сь  перепутывать!
Вчерась, как бог свят, вчерась!
   - Так, хорошо,- утвердил Жеглов.-  Пошли  дальше.  Припомните,  Федор
Петрович, как можно точнее: в р е м е н и с к о л ь к о б ы л о ?
   Сосед ответил быстро и не задумываясь;
   - А вот это, товарищ Жеглов, не скажу  -  не  знаю  я,  сколько  было
время. К вечеру
   - это точно, а время мне ни к чему. У нас в дому и часов-то нет,  вон
ходики сломались, а починить все не соберемся...
   Старые ходики на стене действительно показывали два часа, маятника  у
них не было.
   - А как же вы на работу ходите? - удивился Жеглов.
   - Я не просплю,- заверил сосед.- Я сроду с петухами  встаю.  И  радио
вон орет - как тут проспать?
   Жеглов глянул на черную, порванную с одного края тарелку  допотопного
репродуктора, из которого Рейзен гудел в это время своим густым  голосом
арию Кончака, подумал, снова посмотрел на репродуктор уже  внимательней,
сказал недоверчиво:
   - Что ж он у вас, круглосуточно действует?
   - Ага, он мне не  препятствует,  я  после  ночной  и  сплю  при  ем,-
заулыбался Федор Петрович, показывая длинные передние зубы.
   Глаза у Жеглова остро блестнули, он спросил быстро:
   - Может, припомните, чего он играл, когда вы с ведром-то выходили, а,
Федор Петрович?
   Сосед с удивлением посмотрел на  Жеглова  -  странно,  мол,  в  какую
сторону разговор заехал,- и  все  же  задумался,  вспоминая,  и  немного
погодя ее сообщил:
   - Матч был, футбольный.- И добавил для полной  ясности  заученное:  -
Трансляция со стадиона "Динамо".
   До меня  дошло  наконец,  куда  гнет  Жеглов,  я  на  него  просто  с
восхищением посмотрел, а Жеглов весело сказал:
   - Так мы с вами, выходит,  болельщики,  Федор  Петрович?  Какой  тайм
передавали?
   Федор Петрович тяжело вздохнул, покачал головой:
   - Не-е... Я не занимаюсь, как  говорится...  Так  просто,  слушал  от
нечего делать, вы уж извините. Не скажу, какой... этта... передавали.
   - Ну, может быть, вы хоть момент этот запомнили, про что  говорилось,
когда с ведром-то выходили? - спросил с надеждой Жеглов.
   Сосед пожал плечами:
   - Да он уже кончился, матч, значит. Да-а, кончился, я пошел  картошку
ставить, а потом уж с ведром...
   - А точно помните, что кончился? - снова заулыбался Жеглов.
   - Точно.
   - С картошкой вы долго возились?
   - Кой там  долго,  она  уже  начищена  была,  только  поставил,  взял
ведро...
   - Значит,  как  матч  кончился,  вы  минут  через  пять  -  десять  с
ИльЈй Сергеевичем и встретились?
   Федор Петрович поднял глаза к потолку, задумчиво пошевелил губами:
   - Так, должно...
   Жеглов сузил глаза, снял ногу со стула, походил  по  комнате,  что-то
про себя бормоча, потом спросил Тараскина:
   - Кто вчера играл, ну-ка?
   - ЦДКА - "Динамо",- уверенно сказал Тараскин.
   - Правильно,-одобрил Жеглов.-Счет 3:1 в пользу наших. Значитца,  так:
начало в семнадцать плюс сорок пять  плюс  минут  пятнадцать  перерыв  -
восемнадцать часов.
   Плюс  сорок  пять,  плюс  десять   минут...   Та-ак...   Восемнадцать
пятьдесят, максимум девятнадцать... Потом чаепитие и другие  рассказы...
Все сходится! Ты улавливаешь, Шарапов?
   Я-то улавливал уже: около семи вечера Наденька звонила Ларисе,  и  та
попросила  ее  перезвонить  через  полчаса,  пока  она   занята   важным
разговором. Теперь ясно, с кем этот разговор происходил...
   Душевно, за ручку, распрощались мы с Федором Петровичем и вернулись в
квартиру  Груздевых,  где  процедура  уже  заканчивалась.  Судмедэксперт
диктовал  Панкову  результаты  осмотра   трупа,   следователь   прилежно
записывал в протокол данные, переспрашивая иногда отдельные  медицинские
термины. Пасюк, любитель чистоты и порядка, расставлял по  местам  вещи,
задвигал ящики, закрывал распахнутые дверцы.
   Приехала карета из морга, санитары прошли  в  комнату,  и,  чтобы  не
видеть, как поднимают и выносят тело Ларисы, я пошел на  кухню,  где  за
столиком, под надзором Гриши Шесть-на-девять, склонив голову на  руки  и
уставившись глазами в одну точку, сидел Груздев.
   Через несколько минут на кухню пришел  Панков,  которому  разговор  с
соседом был, по-видимому, уже известен, и сразу спросил Груздева:
   - Илья Сергеевич, где вы были вчера вечером, часов в семь?
   Груздев поднял голову, мутными узкими глазками  неприязненно  оглядел
нас всех, судорожно сглотнул:
   - Вчера вечером в семь я был дома. Я имею  в  виду  -  в  Лосинке...-
Помолчал и добавил: - Вы напрасно теряете время, это не я убил Ларису.
   - Следствие располагает данными,- сказал железным голосом Глеб,-  что
вчера в семь часов вы были здесь!
   - Следствие! - повторил с ненавистью Груздев.- Вам бы только засадить
человека, а кого - неважно. Вместо того чтобы убийцу искать...
   - Слушайте, Груздев,-  перебил  Панков.-  Соседи  видели  вас,  зачем
отпираться?
   - Они меня видели не  в  семь,  а  в  четыре!  -  запальчиво  крикнул
Груздев.
   - Но в начале разговора вы сказали, что  уже  десять  дней  здесь  не
были,- с готовностью напомнил  Жеглов,  и  я  видел,  что  он  недоволен
Панковым так же, как был недоволен мною, когда я спрашивал Груздева  про
папиросы.
   - Я этого не говорил,- сказал Груздев,  и  я  перехватил  ненавидящий
блеск в его глазах, когда он смотрел на Жеглова.- Я сказал,  что  Ларису
не видел дней десять...
   - А вчера? - лениво поинтересовался Жеглов.
   - И вчера я ее не видел,- нехотя  ответил  Груздев.-  Я  ее  дома  не
застал.
   - Все ясно, значитца...- Жеглов заложил  руки  за  спину  и  принялся
расхаживать по кухне, о чем-то сосредоточенно размышляя.
   Панков пошел в комнату, дал понятым расписаться в протоколе, отпустил
их и вернулся с Пасюком на кухню.
   - Вас я тоже попрошу расписаться.- Он протянул Груздеву протокол,  но
тот отшатнулся, выставив вперед ладони, резко закачал головой.
   - Я ваши акты подписывать не намерен,- угрюмо заявил он.
   -  Это  как  же  понимать?  -  спросил  Панков   строго.-   Вы   ведь
присутствовали при осмотре!
   - Как хотите,  так  и  понимайте,-  ответил  Груздев  резко,  подумал
немного  и  добавил:  -  Кстати,  когда  я  приехал,  вы  уже  все   тут
разворотили...
   Панков поджал и без того тонкие губы, укоризненно покачал головой:
   - Напрасно, напрасно вы себя так ставите... Груздев досадливо  махнул
рукой в его сторону и отвернулся  к  окну.  Паузу  разрядил  Жеглов,  он
спросил непринужденно:
   - Илья Сергеевич, а в Лосинке могут подтвердить, что вы вчера вечером
были дома?
    
   - Конечно...- презрительно бросил Груздев, не оборачиваясь.
   - Позвольте спросить кто?
   - Ну, если на то пошло, и жена моя, и квартирохозяйка.
   - Понятно,- кивнул Жеглов.- Они на месте сейчас?
   - Вероятно... Куда они денутся?..
   -  Чудненько...-  Жеглов  поставил  сапог  на   табуретку,   подтянул
голенище, полюбовался немного его неувядающим блеском,  проделал  ту  же
операцию со вторым сапогом.- Пасюк, сургуч, печатка имеются?
   - А як же! - отозвался Иван.
   - Добро. Надюша, вас я попрошу  освободить,  временно,  конечно,  вот
этот чемодан - для вещественных доказательств.
   Надя кивнула, открыла чемодан и стала перекладывать вещи  в  шкаф,  а
Жеглов приказал мне:
   - Сложишь все вещдоки. Упакуй только аккуратно и пальцами  не  следи.
Бутылку заткни, чтоб не пролилась. Да, не забудь  письма  -  упакуй  всю
пачку, у себя разберемся...
   - А бутылку на что? - удивился я.
   - Бутылка - это след,- сказал Жеглов.- Наше дело его  представить.  А
уж эксперты будут решать,  пригоден  он  или  нет.-  И,  повернувшись  к
Груздеву,  сказал  как  нельзя  более  любезно:  -  Ваши  ключики,  Илья
Сергеевич, от этой квартирки попрошу.
    
   Груздев по-прежнему молча смотрел в окно, и я подумал, что ни за  что
в жизни не догадался бы спросить про ключи так, будто заранее  известно,
что  они  имеются;  наоборот,  я  бы  начал  умствовать,  что  раз  люди
разошлись, значит, и ключей у него быть не должно.
   Но Груздев молчал, и Жеглов, открыв планшет,  вынул  какой-то  бланк,
протянул его Панкову. Тот  стал  писать  на  нем,  и,  приглядевшись,  я
увидел, что это ордер на обыск. А  Жеглов  без  малейшей  нетерпеливости
снова сказал Груздеву:
   - Ключики нам нужны, Илья Сергеевич.- И пояснил: - Квартиру  придется
временно опечатать.
   Груздев резко повернулся:
   - Ключей у меня нет.  И  быть  не  могло.  Постарайтесь  понять,  что
интеллигентный человек не станет держать у себя ключи от квартиры  чужой
ему женщины! Чужой, понимаете, чужой!
   - Напрасно вы все-таки так...- неприязненно  сказал  Панков  и  отдал
ордер Жеглову.- Ну да ладно, давайте заканчивать.
   - Все на выход! - коротко приказал Жеглов.- Вам,  гражданин  Груздев,
придется с нами проехать на Петровку, 38. Уточнить еще кое-что...
   На лестнице Жеглов поотстал с Пасюком и  Тараскиным,  дал  им  ордер,
сказал негромко:
   - Езжайте в Лосинку. По этому адресу произведите неотложный  обыск  -
ищите все, что может иметь отношение к делу, ясно? Особенно переписку  -
всю как есть изымайте. Потом сожительницу его и хозяйку квартиры поврозь
допросите - где был он вчера, что делал, весь день до минуточки, ясно? И
назад, рысью!..
    
    
     В столице сейчас сто одиннадцать многодетных матерей, удостоенных высшей 
     правительственной награды - ордена "Мать-героиня". Каждая из них родила и 
     воспитала десять и более детей. 
    
    
     "Московский большевик" 
Панков отправился домой, попросив завтра с утра показать ему собранные 
материалы. Быстро прогромыхав по ночным улицам, приехали мы на Петровку. Всю 
дорогу молчали, молча поднялись и в дежурную часть. Жеглов усадил Груздева за 
стол, дал ему бумаги, ручку, сказал: 
   - Попрошу как можно подробнее изложить  всю  историю  вашей  жизни  с
Ларисой, все ваши соображения о происшествии, перечислить  ее  знакомых,
кого только знаете.
   Отдельно опишите, пожалуйста, весь ваш вчерашний  день,  по  часам  и
минутам буквально.
   - Моя жизнь с Ларисой -  это  мое  личное  дело,-  запальчиво  сказал
Груздев.- А что касается ее знакомых, то поищите кого-нибудь другого  на
них доносы писать. А меня увольте, я не доносчик...
   - Слушайте, Груздев,- устало сказал Жеглов.- Мне уже надоело. Что  вы
со мной все время препираетесь? Вы не доносчик, вы по делу с в и д е т е
л ь. Пока, во всяком случае. И давать показания, интересующие следствие,
по закону о б я з а н ы. Так что давайте не  будем...  Пишите,  что  вам
говорят...
   Груздев сердито пожал плечами; всем своим  видом  он  показывал,  что
делать нечего, приходится ему подчиниться грубой силе. Обмакнул он  перо
в чернильницу и снова отложил в сторону:
   - На чье имя мне писать? И как этот документ озаглавить?
   - Озаглавьте: "Объяснение". И пишите  на  имя  начальника  московской
милиции генерал-лейтенанта Маханькова. Мы потом эти  данные  в  протокол
допроса перенесем... Пошли,  Шарапов,-  позвал  Жеглов,  и  мы  вышли  в
коридор.
   - А зачем на имя генерала ты ему писать велел? - полюбопытствовал я.
   - Для внушительности - это в нем ответственности прибавит. Если врать
надумает, то не кому-нибудь, а  самому  генералу.  Авось  поостережется.
Идем ко мне, перекусим.
   Зашли мы в наш кабинет,  поставили  на  плитку  чайник,  закурили.  Я
посмотрел на часы -  пять  минут  первого.  Жеглов  взял  с  подоконника
роскошную жестянку с надписью нерусскими буквами  "Принц  Альберт"  -  в
ней, поскольку запах табака уже давно  выветрился,  он  держал  сахарный
песок,- достал из сейфа  буханку  хлеба,  которую  я  успел  "отоварить"
незапамятно давно - сегодня, а вернее,  вчера  перед  обедом,  собираясь
отмечать "день чекиста". Своим разведческим, острым как бритва  ножом  с
цветной наборной плексигласовой  рукояткой  я  нарезал  тонкими  ломтями
аппетитный ржаной хлеб, щедро посыпал его сахарным песком, а Жеглов  тем
временем заварил чай.  Ужин  получился  прямо  царский.  Я  свой  ломоть
нарезал маленькими ромбами - так удобнее было  держать  их  в  сложенной
лодочкой ладони, чтобы песок не просыпать. Прихлебывая  вкусный  горячий
чай, я спросил:
   - Что насчет Груздева думаешь, а, Глеб?
   - Его это работа, нет вопроса...- И, прожевав, добавил: - Этот субчик
нетрудный, у меня  не  такие  плясали.  Один  хмырь,  помню,  бандитское
нападение инсценировал:
   приезжаем  -  жена  убитая,  он  в  другой  комнате,  порезанный   да
связанный, с кляпом во рту лежит, в квартире полный разгром,  все  вверх
дном перевернуто, ценности похищены. Стали  разбираться,  он  убивается,
сил нет: жизни, кричит, себя лишу без моей  дорогой  супруги!  -  Жеглов
аккуратно смел ладонью крошки с газеты и отправил их в рот, задумался.
   - Ну-ну, а дальше?..
   - А дальше разведал я, что у него любовница имеется. А поскольку  был
он мне вот так,- Жеглов провел ребром ладони по горлу,-  подозрительный,
я ему напрямик  и  врубил:  "Признавайтесь,  за  что  вы  убили  дорогую
супругу?" Ну, что с ним было - это передать  тебе  невозможно,  куда  он
только на меня не жаловался, до Михаила Иваныча Калинина дошел.
   - А ты что?
   Жеглов  поднялся,  потянулся  всем  своим   гибким   сильным   телом,
удовлетворенно погладил живот и хитро ухмыльнулся:
   - А я его под стражу взял, чтобы он охолонул маленько.  Деньков  пять
он посидел без допроса, а я тем временем  его  любовницу  расколол:  она
домишко купила, да непонятно, на какие шиши.  Пришлось  ей  все  ж  таки
признаться, что  деньги  -  тридцать  тысяч  -  любовник  дал.  А  он-то
плакался, что аккурат эти деньги подчистую грабители забрали, ни копейки
ему не оставили. Поднимаю я его из камеры очную ставочку с  любименькой.
Да-а... Как он ее увидел, так сразу:
   "Отпустите меня с допроса, подумать надо..."  Хорошо.  Вызываю  через
день, не успел он рта раскрыть, я ему заключение экспертизы..
   - Какой экспертизы? - не понял я.
   -  Там,  понимаешь,  среди  прочего   на   полу   приемник   валялся,
"Телефункен", как сейчас помню трофейный. И тип  этот  вовсю  разорялся,
что искали грабители в приемнике деньги, не нашли и со  злости  грохнули
его об пол со всей силой.  А  эксперты  пишут  категорически,  что  коли
грохнулся бы приемник об пол, то произошли бы в его хрупкой  конструкции
непоправимые перемены и работать он бы ни в жисть не стал.  А  приемник,
между прочим, работает как миленький...
   - Ага, он  значит  его  на  пол  поставил,  чтобы  создать  видимость
разгрома...
   - Точно.  Я  ему  так  и  сказал,  он  на  полусогнутых:  "Жизнь  мне
сохраните, умоляю, вину искуплю..."  Вот  такие  типы,  значитца,  имеют
место, и ты привыкай вести с ними беспощадную борьбу, как от нас требует
народ.
   - А Груздев?
   - Испекся,- небрежно махнул рукой Жеглов.- Покобенится - и в  раскол,
куда ему деваться? Все улики налицо, а мужичишко он хлипкий, нервный...
   Я поднялся:
   - Пойду его проведаю - как он там?
   - Ни в коем разе,- остановил Жеглов.- Ему сейчас  до  кондиции  дойти
надо, наедине, как говорится, со своей совестью. Но, между прочим, ты не
думай, что все уже в порядке, такие  дела  непросто  делаются,  тут  еще
поработать придется...
   -  Есть,-  охотно  согласился  я  и  попросил:  -  Ты  обещал  насчет
следственных вопросов поподробней...
   - А-а, - вспомнил Жеглов.- Это можно. Конечно, тут все на  словах  не
объяснишь, ты еще пройдешь эту теорию на практике...
   Я усмехнулся.
   - Ну что ты, как медный самовар, светишься?  -  рассердился  Жеглов.-
Дело серьезное! Ты пойми, когда преступника допрашивают,  он  весь,  как
зверь, в напряжении и страх в нем бушует:  что  следователь  знает,  что
может доказать, про что сейчас спросит? Вот это самое напряжение,  страх
этот его надо вплоть до самого  ужаса  завинчивать,  понял?  А  как  это
делается? Очень просто. Вопросы должны идти по нарастающей: сначала  про
пустячки, то да се, мелочишку - тот сказал, та  видала,  этот  слыхал...
Преступник уже видит, что ты в  курсе  дела  и  пришел  не  так  просто,
поболтать про цветы и пряники. Ладно. И тут ты ему фактик подбрасываешь,
железный...
   - Ну, а он, представь себе, отпирается,- сказал я.
   - И хорошо! И прекрасно! Он отпирается,  а  ты  ему  очняк  -  р-раз!
Кладет его, допустим, подельщик на очной ставке...
   - А он все равно отпирается...- подзадорил я его.
   - А ты ему свидетеля - р-раз,  экспертизку  на  стол  -  два!  Вещдок
какой-нибудь покрепче - тр-ри! И готов  парнишечка,  обязан  он  в  этом
фактике признаться  и  собственноручно  его  описать,  и  к  тому  же  с
объяснением, почему врал доселе.
   - Ну, допустим,- кивнул я.- Что потом?
   - Потом ты ему  предлагаешь  самому  рассказать  о  своей  преступной
деятельности.  Он  тебе,  конечно,  тут   же   клянется,   что   сблудил
один-единственный разок в молодой своей жизни, да и то по пьянке.  А  ты
сокрушаешься, головой качаешь: опять, мол, заливаешь ты, паря, мне  тебя
просто до невозможности жалко, что с тобою при твоей  неискренней  линии
станется?  Он  говорит:  "А  что?"  -  а  ты  краешком,   осторожненько,
называешь, к примеру. Шестой Монетчиковский,  где,  как  тебе  известно,
кражонка была, но доказательств ни на грош не имеется.
   - Так он тебе навстречу и разбежался!
   - А вот и разбежался! Я ведь про первый эпизод тоже его  спрашивал  с
прохладцей, издалека. Он мне семь бочек арестантов, а я ему факты, очные
ставки и  все  такое  прочее,  после  чего  и  сознаваться  пришлось,  и
оправдываться. Поэтому он встает, смотрит в твои красивые голубые глаза,
бьет себя в грудь и "чистосердечно" сознается в последнем из  преступных
фактов своей жизни. Протокол, значитца, подписи и другие рассказы...
   Зазвонил телефон - Панков  из  дому  интересовался,  не  сознался  ли
Груздев.
   - Нет пока,- сказал Жеглов.- Да вы не беспокойтесь,  Сергей  Ипатьич,
развалится...- Положив трубку, Жеглов пошутил: - Спи  спокойно,  дорогой
товарищ... Стар стал прокурорский следователь  Панков.  Раньше,  бывало,
пока сам обвиняемого не расколет, хоть ночь, за полночь, хоть  до  утра,
хоть до завтра будет пыхтеть. Смешно...
   - Ты не отвлекайся, Глеб. Про следственные вопросы ты рассказал.  Мне
ведь по книжкам некогда учиться.
   - Молодец, Шарапов! - похвалил Жеглов.- При твоей настырности  будешь
толковый орел-сыщик. Слушай. Значитца, раскололся наш клиент  на  второй
эпизод, ты ему без промедления  третий  адресок  шепчешь.  Притом  снова
железный. А он в это время приходит в соображение, что про  второе  дело
он ни на чем развалился, без доказательств, и охватывает  его,  конечное
дело, досада. И вскакивает он на ножки  молодецкие,  ломает  свои  ручки
белые, христом-богом и родной мамой клянется,  что  нет  на  нем  ничего
больше, все как есть отдал! Тогда ты, как и в первый раз,  всю  карусель
ему по новой прокручиваешь: и свидетеля-барыгу, и прохожего-очевидца,  и
подельщика на очной. И снова  ему  деваться  некуда,  и  снова  он  тебе
покаяние приносит полное, с извинениями и  всяческой  божбой.  Тут  тебе
самое время в негодование  прийти,  объяснить  ему,  поганцу,  что  коли
каждый эпизод таким вот макаром придется  доказывать,  клещами  из  него
тянуть, то у народного суда сроков не хватит для подобного  отъявленного
нераскаявшегося вруна-негодяя. "И на Якиманке, выходит, ты не был,  и  в
Бабьегородском не твоя работа, и Плющиха тебя не касается, и так  далее,
и тому подобное" - всю сводку ему, короче, за год вываливаешь,  лишь  бы
по почерку проходило...
   - Так ведь он с перепугу и чего не было признает? - обеспокоился  я.-
В смысле - чужие дела себе припишет?
   - Будь спок.- Жеглов налил себе в стакан остывшего  чаю  и  отхлебнул
сразу половину.- Чужое вор в законе сроду на себя не возьмет... Я имею в
виду, при таком следствии. Да и ты на что? Проверять надо! А  он,  когда
его  вот  так,  по-умному,  обработаешь,  все  делишки  свои  даст,  как
говорится, за сегодня, за завтра и за три года  вперед!  Учись,  пока