ва не вскрикнул.
     В той стороне, куда умчалась дрезина, взлетела ракета. От ее света ярко
зарозовело небо. Зарычал и тут же умолк пулемет. Тишина.
     И   вдруг  под  ногами  вздрогнула  от   оглушительного  взрыва  земля.
Ослепительно вспыхнуло и словно налилось кровью темное небо...


        6

     Ваня  старательно  дул  в   кружку,   бережно  откусывал  шоколад  и  с
наслаждением пил яблочный отвар. На лице его выступили бисерки пота. Рукавом
вытерев лоб,  он подумал,  что отвар с  шоколадом -  царский напиток.  Такая
вкуснота и не приснится.  Все же хорошо,  что ящик шоколада прихватил.  Хоть
раз можно поесть вдоволь. Не все же время немцам его жрать.
     У печи загремела чугунами бабушка. Лязгнув заслонкой, она выпрямилась и
с укором глянула на Ваню.  "Ну, сейчас заведет, - подумал он и поморщился. -
Ничем уже не остановишь".
     - Боже мой,  боже!  У  всех дети как дети,  а мой сущий бес.  Никого не
слушает,  делает,  что  в  дурную голову втемяшится.  Никакого сладу с  ним,
окаянным!  -  запричитала старуха.  - И где ты пропадаешь ночами, хотела б я
знать?
     "Молчи!  -  приказал  себе  Ваня.  -  Поговорит,  поговорит и  утихнет.
Конечно,  переживает за меня,  она у меня хорошая.  Кроме нее, у меня теперь
никого нет.  Вот если бы отец дома был,  он бы меня сразу понял.  А с бабкой
нельзя откровенничать. Она, если рассказать ей начистоту, с ума сойдет".
     - Как вспомню Володю Виноградова...  Ой, боже мой, боже!.. И тебе жить,
надоело? И ты на висельницу хочешь?
     Старуха всхлипнула,  привычным движением вытерла уголком платка  глаза.
Глядя  на  нее,  беспомощную и  сгорбленную,  Ваня  вдруг почувствовал,  как
накатилась волной и  охватила душу острая жалость к  бабушке.  Шоколад сразу
стал невкусным, даже каким-то горьким.
     - Дитятко мое,  послушай ты меня,  старую!  Не шатайся где попало, сиди
дома.  Измучилась я из-за тебя. Чует мое сердце, добром это не кончится... И
шоколад этот откуда взялся? А?
     Ваня поперхнулся, отодвинул кружку.
     - Чего молчишь?
     Пить уже совсем не  хотелось.  Он вылез из-за стола,  обнял,  поцеловал
бабушку в дряблую морщинистую щеку.
     - Баб,  не надо. Ну, чего ты плачешь? Ну, не надо, баб, а? И нигде я не
шатаюсь,  а  ночую у  ребят.  Баб,  как только стемнеет,  боюсь идти домой -
патрули ведь. Вот и ночую. У Генки спроси или у Гришки, если не веришь.
     - А чего,  Ванечка,  ночевать там?  Не задерживайся долго, домой раньше
приходи. И я спокойная буду, и тебе лучше.
     - Елки зеленые, как ты не понимаешь! Мы с ребятами книжки читаем... Ну,
чтобы от школы не отстать, когда вернутся наши. Задачки решаем...
     - А этот... Как его?.. Андрей длинноногий тоже с вами задачки решает?
     Ваня смущенно отвернулся. Взял со стола кружку, вылил недопитый отвар в
ведро.
     - Ай, баб! Ну чего ты пристала? Андрей нас по истории учит.
     - Ты что же это,  старой дурой меня считаешь? Знаю я вашу историю! Я от
ваших  историй ночами не  сплю.  Ой,  боже  мой,  боже!  -  Бабушка горестно
обхватила голову руками.  - Позагоняют вас в ту проклятую неметчину! Сложите
свои глупые головы на  чужой земле.  Вон  вчерась облаву на  людей наладили.
Чтоб их на том свете ловили,  иродов хвашистских! Нет на них страшного суда.
Охо-хо-хо!  И кто ее затеял,  войну эту,  пусть тому голова отвалится и руки
отсохнут! Пусть его на том свете в огне пекучем да в смоле черной...
     Внезапно,  как и  начала,  старуха умолкла.  Беззвучно,  одними губами,
пошептала молитву,  осенила себя  крестным знамением и,  кряхтя,  полезла на
печь.
     Рывком открылась дверь.  На  пороге стоял Гена Гуринок.  Лицо его  было
белым.
     - Ваня! Арестовали Митьку!
     Цыганок даже согнулся от такой новости.  Постоял,  ошеломленно глядя на
Гену.  Бросился к стене,  сорвал с гвоздя пальто и кепку. Вытолкнул дружка в
сени, закрыл дверь.
     - Ты что,  ошалел?!  Зачем при бабке?  -  зашипел он на Генку. - За что
Митьку взяли?
     - За  шоколад.  А  могло  легко  случиться,  что  все  обошлось бы,  но
Митька...
     - Да говори ты толком!
     - Так я  же и говорю,  -  Гена закрыл за собой калитку.  -  Немцев тьма
была.  Окружили дом,  связали Митьку и бросили,  как полено,  в машину. Мать
руки ломает, все плачут...
     - Митьку кто-нибудь выдал?
     - Конечно.  Он  дал  несколько,  плиток шоколада соседу.  А  тот  возле
кинотеатра  начал  выменивать их  на  сигареты.  Его  там  и  сцапали.  Дали
хорошенько, он и признался, что шоколад Митькин. - Генка шмыгнул носом, снял
очки и  протер грязным платком.  -  Теперь нас могут арестовать.  Очень даже
возможно...
     - Предупреди ребят, чтобы дома не ночевали. И сам домой не суйся. Плохо
все может кончиться... Кроме шуток.
     Ваня остановился, колупнул носком сапога патронную гильзу.
     - Неужели Митька выдаст? Бить же будут... Шоколад мне этот нужен был...
     Он размахнулся, со злостью подфутболил консервную банку, подвернувшуюся
под ноги.
     - У-у, это я раз-зиня!..


        7

     За столом сидел капитан Шульц и,  брезгливо кривя губы,  читал протокол
допроса.  "Черт  знает  что!  Этот  щенок  не  хочет  говорить.  После такой
обработки не выдержал бы и взрослый. А этот... Словно не человек, а каменный
идол.  К дьяволу сравнения!  Мальчишка -  обыкновенное живое существо.  И он
заговорит у меня, чего бы это мне ни стоило".
     Шульц  поднял голову и  угрюмо смерил взглядом Митю  Тараса.  Он  стоял
возле стены и, чтобы не упасть, опирался на нее спиной. Разбитое, в кровавых
подтеках лицо не выражало ни страха, ни боли.
     Шульц медленно поднялся, подошел к Мите, стал напротив.
     - Ти должен сказать прафда.  Когда сказаль... чистый прафда - на машине
катайся нахауз. Домой, - капитан вдруг пронзил Митю колючим взглядом. - Ну?!
Кто помогайт тебе? Кому вы передаль оружий? Бистро надо отсечайт!
     - Не  знаю...  -  облизал спекшиеся губы Митя.  -  Я  в  глаза не видел
никакого оружия.
     - Потшему ти имель много шоколад?
     - И вовсе не много.  Всего четыре плитки. Мне их дали ваши солдаты. Они
ехали на машинах и остановились у нашей хаты. Заливали воду в радиаторы...
     - Э-э...  слюшай,  я отшен понимайт тебя. Ты... э-э... есть пионерий и,
конэчно,  давал клятва.  Но  никто твой рассказ не будет знайт.  Я  обещаль.
Слово немецкий офицер!  Сообщайт -  и фсе.  Дом, мама... - Шульц карандашом,
который вертел в  руках,  приподнял Митин подбородок.  -  Кто был ищо?  Куда
пряталь афтомат?
     - Не знаю я никаких автоматов, - сказал Митя. - А шоколад мне дали ваши
солдаты. Если бы я принес им яиц, они бы дали еще больше...
     - Сейчас ти  будешь отшен жалейт,  что  не  принимайт мой  предложений.
Сначала будем  сыпать соль  на  твой  рана.  А  потом  немношко нагревайт на
горячий плита. - Шульц вполоборота повернулся к солдату у дверей. - Ганс!
     Дюжий  солдат  щелкнул каблуками,  подскочил к  Мите,  схватил огромной
пятерней за шиворот и потащил в коридор.


        8

     Заложив руки за спину,  Нагибин ходил по комнате.  Поскрипывали под его
грузными  шагами  половицы,   по  стене  ползала  несуразная  тень.  Николай
Яковлевич неожиданно остановился,  оперся руками о стол,  над которым тикали
ходики.
     - То,  что схватили Митю Тараса,  твоя вина,  Федор.  Твоя и  Цапли,  -
жестко сказал он.  -  Надо  было  обязательно перепроверить,  как  Цыганок с
ребятами выполнил задание. А вы этого не сделали.
     - Я, конечно, виноват, товарищ Смелый, но...
     - Никаких "но"!
     Федя  развел  руками  и  опустил  голову.  Покрутил  пальцами  потухшую
сигарету, прикурил от зажигалки. Затянулся дымом, закашлялся. Швырнул окурок
на пол, стукнул себя кулаком по колену.
     - Чтоб мне пойти на дно кормить раков,  если я  не согласен с вами!  Но
что бы вы мне ни говорили,  а операция у Цыганка прошла удачно. Все было как
по вахтенному расписанию. Сработано точно, четко. Подвела мелочь - несколько
плиток шоколада.
     - Мелочь?  У  подпольщика не  должно быть подобных мелочей.  Неучтенная
своевременно мелочь  -  это  провал!  -  Николай  Яковлевич  рубанул  воздух
ладонью. - Это смерть, если хочешь.
     - Знаю.  Но поймите,  это же такой возраст. -Шоколад для них - соблазн.
Взяли и наелись вволю. И правильно сделали, я их за это не осуждаю, - горячо
сказал Федя.  -  Здесь ошибка в  том,  что  они взяли шоколад домой,  начали
угощать соседей. Вот и сели на подводный риф...
     - Ты мне здесь сантименты не разводи, - непреклонно сказал Нагибин. - Я
вот  что  скажу  тебе.  Дисциплина в  группе  никуда  не  годная.  Ребята не
выполнили твой и  Андрея приказ,  пошли на  авантюру,  сорвали нам операцию.
Грош цена такой организации, где каждый делает все, что ему в голову придет.
     - Товарищ Смелый...
     - Подожди!  - негодующе вскинул голову Нагибин. - Я знаю, что ты сейчас
скажешь.  Будешь ссылаться на то,  что группа Цыганка сделала немало хороших
дел.  Не возражаю.  Если говорить искренне,  я  даже горжусь ими.  Но пойми,
Федор,  мы  несем ответственность за  их  судьбу.  Твой просчет,  что ты  не
проверил... Вот какая петрушка выходит...
     Федя вздохнул,  полез за  сигаретами.  Он  знал,  что  у  Нагибина было
несколько таких групп, как его. Но в тех группах были взрослые люди. А здесь
юноши, почти дети. За ними нужен глаз да глаз.
     Механчук чиркнул  зажигалкой,  посмотрел на  трепетный огонек,  погасил
его.  Поднял голову,  посмотрел на Смелого.  Лицо Николая Яковлевича покрыто
красно-белыми пятнами. Нервный тик дергал левое веко.
     - Ты проверял, ночуют твои ребята дома или нет?
     - Все перебрались на запасные квартиры.
     - А что с Тарасом? Вырвать его из лап гитлеровцев нельзя? Надо подумать
над этим...
     - Не надо думать... - мрачно сказал Федя.
     - Почему?
     - Я наводил справки. Митя Тарас погиб...
     Николай Яковлевич резко выпрямился,  оцепенел. С лица мгновенно исчезли
пятна, оно стало землисто-серым, заостренным.
     - Дай закурить, - глухо попросил Нагибин.
     Взял сигарету,  тупо посмотрел на вторую,  которая дымилась в его руке.
Прикурив от нее, жадно затянулся. Федя потушил зажигалку, неохотно поднялся.
     - Так я, с вашего позволения, отдам швартовы...
     Николай  Яковлевич вздрогнул,  повел  плечами,  словно  озяб,  медленно
провел ладонью по лицу.
     - Подожди,  матрос.  Что я хотел сказать?  Ага.  Связной принес из лесу
мины с часовым механизмом. Тебя они не интересуют?
     - Свистать всех наверх! - сразу оживился Механчук. - Вот это вещь! А то
я уже забыл, когда на диверсии ходил! Игрушки какого сорта?
     - Магнитные.
     - Шик-блеск! Давайте.
     Николай Яковлевич взял топор в  углу.  Подошел к кровати,  опустился на
колени. Подцепил лезвием топора половицу, поднял ее и, запустив руку в дыру,
вытащил из-под пола небольшой сверток.  Развернул замасленную бумагу и подал
Механчуку две металлические, похожие на маленькие черепахи мины.
     - Смотри, они на вес золота. Поэтому впустую...
     - Флотский порядок!  -  не  дал  ему  договорить Федя.  -  За  нами  не
пропадет.  На каждую - по составчику. Якорь мне на шею и в воду, если так не
будет!
     - Посмотрим, посмотрим.
     Николай Яковлевич смотрел на веселого Федю,  а  перед глазами его стоял
веснушчатый,  синеглазый,  с  русым  непослушным чубчиком,  в  котором вечно
что-нибудь застревало -  то пух тополиный,  то сосновая иглица,  то яблочное
семечко,   -   Митя  Тарас.  Незаметный,  молчаливый,  всегда  с  полусонным
выражением на  лице,  всегда что-то  жующий,  с  виду  беспомощный,  как  он
выдержал на допросах?
     - Я отчаливаю, - сказал Федя. - Час поздний.
     Николай Яковлевич встрепенулся, крепко пожал Механчуку руку. Кто знает,
может, это их последняя встреча? Рисковать приходится каждую минуту. Вот он,
Федя,  сейчас пойдет домой.  Но  разве можно быть уверенным,  что по  дороге
автоматная очередь  или  винтовочный выстрел  патруля не  уложат  его  возле
забора?  А он, Нагибин? Сегодня ночует в этой хате, а завтра может очутиться
в холодной одиночной камере - пересыльном пункте на тот свет...
     - Ты  скажи,  Федя,  своим ребятам,  чтобы шли  ночевать домой.  Теперь
можно...
     В голосе его была с трудом скрываемая горечь.
     - Добро, товарищ Смелый.
     - Не рискуйте зря. Будьте осторожны.
     - Осторожного и бог бережет. Вы это тоже помните.
     Федя взялся за ручку, открыл дверь и шагнул в темноту.
     За окном плыла черная ночь.


        9

     Цыганок не плакал,  когда узнал о смерти Мити Тараса.  Не было слез.  В
груди что-то сдавило горячим комом, окаменело.
     В  том,  что погиб Митя,  он чувствовал свою вину.  "Если бы я  не взял
проклятый ящик с  шоколадом,  Митька был бы  жив,  -  мучился он угрызениями
совести. - А теперь Митьки нет. Как же это, а?"
     Ваня не  мог свыкнуться с  мыслью,  что Митьки,  доброго и  молчаливого
Митьки,  нет  в  живых.  Не  верилось,  что  уже никогда не  увидит,  как он
вытаскивает из-за оттопыренной пазухи грушу,  яблоко или сухарь.  Неужели он
никогда не услышит его тихого голоса?  А может, это только жуткий сон? Стоит
только оглянуться и... Но нет, Митьки не было. Рядом сидел на скамье мрачный
Гриша Голуб. Сидел и царапал ногтем стол.
     - Ваня,  он держался до последнего,  -  вдруг тихо сказал он.  -  Я бы,
наверно, не смог. Нет, видать, не выдержал бы...
     "А  выдержал бы я?  -  подумал Цыганок.  -  Митька,  такой безобидный и
добрый,  стойко выдержал все допросы и  погиб,  не  сказав ни  слова.  А  я?
Неужели ползал бы на коленях и просил пощады?"
     - Мы, Ваня, всегда будем помнить его...
     "Да, Гриша, мы будем его помнить, пока будем жить..."
     - Просто не верится, что Митьки нет. Был живой и вдруг - мертвый... Это
страшно, Ваня...
     "Да, Гриша, это очень страшно".
     - И  кто  это придумал войну?  Зачем она людям?  Кому надо,  чтобы люди
убивали друг друга?..
     "Сволочи,  Гришка,  те,  кто начал эту войну. Вот пришли в город немцы.
Кто  их  сюда просил?  Кому нужен их  гнусный "новый порядок"?  Они повесили
Володьку Виноградова. А теперь вот и Митьки нет..."
     - Когда же, наконец, кончится война?
     "Не знаю,  Гришка.  Красноармейцы,  покидая город,  говорили, что скоро
вернутся назад.  Но почему-то так и не возвращаются. А немцы кричат, что уже
видят в биноклях Москву. Они брешут, эти гансы!"
     - Если бы ты знал,  как хочется домой!  Мама,  наверное,  выплакала все
глаза...
     "Да,  Гришка.  Две недели мы прячемся в этой хатке бабкиного брата. Ты,
Гришка, еще обнимешь свою мать. Но уже никогда не обнимет свою Митька..."
     - Ваня,  чего ты молчишь?  Я  говорю,  говорю,  а  ты истуканом сидишь.
Оглох, что ли?
     Цыганок молча встал,  направился в  угол,  где стояло ведро.  Зачерпнул
кружкой воды, жадно напился и полез на печь.
     - Ваня, ты чего? Может, заболел?
     - А ты доктор?
     - Я доктор!  -  засмеялся кто-то у порога. - Как живете, братишки? Чего
носы повесили? Ну-ка, одевайтесь и полным ходом - по домам!
     Ваня высунул голову из-за печной трубы.  У дверей стоял и улыбался Федя
Механчук.


        ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ


        1

     Грузовая  машина,  раскрашенная желто-зелеными пятнами,  остановилась у
самого  тротуара.   Из  кабины  вылезли  пожилой  солдат-шофер  и  подвижный
низкорослый лейтенант.
     - Ком,  - позвал шофера офицер и направился во двор каменного здания. -
Шнэль!
     Неуклюжий долгорукий солдат неохотно заковылял за лейтенантом. На серой
стене дома белела еще довоенная надпись:  "Маша+Гриша".  Офицер ткнул в  нее
пальцем, что-то сказал шоферу и захохотал. Солдат хмуро посмотрел на стену и
отвернулся.
     Цыганок подождал,  пока  немцы не  скрылись за  углом,  кинул глазом по
сторонам.  "Успею!  -  мелькнуло у  него в  голове.  -  Только бы из дома не
вышли..."
     Он подбежал к  машине,  вскочил на подножку и  открыл дверцу кабины.  В
углу,   там,   где   сидел  офицер,   висела  планшетка.   Над  ней  чернела
хлопчатобумажная сумка. В кабине горько пахло сигаретным дымом.
     Ваня  с  коленями  взобрался  на  сиденье,   закрыл  дверцу.  Дрожа  от
возбуждения, схватил планшетку, затолкал ее за пазуху. "А в этой сумке что?"
Он  расстегнул ее  и  увидел гофрированную резиновую трубку и  стекла очков.
"Противогаз! - обрадовался Цыганок. - Вот так фокус!"
     Федя Механчук не  раз просил ребят добыть противогаз новейшего образца.
Так приказали из леса.  Но раздобыть противогаз пока никому не удавалось.  И
вот удача улыбнулась Цыганку. "Повезло, - подумал он, срывая с крючка сумку.
- Не ожидал".
     Ваня надел на  плечо противогаз.  В  то  же мгновение услышал гортанные
голоса немцев.
     Из-за угла дома вышел солдат. Наклонившись в сторону, он тащил огромный
желтый чемодан. За ним, что-то лопоча, катился офицер.
     Ваня рванул ручку вверх и похолодел - дверца не открывалась.
     Немцы  подходили к  машине.  Мелькнула в  боковом стекле голова шофера.
Зазвенела цепь, хлопнул задний борт, в кузове что-то стукнуло.
     В отчаянии Ваня жиманул ручку вниз.  Дверца бесшумно и легко открылась.
Цыганок, как мешок, вывалился на дорогу прямо под ноги офицера.
     Гитлеровец испуганно вскрикнул, отскочил в сторону.
     Ваня подхватился и  ринулся к  забору.  Сумка с  противогазом болталась
внизу, била по лодыжкам.
     - Хальт! - пронзительно, бабьим голосом закричал лейтенант.
     Цыганок заметил, что вдоль забора к нему бегут два полицейских. "Откуда
они взялись?"  -  успел подумать Ваня и  прыгнул вниз.  Грохнул выстрел.  От
доски забора,  почти у  самого плеча Цыганка,  отлетела щепка.  Он вскочил с
земли и кинулся по картофельной ботве к кирпичному сараю. -
     Сзади затрещал забор.
     Цыганок на бегу оглянулся. За ним мчались два полицейских и шофер.
     Цыганок метнулся влево,  за  сарай,  и  едва не  влетел в  яму уборной.
Подхватил противогаз под  мышку  и  помчался  к  следующему забору.  С  ходу
взлетел на него, закинул одну ногу, вторую.
     - О-о, майн гот!
     "Шофер вскочил в яму!  -  повеселел Ваня.  -  Будут вытаскивать. Бобики
немца не бросят".
     Еще раз оглянулся.  По ботве бежал один полицейский. "Собака! Нет моего
браунинга..."
     Ваня  спрыгнул с  забора на  грядку зеленого лука и  кинулся вправо,  к
кустам красной смородины.  На  бегу  сбросил сумку с  противогазом,  вытащил
из-за пазухи планшетку.  Обернул все ремешком от планшетки, оглянулся назад.
Полицейского не было.
     Ваня швырнул тяжелый сверток под густой куст красной смородины, вильнул
от него вправо,  легко перепрыгнул низенькую оградку.  По тропке, обсаженной
розовыми гладиолусами и пионами,  помчался дальше. "Здесь тупик Городокского
переулка, - лихорадочно подумал он. - В заборе доска отодвигается..."
     Цыганок  бежал  и   слышал  впереди  воинственные  мальчишеские  крики.
"Кажется, здесь. Да, вот она".
     Отодвинул доску, выглянул в переулок.
     Спиной  к  нему  стоял  между  двух  куч  одежды тонконогий мальчишка в
длинных,  до самых колен трусах.  Недалеко от него,  толкаясь,  беспорядочно
крича,  ребятишки с  азартом гоняли  тряпичный мяч.  Возле  калитки большого
дома,   стоявшего  напротив,  курили  два  немца.  Они  смеялись,  глядя  на
футболистов.
     Цыганок  прошмыгнул в  дыру,  поставил доску  на  место.  На  мгновение
застыл, затравленно оглядываясь по сторонам. Посмотрел на немцев, стоявших к
нему спиной. "Не уйду, догонят. Что же делать?"
     Ваня постоял в оцепенении и вдруг начал лихорадочно раздеваться. Сорвал
рубашку, сбросил штаны, кепку, сунул все под мальчишескую одежду.
     - Ты  чего примазываешься?!  -  с  удивлением наблюдая за ним,  сердито
сказал конопатый вратарь. - Мы чужих не принимаем. Понял?
     - Тс-с! - приложил палец к губам Ваня. - За мной бобики гонятся. Молчи.
     - Вре-ешь! - недоверчиво оглянулся по сторонам мальчишка. - Нет никого.
     - Чтоб я  провалился на  э