троиться у входа на  подоконнике,  но  увидел,  что  из
середины зала мне машет рукой Варя, и стал пробираться к  ней  ближе;  и
полз я по чьим-то  ногам,  спинам,  на  меня  ругались,  чертыхали  меня
по-всякому, толкали и пинали. Наконец я добрался  до  Вари  и  устроился
рядом с ней - две ее подружки подвинулись, косясь на меня и усмехаясь.
   Председатель позвонил в колокольчик и сказал:
   - Товарищи! Прошлое наше отчетно-выборное собрание состоялось еще  во
время Великой Отечественной  войны  -  20  сентября  1944  года.  Многое
пережила страна - и мы вместе с нею - за  этот  год.  Об  этом  подробно
доложит докладчик. А  сейчас  память  погибших  с  прошлого  собрания  я
предлагаю почтить вставанием...
   Зал единым махом поднялся, стало тихо, только тяжело дышал  кто-то  у
меня за спиной и гремел звонкий мальчишеский голос председателя:
   - Аникин, Багаутдинов, Векшин, Гринберг,  Седова,  Топорков,  Увалов,
Яковлев...
   Вечная память комсомольцам, павшим с оружием в руках за счастье нашей
Родины!
   Слово для отчетного доклада получил наш  секретарь  Степа  Захаров  -
белобрысый курчавый опер из ОБХСС. И шум  понемногу  улегся  в  зале.  Я
сидел рядом с Варей, ощущая ее теплое мягкое плечо и поглядывая  на  нее
все время сбоку. Она толкнула меня тихонько локтем - слушай, мол,  а  не
вертись!
   Степа хорошо говорил - не по бумажке, а  на  память,  только  изредка
заглядывая в блокнот, когда ему надо было привести какие-то цифры. Голос
у него был громкий, раскатистый, и говорил он с выражением, а не бубнил,
и когда ему казалось, что он голосом чего-то не дожал, не разъяснил и не
убедил, то он еще рукой махал резко и решительно, будто  саблей  отсекал
этот вопрос.
   - ...Больше пятнадцати тысяч килограммов крови дали доноры  столичной
милиции для воинов Красной Армии,- гремел Степа с трибуны. И сам  хлопал
в ладоши, и по лицу его было видно, что он так доволен, будто его самого
спасли  кровью  доноров-милиционеров.-  И  особый  низкий  поклон  нашим
дорогим девушкам - комсомолкам-донорам, среди которых я хотел бы назвать
Середину, Акимову, Леонтьеву,  Рамзину,  Попрядухину,  Кикоть  и  многих
других, которые сдавали свою кровь по двадцать - тридцать раз!
   Зал гремел аплодисментами, я наклонился к Варе и спросил тихонько:
   - А ты, Варя, тоже сдавала кровь?
   - Семь раз,- смущенно улыбнулась Варя,  будто  стеснялась  того,  что
вроде Кати Рамзиной не сдала кровь тридцать раз.
   Я пожал слегка ее пальцы и шепнул:
   - Варюша, а может быть, во мне и твоя кровь течет?..
   -  ...Исключительно  важное  значение  имело   проведение   огородной
кампании  для  улучшения  продуктового  снабжения  работников  милиции,-
взмахивал  сразу  двумя  руками  Степа  Захаров.-  И,  безусловно,  надо
признать, что лучше всех с этим  ответственным  мероприятием  справились
сотрудники 78-го отделения милиции, которые на своем огороде в Измайлове
накопали по шестнадцать-семнадцать мешков картошки с каждого участка.  А
работники ОБХСС Калининского района провалили это дело, поскольку у  них
собрано не более двух-трех мешков...
   Степа покритиковал  еще  немного  транспортников,  не  обеспечивающих
своевременный ремонт  автомашин,  потом  сделал  остановку,  помолчал  и
сказал негромко:
   - К сожалению, не обошлось без ЧП...- И зал, как по команде, затих, а
Степа продолжал: - Один из наших...  оказался  трусом.-  Тишина  в  зале
напрягалась до предела.- Выполняя  боевое  задание,  лейтенант  Соловьев
струсил, предал товарищей...
   Зал взорвался возмущенными криками:
   - Позор! Подлец!
   Девчушка в сержантских погонах, сидевшая перед  нами,  наклонилась  к
подруге, громко шепнула ей:
   - В засаде они сидели, и он убийцу выпустил, испуга-ался...
   А зал гремел:
   - Вон из комсомола!
   Захаров постучал карандашом по графину, объявил:
   - Тихо,  товарищи.  Персональное  дело  комсомольца  Соловьева  будет
рассматриваться особо. А сейчас - к повестке...
   Он  еще  говорил  о  наших  задачах,  о  повышении   профессиональной
подготовки, укреплении дисциплины, и когда он  кончил,  то  председатель
совершенно неожиданно для меня сказал:
   -  В  прениях  первое  слово  предоставляется  председателю   шефской
комиссии бюро комсомола сержанту Синичкиной...
   Варя встала, одернула юбку и сказала:
   - Товарищи, у меня голос громкий, я буду с места говорить,  а  то  на
трибуну не пробраться.-  И  говорила  она  действительно  очень  звонко,
отчетливо, и мне пришло в голову, что это только я  один  такой  куль  -
двух слов на людях связно сказать не могу.
   - Пусть на сцену идет! - услышал я выкрик Жеглова и стал  его  искать
глазами, пока не разглядел, что он сидит в президиуме - вторым слева  от
председателя.
   - Пусть с места говорит! - кричали из зала.- А то все время уйдет  на
хождение туда и обратно!
   И я, конечно, закричал:
   - С места! Тут лучше!
   Жеглов увидел меня, усмехнулся и развел руками:
   - Воля масс - закон для президиума!..
   - Товарищи! Шефская комиссия проделала за  истекший  отчетный  период
немалую работу, хотя нерешенных вопросов  еще  остается  тьма.  Основное
внимание мы уделяли детям и семьям наших погибших товарищей -  тех,  кто
пал на фронте или здесь при исполнении служебных обязанностей.  В  клубе
Управления мы провели большой праздничный утренник, на который  к  детям
приехали замечательные наши артисты  Качалов,  Москвин  и  Хмелев,  Всем
детям мы приготовили праздничные гостинцы - хлеб  с  повидлом,  орехи  и
очень вкусные соевые конфеты. К предстоящему  празднику  28-й  годовщины
Великой Октябрьской революции мы тоже постарались  сделать  подарки  для
детей наших погибших товарищей. Мы  распределили  сто  пятьдесят  кусков
мыла, сорок три ордера на промтовары,- в основном, на обувь и пальто,- и
в каждую такую семью уже завезли по сто пятьдесят килограммов картофеля,
пятьдесят кило капусты и по два кубометра дров...
   Лицо у Вари раскраснелось, блестели огромные серо-зеленые глаза,  она
говорила быстро и весело, и, когда я смотрел на нее, лицо  мое  невольно
расплывалось в блаженную, счастливую улыбку.
   - ...Замечательно проявил себя комсомолец  старшина  Иванов,  имеющий
гражданскую профессию сапожника. Он очень  хорошо  и  быстро  починил  к
наступающей зиме обувь всем нуждающимся детям сотрудников  Управления  и
многим нашим товарищам, у которых не кончился еще срок  носки  форменной
обуви, а она уже пришла в негодность...
   Это был, наверное, тот  самый  Иванов  из  комендантского  взвода,  к
которому меня обещал отвести Тараскин; так мы до сих пор  к  нему  и  не
собрались.
   - ...Коновалов, который отвечает за организацию  подарков  раненым  в
московских госпиталях, халатно относится к своим обязанностям.  Если  бы
не инициацива девушек из отдела РУД -  ГАИ,  вопрос  этот  стал  бы  под
угрозу срыва, а это неслыханный позор!  Надо  отстранить  Коновалова  от
такого важного дела...
   Варя села на место, и я сказал ей:
   - Ты замечательно выступала...
   Потом вышел на сцену из-за стола президиума Жеглов, и на  трибуну  он
не пошел, а говорил, расхаживая по  крошечной  свободной  полоске  перед
столом:
   - Когда год назад партия  и  правительство  оказали  огромную  честь,
наградив нас орденом Красного  Знамени,  комсомол  поставил  перед  нами
задачу:  "Каждому   работнику   милиции   -   семилетнее   образование!"
Оправдываем ли мы доверие?
   Выполняем ли мы лозунг о семилетнем  образовании?  Со  всей  прямотой
надо признать:
   пока еще с этим вопросом у нас плохо! Начальник бригады Мамыкин никак
не  закончит  семилетку,  оперуполномоченного  Флегонтова  исключили  из
школы, оперуполномоченный Пасюк третий год числится в шестом классе...
   - Ты еще про деда моего вспомни! - крикнули из зала.- Пасюку  уже  за
тридцать!
   - Ну и что, если Пасюк уже немолодой человек? Что же, ему из-за этого
так  и  пребывать  во  тьме  невежества?  Задача  более   подготовленных
сотрудников - подтянуть  на  свой  уровень  менее  грамотных  товарищей.
Милиционер  -   представитель   Советской   власти,   а   власть   можно
дискредитировать  не  только  непотребным   поведением,   но   и   своей
серостью...
   - Ты у нас больно ясный! - кричал все тот же  голос  из  угла  зала.-
Пасюк в твоей бригаде работает, ты бы его и подтягивал к себе!
   - И подтяну! А ты хочешь говорить - выходи на  трибуну  и  говори,  а
оратора не смей перебивать...
   - 0-ра-тор! - засмеялись несколько человек.
   Но Жеглова с толку не собьешь.
   - Вот ты, Сапегин, смеешься,  а  сам  на  политзанятиях  заявил,  что
помнишь Антарктиду потому, что в этом государстве нет столицы!  В  твоей
зоне планетарий находится, люди поглядеть его за пять  тысяч  километров
приезжают. Ты же семь раз на дню мимо таскаешься, а ведь в нем наверняка
ни разу и не был, а?
   Все дружно захохотали. Сапегин, растерянно качая головой, говорил:
   -  Ну  не  был,  схожу  еще.  Я  вокруг  планетария  не   под   ручку
прогуливаюсь...
   - ...Нам надо всем развивать культуру в себе, и самые верные пути для
этого - учеба, чтение книг, участие в художественной самодеятельности. В
сентябре был  общегарнизонный  смотр,  а  начальники  десятого  и  сорок
второго отделений милиции не отпустили своих сотрудников  на  него.  Как
это нам понимать?
   Особенно оживленно загомонили  девушки.  Жеглов  успокаивающе  поднял
руку и закончил:
   - Владимир Ильич Ленин сказал,  что  машина  советской  администрации
должна работать аккуратно, честно, быстро.  И  если  к  нашей  честности
приложить необходимое образование, то мы все обязательно  будем  успешно
работать - аккуратно и быстро!..
   И под единодушные аплодисменты закончил свою речь.
   Потом поднялся Мамыкин:
   - Товарищи, многие или, может, некоторые посчитают  неважным,  что  я
скажу, но я думаю, это очень важное дело.-  Он  остановился  на  минуту,
попил воды из  стакана.Находится  у  нас  немало  молодых  товарищей,  и
комсомольцев в их числе, готовых истратить десятки рублей на  мороженое,
папиросы и конфеты. Эти транжиры забывают, что оклад  в  478  рублей  не
бесконечен, и потом они бегают занимать у сослуживцев на обед. Не к лицу
это работнику милиции! - закончил он под общий смех и аплодисменты.
   После Мамыкина говорили еще часа полтора, в маленьком зале уже дышать
стало нечем - стекла запотели, и по ним сочились тоненькие струйки.
   Потом полковник Карасев  вручил  сержанту  Маше  Колесниковой  ценный
подарок начальника Управления милиции - отрез бостона - за то,  что  она
одна задержала двух вооруженных грабителей.
   И началось голосование. Орали до хрипоты, добиваясь  одних  и  отводя
кандидатуры других, жалобными голосами отбивались самоотводчики,  список
все рос, и только я не участвовал в этой сумятице - они все  друг  друга
хорошо знали, а я их видел всех вместе впервые.
   Перед подсчетом голосов объявили перерыв. Я сказал Варе:
   - Варь, я тебя провожу?
   Она кивнула, но в этот момент подошел Жеглов и, улыбаясь, заявил:
   - Варвара, придется мне вас разлучить...
   - Это почему еще? - набычился я.
   Жеглов подмигнул:
   - По делишку нам с тобой сейчас надо сбегать...
   Я повернулся к Варе:
   - Я позвоню?
   - Да. Будь здоров.- И ушла в зал.
   А мы пошли с Жегловым к себе в кабинет, и он все посматривал на часы,
будто боялся опоздать куда-то. Набрал номер телефона  и  говорил  как-то
странно:
   - Это ты?.. Ага, привет... Хорошо... Как договорились... Все, буду...
   Он взглянул на меня, засмеялся:
   - Ну что, орел, сопишь? Недоволен мною?
   Я пожал плечами.
   - Слушай, Шарапов, а как же ты с Варей  разговариваешь?  Из  тебя  же
слова за деньги тянуть приходиться.
   - Ничего, как-нибудь без твоего краснобайства обойдусь...
   - Да ты не сердись! Оторвал я  тебя,  конечно,  от  Варвары,  но  сам
знаешь: "первым делом, первым делом самолеты..."
 
    
     10 октября 1945 года в Октябрьском зале Дома Союзов состоится 34-й тираж 
     Государственного займа 2-й пятилетки, выпуска четвертого года. 
    
    
     Объявление 
Мы вышли с Петровки около девяти вечера, и ночь, разжиженная желтыми тусклыми 
огнями на бульварах, непроницаемо расползлась по окрестным переулкам. Накрапывал 
мелкий дождь, ветер с грохотом рвал на крышах отставшие листы толя и жести, и мы 
зябко кутались в свои тощие плащи. С Каретного вышли на Колобовский, спустились 
к цирку, перепрыгнули через забор огромного недостроенного дома, мрачно 
темневшего провалами оконных проемов. В этом здании должен был разместиться не 
то какой-то новый театр, не то новый цирк, но из-за войны стройку забросили, не 
успев положить кровлю, и время обошлось с ним не хуже, чем хорошая бомбежка. Мне 
это здание сильно напоминало развороченный собор святого Николая в Берлине, в 
котором немцы установили противотанковую батарею, и мы их выкуривали оттуда 
просто мучительно - долбили храм прямой наводкой. 
   Эту заброшенную стройку тоже будто брали  приступом  -  повсюду  были
навалены  груды  битого  кирпича,  дыбились  катушки  старых   кабельных
барабанов, надолбами торчали треснувшие бетонные  балки.  Мы  присели  с
Жегловым на перевернутый ящик, и я спросил его:
   - А кого мы тут ждем?
   -  Знающих  людей...-  коротко  сказал  Жеглов,  и  мне   в   темноте
показалось, будто он усмехается.
   - Они нас тут в темноте не углядят, твои знающие люди.
   - Я их сам угляжу,- хмыкнул Жеглов.
   - Но ведь...- собрался я пуститься в обсуждение,  но  Жеглов  положил
мне руку на плечо и шепнул:
   - Давай помолчим. Так лучше будет...
   И мы с ним молчали. Довольно долго. Пока я вдруг не услышал  шорох  -
сыпались обломки под ногами,  шаркали  подметки  по  мусору.  Я  толкнул
Жеглова в бок - идут!
   Глаза мои уже привыкли к темноте, и я увидел, как Жеглов вытянул шею,
тщательно прислушиваясь, и осталось у меня слабое утешение - со слухом у
меня лучше, чем у него. В  черном  сумраке  я  увидел  силуэт  человека.
Жеглов еле слышно присвистнул два раза: "фью-фью!" И тот ему ответил так
же. Жеглов мне сказал:
   - Подожди меня тут...
   Он неслышно скользнул в темноте к знающему человеку, и мне тоже  было
на него любопытно взглянуть, но у  Жеглова  были,  по-видимому,  в  этом
смысле другие планы.
    
   Тихо здесь  было,  за  забором.  Из-за  домов  проникал  сюда  отсвет
фонарей, с улицы доносился дребезг  колес  на  разбитой  мостовой.  И  в
слабом отсвете я видел четкие фигуры Жеглова и  его  знающего  человека,
будто вырезанные из черной бумаги, как это  очень  ловко  делал  в  фойе
"Урана" инвалид всем желающим за рубль: вырезали и  забыли  наклеить  на
картон,  и  от  этого  они  все  время  в  разговоре  шевелили   руками,
наклонялись друг к другу, и мне казалось, что  они  играют  в  китайский
бокс - потычут пальцами, побарахтаются, разойдутся и снова  бросаются  в
бессильную атаку.
   Потом этот человек быстро и незаметно  исчез,  а  Жеглов  свистнул  и
помахал мне рукой. Я подошел и, хотя  мне  очень  хотелось  узнать,  что
сказал знающий человек, спрашивать все-таки не стал  -  Жеглов  ведь  не
хотел, чтобы я слышал их разговор, будто я  посторонний  и  мог  кому-то
растрепаться.
   Мы вышли на Цветной бульвар, и я подумал о  том,  как  мы  все  время
неотвратимо крутимся вокруг места, где убили Васю  Векшина;  что  бы  ни
происходило, мы так  или  иначе  выходили  сюда,  и  я  не  мог  понять,
случайность это или есть какой-то тайный смысл в том,  что  мы  снова  и
снова попадаем на Цветной.
   Перешли мы через трамвайную линию и отправились в глубь  Сухаревского
переулка.
   Жеглов покосился на меня и спросил:
   - Ты чего надулся, как мышь на крупу?
   - Я? Ничего я не надулся! Это тебе показалось...
   - Ха, показалось! А то я не вижу.
   - А если видишь, то чего спрашиваешь?
   - Ох, Шарапов, беда мне с тобой - сколько  же  еще  тебя  надо  будет
учить? Со временем ты уразумеешь, что оперативная работа требует доверия
собеседников, спокойствия в разговоре, что всякий третий  гораздо  более
лишний, чем в любви!
   - Зачем же ты меня с собой взял? Чтобы с места  на  место  не  скучно
было ходить?
   Жеглов весело засмеялся:
   - Как зачем? А если мой собеседничек захочет меня ножиком  потрогать?
Они ведь люди ужасно грубые и нервные...
   И я так и не понял, всерьез говорит Глеб или  шутит,  потому  что  он
оставил меня неожиданно в какой-то подворотне, пробормотав:
   - Одну минутку...- И постучал в окно бельэтажа - "тук-тук". И еще три
раза подряд - "тук-тук-тук". В окне погас свет, мелькнуло чье-то лицо за
стеклом, приплюснулось блином и исчезло. Жеглов пошел  во  двор,  сказав
мне:
   - Ты тут на лавочке посиди пока...
   Всклокоченная старуха прошагала от дверей к сараям,  в  тени  которых
пристроился Жеглов, и что-то  они  там  долго  бурчали  промеж  себя,  и
старуха рокотала, как мотор на больших оборотах, и Жеглов ее укрощал все
время:
   - Понятно, понятно... Бабаня, не определяйте голосом... Тише... Да не
гудите вы так!..
   Потом мы поднялись по Сухаревскому, пересекли Сретенку и  через  Даев
переулок начали петлять по проходным дворам, по каким-то задворкам вышли
на Ананьевский.
   Я не выдержал и спросил:
   - Ну что?
   - А ничего! - беззаботно сказал Жеглов.- Не знают они ни хрена...
   И здесь с кем-то разговаривал Жеглов в подъезде, и лица этого  мужика
я  тоже  не  видел.  В  троллейбусе  проехали  по  Мещанке  и  сошли  на
Капельском,  и  тут  возобновился  наш   головокружительный   обход   по
бесчисленным проходным дворам, тупикам, по баракам, старым  покосившимся
домишкам,  и  только  по  своей  военной  привычке   ориентироваться   в
направлении я смекал, что мы постепенно смещаемся к Каланчовке,  к  трем
вокзалам.
   Было, наверное,  уже  около  полуночи,  когда  весело  насвистывающий
Жеглов спустился с  чердака  шестиэтажного  дома  около  железнодорожной
насыпи у Ленинградского вокзала. Он подталкивал перед  собой  невероятно
чумазого парнишку и говорил ему:
   - Ты, Рублик, не шелапутничай больше - иди и скажи, что от меня,  там
примут, а я завтра позвоню обязательно, все будет в порядочке. Усек?
   - Усек,- хрипло сказал парнишка.- Не наврете, гражданин Жеглов?
   - Хамский ты шкет, Рублик. Ты разве  от  кого  слышал,  чтобы  Жеглов
врал? Беги, пока не передумал. Брысь!
   И парень побежал в сторону вокзалов, а Жеглов хлопнул меня ладонью по
спине и сказал:
   - Все, можем  идти  спать.  Петя  Ручечник  завтра  будет  в  Большом
театре...
   Я  действительно  очень  удивился  и  спросил  Жеглова,  не   скрывая
восхищения:
   - Ну ты и даешь! А откуда узнал?
   - От верблюда! - находчиво сказал Жеглов и потащил меня к  трамвайной
остановке.
    
    
     К СВЕДЕНИЮ ГРАЖДАН ГОРОДА МОСКВЫ 
     С 16 октября 1945 года будут выдаваться талоны на приобретение керосина. 
     Керосин выдается всему населению города по 2 литра на человека. Выдача талонов 
     будет производиться по месту получения основных продовольственных карточек 
     через уполномоченных карточных бюро учреждений. 
    
     Продажа керосина в нефтелавках начинается 17 октября с. г. Срок действия 
     талонов - до 1 ноября 1945 года. 
     Зав. Мосгорторготделом Филиппов 
    
     Извещение Московского городского отдела торговли 
Я подписал кадровичке пропуск на выход и взглянул на часы: половина первого. 
   День проходил в трудах праведных, но совершенно без толку. По списку,
который мы составили со следователем Панковым, я  вызывал  и  допрашивал
сослуживцев Груздева и Ларисы, и все это было довольно  нудно,  хотя  бы
потому, что я не знал толком,  о  чем  их  спрашивать.  "Что  вы  можете
сказать о нем как о человеке?", "Какой он работник?", "Известно  ли  вам
что-либо об их взаимоотношениях?" - глупости какие-то. Груздев ведь  при
всех условиях не был этим самым... Синей Бородой...
   Как там ни расспрашивай, убил-то он впервые и вряд ли советовался  об
этом с сослу