вкусовщина и групповщина будут ликвидированы и на месте нынешнего болота в
"Молодой гвардии" вновь выстроится сверкающее здание советской фантастики.
Репино



                                 СЛОВО ПИСАТЕЛЕЙ

     Есть идеал - коммунистическое человечество; вот с этих позиций и надо
пером вытаскивать из всех щелей сегодняшнюю  дрянь.  И  не  удивляться  ее
шипению, а  то  и  укусам.  Ведь  если  советские  фантасты  будут  искать
спокойных бережков над речкой, у общества одним гребцом станет  меньше.  А
этого быть не должно.
     Мы рады, что "Книжное обозрение" свой  специальный  выпуск  посвящает
фантастике. Нам представляется это и своевременным, и симптоматичным.
     Тридцать лет назад мы написали  свою  первую  статью  о  положении  в
советской фантастике. Она не была напечатана, и слава богу, ибо читать  ее
сегодня было бы, наверное, и странно, и неловко.
     То было время, когда девяносто пять процентов издательских работников
и  литературоведов  искренне  полагали,  будто  фантастика  -  это   такая
специальная научно-популярная литература для подростков. И что  характерно
-  большая  часть  писателей-фантастов   понимала   фантастику   так   же.
Издательства выпускали в год не более полдюжины названий - главным образом
переиздания классиков (Жюль Верн, Г.Уэллс, А.Беляев), а писательский актив
составляли авторы, имена которых  сегодня  помнят  только  специалисты  да
коллекционеры.
     Впрочем, любителей фантастики было много уже и тогда, но никто из них
не слыхал в те времена имен А.Днепрова, Е.Войскунского и И.Лукодьянова, С.
Гансовского, И.Варшавского, В.Савченко, М.Емцева и Е.Парнова, Д.Биленкина,
В.Михайлова, Кира Булычева. Михаила  Булгакова  знали  только  библиофилы.
А.Азимова, Р.Брэдбери, С.Лема  -  только  те,  кто  читал  по-английски  и
по-польски. Р.Шекли, К.Воннегута, С.Кинга - вообще никто.
     Как видите,  кое-что  все-таки  переменилось  за  эти  тридцать  лет.
Появились новые имена, наша фантастика пережила  небывалый  взлет  60-х  и
сокрушительный разгром в 70-х. Престиж ее внутри нашей страны и за рубежом
неизмеримо  вырос.  Заявили  о  себе  специалисты-теоретики   этого   вида
литературы. Фантастика пришла в кинематограф.
     И в то же время количество проблем не уменьшилось, а  вроде  бы  даже
возросло.
     Казалось бы, названий литературной фантастики,  издаваемой  ежегодно,
не так уж и мало, но ХОРОШАЯ фантастика по-прежнему остается дефицитом.
     Казалось бы, авторский актив  увеличился  на  порядок,  но  буквально
десятки талантливых авторов пробиться к читателю так и не могут.
     Казалось бы,  уже  и  сами  инстанции,  от  которых  зависит  издание
высококачественной фантастики, на словах признали роль  и  важность  этого
вида литературы, но  на  практике  не  делают  ничего  для  его  успешного
развития, а зачастую попросту мешают этому развитию.
     И сегодня, как и тридцать лет назад, приходится объяснять, убеждать и
ругаться.



                                   ТРИ КИТА

     Что внушает оптимизм? Вопрос для целой книги. Скажем только, что  все
решится  в  ближайшие  год-два.  Если  перестройка   не   изменит   своему
поступательному движению, то хорошо будет не только в  недалеком  будущем,
но и в следующем веке. Фантазии вообще  больше  присущи  молодым.  Нас  же
порой  "вынуждает"  на  то  профессия.  Хотя  мы   всегда   считали,   что
прогнозирование  не  есть  задача  фантастики  и,  если  фантастам  что-то
удавалось угадать, то это, как правило, случайность. О будущем, особенно в
наше время, нужно не фантазировать - его надо  рассчитывать.  Угадать  его
просто невозможно. Реальность окажется все равно невероятнее.
     Разум и нравственность  отвоевывают  позицию  за  позицией:  недавние
события -  подписание  Договора  о  ликвидации  ракет  средней  и  меньшей
дальности - мощное тому подтверждение.
     Мы все успешно учимся говорить и слышать правду, хорошо бы на  основе
этого энергичнее переходить к делу, действию, поступкам. В искусстве  пока
еще положение весьма типичное. Есть творцы, а  есть  потребители.  Творцы,
соответственно,  творят,  но  вот  потребители  не  всегда   получают   их
произведения.  Сложности   существуют   с   передаточным   механизмом.   У
литераторов - это издатели, а  в  кино  -  кинофикаторы.  Надо,  наверное,
поменять механизм.
     Мы верим в фантастические возможности человека.  К  тому  же  мы  оба
большие оптимисты. А поскольку пессимисты в  наше  время  не  доживают  до
старости, то из нас самый большой оптимист - Аркадий, как старший брат.
     Хотелось бы пожелать всем крепкого здоровья, что всегда необходимо. А
еще радостной и счастливой личной жизни, которая покоится на "трех  китах"
- дружбе, любви и работе.
     Что внушает пессимизм? Иногда ряды противников  перестройки,  вольных
или, что еще хуже, невольных, кажутся несокрушимыми. Ужасаешься при  мысли
о том, какую же работу надо сделать, чтобы перестройка давала свои  плоды.
Огромные массы людей еще  остаются  на  своих  позициях,  как  будто  ждут
команду: "Все назад". Вот это пусть останется в области их фантазий.



                              КУДА Ж НАМ ПЛЫТЬ?

                             Вопросы без ответов

     Кажется,  Марк  Твен  сказал:  "Девятнадцатый   век   отличается   от
двадцатого,   главным   образом,   тем,   что   в   девятнадцатом    слова
о_п_т_и_м_и_с_т_ и _д_у_р_а_к_ не были синонимами". Двадцатый век приучил
нас к тому, что сбываются только мрачные пророчества, а ошибки в прогнозах
происходят лишь в дурную сторону.
     Впрочем, может быть, так было всегда? Не случайно же возник "основной
парадокс футурогностики": все хотят знать будущее, но никто не хочет знать
правды о будущем.
     Лет пятнадцать назад мы впервые задумались над вопросом: возможно  ли
стабильное общество, в котором высокий уровень благосостояния сочетается с
полным отсутствием свободы слова и мнений. Нам представлялось  тогда,  что
наше общество движется именно в этом направлении -  во  всяком  случае,  с
инакомыслием  у  нас  уже  было  покончено,  а  достижение  благосостояния
казалось делом техники (как в переносном, так  и  в  прямом  смысле  этого
выражения).
     Безусловно, такое состояние общества выглядело бы идеальным  с  точки
зрения любой Административно-Командной Системы (АКС).
     Самые широкие народные  массы  материально  полностью  ублаготворены:
научно-технический  прогресс  денно  и  нощно   поддерживает   достигнутый
материальный уровень и, более того, всячески норовит его повысить:  хорошо
оплачиваемые деятели литературы, кино, театра и прочей культуры  воспевают
существующий порядок и развлекают почтеннейшую публику высоконравственными
притчами,  поучительными  историями  и  точно   выверенными   по   глубине
экскурсами в прозрачные рощи души Нового Человека... Господи,  да  это  же
Эдем - в натуральную величину и притом рукотворный, созданный по мановению
и благодаря АКС!  Всякий  инакомыслящий,  всякий  противник  существующего
порядка вещей, всякий критик АКС выглядит в этой системе попросту  чучелом
гороховым, он, собственно, даже не опасен, он смешон.
     Мы до сих пор толком не  понимаем,  почему,  но  такой  мир,  видимо,
невозможен. Во всяком случае, ни одной АКС в истории человечества  создать
такой мир не удалось ни в античные времена, ни в эпоху НТР.
     Любопытно знать, как отнесся бы к такому устройству мира  Томас  Мор?
Или Фрэнсис Бэкон? Сочли бы они такое устройство общества  утопическим?  С
точки зрения Герберта Уэллса, это - типичная антиутопия.  С  точки  зрения
Карела Чапека или Евгения Замятина - тоже. А с точки зрения Кампанеллы?
     Представления о том, каким мир должен быть,  а  каким  не  должен,  в
каком мире хочется жить, а в каком - страшно, к чему человечеству  надобно
стремиться, а от чего бежать, - представления  эти  меняются  от  эпохи  к
эпохе разительно, диаметрально, так что кажется иногда, что добро и зло  в
представлении человека способны меняться местами.
     Хотелось бы нам жить в Городе Солнца? Упаси бог! Кому понравится жить
в казарме?.. А в мире "Туманности Андромеды"? Не знаем. Холодно. Стерильно
чисто и холодно... А вам, читатель?
     А сами авторы утопий хотели бы оказаться в мирах, ими созданных?
     Утопия и антиутопия - это не антонимы. Утопия - это  мир,  в  котором
торжествует разум. Антиутопия - мир, в котором торжествует зло.
     Создатель  утопии   всегда   руководствуется   рассудком,   создатель
антиутопии - чувством.
     Автор утопии рисует мир, каким он _д_о_л_ж_е_н_ быть с  точки  зрения
разумного  человека,  автор   антиутопии   изображает   мир,   в   котором
с_т_р_а_ш_н_о _ж_и_т_ь_.
     Поэтому, на наш взгляд, правильнее все же говорить не об  антиутопии,
а  о  романе-предостережении.  Этот  термин  более   отвечает   содержанию
соответствующих литературных произведений, да и сути авторских намерений.
     Пусть поправят нас специалисты, но нам кажется, что  утопия  родилась
очень давно, а умерла в XX веке. Что же  касается  романа-предостережения,
то родился он на грани XIX и XX веков и умрет  не  скоро,  ибо  литература
вкусила от  сладкой  горечи  и  познала  болезненное  наслаждение  мрачных
пророчеств.

                     Все, все, что гибелью грозит,
                     Для сердца смертного таит
                     Неизъяснимы наслажденья,
                     Бессмертья, может быть, залог!

     А может быть, с помощью  романов-предостережений  мы  заклинаем  наше
будущее,  чтобы  оно  минуло  нас,  заклинаем  катаклизмы,  чтобы  они  не
состоялись,  -  дикари  двадцать  первого  века!  -  называем  зло,  чтобы
отпугнуть его?..
     Во   всяком   случае,   практическая   прогностическая   польза    от
романов-предостережений ничтожна.  Разве  удалось  крупнейшим  литераторам
начала века предостеречь нас хоть от чего-нибудь? Нет, не  удалось.  Разве
сумели они  предугадать  и  "вычислить"  тот  рукотворный  ад,  в  который
погрузилось человечество двадцатого  века?  Ведь  и  Уэллс,  и  Хаксли,  и
Замятин в конечном  счете  оказались  не  столько  глубокими  мыслителями,
сколько великими поэтами, не столько футурологами, сколько прорицателями в
самом что ни на есть античном смысле этого  слова.  Они  почуяли  страшную
угрозу, почуяли трупный запах из будущего, но кто будет гореть на кострах,
кто будет корчиться на дыбе, какой Сатана станет править бал и почему  это
все произойдет, они не поняли и не угадали.
     Они видели,  какую  апокалипсическую  угрозу  таит  в  себе  победное
вторжение научно-технического прогресса в косный мир,  едва-едва  начавший
освобождать  себя  от  морали  и   догм   перезревшего   феодализма.   Они
догадывались, что это такое: вчерашний раб, сегодняшний холоп за штурвалом
боевого  летательного  аппарата  или,  хуже  того,   за   пультом   машины
государственного управления. Именно в научно-техническом прогрессе  видели
они  главную  опасность,  ибо  им  казалось,  что   наука   всемогуща,   а
всемогущество в лапах дикаря - это гибель цивилизации. И  самое  страшное,
что виделось им за  горизонтом,  -  это  превращение  человека  в  робота,
исчезновение индивидуальности, номера вместо людей, рационализация  чувств
и надежд, программируемый механизм вместо  общества  -  по  сути  дела  им
виделся все тот  же  Город  Солнца,  но  выстроенный  самыми  современными
физиками,  химиками,  биологами,  математиками   под   управлением   самых
современных (извечно безжалостных) политиков...
     Однако мы знаем теперь, что реальность  оказалась  гораздо  страшнее,
чем эти их сумрачные прорицания. Опыт гнусных тоталитарных режимов XX века
обнаружил,  что  с  человеком  может  происходить  кое-что   похуже,   чем
превращение в  робота.  Он  остается  человеком,  но  он  делается  плохим
человеком. И чем жестче и беспощаднее режим, тем хуже и  опаснее  делается
массовый  человек.  Он  становится  злобным,  невежественным,   трусливым,
подлым, циничным и жестоким. Он становится рабом. (Похоже, мыслители конца
девятнадцатого подзабыли, что такое раб, - двадцатый век  напомнил  им  об
этом).
     Любой тоталитарный режим стоит - как на железобетонном  фундаменте  -
на идее беспрекословного подчинения.
     Беспрекословное подчинение установленной идеологии.
     Беспрекословное подчинение установленному порядку.
     Беспрекословное подчинение установленному свыше начальнику.
     Человек свободен в рамках беспрекословного подчинения. Человек хорош,
если он не выходит за рамки  беспрекословного  подчинения.  Человек  может
быть назван умным, добрым, честным, порядочным, благородным, _т_о_л_ь_к_о
лишь пока он не вышел за рамки беспрекословного подчинения.
     Шла дрессировка. На гигантских пространствах Земли  и  на  протяжении
многих лет шла титаническая дрессировка миллионов. Слово "роботы" не  было
тогда еще в ходу. Слово "программирование" было неизвестно  либо  известно
только самым  узким  специалистам.  Так  что  это  следовало  бы  называть
дрессировкой человеков, но называлось это воспитанием масс.
     Человек, как и всякое живое существо,  включая  свинью  и  крокодила,
поддается дрессировке. В известных  пределах.  Его  довольно  легко  можно
научить называть черное белым, а белое - красным.  Он,  как  правило,  без
особого  сопротивления  соглашается  признать   гнусное   -   благородным,
благородное - подлым, а подлое  -  единственно  верным.  Если  его  лишить
информации и отдать - безраздельно! - во власть тайной полиции, то процесс
дрессировки можно вполне успешно завершить в течение одной-двух пятилеток.
Если установить достаточно жесткое  наказание  за  выход  (сознательный  -
невольный, от большого ума - от явной глупости, с целью подрыва или без  -
все это несущественно) из рамок беспрекословного подчинения,  то  человека
можно даже приучить думать, что он живет хорошо (в полуразвалившейся избе,
с лопухами вместо яблонь  и  с  пенсией  одиннадцать  рублей  ноль  четыре
копейки).  Только  не  надо  церемониться!  Если  враг  не  сдается,   его
уничтожают. Если друг - тоже.
     Джордж Оруэлл ничего не предсказал. Он только фантазировал на  хорошо
уже   разработанную   тему,   разработанную   до   него   и   не   им,   а
специалистами-дрессировщиками  по  крайней  мере  четырех  стран.  Но   он
правильно назвал то, что происходило с  дрессируемым  человеком.  Он  ввел
понятие "двоемыслие".
     В тоталитарном мире  можно  выжить  только  в  том  случае,  если  ты
научишься лгать. Ложь должна сделаться основою  всех  слов  твоих  и  всех
поступков. Если ты сумеешь возлюбить ложь, у тебя появится  дополнительный
шанс на продвижение вверх (вкуснее жрать, пьянее пить,  слаще  спать),  но
как  минимум  ты  должен  _н_а_у_ч_и_т_ь_с_я_  лгать.  Это  не  даст  тебе
абсолютной гарантии выживания (в тоталитарном мире абсолютной гарантии нет
вообще ни у кого), но это увеличит вероятность благоприятного исхода,  как
сказал бы специалист по теории вероятности.
     Воображение  рисует  целые  поколения   людей   "со   скошенными   от
постоянного   вранья   глазами".   Действительность   проще   и   скучней.
(Действительность всегда  скучнее  воображения,  поэтому  мы  зачастую  не
понимаем  прорицаний  даже  тогда,  когда  они  по  сути   своей   верны).
Действительность демонстрирует нам хорошо  выдрессированного  человека,  у
которого способность и умение лгать перешли уже на уровень  инстинкта.  Он
всегда и совершенно точно знает, что можно говорить и  что  нельзя;  когда
надо разразиться аплодисментами, а когда  надо  сурово  промолчать;  когда
с_и_г_н_а_л_и_з_и_р_о_в_а_т_ь_ в инстанции надлежит немедленно,  а  когда
можно  рискнуть  и  воздержаться;  когда   задавать   вопросы   совершенно
необходимо, а когда нельзя их  задавать  ни  в  коем  случае.  Без  всякой
специальной  подготовки  он  годен  работать  цензором.  И  даже   главным
редактором. И вообще - идеологом.
     Он до такой степени пропитан идеологией, что в душе его  не  остается
более места ни  для  чего  другого.  Понятия  чести,  гуманности,  личного
достоинства   становятся   экзотическими.   Они   существуют   только    с
идеологическими  добавками:  честь   -   _р_а_б_о_ч_а_я_,   гуманность   -
п_р_о_л_е_т_а_р_с_к_а_я_,     достоинство     -     _п_о_д_л_и_н_н_о_г_о
а_р_и_й_ц_а_.
     Поскольку ложь объявлена  (и  внутренне  признана!)  правдой,  правда
должна стать ложью... ей просто ничего более не  остается,  как  сделаться
ложью... у нее вроде бы попросту нет другого выхода...
     Однако дрессированный человек, раб XX века,  находит  выход.  У  него
арестован и расстрелян - "десять лет без права переписки" - любимый  дядя,
убежденный большевик с дореволюционным стажем, который, разумеется,  ни  в
чем не виноват, он просто не _м_о_ж_е_т_ быть в чем-либо виноват!..  Но  в
то  же  время  _о_р_г_а_н_ы_  н_е_  о_ш_и_б_а_ю_т_с_я_,  они  просто  _н_е
м_о_г_у_т_ ошибаться... И остается только одно: хранить  в  сознании  обе
эти _п_р_а_в_д_ы_, но таким образом, чтобы они никогда друг  с  другом  не
встречались. Вот это искусство не позволять  двум  правдам  встречаться  в
сознании и называется "двоемыслием".
     Двоемыслие помогает  выжить.  Двоемыслие  спасает  от  безумия  и  от
смертельно    опасных    поступков.    Двоемыслие    помогает     сознанию
рационализировать совершенно иррациональный мир. Двоемыслие поддерживает в
глупом человеке спасительный уровень  глупости,  а  в  ловком  человеке  -
необходимый уровень нравственной увертливости.  Двоемыслие  -  полезнейшее
благоприобретенное свойство дрессированного человека. Оно продляет жизнь в
условиях тоталитарной системы. И оно  продляет  жизнь  самой  тоталитарной
системы.  Ибо,  окажись  человек  неспособен  к  двоемыслию,  тоталитарные
системы вместе со своими подданными убивали бы сами себя, как убивают себя
штаммы наиболее вирусов, вызывающих пандемии.
     Почему никто из великих прорицателей начала века не  предсказал  этой
пандемии двоемыслия?
     Может  быть,  они  были  излишне  высокого  мнения   о   человеческих
существах? Нет, этого не скажешь ни об Уэллсе, ни о Хаксли, ни о Замятине.
     Может быть, такое явление было слишком трудно себе представить? Может
быть, находилось оно за пределами воображения? Отнюдь  нет!  Все  это  уже
было в истории человечества - в эпоху тираний, рабовладения, да и  недавно
совсем - во времена средневековья, инквизиции, религиозных войн...
     Видимо, в этом все и дело. Это было недавно. Память еще жива.  Пример
и назидание. Прошлое не повторяется. Прошлое  миновало  навсегда.  Прошлое
понято, все дурное в нем сурово осуждено - раз и  навсегда.  Грядет  новое
время, новый страшный мир - все новое в этом  мире  будет  страшно  и  все
страшное - _н_о_в_о_!
     Оказалось - нет. Страшное оказалось _н_е_о_п_и_с_у_е_м_о_ страшным, а
вот новое оказалось не таким уж и новым. Просто, как  и  в  добрые  старые
времена варварства  и  невежества,  все  население  опять  разделилось  на
дураков и подлецов.
     Дураки, как и встарь, не понимали, что с ними  происходит,  и  дружно
кричали,   когда   требовалось:   _У_р_а_!   _Х_а_й_л_ь_!   _Б_а_н_з_а_й_!
О_г_н_я_! _Е_щ_е _о_г_н_я_! Со всех сторон их  убеждали,  что  они  самые
лучшие, самые честные, самые прогрессивные, самые умные, и  они  верили  в
это и были счастливы тем особенным счастьем, которое  способны  испытывать
именно и только дураки, когда им кажется, что они наконец попали на правую
сторону.
     Подлецы... На самом деле в большинстве своем  они  были  вовсе  и  не
подлецы никакие, а просто люди поумнее прочих или те, кому не  повезло,  и
они поняли, в каком мире довелось им очнуться. Мы называем их этим поганым
словом потому только, что самые  честные  из  них  и  беспощадные  к  себе
называли себя именно так. Разве же это не подлость (говорили  они)  -  все
знать, все понимать, видеть пропасть, в которую катится