама и
Еву из рая, наверняка крикнул вдогонку среди прочего: "И зубы ваши истлеют
от кариеса, как плоды, изъеденные червем!" Только это в Библию не попало...
Однажды Башмаков широко захохотал в постели, и Вета вдруг жалобно так
заметила:
- Ой, сколько у тебя пломб!
Люди со времен грехопадения жаждали вечной молодости и осуществление
этой мечты начали именно с зубов. Взять того же Чубакку. Зубы у него всегда
были отвратительные. И вдруг...
- Здравствуйте, Олег Трудович! - сказал Бадылкин и озарился улыбкой,
чистой, как снег в заповеднике.
Башмаков только что поменял сгоревший предохранитель в красной
"девятке", и прямо на глазах потрясенной хозяйки мертвые "дворники" ожили и
задвигались.
- Вы волшебник! - воскликнула она и стала рыться в сумочке.
- Ну что вы, мадам! - замахал он руками, стесняясь Чубакки.
Бадылкин, несмотря на жару, был одет в строгий костюм с галстуком. В
руке он держал большой кожаный саквояж с золотыми замками и, вероятно, по
этой причине сразу напомнил Башмакову навязчивого уличного товароношу. Такой
охмуряла вылавливает вас в толпе, подходит с лучезарной улыбкой, радостно
сообщает, что именно сегодня фирма "Бегемотус" сбросила цены на пятьдесят
процентов и поэтому вы просто обязаны купить у него свистящую сковородку или
противогрибковые пилочки для ногтей.
- Волшебником работаешь? - Чубакка снова улыбнулся, демонстрируя чудеса
заокеанского зубопротезирования.
Во времена работы в "Альдебаране", насколько Башмаков помнил, он
улыбался совершенно беззубо, одними губами.
- А что делать! - ответил Олег Трудович. - Люди простодушны и
доверчивы. Если бы Христос сегодня пришел в мир, ему не надо было бы
исцелять прокаженных и воскрешать мертвых. Достаточно чинить автомобили и
телевизоры...
- Ты стал философом? - Чубакка критически осмотрел стоянку, будку с
надписью "Союзпечать", а потом - еще более критически - самого Башмакова. -
Живешь-то хоть не в бочке?
- По-всякому. А ты как там устроился?
- Файн! Бадылкин, покашливая оперным басом, стал рассказывать о том,
что служит в фирме "Золотой шанс", которая занимается (надо же так
совпасть!) подбором в России специалистов для работы в Американском фонде
астронавтики. Контракт с облюбованным специалистом заключается на срок от
двух до пяти лет. Зарплата - от тридцати тысяч долларов в год, в зависимости
от сложности темы. Но сначала нужно, конечно, выдержать конкурс: представить
оригинальную разработку. Причем чем оригинальнее и полнее разработка, тем
дольше срок контракта и выше стартовое жалованье.
- У тебя вроде были интересные идеи насчет кислородных шашек? -
напомнил Чубакка. - Конечно, желающих очень много. Но мы с тобой все-таки
товарищи...
- А как же! Есть идеи... - окрылился Башмаков. - Может, зайдешь в
гости? Расскажу.
- Нет. Я сегодня улетаю, а у меня еще две встречи. Я тебе позвоню. А ты
пока напиши. Разработки надо подавать в письменном виде. В двух экземплярах.
- На английском?
- Нет, можно на русском. Кстати, ты не знаешь, как найти Каракозина? Я
к нему ездил - там какие-то другие люди живут...
- Не знаю, - пожал плечами Башмаков. - Кажется, он уехал. Насовсем.
- А-а... Сейчас многие уезжают. В этой стране, кажется, трудно жить.
Ну, я пошел. Бай-бай!
Башмаков еле дождался окончания смены, примчался домой, не вытерпел -
разбудил еще спавшую Катю и рассказал о волшебном появлении Чубакки и его
сказочном предложении.
- Тапочкин, ты эмигрант, да? - спросонья спросила Катя.
- Почему сразу эмигрант? Просто съездим, заработаем...
В тот же день он засел за бумаги. Идеи у него действительно были.
Причем не только те, что остывали в едва начатой докторской, а совершенно
новые. Это даже смешно: моешь "БМВ" какому-нибудь отморозку, и вдруг в
голове ни с того ни с сего выстраивается изящное техническое решение, над
которым бился в "Альдебаране" два года, да так и плюнул. И хочется вбежать в
кабинет Уби Ван Коноби, победно положить перед ним листочек с расчетами и
услышать: "А что, любопытственно!"
А потом еще и от Джедая: "Ты, Олег Титанович, молодец!"
Теперь перед сном Башмаков вслух начинал мечтать о том, как они поедут
в Америку, заработают там денег и по возвращении квартиру оставят Дашке, а
себе купят новую, двухэтажную, в элитном доме с консьержкой. Катя
подхватывала и фантазировала, что кухню надо будет обязательно соединить
арочным проходом со столовой, а на второй этаж пустить хромированную
винтовую лестницу...
- И никаких обоев! Стены будем красить! - строго предупредила Катя.
Разработка была уже почти готова, когда внезапно объявился Слабинзон.
- Алло, - раздался в телефоне Борькин голос, - а не хочет ли мистер
Тапочкин, в девичестве Башмаков, повидаться со своим другом юности?
- Борька? Ты где?
- Я? В гостинице "Метрополь", естественно!
- Приезжай! Бери машину и приезжай!
- Жди.
Башмаков бросился к Кате, та страшно засуетилась, наскоро накрутила
волосы на бигуди - и супруги сообща (чего давно уже не случалось) начали
стряпать ужин. Почистив картошку, Олег Трудович сбегал за выпивкой в
круглосуточный магазинчик. Приготовления были в разгаре, когда за окном
раздались странные звуки, напоминающие пожарную сирену.
- Может, опять кого-нибудь взорвали? - предположил Башмаков и выглянул
в окно. Внизу стояла красная машина, выдвигавшая свою диннющую лестницу
точно в направлении башмаковского балкона.
- Кать, горим! - сообщил Олег Трудович.
- Да ну тебя, Тапочкин! - отмахнулась селедочным ножом жена, но на
балкон за мужем все-таки побежала. Край вырастающей лестницы почти коснулся
перил, и тут они увидели, как по ступенькам карабкается огромный букет алых
роз.
- Ой, я же не оделась! - вскричала Катя и скрылась.
Букет приблизился, из-за него выглянул Слабинзон, засмеялся и спрыгнул
с лестницы на балкон.
- Здравствуй, фрэндяра ты мой! - Борька крепко обнял друга, исколов
шипами.
- Ну ты пижон! - восхитился Башмаков.
Восхищение относилось как к способу прибытия, так и к внешнему виду
Слабинзона.
- Странное дело - раньше в этой стране нельзя было купить ничего.
Теперь все, что угодно. Даже пожарную машину. И недорого - всего сто
долларов. Такси из аэропорта стоит пятьдесят. Жена у тебя все та же?
- В каком смысле?
- Ну, время идет - тело стареет, а страсти молодеют!
- Да нет, я консерватор...
- Ты лентяй, а не консерватор. Веди меня к Кате! В конце концов, я тебе
жену нашел, а не дядя.
Катя стояла в своем лучшем платье. Волосы, только что освобожденные от
бигуди, завивались в пружинистые кудряшки.
- Это вам, my fair lady! - Борька припал на одно колено, протянул цветы
и поцеловал Кате руку.
- Ой, Боренька, какой букет! Ой, не надо, у меня же руки еще в
селедке... Сколько же мы не виделись?
- Пять лет... Пять долгих лет... Я провел их на чужбине, прикованный к
компьютеризированной американской галере!
- Но выглядишь ты неплохо! После галеры... - поддел Олег Трудович.
- К столу, к столу! - призвала Катя.
Выпили за встречу. Потом за дружбу. Потом за детей. Потом за родителей.
Потом - отдельно - помянули Бориса Исааковича.
- Был на могиле?
- Был.
- А мы тебя на похороны ждали.
- Не смог. Был оклеветан врагами. Оказался невыездным, как при
коммуняках. Кстати, должен заметить, statue of Freedom - статуя Свободы -
дама весьма строгая, и под хламидой у нее, как у копа, наручники и кольт
девятого калибра...
Выяснилось, по приезде в Штаты Борька устроился на одну фирму,
организованную старинным папашиным пациентом. Фирма как фирма - занималась
продажей дизельного топлива. Слабинзон был на побегушках и в тонкости
бизнеса не посвящался. Это его и спасло. Оказалось, хитромудрый эмигрант,
изощривший ум в чудесах советской торговли, придумал следующую махинацию:
горючее покупалось будто бы для отопительных систем в домах, а на самом деле
тайком продавалось бензоколонкам. В чем профит? В том, что разная такса на
прибыль. Разница - в карман.
- Но в Америке уйти от налога - то же самое, что в России - от
политики. Вывели в наручниках. Впоследствии моя полная невиновность была
доказана... И теперь вы имеете дело не просто с жалким эмигрантом, но с
гражданином Соединенных Штатов Америки. И чтобы выручить меня, к вашему
сведению, президент может послать в любую точку планеты эскадрилью или даже
эскадру!
Сказав это, Слабинзон выложил на стол из бокового кармана синюю
книжечку с золотым затейливым тиснением:
- Вот он - мой молоткастый! Некоторое время супруги Башмаковы
уважительно рассматривали и листали многостраничный паспорт.
- А теперь ты чем занимаешься? - спросила Катя.
- Хищением российской собственности в особо крупных размерах. Я -
похититель мозгов. Шутка. Потом Катя осталась прибирать на кухне, а они
переместились к аквариуму.
- Ого! - восхитился Борька. - Это правильно. Нервы надо успокаивать.
Хроническая усталость - болезнь века. Берет джентльмен свою золотую карточку
в зубы и с Эмпайр билдинга - прыг даун - и все!
- А ты давно в Москве?
- Две недели.
- И не звонил, мерзавец!
- Сначала - дело. Я же дедову квартиру продавал. Спасибо Изольде
Генриховне - сберегла жилплощадь.
- Продал?
- Продал. Охренеть можно! В Москве квартиры дороже, чем в Чикаго.
Библиотеку жалко. Купил какой-то новый русский, который, по-моему, кроме
"Муму", ничего не читал. Архив дедов я отволок в Подольск. Сказали
"спасибо". А рукопись про генерала Павлова отнес в военно-историческое
издательство. Сначала вообще брать не хотели. Я говорю: "Как вам не стыдно?
Человек всю жизнь писал!" Что ты думаешь? Взяли. Тысяча долларов - и через
полгода книжка выйдет.
- Маловато - тысяча долларов. Все-таки Борис Исаакович столько лет
писал...
- Тапочкин, ты меня не понял. Не они мне, а я им тысячу долларов
заплатил. Но я тебе самого главного еще не рассказал. Валентину помнишь?
- Какую Валентину?
- Ну, Валькирию!
- Конечно.
- Я ее нашел.
- Да ты что!
- Да. Позвонил - и через полчаса она была уже у меня. Легкий ужин в
"Метрополе". Красочный рассказ о суровой реальности американского изобилия.
Сувенир с тонким парижским запахом, заточенным в хрусталь. И недоступное
женское тело призывно распахивает