орить с тобой о важном деле. Хочу попросить тебя о
большом'одолжении... У меня неприятности, крупные неприятности. Ты бы согласился
помочь мне, если я попрошу?
-- Само собой, -- отозвался я, -- но как?
-- Деньгами, -- ответила она тихо и просто. -- Мне нужны деньги... Много. И
дозарезу. Не хочу рассказывать на что. Ты уж поверь мне на слово, хорошо?
Я протянул руку и взял со стула свои брюки. Извлек из них бумажные купюры и всю
мелочь, какая была в карманах, и вложил ей в ладонь.
-- Вот все, что у меня есть, -- сказал я. -- Это все, что я могу для тебя
сделать.
Не глядя она положила деньги на ночной столик и, наклонившись, поцеловала меня в
лоб. -- Ты гигант, -- сказала она. Не разгибаясь, она смотрела мне в глаза
взглядом, полным какой-то молчаливой, застенчивой признательности, затем
поцеловала в губы -- не страстно, но медленно, нежно, как бы стремясь вложить в
поцелуй то, чего не умела выразить в словах и не решалась доверить немому языку
своего тела.
_________
* Ну и принадлежность у тебя (фр.)
321
-- Не хочется сейчас об этом говорить, -- сказала она, вновь откидываясь на
подушку. -- Je suis emue, c'est tout*. -- И, чуть помедлив, добавила: --
Странно, насколько иностранцы добрее соотечественников. Вы, американцы, так
добры, так великодушны. Нам нужно многому у вас поучиться.
Старая история; я испытывал чуть ли не стыд за то, что волею случая еще раз
оказался в роли щедрого американца. Произошла чистая случайность, пояснил я ей;
если бы не эта случайность, у меня не было бы в карманах столько денег. Она
ответила лишь, что это придает моему поступку, моему благородному жесту еще
большую ценность.
-- Француз все равно так не поступил бы, -- продолжала она. -- Француз бы
припрятал их. Француз никогда бы не отдал все свои деньги первой встречной
девушке лишь потому, что она в беде. Да он просто-напросто и не поверил бы ей.
Сказал бы: "Je connais la chanson"**.
Я ничего не ответил. Это было правдой и неправдой. В конце концов, мир состоит
из противоположностей, и из того, что ко времени, о котором идет речь, мне еще
не довелось встретить ни одного неприжимистого француза, не следовало, что их
вовсе не существует. Попробуй я рассказать ей, сколь мелочными бывали подчас мои
друзья, мои собственные соотечественники, -- она мне не поверит, только и всего.
А добавь я к этому, что и мною самим двигало не великодушие, а что-то вроде
самолюбования (ибо кто, скажите, может быть ко мне великодушнее, нежели я сам?),
она, чего доброго, заключит, что я и впрямь того.
Я приник лицом к ее груди. Затем скользнул вниз и прижался губами к ее пупку.
Затем спустился еще ниже, зарывшись в густую поросль ее волос. Она медленно
подняла мою голову вверх и, побуждая меня занять испытанную позицию, проникла
языком мне в рот. Мой член отреагировал автоматически: он вошел в нее так же
легко и беспрепятственно, как трогается с места автомобиль, когда нажимаешь на
стартер. У меня возникла одна из тех долгих, нескончаемых эрекций, какие сводят
женщин с ума. Я обладал ею как хотел -- сверху, снизу, сбоку, с намеренной,
дразнящей неспешностью буравя своим инструментом содрогающиеся стенки ее штолен,
безжалостно попирая его жестким концом их колышащиеся входы. А в завершение --
шутливо обрисовал им полушария ее гру-
__________
* Слишком волнуюсь, вот и все (фр.)
** Знаю я эту песенку (фр.)
322
дей. Ее глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит
-- Ты кончил? -- спросила она.
-- Ну нет, -- отвечал я. -- Сейчас самое время попробовать еще кое-что. -- И,
вытащив ее из постели, водрузил на пол в позицию, наиболее удобную, чтобы,
заткнув пробоину в корпусе, ликвидировать течь. Просунув руку снизу и не
переставая зазывно вилять бедрами, она направила мое естество в требуемое русло.
Крепко держа ее за талию, я вогнал его туда до самого основания. -- Ах, ах,
чудно, восхитительно, -- бормотала она, вращая тазом в немыслимо ускорившемся
темпе. Стремясь продлить удовольствие, я вновь извлек его на свежий воздух,
игриво покалывая им ее атласные ягодицы. -- Нет, нет, перестань, -- взмолилась
она. -- Вставь его туда, вставь весь, до конца... Я больше не могу. -- Снова,
выгнувшись колесом и выставив зад вверх, будто вознамерившись ухватить им
люстру, она просунула снизу руку и завладела моим членом. Откуда-то из середины
позвоночного столба до меня донесся финальный сигнал; чуть согнув колени, я
продвинул его вперед еще на четверть или полдюйма. И вдруг -- хлоп! -- он
взорвался взмывающей в небо ракетой.
Когда мы расстались на улице возле писсуара, было уже совсем темно. Я не
назначал ей свидания, не поинтересовался даже, где она живет; В случае чего,
заключил я, найти ее можно будет в кафе. Когда мы уже разошлись в разные
стороны, мне вдруг пришло в голову, что я так и не спросил, как ее зовут.
Окликнув ее на ходу, я громко задал свой запоздалый вопрос.
-- Н-И-С, -- отозвалась она, выводя имя по буквам. -- Нис -- как город*. -- Я
двинулся в путь, вновь и вновь повторяя его про себя. Никогда еще не случалось
мне слышать, чтобы так звали девушку. Нис... Это имя отсвечивало безупречностью
граней драгоценного камня.
Поравнявшись с Плас Клиши, я внезапно ощутил, что зверски проголодался.
Остановился у дверей рыбного ресторана на авеню Клиши, дегустируя вывешенное у
входа меню. Мысленно я уже поглощал крабов, устриц, омаров, жареную голубую
рыбу, омлет с помидорами, молодую спаржу, ломтики чеддера с хлебом, инжир и
орехи, запивая все это прозрачным холодным вином. Пошарив в карманах (так я
всегда делаю, входя в ресторан), я наткнулся на единственное жалкое су. -- Черт,
-- выругался я про себя, -- уж несколько-то франков она могла мне оставить.
Быстрым шагом я направился домой, надеясь, что смогу
________
* Nice -- Ницца (фр.)
323
отыскать что-нибудь на кухне. От этого места до нашего обиталища в Клиши добрых
полчаса ходу. Карл, судя по всему, уже отужинал, но не исключено, что после его
трапезы на столе остались кусочки хлеба и полстакана вина. Я шел быстрее и
быстрее, и с каждым шагом голод мой усиливался.
Влетев в квартиру, я с первого же взгляда понял, что Карл дома не ужинал.
Проинспектировал все что мог, но нигде не обнаружил ни крошки съестного. Не было
и пустых бутылок, которые всегда можно сдать. Я выскочил на улицу,
вознамерившись воззвать о кредите в маленьком ресторанчике неподалеку от Плас
Клиши, где часто бывал. Но только дошел до его дверей, как всю мою решимость
будто рукой сняло. Так и не сунув носа внутрь, я машинально двинулся дальше, не
имея в голове никакого плана действий, удерживаемый на ногах лишь нелепой
надеждой, что чудом набреду на кого-либо -из своих знакомых. Без толку
прослонявшись по улицам еще час, я почувствовал такую усталость, что решил
вернуться домой и отправиться на боковую. На обратном пути мне вспомнилось, что
в этих краях, на внешнем бульварном кольце, обитает мой приятель, эмигрант из
России. Уже вечность, как мы с ним не виделись. Что, спрашивается, он подумает,
если я ни с того ни с сего свалюсь ему на голову и попрошу о подаянии? Затем мне
на ум пришла великолепная идея: заскочить домой, сунуть под мышку пластинки и
преподнести их ему в виде подарка. Так будет легче, после вводных околичностей,
напроситься на сэндвич или ломтик бисквита. Воодушевившись этой мыслью, я
прибавил шагу, хотя и вымотался как собака в своих вечерних пробежках по городу.
Дома я обнаружил, что до полуночи осталось не больше четверти часа. Это открытие
окончательно подкосило меня. Выбираться наружу за пропитанием уже не имело
никакого смысла; все, что мне оставалось, -- это лечь спать в надежде, что
наутро судьба окажется благосклоннее. Пока я раздевался, меня осенила еще одна
идея -- не столь уж великолепная, но все же... Выйдя на кухню, я открыл дверцу в
небольшой чуланчик, в котором стоял бачок для мусора. Снял с него крышку и
заглянул внутрь. На дне лежали несколько костей и засохшая хлебная горбушка. Не
без труда выудил я оттуда последнюю, тщательно, стараясь, чтобы ни одна крошка
не пропала втуне, соскоблил зеленый налет с подернутой плесенью корки и
подставил под сильную водную струю. Затем не спеша, вживаясь во вкус каждого
разбухшего волоконца, откусил. По мере того, как я уминал горбушку во рту, по
моему лицу все шире ра-
324
сплывалась улыбка. Решено: утром первым делом отправлюсь в тот же магазин и
попробую всучить ям книги обратно -- за половину, треть, пусть даже четверть
цены. Потом в точности то же проделаю с пластинками. Обе операции принесут мне
как минимум десять франков. Этого вполне хватит, чтобы плотно позавтракать, а
потом... Потом что-нибудь да подвернется. Утро вечера мудренее... В предвкушении
будущей сытной трапезы в голове у меня основательно просветлело. Я начинал
видеть юмористическую сторону своего положения. А это сучка Нис: уж она-то,
наверное, набила себе живот до отвала. Вполне вероятно, вместе с любовником. Я
ни минуты не сомневался в том, что она содержит любовника. И все ее
"неприятности", все ее тяжкое повседневное бремя, без сомнения, сводится к тому,
чтобы откармливать его на убой, покупать ему тряпки да разные разности, до
которых он неравнодушен. Ну что ж, мы с ней трахнулись как боги, хоть я и
остался без гроша. Мне так и виделось, как она вытирает салфеткой свои полные
губы, дожевывая нежное крылышко цыпленка в белом винном соусе. Интересно, а в
винах она знает толк? Вот бы махнуть с нею в Тюрень! Но такая увеселительная
экскурсия наверняка влетит в кучу денег. Столько у меня никогда не будет.
Никогда. Ну и ладно, помечтать-то кто запрещает? Я выпил еще стакан воды. Ставя
его на место, углядел в уголке буфетной полки маленький кусочек рокфора. Эх,
была бы под рукой еще одна такая же горбушка! Стремясь удостовериться, что ничто
не ускользнуло от моего внимания, я снова открыл крышку мусорного бачка. На меня
изумленно взирала кучка говяжьих костей, подернутых заплесневелым жиром.
И все-таки мне как воздух требовался еще кусок хлеба, и требовался
безотлагательно. Может, рискнуть воззвать к соседу по этажу? Открыв входную
дверь, я на цыпочках вышел на лестницу. Во всем доме царило могильное молчание.
Приложив ухо к одной из дверей, я прислушался. Где-то негромко кашлянул ребенок.
Мертвое дело. Даже если в квартире кто-нибудь и не спит, у них это не принято.
Только не во Франции. Слыханое ли дело, чтобы француз среди ночи постучался в
дверь к своему соседу попросить кусочек хлеба? -- Дерьмо, -- пробурчал я сквозь
зубы, -- подумать только, какую уйму хлеба выбросили мы в этот бачок для мусора!
-- Я мрачно вгрызся зубами в кусок рокфора. Старый и горький, он крошился, как
штукатурка, которую обильно поливали мочой. Черт бы побрал эту шлюху Нис! Знай
я, где она живет, я мог бы заявиться к ней на дом и выпросить у нее пару-тройку
франков. Как я мог дойти до того, чтобы не оставить себе про запас какую-нибудь
мелочь? Выбрасывать деньги на
325
проституток -- то же самое, что спускать их в канализацию. Видите ли, ей очень
нужно! Дозарезу! Скорее всего, для того, чтобы обзавестись очередным пеньюаром
или парой шелковых трусов, которую она себе приглядела в магазинной витрине,
прохаживаясь по улице.
Продолжая^ негодовать, я не на шутку распалился. И все потому, что в доме не
нашлось лишнего кусочка хлеба. Кретинизм! Чистый кретинизм! В голодной эйфории
мне начинали грезиться молочные коктейли с содовой и то, неизменно поражавшее
меня обстоятельство, что в Америке на дне миксера всегда оставалось достаточно
молока еще на стакан. О чем бы ни заходила речь, Америка всегда предлагала вам
больше, чем требовалось. Раздеваясь, я ощупал собственные ребра. Они выпирали
наружу, как жесткие стенки аккордеона. Что до Нис, этой упитанной сучки, то
она-то явно не страдала от недоедания. Дерьмо, дерьмо, дерьмо -- хватит, ложусь
и отключаюсь.
Не успел я накрыться простыней, как на меня налетел новый приступ неудержимого
хохота. На этот раз устрашающего. Я хохотал так, что не мог остановиться.
Впечатление было такое, будто одновременно разорвалась тысяча карнавальных
хлопушек. Что бы теперь ни приходило мне на ум -- печальное, мрачное, даже
катастрофическое, -- все мое тело автоматически сотрясалось от смеха. И все
из-за маленького кусочка хлеба! Вот фраза, с роковой неотвязностью всплывавшая у
меня в мозгу и заставлявшая вновь и вновь корчиться в истерических судорогах.
Не успел я проваляться и часа в постели, как услышал, что Карл отпирает входную
дверь. Он прошел прямо к себе и затворился в комнате. Мною овладело сильное
искушение попросить его выйти на улицу и принести мне сэндвич и бутылку вина.
Затем меня осенила более удачная мысль. Встану утром пораньше, пока он еще будет
храпеть, и пройдусь по его карманам. Ворочаясь в кровати, я услышал, как он
открывает свою дверь, направляясь в ванную. При этом он подхихикивал и с кем-то
перешептывался -- судя по всему, с какой-то кралей, подобранной по пути домой.
Когда он вышел из ванной, я громко произнес его имя.
-- Так ты не спишь? -- вопросил он торжествующе. -- Что с тобой, уж не заболел
ли?
Я объяснил ему, что голоден, смертельно голоден. Есть ли у него при себе
какая-нибудь мелочишка?
-- Ни черта нет, -- с готовностью отреагировал он. Но отреагировал непривычным,
почти веселым тоном, будто это ровно ничего не значило.
-- Ну хоть франк-то у тебя есть? -- не отставал я.
326
-- Да хватит тебе о франках, -- отмахнулся он, присаживаясь на край кровати с
видом человека, намеревающегося доверить собеседнику нечто непреходяще важное.
-- Сейчас у нас с тобой забота посерьезнее. Дело в том, что я привел домой
девчонку. Беспризорницу. Ей не больше четырнадцати. Только что я ее трахнул.
Слышишь, черт тебя побери? Надеюсь, не наградил ее ребенком. Она девственница.
-- Ты хочешь сказать, она была девственницей, -- уточнил я.
-- Слушай, Джо, -- снова заговорил он, ради пущей убедительности понижая голос,
-- мы обязаны что-нибудь для нее сделать. Ей некуда податься... она сбежала из
дома. Когда я ее встретил, на нее смотреть было страшно. Оборванная,
изголодавшаяся и немного чокнутая, как мне сначала показалось. Нет, нет, не
волнуйся, она вполне нормальная. Чуть-чуть туповата, но своя в доску. Не
исключено, что из приличной семьи. Совсем ребенок... ну, ты сам увидишь. Кто
знает, может, я женюсь на ней, когда станет совершеннолетней. Но, как бы то ни
было, денег у меня нет. Все до последнего су потратил, хотел ее накормить. Жаль,
конечно, что ты остался без обеда. Эх, к нам бы тебя, Джо! Ну и нажрались же мы:
устрицы, раки, креветки... Да, и прекрасное вино. Шабли урожая...
-- К черту урожай! -- не выдержал я. -- Можешь мне не расписывать, как вы там
объедались. У меня в животе пусто, как в пепельнице в доме у некурящих. Теперь
нам придется кормить три рта, а у нас ни одного су.
-- Не паникуй, Джо, -- отозвался он, улыбаясь, -- ты знаешь, у меня всегда в
загажнике есть несколько франков. -- Он порылся в кармане и извлек оттуда
пригоршню мелочи. Всего набралось три франка шестьдесят сантимов. -- Этого
хватит тебе на завтрак, -- сказал он. -- Ну, а завтра... завтра видно будет.
В этот момент в дверь просунулась девичья голова. Карл вскочил и подвел ее к
кровати. -- Это Колетт,-- сказал он;
я протянул ей руку. -- Ну, как ты ее находишь?
Не успел я произнести ни слова, как девушка, обернувшись к нему всем корпусом,
испуганным тоном спросила, на каком языке мы говорим.
-- Ты что, неспособна на слух узнать английский? -- отреагировал Карл, одаряя
меня взглядом, призванным засвидетельствовать его правоту: говорил же я, мол,
тебе, что У нее не все дома.
Зардевшись от смущения, девушка сбивчиво принялась объяснять, что ей сначала
показалось, будто мы говорим по-немецки, а, быть может, по-бельгийски.
327
-- По-бельгийски... Да нет такого языка на белом свете! -- презрительно фыркнул
Карл. -- Извини, она малость туповата. Но посмотри только на эти грудки! Вполне
созрели в четырнадцать-то лет, а? Она клянется, что ей семнадцать, но я ей не
верю.
Колетт продолжала стоять на месте, вслушиваясь в звучание неведомого ей языка и,
похоже, тщетно силясь осознать, что Карл может изъясняться на любом языке, кроме
французского. Наконец она во всеуслышание осведомилась, а француз ли он вообще.
Судя по всему, это обстоятельство имело для нее непреходящее значение.
-- Само собой, -- ответил Карл безмятежно. -- Ты что, не слышишь, какой у меня
акцент? Или я, по-твоему, шпрехаю как бош? Хочешь, паспорт покажу?
-- Лучше не надо, -- предостерег я, вспомнив, что паспорт у него чешский.
-- Джо, может, поднимешься и кинешь взгляд на простыни? -- продолжал он, обнимая
Колетт за талию. -- Боюсь, придется их выбросить. Не могу же отправлять их в
прачечную: там подумают, будто я опасный преступник.
-- А ты заставь ее хорошенько их выстирать, -- предложил я шутливо. -- Знаешь,
если уж она намерена застрять здесь, ей наверняка найдется у нас много чем
заняться.
-- Итак, ты не против того, чтобы она тут осталась? Ты ведь в курсе, это
противозаконно. Нас с тобой за это по головке не погладят.
-- Лучше подыщи ей халат или пижаму, -- ответил я, -- ибо если она и дальше
будет разгуливать по квартире в твоей рубашке, я ненароком могу забыться и
трахнуть ее.
Он взглянул на Колетт и разразился смехом.
-- В чем дело? -- вопросила она с негодованием. -- Вы что, оба надо мной
смеетесь? Почему твой приятель не хочет говорить по-французски?
-- Ты совершенно права, -- констатировал я. -- С этого момента мы будем говорить
только по-французски. D'accord?*
Ее свежее личико просияло детской радостью. Нагнувшись, она чмокнула меня в обе
щеки. В тот же миг обе ее грудки выскочили из ворота рубашки и погладили меня по
подбородку. Рубашка распахнулась донизу, открывая безупречно сложенное молодое
тело.
-- Забирай ее, черт тебя возьми, и запри у себя в ком-
__________
* Заметано? (фр.).
328
нате, -- проворчал я. -- Если она будет расхаживать в таком виде, я ни за что не
отвечаю.
Эскортировав ее к себе, Карл вернулся и опять присел на краешек постели. --
Понимаешь, Джо, -- начал он, -- все это не так просто, и ты должен помочь мне.
Мне не важно, что ты с ней будешь делать в мое отсутствие. Ты ведь знаешь,
ревность -- не моя добродетель. Но нельзя допускать, чтобы обо всем этом
прознала полиция. Если они наложат на нее лапу, ее отправят к родителям. А нас с
тобой, всего вероятнее, еще подальше. Проблема заключается в том, что сказать
консьержке. Нельзя же изо дня в день запирать ее в доме как собаку. Пожалуй,
придется сказать, что это моя кузина, дескать, погостить приехала. Вечерами,
когда я на работе, придется тебе выводить, ее в кино. Или просто На прогулку.
Она совсем непривередлива, вот увидишь. Ну, дай ей несколько уроков географии
или еще чего-нибудь -- у нее ведь ни о чем нет ни малейшего представления. Это и
тебя развлечет, Джо. Сможешь вволю попрактиковаться во французском. Да, и вот
что еще: по возможности не сделай ей ребенка. Не так уж в настоящий момент я
богат, чтобы разбрасываться на аборты. К тому же я и понятия не имею, куда
переехал мой доктор-венгр.
Я слушал его, не перебивая. У Карла был особый дар попадать в неловкие
положения. Его проблема (а, возможно, и добродетель) заключалась в полнейшей
неспособности сказать кому бы то ни было "нет". Подавляющее большинство людей
отвечает "нет" на ходу, из чистого инстинкта самосохранения. Карл же всегда
"да", "разумеется", "непременно". Под влиянием минутного импульса он готов был
связать себя обязательством на всю оставшуюся жизнь, сохраняя, как я подозреваю,
внутреннюю убежденность, что в критический момент его вывезет тот же инстинкт
самосохранения, который побуждал других произносить немедленное "нет". Ибо,
несмотря на все свое великодушие, теплоту, приступы спонтанной доброты и
нежности, он оставался самым уклончивым И неуловимым существом, с каким мне
доводилось иметь дело. Никто, ни одна сила, земная ли, небесная ли, не могла
принудить его сохранить верность собственному слову, коль скоро он решился
нар