тем не
менее, усмехнулся и заявил, что предложенный вариант считаю оптимальным.
И вот вожделенный вечер настал. Карл приготовил ужин и, по обыкновению, накупил
самых дорогих вин. Первой появилась гимнастка -- тоненькая, сообразительная,
живая, с небольшим остреньким личиком и кудряшками на затылке, делавшими ее чуть
похожей на шпица. Она воплощала собой одно из тех беззаботно-непоседливых
созданий, которые трахаются при первой встрече. Карл, правда, не рассыпал в ее
адрес неумеренных похвал, как бывало с предыдущими его избранницами. Однако
чувствовалось, что он испытывает неподдельное облегчение, обретя подобающую
замену нелюдимой Элиане.
-- Ну, как она тебе? -- спросил .он, отведя меня в сторону. -- Думаешь, сойдет?
Правда, неплоха? -- И, помолчав, добавил: -- Между прочим, Элиана, похоже,
совсем втюрилась в тебя. Может, наведаешься к ней как-нибудь? Не самое худшее
для траха, могу тебе поручиться. С ней нет необходимости тратить время на
ухаживание:
скажи пару добрых слов, а затем можешь валить ее на кровать. А уж как дойдет до
этого места, оно у нее срабатывает бесперебойно, как пожарный насос...
Произнеся столь многообещающее предварение, он сделал знак Коринне, своей
подружке-акробатке, приблизиться. -- Повернись, -- приказал он. -- Хочу, чтобы
он полюбовался твоим задом. -- Оценивающе похлопал ее по ягодицам. -- Ты только
пощупай их, Джо, -- подначивал он. -- Как бархатные.
Только я вознамерился убедиться в этом лично, как послышался стук в дверь. --
Ну, это, должно быть, твоя телка, -- заметил Карл. Открыв дверь и завидев
Кристину, он испустил восторженный вопль и, облапив ее обеими руками, буквально
втянул в комнату, без устали приговаривая: --Она же великолепна, великолепна!
Какого черты ты скрывал от меня, что она так хороша?
Я начал всерьез опасаться, как бы он совсем не свихнулся. Идиотски приплясывая и
хлопая в ладоши, как ребенок, он обежал комнату. -- Ну, Джо, ну, Джо, --
повторял он плотоядно. -- Она просто бесподобна. Более аппетитной телки тебе за
всю жизнь не встречалось!
Услышав слово "телка", Кристина насторожилась. -- Что это значит? -- спросила
она подозрительно.
-- Это значит: вы прекрасны, несравненны, ослепительны, -- заверил Карл,
воздевая руки в экстазе. Его
393
округлившиеся глаза, подернувшись влагой, стали совсем щенячьими.
Кристинин английский не простирался дальше начальных классов; что до Коринны, то
она разбиралась в нем еще хуже; так что в конце концов мы все перешли на
французский. Для затравки глотнули эльзасского. Кто-то завел граммофон, а потом
Карл, приняв на себя функции увеселителя, с лицом багровым, как свекла, горящим
взглядом и влажным ртом, запел громким, пронзительным голосом. В промежутках он
подкатывался к Коринне и смачно чмокал ее в губы, не раз испытанным способом
демонстрируя, что помнит о ее присутствии. Однако весь напыщенный вздор, который
сыпался из него, адресовался исключительно Кристине.
-- Кристина! -- разглагольствовал он, поглаживая ее как кошку. -- Кристина!
Какое магическое имя! -- В действительности он презирал его: помню, Карл не раз
говорил, что это нелепое имя под стать разве что корове или ломовой лошади. -- У
меня оно ассоциируется... дайте подумать... -- и бешено завращал глазами, будто
пытаясь приручить непокорную метафору, -- с тонким кружевом в лунном свете. Нет,
не так: в свете сумерек. Я хочу сказать, оно тонкое, хрупкое, совсем как ваша
душа... Налейте-ка мне, кто-нибудь. Авось, что-нибудь поизысканнее придет в
голову.
Кристина, которую не так-то легко было оторвать от земли, прервала его пылкие
излияния, рассудительно осведомившись о том, готов ли ужин. Карл тут же напустил
на себя оскорбленный вид. -- Как столь прекрасное создание, как вы, в такой
момент может думать о еде? -- изумился он громко.
Против ужина, однако, ничего не имела и Коринна. Мы уселись за стол, Карл --
по-прежнему со свекольно-красным лицом. Он переводил водянистый взгляд с одной
на другую и обратно, словно не мог решить, кого из них в следующий миг примется
облизывать с головы до ног. А уж в том, что он раньше ли, позже ли ухитрится
проделать это с обеими, сомневаться не приходилось. Не успев толком покончить с
содержимым своей тарелки, он поднялся с места и ни с того, ни с сего обслюнявил
Коринну. Затем походкой кота, нализавшегося валерьянки, приблизился к Кристине и
принялся как ни в чем не бывало обрабатывать ее. Эти пассы хоть и не были
отвергнуты с порога, но
394
привели наших дам в некоторое замешательство. Похоже, им было не совсем ясно, в
каком направлении будут развиваться дальше события.
А я -- я пока и пальцем не прикоснулся к Кристине. Мне любопытно было просто
наблюдать за ней: как она говорит, смеется, ест, пьет. Карл беспрерывно подливал
всем в стаканы, будто на столе громоздилась галерея бутылок не с вином, а с
лимонадом. Поначалу у меня сложилось впечатление, что Кристина держит себя
несколько скованно; однако действие алкоголя не замедлило проявиться. К тайному
моему удовлетворению вскоре я ощутил, как ее рука под столом сжала мне колено.
Недолго мешкая, я накрыл ее своей и потянул выше, к самой прорези в брюках.
Словно испугавшись, она отдернула руку.
Тем временем Карл бомбардировал ее вопросами о Копенгагене, о детях, о ее
семейной жизни. (У него напрочь выпало из головы, что супруг ее уже перешел в
мир иной.) И вдруг, ни к селу, ни к городу, поглядев на нее с похотливой
ухмылкой, выпалил: -- Ecoute, petite*, меня вот что интересует: в кровати-то он
часто задает тебе трепку?
Лицо Кристины вмиг стало пунцовым. Не отводя глаз, с каменным видом она
ответила: -- II est mort, mon man**.
Любой другой, получив такую отповедь, со стыда сквозь землю провалился бы.
Только не Карл. С несокрушимо доброжелательной миной он не спеша поднялся на
ноги, подошел к ней и наградил ее ритуально-отеческим поцелуем в лоб. -- Je
t'aime***, -- невозмутимо заключил он и проследовал обратно на свое место. А
минутой позже уже распинался о питательных свойствах шпината и о том, что сырой
он гораздо вкуснее.
Есть что-то в людях с Севера, что и поныне остается для меня непостижимым. Мне
не доводилось встретить ни одного из них -- неважно, мужчину ли, женщину ли, --
к кому я мог бы по-настоящему потеплеть душой. Этим я вовсе не хочу сказать, что
присутствие Кристины замораживающе действовало на окружающих. Совсем наоборот:
на нашей вечеринке все шло как по-писаному. Покончив с ужином, Карл уединился со
своей гимнасткой на диване. В другой комнате я улегся на ковер с Кристиной. В
первые минуты мне пришлось помучиться, но стоило лишь возникнуть небольшому
зазору между нижними ее
___________
* Послушай, крошка (фр.).
** Он умер, мой муж (фр.).
*** Я люблю тебя (фр.).
395
конечностями, как сердцевина ее айсберга начала оттаивать и упорное
сопротивление уступило место активному соучастию. И вдруг в разгар самых
неистовых телодвижений она разразилась слезами. По покойному мужу, призналась
мне Кристина. Моему удивлению не было пределов. "А он-то тут при чем?" --
подмывало меня спросить, наплевав на все правила хорошего тона. Отважившись
высказать свое недоумение вслух, я услышал нечто совсем уж несообразное: --
Представьте, что бы он обо мне подумал, если бы увидел меня вот так -- с вами на
полу? -- И из-за этого-то -- столь буйный всплеск эмоций? Ну, крошка, подумал я,
раз так, ты и впрямь заслуживаешь хорошей взбучки. Во мне зародилось гаденькое
желание спровоцировать ее на что-нибудь такое, после чего непритворный взрыв
раскаяния и стыда, коему я был свидетелем, не покажется столь уж зряшным и
неоправданным.
В этот момент, услышав, как встает, направляясь в ванную, Карл, я громко
спросил, не желает ли он выпить. -- Подожди минутку, -- отозвался он, -- из этой
сучки хлещет как из недорезанного поросенка. -- Когда он возник на пороге, я,
перейдя на английский, посоветовал ему попытать счастья с Кристиной. Вслед за
чем, извинившись, удалился в ванную. Когда я вернулся, она, в той же позе, что и
раньше, лежала на ковре и курила. Рядом пристроился Карл, делавший деликатные
попытки обеспечить себе проход в ее неприступную цитадель. А Кристина --
Кристина хранила полную невозмутимость, заложив ногу за ногу и с отсутствующим
выражением вперившись в потолок. Налив всем вина, я ретировался в соседнюю
комнату -- почесать языком с Коринной. Та тоже лежала на диване с сигаретой,
вполне готовая, как мне показалось, к очередному раунду, коль скоро рядом
появится кто-то склонный проявить инициативу. Присев с краю, я вовлек ее в
бесконечный разговор, дабы обеспечить Карлу оперативный простор для требуемого
маневра.
И вот когда я уже укрепился в убеждении, что все идет как нельзя лучше, в
комнату влетела Кристина. В темноте она наткнулась и рухнула на диван. Поймав в
объятия, я притянул ее к себе и уложил рядом с Коринной. Секундой позже за
Кристиной последовал Карл и тоже брякнулся на диван. Никто не проронил ни слова.
Оказавшись в неожиданной тесноте и стараясь устроиться поудобнее, все
зашевелились. Моя рука, шарившая вокруг в поисках опоры, наткнулась на
обнаженную грудь -- округлую, крепкую, с тугим соблазнительным соском. Сомкнув
вокруг
396
него губы, я уловил запах духов Кристины. Расставшись с вожделенной находкой,
вслепую потянулся лицом в направлении ее рта. И тут почувствовал, что в
отверстие моих брюк проскальзывает чья-то рука. Исследуя языком топографию ее
неба, я чуть заметно подвинулся, давая Коринне возможность извлечь мой член
наружу. И тотчас ощутил на нем ее горячее дыхание. Пока она нежно пощипывала
меня снизу, я страстно тискал Кристину, кусая ее шею, губы, язык. Последняя,
похоже, испытывала прилив небывалого желания: из ее горла вырывались странные,
неземные звуки, а все тело содрогалось в конвульсиях безостановочных спазм.
Обхватив руками за шею, она сдавила меня как в тисках; язык ее сделался плотным,
необъятным, словно набухнув взбунтовавшейся кровью. Я пробовал высвободить свой
член из пылающей печи рта Коринны, но безрезультатно: как я ни изворачивался,
она ухитрялась повторять все его зигзаги, для вящей надежности покалывая его
острыми краями зубов.
Тем временем Кристину все сильнее сотрясал тайфун неистового оргазма.
Изловчившись высвободить руку, зажатую между ее спиной и диваном, я провел
ладонью вниз по ее груди. Чуть ниже пояса рука столкнулась с чем-то жестким и
волосатым, во что я инстинктивно вцепился пальцами. -- Черт, это же я, --
запротестовал Карл, отодвигая голову в сторону. В тот же миг Кристина с
удвоенной энергией принялась отрывать меня от Коринны, но последняя и не
подумала капитулировать. Наконец Карл всем телом навалился на дошедшую до
полного самозабвения Кристину. Теперь я мог сколько душе угодно тискать и
пощипывать ее сзади, переложив на Карла заботу трудиться над нею спереди. Она
так вертелась, так исходила 'потом, издавала такие стоны, что мне подумалось:
бедняжка, у нее вот-вот крыша поедет.
Внезапно все кончилось. Кристина одним махом соскочила с дивана и устремилась в
ванную. На секунду или две в комнате воцарилось молчание. Затем, будто всем
троим в рот одновременно попала смешинка, мы разом расхохотались. Громче всех
Карл, чьему кудахчущему смешочку, казалось, не будет конца.
Мы еще ржали как одержимые, как вдруг дверь ванной широко распахнулась. На
пороге, в полосе яркого света, стояла нагая Кристина с пламенеющим лицом, в
негодовании вопрошавшая, куда подевалась ее одежда.
-- Вы мне отвратительны! -- заорала она. -- Выпустите меня отсюда!
397
Карл сделал попытку смягчить ее праведный гнев, но я резко оборвал его, отрезав:
-- Если хочет, пусть убирается. -- Я даже не потрудился встать помочь ей собрать
вещи. Только услышал издали, как Карл что-то говорит ей, понизив голос, и в,
ответ -- сердитый голос Кристины: -- Оставь меня в покое, ты, грязная свинья! --
Затем послышался стук захлопнувшейся двери, и она скрылась.
-- Ну, вот тебе скандинавская красавица, -- резюмировал я.
-- Ja, ja*, -- пробормотал Карл, раскачиваясь взад-вперед с опущенной головой.
-- Плохо, плохо.
-- Что плохо? -- переспросил я. -- Не будь идиотом! Она обязана нам высшим
кайфом своей жизни.
Он опять разразился своим кудахчущим смешком. -- А что если у нее триппер? --
проговорил он и ринулся в ванную, где начал шумно полоскать горло. -- Послушай,
Джо, -- прокричал он оттуда, -- выплевывая изо рта воду, -- как ты думаешь, с
чего это она так осердилась? За живое взяло, что мы хохочем?
-- Все они такие, -- заметила Коринна философично. -- La pudeur**.
-- Я проголодался, -- заявил Карл. -- Давайте-ка'еще поедим. Чем черт не шутит,
вдруг она передумает и вернется. -- Он пробормотал про себя еще что-то, потом,
как бы подводя итог, добавил: -- Ничего не понимаю.
Нью -Йорк-Сити, май 1940 года
Переработано в Биг-Суре, май 1956 года
______
* Да, да (нем.).
** Стыдливость (фр.).



МАДМУАЗЕЛЬ КЛОД
Mlle. Claude
РАССКАЗ
Прежде чем начать эту историю, должен сказать вам, что м-ль Клод была шлюхой.
Да, шлюхой, и я не собираюсь убеждать вас в обратном, но речь сейчас не о том --
уж коли м-ль Клод шлюха, то как прикажете называть всех прочих женщин, с
которыми мне доводилось встречаться? Сказать о ней "шлюха" значит не сказать
ничего. М-ль Клод -- больше, чем шлюха. Я не знаю, как ее назвать. Может быть,
просто -- мадемуазель Клод? Soit*.
У нее была тетка, которая не ложилась спать, каждый вечер ожидая ее возвращения.
По правде говоря, мне с трудом верилось в существование какой-то тетки. Какая к
черту тетка? Скорее всего, это был ее maquereau**. И в конце концов, какое мне
дело? Однако, признаюсь, меня раздражал этот некто, поджидающий ее, в любой
момент готовый отвесить ей оплеуху за то, что поздно явилась или мало
заработала. И какой бы нежной и любящей она ни была (а надо сказать, Клод знала
толк в любви), воображение рисовало передо мной образ низколобого
невежественного ублюдка, которому достанется лучшее из того, что она может
предложить. Никогда не питайте никаких иллюзий относительно шлюхи: пускай она
щедра и податлива, пускай ее одарят тысячефранковой бумажкой (хотя таких дураков
надо поискать) -- всегда найдется субъект, которому она будет по-своему верна, и
то, что удалось урвать вам -- не более, чем аромат того цветника, в котором
лучший букет сорвет этот более удачливый садовник. Будьте уверены, все сливки
достанутся ему.
Вскоре выяснилось, что мои терзания напрасны. Никакого maquereau у Клод не было.
Первый maquereau в ее жизни -- Я. Хотя мне это слово совсем не подходило.
Сутенер -- так будет точнее -- и этим все сказано. Отныне я ее сутенер. О'кей.
Я хорошо помню, как впервые привел ее к себе -- я вел себя, как последний идиот.
Когда дело касается женщин, я всегда веду себя, как идиот. Беда в том, что я их
________
* Пусть будет так! (фр.).
** Зд. любовник (фр.).
401
обожаю, а женщины не хотят, чтобы их обожали. Они хотят... ну да ладно, как бы
то ни было, в первую ночь, хотите верьте, хотите нет, я вел себя так, будто
никогда в жизни не спал с женщиной. До сих пор не понимаю почему. Но именно так
все и было.
Помню тот момент, когда она стояла, не раздеваясь, возле моей постели и смотрела
на меня, словно ожидая, что я что-нибудь предприму. Меня всего трясло. Меня
начало трясти, как только мы вышли из кафе. Едва касаясь, я поцеловал ее --
кажется, в губы, -- а может, попал в бровь -- я никогда не занимался... этим...
с незнакомыми женщинами. Почему-то мне казалось, что она делает мне величайшее
одолжение... И шлюха порой может пробудить в мужчине такое чувство. Но, как я
уже сказал, Клод не была шлюхой.
Не снимая шляпки, она подошла к окну, закрыла его, опустила шторы. Потом искоса
взглянула на меня, улыбнулась и произнесла что-то о том, что пора бы и
раздеться. Пока она возилась возле биде, я мучительно стягивал с себя одежду. Я
волновался, как школьник. Я не хотел смущать ее своим нетерпеливым взглядом,
поэтому тупо топтался возле письменного стола, перекладывал бумажки, сделал
несколько абсолютно бессмысленных записей, накрыл чехлом пишущую машинку. Когда
я обернулся, она стояла в одной сорочке возле умывальника и вытирала ноги.
-- Ложись скорей! -- сказала она, не прекращая своего занятия. -- Надо согреть
постель.
Все было так естественно, что моя неловкость и смущение стали потихоньку
проходить. Ее чулки были аккуратно сложены, на поясе висело нечто, напоминавшее
сбрую (впрочем, вскоре это нечто плавно опустилось на спинку стула).
В комнате было довольно прохладно. Уютно прижавшись, мы молча лежали, согревая
друг друга, молчание грозило затянуться. Одной рукой я обнимал ее за шею, другой
крепко прижимал к себе. В ее глазах стояло то самое ожидание, которое я заметил,
едва мы переступили порог комнаты. Меня опять затрясло. Из головы разом вылетели
все французские слова.
Не помню, говорил ли я, что люблю ее. Наверное, говорил. Даже если и говорил, то
она наверняка немедленно забыла об этом. Когда она собралась уходить, я протянул
ей экземпляр "Афродиты" -- она не читала ее -- и пару шелковых чулок, купленных
для кого-то другого. Я успел заметить, что она питает слабость к чулкам.
Когда мы встретились вновь, я уже переехал в другой отель. Она с любопытством
огляделась, и одного взгляда ей
402
оказалось достаточно, чтобы понять, что дела мои идут неважно. Она простодушно
осведомилась, хорошо ли я питаюсь.
-- Тебе нельзя тут оставаться надолго. Здесь слишком уныло. -- Может, она и не
произнесла слова "уныло", но я знал, что именно это она и имела в виду.
Здесь и вправду царило уныние. Мебель разваливалась, подоконник растрескался,
ковер истрепался и нуждался в чистке, в кране не было воды. Освещение было
слишком тусклым, тусклый желтый свет падал на покрывало, придавая ему несвежий,
слегка заплесневевший вид.
Ночью она вдруг решила сделать вид, будто ревнует меня.
-- У тебя есть еще кто-то, кого ты любишь.
-- Нет, больше никого.
-- Тогда поцелуй меня, -- попросила она и пылко прильнула ко мне, ее жаркое тело
вздрагивало и трепетало. Я погружался в горячее тепло ее плоти, купался в ней...
нет, не купался, а утопал в неге и блаженстве.
Потом мы немного поболтали о Пьере Лоти и о Стамбуле. Она призналась, что хотела
бы когда-нибудь попасть туда. Я согласился, сказав, что и сам не прочь побывать
там. Неожиданно она произнесла -- кажется, это прозвучало так: "у тебя есть
душа". Я не нашелся, что ответить -- наверное, я был слишком счастлив. Когда
шлюха говорит, что у вас есть душа, это кое-что значит. Не часто шлюхи пускаются
в рассуждения о душе.
Но на этом чудеса не кончились. Она отказалась взять у меня деньги.
-- Ты не должен думать о деньгах, -- заявила она. -- Мы же теперь друзья. К тому
же ты так беден...
Она не позволила мне встать, чтобы проводить ее домой. Достав из сумочки
несколько сигарет, она высыпала их на столик возле кровати. Одну сунула мне в
рот и поднесла к ней подаренную кем-то бронзовую зажигалку. Потом наклонилась
поцеловать меня на прощанье.
Я взял ее за руку.
-- Клод, vous etes presque un ange*.
-- Ah поп! -- поспешно ответила она, и в ее глазах промелькнула боль. А может,
страх.
Это presque, уверен, всегда и губило Клод. Я сразу ощутил это. Потом я написал
ей письмо, лучшее из когда-либо написанных мною, несмотря на отвратительный
французский. Мы прочли его вместе в том кафе, где обычно встречались. Я уже
сказал, что мой французский был чудовищным, за исключением тех строк, которые я
позаимствовал
__________
* Ты почти ангел (фр.).
403
у Поля Валери. Когда она дошла до них, то на мгновение задумалась. "Как
красиво!" -- воскликнула она. -- "Правда, очень здорово!" С этими словами она
лукаво посмотрела на меня и стала читать дальше. Дураку понятно, что вовсе не
Валери так растрогал ее. Он тут не при чем. Она расчувствовалась из-за той
сладкой чуши, которая была там написана. Я ведь разливался соловьем, неимоверно
разукрасив свое послание всеми утонченностями и изысками, какие только были
доступны моему перу. Правда, когда мы дочитали до конца,