нипулируя таким образом, он обхватил колени миссис
Рубиоль.
-- Пожалуйста... -- прошептала она растерянно.
-- Пожалуйста, иди к черту! -- ответил Умберто, -- сейчас моя очередь!
-- Поосторожней с ковром, -- заорал Джеральд. -- Надеюсь, это не тот козел, у
которого были сложности. Туалет наверху.
-- Ну это уж слишком, -- сказала миссис Рубиоль, -- я не привыкла к такому
обращению. -- Она замолкла с обезумевшим видом. Глядя на меня в упор, она
сказала:
-- Отвезите меня кто-нибудь домой, пожалуйста.
-- О чем разговор! -- ответил я. -- Умберто отвезет вас на машине домой.
-- Но разве он может вести машину -- в таком состоянии?
480
-- Он может вести в любом состоянии, главное, чтобы под руками был руль. '
-- Но может быть, безопаснее будет, если меня отвезете вы?
-- Я не умею водить машину. Хотя могу поучиться, -- быстро добавил я, -- если вы
покажете мне, как работает эта проклятая штука.
-- Почему бы вам не поехать самой? -- осведомился Умберто, вливая в себя еще
глоток.
-- Я бы давно это сделала, -- ответила миссис Рубиоль, но у меня вместо ноги
протез.
-- Что??? -- опешил Умберто. --Вы хотите сказать, что...
Но миссис Рубиоль не дали возможности объяснить, что она хотела сказать.
-- Позвоните в полицию! -- загудел Джеральд. -- Они отвезут вас за бесплатно.
-- Отличная мысль! Звоните в полицию, -- откликнулся Умберто.
"Неплохая идея!" -- подумал я про себя. Я уже собирался спросить, где телефон,
но Джеральд опередил меня.
-- Друзья мои, он в комнате... Только осторожно, не уроните лампу. -- Голос
звучал устало.
-- А нас не арестуют? -- услышал я миссис Рубиоль, идя в соседнюю комнату.
Сняв трубку, я вдруг сообразил, что не знаю, как вызывают полицию.
-- Как туда звонить?
-- Просто вопите ПОЛИЦИЯ! -- посоветовал Умберто. -- Вас услышат.
Я вызвал телефонистку и попросил соединить меня с полицией.
-- Что-нибудь случилось? -- спросила она.
-- Нет, мне просто нужно поговорить с дежурным офицером.
Через секунду в трубке раздался хриплый заспанный голос.
-- Слушаю!
-- Алло! Добрый вечер! -- сказал я. Никакого ответа. -- Алло, алло, вы слышите
меня?-- закричал я. После долгого молчания тот же хриплый голос осведомился:
-- Слушаю, говорите, что случилось? Умер кто-нибудь?
-- Нет, никто не умер.
481
--Говорите же! Вы что, с перепугу язык проглотили?
-- Нет, со мной все в порядке.
-- Рассказывайте! Облегчите душу! Что случилось, несчастный случай?
-- Да нет же, все в порядке. Только...
-- Что значит в порядке? А что вы тогда звоните? В чем дело?
-- Минутку. Давайте я все объясню...
-- Хорошо, хорошо, продолжайте, объясняйте. Но только в темпе. Да поживей! Я не
могу всю ночь сидеть на телефоне.
-- Значит так... Дело вот в чем... -- начал я.
-- Послушайте, давайте без предисловий. Что случилось? Кто пострадал? На вас
напали?
-- Нет, нет, ничего подобного. Послушайте, мы только хотели узнать...
-- Ах вот как! Очень умный, да? Время хотел спросить, да?
-- Нет, честное слово. Я не обманываю вас. Я серьезно.
-- В таком случае говорите. Если вы не можете говорить, я сейчас пришлю за вами
полицейский фургон.
-- Фургон? Нет, пожалуйста, не надо фургон. Не могли бы вы прислать машину...
Ну, обычную полицейскую машину с радио и всем остальным...
-- И с мягкими сиденьями? Я вас понял. Уверен, мы сможем выслать прелестную
маленькую машинку. Вам "паккард" или "роллс-ройс"?
-- Послушайте, шеф...
-- Я вам не шеф! А теперь для разнообразия вы послушайте меня. Заткните свою
пасть, вы слышите меня? Сколько вас там?
-- Нас тут трое, шеф. Мы думали...
-- Трое, говорите? Превосходно! Насколько я понимаю, среди вас дама. Она
растянула ногу, правильно? А теперь слушайте. Вы хотите спать по ночам? И вы не
хотите, чтобы на вас надели браслеты, да? Вот что я вам скажу! Подите в
ванную... положите туда мягкую подушку... и не забудьте одеяла! Теперь все трое
полезайте в ванну -- слышите меня? -- и чтоб я вас не слышал. Эй! Когда вы там
удобно устроитесь, включите холодную воду и утопитесь!
Отбой! В трубке раздались короткие гудки.
-- Ну что? -- проорал Джеральд. -- Приедут?
482
-- Не думаю. Нам посоветовали забраться в ванну и утопиться.
-- А вам не приходило в голову отправиться домой пешком? По-моему небольшая
прогулка вам не повредит. Козероги довольно активные существа. -- С этими
словами он появился из темноты.
-- Но у миссис Рубиоль протез, -- взмолился я.
-- Ничего, допрыгает.
Миссис Рубиоль была оскорблена до глубины души. Она поднялась с неожиданной
резвостью и пошла к двери.
-- Не отпускайте ее, -- закричал Умберто. -- Я провожу ее.
-- Прекрасно, -- проорал Джеральд. -- Будьте паинькой, проводите ее и возьмите с
полки пирожок. Да не забудьте прихватить с собой этого козла.
Он посмотрел на меня с неприкрытой угрозой во взгляде. Клод в пижаме бочком
прокрался к нам. Миссис Рубиоль отвернулась.
У меня возникло предчувствие, что нас сейчас возьмут за шиворот и вышвырнут.
-- Минутку, -- сказал Умберто, так и не выпустив из рук бутылку. Он тоскливо
посмотрел на миссис Рубиоль
-- Ну, что еще? -- поторопил Джеральд, подходя ближе.
-- Но миссис Рубиоль... -- запинаясь, начал Умберто. И с болью и изумлением
уставился на ее ногу.
-- Я тут подумал, -- продолжал он, не зная, как сформулировать свою мысль. --
Мне пришло в голову, что раз уж мы собрались на прогулку, то если она снимет...
то есть, я хочу сказать, что могли бы... -- Он беспомощно взмахнул руками.
Бутылка выскользнула на пол.
Сидя на полу, не зная, как выразить словами свое беспокойство, Умберто
импульсивно пополз к миссис Рубиоль Неожиданно, оказавшись от нее в
непосредственной близости, он обхватил ее колени руками.
-- Прошу простить, я только хотел узнать, какая... -- пробормотал он.
Миссис Рубиоль подняла здоровую ногу и с силой отпихнула Умберто. Он откатился к
кривоногой, шаткой этажерке, увлекая за собой мраморную статуэтку. К счастью,
она упала на ковер; только рука отломалась у локтя.
-- Уберите его отсюда, пока он не перевернул весь дом! -- прошипел Джеральд. С
этими словами он склонился над распростертой фигурой Умберто и с помощью Клода
кое-как усадил его.
483
-- Бог мой, да он сделан из резины. -- Он чуть не плакал от злости.
Умберто соскользнул на пол.
-- Ему надо выпить, -- тихо подсказал я.
-- Дайте ему бутылку и пусть выкатывается отсюда. Тут вам не винный завод.
Втроем мы стали пытаться поставить Умберто на ноги. Миссис Рубиоль любезно
забрала у него из рук бутылку и поднесла ее ко- рту Умберто.
-- Есть хочу, -- слабо пробормотал он.
-- Кажется, он хочет сэндвич, -- перевел я, не повышая голоса.
-- И сигарету, -- прошептал Умберто. -- Маленькую затяжку.
--Драконовы яйца! -- простонал Клод. -- Пойду погрею спагетти.
--Не хочу спагетти, -- запротестовал Умберто. -- Только фрикадельки.
-- Нет, ты будешь есть спагетти, -- сказал Джеральд. -- Я же ясно сказал, что
здесь не винный завод. И не закусочная. Это скорей зверинец.
-- Уже поздно, -- подал голос Умберто. -- Если только миссис Рубиоль...
-- Забудьте про миссис Рубиоль, -- огрызнулся Джеральд. -- Я сам провожу ее
домой.
-- Какой вы милый! -- пробормотал Умберто. Он секунду поразмышлял. -- Интересно,
почему вы этого не сделали с самого начала? Почему вам это сразу не пришло в
голову?
-- Ш-ш-ш. Заткнитесь! Вы, Стрельцы, как малые дети. Неожиданно раздался звонок в
дверь. Наверняка, полиция.
Джеральд вдруг превратился в электрического угря. Он в мгновение ока сгреб
Умберто и усадил на кушетку. Бутылку ногой отбросили под кушетку.
-- Теперь слушай внимательно, Козерог, -- произнес он, хватая меня за лацканы
пиджака. -- Быстро думай! Шевели мозгами. Это твой дом и это ты устраивал эту
пирушку. Ты это я. Понял? Ситуация под контролем. Кто-то звонил, но он уже ушел.
Я присмотрю за Клодом. Иди открывай, -- и он исчез словно вспышка молнии.
Я открыл дверь и увидел человека в строгом костюме. Он не спешил врываться и
снимать у нас отпечатки пальцев.
-- Заходите, -- сказал я, стараясь держаться как можно естественней, чтобы все
поверили, что это мой дом и что сейчас на дворе белый день.
484
-- Где труп? -- первое, что я услышал от него.
-- Здесь нет никакого трупа. Мы все живы.
-- Я вижу.
-- Позвольте, я все объясню... -- я начал заикаться.
-- Успокойтесь, -- мягко сказал он. -- Все о'кей. Не возражаете, я присяду.
Изо рта у него шел неприятный запах.
-- Это ваш брат? -- спросил он, кивая на Умберто.
-- Нет, постоялец.
-- Трепач? Подходящее имя. Простите, вы не предложите мне выпить? Я увидел свет
и подумал...
-- Дайте ему выпить, -- сказал Умберто. -- И мне тоже. Не надо мне никаких
спагетти.
-- Спагетти? -- переспросил незнакомец. -- Я просил только выпить.
-- Вы приехали на машине? -- спросил Умберто.
-- Нет, -- последовал ответ. После короткой паузы он почтительно спросил:
-- Тело наверху?
-- Здесь нет никакого тела.
-- Странно, -- удивился посетитель.,-- Меня послали забрать тело. -- Он был
невозмутим, как скала.
-- Кто вы? -- спросил я. -- Кто вас послал?
-- А разве вы не вызывали нас? -- удивился человечек.
-- Никто вас не вызывал.
-- Должно быть я перепутал адрес. А вы уверены, что здесь никто не умер,
примерно с час назад?
-- Дайте ему выпить, -- сказал Умберто, пошатываясь. -- Я хочу послушать, что он
скажет.
-- Кто просил вас приехать? -- вставил я. -- Кто вы?
-- Он прав, дайте мне выпить, и я все вам расскажу. Мы всегда сперва принимаем
по маленькой.
-- Кто это мы? -- поинтересовался Умберто, трезвея просто на глазах. -- Ну дайте
же ему кто-нибудь выпить. И не забудьте про меня.
-- А вы астролог? -- осведомился человечек.
-- Д-да. -- Интересно, что он еще спросит.
-- Люди говорят вам, когда они родились, да? Но никто никогда не сможет сказать
вам, когда умрет, так?
-- Здесь никто не умирал. -- Его руки пытались нашарить стакан.
-- Успокойтесь, пожалуйста. Я верю вам. Но мы не приходим, пока не наступает
окоченение.
-- Опять это "мы". Кто вы, наконец? Чем вы занимаетесь? -- Умберто почти кричал.
485
-- Я одеваю их, -- вежливо улыбнувшись, ответил человечек.
-- А другие, они что делают?
-- Они сидят вокруг и весело ждут.
-- Чего? -- спросил я.
-- Ждут клиентов.
Миссис Рубиоль наконец извлекла бутылку из-под кушетки. Я подумал, что должен
представить ее.
-- Это миссис Рубиоль. Еще одно тело... еще теплое.
-- Вы сыщик? -- спросила она, протягивая руку.
-- Сыщик? С чего вы взяли? Пауза.
. -- Миледи, я всего навсего гробовщик. Кто-то позвонил и попросил нас приехать.
Я надел шляпу и направился сюда. Мы тут всего в двух кварталах от вас. -- Он
достал бумажник, вытащил визитную карточку и протянул ей. -- МакАллистер и
компания. Это мы. Никакого шума, никакой суеты.
-- О боже! -- воскликнул Умберто. -- Гробовщик, ни больше, ни меньше. Нет, я
должен съесть фрикадельку. Спотыкаясь, он пошел в столовую. -- Эй, -- раздался
его вопль. -- Что происходит? Куда подевались эти субъекты?
Я пошел на кухню. Они словно испарились. Я открыл заднюю дверь и выглянул на
улицу. Тишина.
-- Удрали, -- объявил я. -- Давайте заглянем в кладовую и посмотрим, что
осталось там. Я бы не отказался от яичницы с ветчиной.
-- И я, -- присоединился Умберто. -- Яичница с ветчиной. -- Он замолчал, словно
обдумывая что-то. -- Как вы думаете, там не завалялась где-нибудь еще одна
бутылка?
-- Наверняка, завалялась, -- заверил я его. -- Все перевернем, но найдем. Здесь
должна быть золотая жила. Попросите гробовщика вам помочь.



МУДРОСТЬ СЕРДЦА
The Wisdom of the Heart
ЭССЕ
Никогда не забуду тот вечер, когда мне в руки попал "Воинственный танец". Я
сидел в кафе ("Букет Алезии"), когда вошел мой хороший приятель Дейвид Эдгар и
навязал мне эту книгу. Я тогда жил, можно сказать, по соседству, на "Вилла
Сера". Вскоре после этого я отправился в Лондон и там встретился с д-ром Хоу --
в его кабинете на Харли стрит.
Приблизительно в то же время я познакомился с двумя другими выдающимися
психоаналитиками: д-ром Отто Ранком и д-ром Рене Альенди, чьи работы произвели
на меня глубокое впечатление. И примерно тогда же мне попалась первая книга
Алана Уоттса "Дух дзен-буддизма".
И где-то в ту же пору я, в поисках места, откуда был бы лучше виден Юпитер, моя
счастливая звезда, забрался на крышу своей студии, пришел в неописуемый восторг
и, спускаясь по лестнице, оступился и рухнул вниз, вышибив дверь зеркального
стекла. На другой день мой друг Морикан, о котором я написал в "Дьяволе в раю",
принес мне подробное астрологическое объяснение случившегося.
Без преувеличения, интересное было время.
Каждая книга психиатра, в дополнение к философской основе его лечебной методики,
в некоторой степени раскрывает суть проблемы, лицом к лицу с которой его ставит
жизнь. Действительно, самый факт написания подобной книги есть с его стороны
признание ложности ситуации, в которой находятся пациент и психоаналитик. В
попытке посредством просвещения публики расширить сферу своего воздействия,
психоаналитик косвенно сообщает нам о желании отказаться от ненужной роли
целителя, которую ему навязали. Хотя фактически каждый день он повторяет
пациентам ту истину, что они сами должны исцелить себя, на практике количество
пациентов растет с угрожающей быстротой, так что порой целитель бывает вынужден
искать другого целителя -- для себя. Некоторые психиатры всего лишь такие же
жалкие, такие же измученные стра-
489
хом человеческие создания, как их пациенты, которые обращаются к ним в поисках
облегчения. Многие из них перепутали оправданное принятие на себя роли с
самопожертвованием, с напрасным принесением себя в жертву. Вместо того, чтобы, к
примеру, раскрывать тайну физического и душевного здоровья, они избирают более
легкий путь, обычно имеющий разрушительные последствия, оставляя эту тайну своим
пациентам. Вместо того, чтобы просто оставаться людьми, они пытаются исцелять и
обращать в свою веру, стать дарующими жизнь спасателями для того только, чтобы в
конце обнаружить, что распяли самих себя. Если Христос умер на кресте, дабы
проповедать идею самопожертвования, то это было сделано ради того, чтобы указать
на важность этого сущностного закона жизни, а не для того, чтобы люди следовали
Его примеру. "Распятие -- закон жизни", -- говорит Хоу, и так оно и есть, но это
должно понимать символически, а не буквально.
Повсюду в своих книгах* он обращается к созерцательному, или Восточному образу
жизни и, можно так же сказать, к такого же рода искусству. Искусство жизни
основано на ритме: удача--неудача, прилив--отлив, свет--тьма, жизнь--смерть. С
принятием жизни -- хорошей и плохой, праведной и неправедной твоей и моей -- во
всех ее проявлениях, застывшая оборонительная жизнь, которую клянет большинство
людей, превращается в танец, "танец жизни", по выражению Хевлока Эллиса.
Истинное назначение танца -- метаморфоза. Человек может танцевать с горя и от
радости; он может танцевать просто так, безо всякой причины, как это доказала
Элба Гуара. Но суть в том, что простой акт танца преображает элементы, его
составляющие; танец, точно так же, как жизнь, несет в себе свой конец. Приятие
этого обстоятельства, любого обстоятельства, рождает подъем, ритмический импульс
к самовыражению. Умение расслабляться, конечно, первая вещь которой должен
научиться танцовщик. Это так же первое, чем должен овладеть пациент, когда он
оказывается один на один с психоаналитиком. Это первое, чему должен научиться
любой человек, чтобы жить. Это чрезвычайно трудно, ибо означает самоотвержение,
полное самоотвержение. Вся концепция Хоу основана на этой простой, но
революционной идее полного и безусловного самоотвержения. Это религиозное
мироощущение: приятие боли
_____________
* И Грэм Хоу "Я-субъект и Я-объект", "Вреэдя и дитя" "Воинственный танец"
490
страдания, несчастья и так далее. Это окружная дорога, которая, в конце концов,
всегда оказывается самой короткой. Подобное миропонимание подразумевает усвоение
жизненного опыта, самоосуществление, послушание и дисциплину: кривая временной
дуги естественного развития предпочтительней быстрой, гибельной прямой. Это --
путь мудрости, путь, который должен, в конечном счете, быть выбран, потому что
все другие пути только подводят к нему.
Немного есть книг о мудрости -- или лучше сказать, об искусстве жить? -- которые
подверглись бы столь тщательному изучению, как эти три книги. Профессиональный
философ склонен смотреть на них с недоверием из-за откровенной простоты
авторских умозаключений. В отличие от психоаналитика, философ-профессионал редко
получает радостную возможность видеть свои теории подвергнутыми испытанию. Что
касается психоаналитика, то его мысль всегда насущна, как повседневные дела. Он
подвергается испытанию в каждый момент своей жизни. В данном случае мы имеем
дело с человеком, для которого писать это тайное наслаждение, факт, могущий быть
в высшей степени поучительным для многих писателей, тратящих часы, чтобы
выдавить из себя мыслишку.
Хоу глядит на мир, который есть здесь и сейчас. Он видит его во многом таким,
каким этот мир предстает пациенту, приходящему к нему за помощью. "Истина
состоит в том, что мы больны, -- говорит он, и добавляет: -- причина болезни в
нас самих". Если с нами что-то не так, заключает он, то это что-то не такого
рода, чтобы можно было его излечить палкой или штыком. Исцеление достигается
метафизическим путем, а не терапевтическим: дело не в том, чтобы обнаружить и
удалить источник боли. "Это как если бы мы изменили карту самой жизни
посредством изменения нашего отношения к ней", -- поясняет Хоу. Это извечная
умственная гимнастика, известная всем мудрецам, которая лежит в самой основе
метафизики.
Жизнь, как все мы знаем, -- битва, и человек, будучи частью жизни, сам есть
воплощение битвы. Если он видит факт и приемлет его, он способен, невзирая на
битву, изведать мир души и радоваться ему. Но чтобы прийти к такому концу,
который есть начало (ибо мы еще не начинали жить!), человек должен усвоить
доктрину приятия, или, что то же самое, безусловного самоотвержения, которое
есть любовь. И тут я должен сказать, что, по моему мнению, автор идет дальше
любых теорий жизни, какие до сих пор излагали психоаналитики; он показывает себя
чем-
491
то большим, нежели врачеватель -- художником жизни, человеком, способным избрать
самый рискованный курс лечения: неколебимой верой. Верой в жизнь, позвольте тут
же добавить, верой свободной и гибкой, равной всякой неотложной помощи и
достаточно широкой, чтобы включить в себя смерть, так же как другие так
называемые беды. Ибо при таком широком и взвешенном взгляде на жизнь, смерть уже
не "последний враг" и не "конец"; если, как он подчеркивает, врачевателю и
отведена роль, то это роль "повитухи" смерти. (Читатель, желающий продлить
удовольствие, может заглянуть в тибетскую "Книгу мертвых".)
Все представление о четырехмерной реальности, которое составляет метафизику Хоу,
покоится на осмыслении приятия. Четвертый элемент -- это Время, или говоря
иначе, о чем прекрасно знал Гете, -- развитие. Подобно тому, как семя
развивается, растет в естественном ходе времени, так и мир растет, и так же
умирает, и так же возрождается вновь. Это полная противоположность ходячему
представлению о "прогрессе", запрягшем вместе дьявольских драконов воли,
решимости, цели и борьбы -- или скорее напротив, спустившем их с цепи. Прогресс,
в его западном варианте, это путь напрямик, через непреодолимые препятствия, это
создание себе трудностей и помех на всем .протяжении пути, а в итоге --
саморазрушение Идея Хоу -- это восточная идея, пришедшая к нам с искусством
джиу-джитсу, где само препятствие используется для его преодоления. Этот метод
столь же пригоден для одоления того, что мы называем болезнью, или смертью, или
злом, как и для одоления противника. Секрет состоит в знании, что силой можно
управлять, так же, как бояться ее -- больше, чем что-либо другое, ее можно
обращать во благо или зло, на пользу или во вред в соответствии с желанием.
Человек в его настоящем полном страхов состоянии, похоже, имеет лишь
единственное желание