не  сказал.  Однако бородатому,
видимо, хотелось поговорить. Он удобней уселся на сене, которым были устланы
розвальни, дернул за вожжи и снова повернулся к Феде Механчуку.
     - Знаешь,  браток,  вчера собрал нас в полиции немецкий офицер.  Чтобы,
значит,  политграмоту читать. Пришли мы под доброй чаркой - и ничего. А если
при Советах такое -  ого! Видишь, какая жизня теперь? Все нам позволяется. Я
в Шумилине как царь хожу.
     - Власть,  -  Федя кашлянул в кулак.  -  А как же. В полной амбиции при
всей амуниции.
     - Во,  это  ты  как в  сук влепил!  Слышь,  парень,  а  чего ты  сам на
слесарное дело пошел? Мастерскую завел. Какая от нее польза в военное время?
Железа того не наешься. Подавайся лучше к нам в полицию.
     - Надо подумать, Григорий, - сказал Федя Механчук.
     - А чего тут думать? - Бородач дернул вожжами, ругнул лошадь. - Вот еду
я, скажем, сейчас в город, сестру проведать. А подарок какой ей везу? Полные
сани  продовольствия разного...  Это  где  же  ты  такого  найдешь  в  своей
мастерской?  Чего же тут думать? Бумаги у тебя вона какие справные. Доверие,
значит, имеется к тебе.
     Полицай сунул руку  в  сено,  вытащил бутылку самогонки.  Вырвал зубами
затычку и, задрав голову, начал пить. Крякнул, вытер рукавом губы и протянул
бутылку Феде.
     - Приложись грамм на сто для сугреву души. Бери, бери, не жалко. Такого
добра у меня хватает.  Зайду, в любую хату, так мне сразу бутылочку на стол.
Думаешь,  от уважения выставляют?  Очень даже наоборот.  Они у меня в страхе
содержатся. У меня завсегда против них факт имеется. Вот и стараются, потому
как чувствуют; жареным пахнет. А когда свинью смалят, ей не до поросят.
     Довольный своей шуткой, полицай захохотал.
     Механчук глотнул несколько раз и вернул бутылку бородачу.
     - Как огонь!  -  похвалил Федя самогонку и  решительно махнул рукой.  -
Слышь, Григорий, видать, продам я свою мастерскую и поступлю к вам.
     - Во-во! - одобрил полицай. - Давно пора.
     Федя нетерпеливо смотрел вдаль. Шесть месяцев назад он покинул город. И
вот  снова возвращается в  родные места.  Сейчас Федя должен был привыкать к
новой,  чужой  для  него  фамилии.  Документы свидетельствовали,  что  он  -
Александр  Михайлович Скирда,  хозяин  собственной слесарной  мастерской.  В
кармане лежало официальное разрешение на  ее открытие.  Без особенного труда
он  "подружился" с  полицейским,  на  которого бумажка с  фиолетовой печатью
произвела неотразимое впечатление.  В  ней  категорически требовалось,  "чем
только  можно  помогать  господину  Скирде".   Федя  несколько  дней  прожил
квартирантом у полицейского и вот сейчас вместе с ним ехал в город.
     Город показался из-за  поворота неожиданно.  Припорошенный снегом,  он,
насколько хватал глаз,  курился сизыми дымками.  Только над  паровозным депо
дым  был  густой  и  черный.  Он  поднимался в  небо  ровным столбом,  затем
лохматился в высоте, расползаясь в стороны.
     - Подъезжаем! - весело объявил полицай. - Надо такое дело замочить.
     Он снова сунул руку в сено,  выудил оттуда вторую бутылку самогонки, на
этот  раз  с  фарфоровой  пробкой,  задрал  вверх  заиндевевшую бороду.  Под
бородой, словно под соломенной крышей, заходил кадык.
     - Вот  сейчас  можно  и  полный парад  наводить,  -  крякнул он,  пряча
бутылку. - Где же это я повязку задевал?
     Он похлопал себя по карманам,  достал белую повязку и  натянул на левый
рукав.  Оттопырил руку,  осмотрел ее,  довольно хмыкнул.  Повернулся, отгреб
сено  и,  словно игрушку,  легко  выхватил карабин.  Сдул  с  затвора труху,
положил карабин на колени.
     - Стой! - закричал кто-то впереди. - Документы!
     Бородатый натянул  вожжи.  Сани  остановились возле  контрольной будки.
Подошел полицейский с винтовкой.
     - Как  вы  тут  поживаете?  -  поинтересовался  бородач,  подавая  свои
документы. - Спокойно у вас?
     - Да пусть он огнем горит,  этот покой!  - буркнул полицейский. - А это
кто будет с тобой?
     - Дружок мой. У него аусвайсы хоть куда. Может, возьмешь глоток?
     - А  есть?  -  оживился полицейский,  сразу  утратив интерес к  Фединой
личности. - Не откажусь, браток. Даже кишки, кажется, к хребту примерзли.
     Он жадно схватил бутылку и оторвался от нее только тогда, когда высосал
последнюю каплю.
     - Живете же вы там на районе!  -  с  завистью сказал он.  -  А тут хоть
задавись...
     Бородач засмеялся,  тронул вожжами лошадь,  и  та  затрусила по дороге.
Выехали на широкую улицу.
     - Тпру!  -  остановил лошадь возница и повернулся к Механчуку.  -  Мне,
брат,  налево.  Хочу еще в местную полицию завернуть.  Кое-кому надо кое-что
поднести. Не подмажешь - не поедешь.
     - А  мне как раз здесь слазить,  -  соскочил с  саней Федя.  -  Прощай,
Григорий, спасибо тебе.
     - Будь здоров. Еще свидимся.
     - Свидимся, - пообещал Федя. - Обязательно свидимся.
     Бородач махнул  рукой  и  тронул лошадь.  Федя  подождал,  пока  он  не
завернул за угол,  и,  сунув руки в карманы, вразвалочку зашагал по улице, с
волнением вглядываясь в  ее  знакомые очертания.  Вон  за  тем тополем стоит
хатка с ободранными ставнями. Здесь прошло его детство. Может, и сейчас мать
припала к окну,  всматривается в каждого прохожего,  в надежде увидеть сына,
который исчез неизвестно куда.
     Федю неудержимо потянуло домой.  "Нет!  Я  и  так сделал глупость,  что
завернул сюда,  -  одернул себя  Механчук.  -  Нарвется знакомый -  беды  не
миновать".
     Он перешел на другую сторону,  решительно завернул в соседний переулок.
"Надо идти  на  явочную квартиру.  Разина,  шестнадцать...  Тупик...  Дом  с
застекленной верандой... Если все в порядке, на веревке будет висеть льняное
полотенце...  А  может,  поболтаться где-нибудь  до  вечера,  а  потом,  как
стемнеет,  зайти?  Нет,  так  можно вызвать к  себе  подозрение.  Надо  идти
сейчас".
     Федя изредка оглядывался. Никто за ним не следил.
     Через проходной двор вышел в  переулок Разина.  "Вон дом с застекленной
верандой. Выходит, иду по курсу правильно... Но почему полотенца во дворе не
видно?  Значит... - от внезапной тревоги сжалось сердце. - Надо полным ходом
отсюда!"
     Густой, покрытый инеем вишенник нависал над забором. Федя минул ворота,
достал  зажигалку.   Прикуривая,   зорко  всматривался  в  тупик.  Низенький
заборчик. Веревка на двух столбах. Полотенца не было. "Надо зайти в соседнюю
хату и  попросить попить,  -  решил Механчук.  -  Может,  удастся что-нибудь
выяснить".
     - Руки вверх!
     Федя резко повернулся.  Перед ним  стояли два  человека в  штатском.  В
руках у каждого был пистолет. "Вот и все, - подумал Федя. - Сел на подводный
риф".


        ГЛАВА ДЕВЯТАЯ


        1

     Ночь прошла в жутких снах.  Ваня кричал, вскакивал. Его успокаивали, он
утихал  на  минуту,   другую,   а  затем  снова  куда-то  рвался,  испуганно
вскрикивал. Только под утро тяжелый сон наконец сморил его.
     Цыганок проснулся от грубого прикосновения, Рядом стоял солдат.
     - Ком, киндер!
     "Товарищ Курт"  сидел  за  маленьким столиком и  завтракал.  Перед  ним
стояла вчерашняя недопитая бутылка.
     - Садись,  Ваня,  -  приветливо,  словно  ничего не  случилось,  сказал
обер-лейтенант. - Кушать хочешь? Давай, подкрепись. Разговор будет долгий.
     - Нет, спасибо, - буркнул Цыганок. - Я сыт вчерашним.
     - Может,  тогда выпьешь?  -  Курт Вайнерт бросил на тарелку обгрызенную
кость, вытер салфеткой пальцы. - Не стесняйся.
     - Не пью я.
     - Как хочешь.  Вот что,  Цыганок. Играть в прятки нам больше нечего. Ты
прекрасно знаешь,  что тебя ожидает.  Расстрел - это в лучшем случае... - Он
налил  из  фарфорового чайника чашку черного кофе.  -  Я  вчера погорячился.
Прости.  Нервы стали никуда негодные.  Так  вот.  Ответь мне на  вопрос.  Ты
хочешь жить?
     - А вы? - глянул исподлобья Ваня.
     - Ха-ха!   Давай  договоримся  так.  Сначала  я  задаю  вопросы,  а  ты
отвечаешь, потом - наоборот.
     Курт Вайнерт глотнул из чашки,  поморщился. Бросил в кофе кусок сахара,
старательно размешал.
     - Ты должен мне назвать хоть один адрес подпольщиков.
     - Чего вы  прицепились ко мне со своими подпольщиками?  Я  их никогда в
глаза не видел. Кроме шуток.
     - Ну  хорошо.  Тогда  скажи,  кто  давал тебе  пропуск для  хождения по
железной дороге?  -  Обер-лейтенант тремя глотками допил кофе и поднялся.  -
Скажешь. - валяй ко всем чертям домой. Слово чести!
     - Вот так фокус!  Вы  что-то  перепутали,  господин офицер.  Я  даже не
понимаю, о чем вы спрашиваете!
     Курт  Вайнерт  поставил чашку  на  столик,  медленно выпрямился.  Молча
подошел к  шкафу.  Достал оттуда бутылку водки,  стакан.  Посмотрел на Ваню,
усмехнулся. Налил больше половины стакана, поставил на столик.
     - Выпей, Цыганок. За примирение выпей. Битте.
     - Я не пью.
     Обер-лейтенант повернулся к дверям:
     - Эрих!
     В  кабинет вошел  коренастый солдат с  тяжелой челюстью.  Курт  Вайнерт
глазами указал ему на Цыганка, взял в руки стакан.
     Солдат натренированным движением схватил Ваню  левой  рукой за  голову,
прижал  к  своему  боку.  Двумя  пальцами,  словно кузнечными клещами,  сжал
Цыганку щеки.  Ваня застонал от  боли и  открыл рот.  И  сразу перед глазами
увидел стакан.  Запахло водкой.  Цыганок рванулся изо  всех сил,  но  солдат
хорошо  знал  свое  дело.  Закусив от  старания нижнюю губу,  обер-лейтенант
наклонил стакан.  Ваня задохнулся,  глотнул раз,  второй,  третий... Полезли
глаза на лоб,  выступили слезы.  Солдат разжал пальцы,  оттолкнул Цыганка от
себя. Хватая ртом воздух, Ваня осел на пол.
     ...  Кружилась голова. По телу плыло приятное тепло. Тупая боль во всем
теле отступила, угасла. Ване стало хорошо и весело.
     - Расскажи,  Цыганок,  как вы ходили на железную дорогу.  Страшно было?
Ты, наверное, больше всех трусил, а?
     - Чего?  Я боялся?! - Ваня икнул. - Я мину - р-раз! - и будьте здоровы!
Кроме шуток. Я тебе такое скажу, что ты ахнешь!
     - Ты лучше расскажи, как первый раз встретился с Неуловимым?
     Ваня снова икнул. Ему вдруг неудержимо захотелось рассказать, как они с
Федей  Механчуком  ходили  на  разведку  железнодорожного моста  и  как  его
искусала огромная овчарка.  А  почему  и  не  рассказать?  Он  сейчас  такое
выложит, что этот Курт онемеет от удивления!
     Ваня уже открыл рот, но в этот момент взгляд его остановился на чьих-то
блестящих хромовых сапогах.  Сапоги?  Вчера эти сапоги били и топтали его на
полу. Как раз на этом самом месте, где он сейчас сидит.
     - Куда вы пошли после того,  как встретились с Неуловимым? - долетел до
него голос обер-лейтенанта. - На какую улицу?
     Ваня поднял голову.
     - Иди сюда. Слышь? - поманил он пальцем внимательно наблюдавшего за ним
гитлеровца. - Я тебе чего-то скажу. Кроме шуток.
     Обер-лейтенант, улыбаясь, наклонился к Цыганку.
     - А  этого не хочешь,  елки зеленые?!  -  сунул ему под самый нос кукиш
Ваня. - На вот, выкуси!
     Курт Вайнерт отшатнулся.  Побагровев от  ярости,  сапогом ударил Ване в
лицо.
     - Эрих!
     Солдат  шагнул к  Цыганку,  широко расставил короткие ноги.  Свистнула,
рассекая воздух, плеть. Ваня сжал зубы.
     Р-раз... два... пять... десять...
     - Будешь   говорить,   ублюдок?!   -   Обер-лейтенант   наклонился  над
окровавленным Ваней. - Нет? Эрих! Арбайтен!
     Снова свистнула плеть.
     Обжигающая боль. Ледяные иголки под сердцем. Темнота...


        2

     Солнечные лучи прорвались в оконце.  Заключенные в камере зашевелились,
застонали,  надрывно закашляли.  Кто-то рядом тихо выругался.  Ваня с трудом
раскрыл опухшие веки, глянул на соседа.
     Лицо человека было синее, распухшее. На губах запеклась кровь.
     "Наверно,  ночью новенького привели,  -  подумал Цыганок.  -  А  я и не
слышал". Пересиливая жгучую боль, сел.
     Новенький  дернулся  всем  телом,   открыл  глаза  и...   вдруг  хрипло
засмеялся. Заключенные удивленно переглянулись...
     - С какой это ты радости? - спросил кто-то.
     - Вспомнил свою ночную встречу с  контрразведчиком...  Вот  послушайте.
Привел меня этот лощеный обер-лейтенант в свой кабинет.  И началось.  Задаст
вопрос -  и  по зубам.  Сделает передышку,  глотнет коньяку и снова за свое.
Смотрю,  количество моих зубов катастрофически уменьшается. А обер только во
вкус входит. Делаю маневр. "Развяжите мне руки, - говорю. - Согласен сказать
вам кое-что интересное".  Он  повеселел,  быстренько распутал веревку,  стал
напротив меня.  Я и говорю ему:  "Вы обер-лейтенант,  и я старший лейтенант.
Где же равноправие?  Разрешите и мне приложиться".  Не успел он,  гад, пасть
открыть -  я  ему как вр-режу!  Так он  перелетел через стол,  ткнулся своей
арийской головой в стену. Нокаут. Пока к нему возвращалось сознание, я решил
отпраздновать свою победу.  Взял бутылку с коньяком, налил стакан и... выпил
за здоровье своего довоенного тренера по боксу...
     Новенький умолк.
     - А дальше что было? - поинтересовался кто-то.
     - Дальше  было  неинтересно.  Ворвались солдаты...  -  Новенький махнул
рукой.  -  А про коньяк я загнул.  Непьющий я... Кстати, давайте знакомится.
Меня  зовут  Иваном.  Вы  не  знаете  анекдот про  Ивана  и  Гитлера?  Тогда
слушайте...
     Новенький был  неунывающим жизнерадостным человеком.  Вскоре вся камера
знала немало интересных историй из его жизни.
     Незаметно разговор перекинулся на военные события. Новенький сразу стал
серьезным.
     - Если  б  вы  только знали,  что  теперь делается там!  Сталинград для
немцев - это начало их конца. Ох, и дали же им там... Так что, как бы там ни
было, но все равно наш Иван пройдет с гармошкой по Берлину...
     Громыхнула дверь. На пороге появились два автоматчика.
     - Новиков, ком!
     Новенький  поднялся,  обтянул  гимнастерку.  Гитлеровцы  набросились на
него, завернули назад руки, связали.
     - Бокс отменяется,  -  усмехнулся Новиков. - Мой соперник сдрейфил. Что
ж, придется быть тренировочной грушей...
     Его притащили в камеру через два часа. Швырнули на пол. Он не двигался.
     - Федюк, ком!..
     - Григорьев, ком!..
     - Кукевич, ком!..
     Одного за другим вызывали заключенных.  На допросы они шли сами.  Назад
их тащили по полу.
     А за Ваней почему-то не приходили.
     "Наверно,  меня расстреляют...  Таня говорила,  что к смерти привыкнуть
нельзя...  -  Ваня  посмотрел на  зарешеченное оконце.  -  Елки  зеленые,  а
интересно - убежали Таня с Дарьей Тимофеевной или нет? Хорошо, если убежали.
Только тетка Даша не пролезет в  то оконце.  И  она знала это,  а  все равно
помогала мне с Таней...  А жить так хочется!..  Немцы,  конечно, все обо мне
знают.   Но  хотят,   чтобы  я  выдал  своих.   Нет  ничего  страшнее,   чем
предательство. Так сказал Цапля. Молчать. Молчать до последнего".
     Стонали, потерявшие сознание, заключенные. Кто-то бредил, беспрерывно и
жалостливо звал мать...
     - Дорофеев! Шнэль!
     Ваню привели в  дежурную комнату.  Навстречу,  сияя усмешкой,  поднялся
"товарищ Курт".  На  лбу  у  него синела внушительная шишка.  "Хорошо же  ты
врезался после нокаута Ивана!"
     - Я  сейчас покажу тебе одного человека,  и  ты  сам поймешь,  что твое
упорное молчание никому не было нужно, - весело сказал офицер.
     Курт Вайнерт похлопал Ваню по спине,  подвел к соседним дверям. Солдат,
стоявший у входа, по знаку обер-лейтенанта приоткрыл их.
     Ваня глянул в щель.
     На стуле сидел... Федя Механчук.
     - Ну,  узнал?  -  шепотом спросил Курт Вайнерт.  -  Кто  это?  Как  его
фамилия?
     У Вани пересохло во рту.
     - Н-не знаю... - с трудом, заикаясь, произнес он. - Я... я этого дядьку
вижу впервые...
     - Не знаешь?!
     Курт Вайнерт ногой толкнул дверь. Она с визгом раскрылась.
     На окаменевшем лице Феди Механчука не шевельнулся ни один мускул.
     Обер-лейтенант ребром ладони, словно топором, ударил Ваню по затылку. В
глазах Цыганка подскочило к  потолку и  медленно опустилось на прежнее место
черное окно.
     - За  что вы меня бьете!  -  закричал Ваня и,  чтобы не упасть,  оперся
рукой о стену. - Этот ваш тайный агент нарочно на меня наговаривает! Никаких
подпольщиков я не знаю!..
     Обер-лейтенант что-то  гаркнул.  Солдат схватил Цыганка за  левую руку,
сунул ее пальцы в щель между дверью и косяком. Курт Вайнерт нажал на дверь.
     - Узнаешь его? Н-ну?
     - А-а-а-а!
     Из пальцев Цыганка брызнула кровь.


        3

     Яркий свет месяца лег на  пол решетчатым желтым пятном.  По нему ползла
тень от  ветвей дерева,  которое росло где-то  там,  на  улице.  Ваня закрыл
глаза. Огнем горели пальцы. Казалось, словно кто-то держал их в кипятке.
     "Как попал сюда Федя?  Неужели вся  организация провалилась?  А  как он
посмотрел на меня!"
     Ваня  то  засыпал,  то  снова  просыпался,  вскрикивал от  острой боли,
которая электрическим током била  в  кончики пальцев,  если он,  неосторожно
повернувшись, дотрагивался до чего-нибудь рукой.
     Под  утро ему  приснилась скворечня на  старой груше,  которая росла за
бабушкиным сараем.  Зловеще надвигались со всех сторон черные тучи. Вдруг из
них  вылетел скворец и,  широко  раскрыв клюв,  сел  на  скворечню.  Замахал
крыльями,  подпрыгнул,  неожиданно  превратился  в  "товарища  Курта".  Ловя
клубящиеся тучи  огромными  руками,  он  беззвучно захохотал.  Взмыл  вверх,
плавно опустился на  скворечню и,  поудобней усевшись на ней,  спросил:  "Ты
хочешь  жить?"  Не  дождавшись  ответа,  заскрежетал  зубами  и  прыгнул  со
скворечни на Ваню.
     От ужаса Цыганок содрогнулся и открыл глаза.
     В тот же момент открылась дверь.
     - Дорофеев! Выходи с манатками!
     Камера затихла.  Каждый из заключенных знал,  что означает эта команда.
Ваня выпрямился, обвел всех прощальным взглядом.
     - Прощайте...
     Заключенные в  суровом  молчании,  словно  повинуясь  чьей-то  команде,
поднялись. Один из них шагнул к Ване, обнял за плечи.
     - Прощай, сынок!
     Сильная рука схватила Цыганка за шиворот, рванула к выходу и швырнула в
коридор.

     ... Идет война народная,
     Священная война... -

     грозно донеслось из камеры через закрытую дверь.
     С  трудом сдерживая слезы,  Ваня сглотнул горячий ком  в  горле.  Сзади
затопали солдатские сапоги. Цыганок оглянулся. К камере бежали охранники.
     - Шнэль!  -  гаркнул солдат и  сильно толкнул Ваню в  спину.  -  Бистро
надо!..
     В  дежурном помещении к  Цыганку подошел гитлеровец со  шрамом на щеке.
Смерил с  ног до  головы пренебрежительным взглядом.  Схватил Ваню за  кисть
руки,  рванул к себе.  Щелкнули наручники. Другой конец цепочки пристегнул к
своей  левой  руке.  Подтащил Цыганка к  барьеру,  за  которым сидел офицер,
расписался в какой-то бумаге. "Как собаку, на поводке за собой таскает".
     Они вышли на улицу. Светило яркое солнце. Белый заснеженный город лежал
перед Цыганком.
     Немец шел  быстро -  подстегивал мороз.  Редкие прохожие,  попадавшиеся
навстречу,  оглядывались на них. И тогда Ваня невольно выпрямлялся. "Думают,
наверно, что ворюгу какого поймал".
     Перебрались на другую сторону Двины.  Возле берега торчали ржавые куски
развороченных барж.  "Те самые, - глаза Цыганка заблестели. - Смотри ты, как
их искорежило!.. "
     Начались  присыпанные  снегом  руины.   Вон  и  знакомая,  до  половины
обвалившаяся печная труба.  "Здесь мы  когда-то прятали оружие.  Потом взяли
телегу и ночью перевезли в Теплый лес".
     По улице загромыхали тяжело нагруженные машины. Ваня начал считать их и
сбился.  "Видать, переезжает на новое место воинская часть. Знает ли об этом
Смелый? А может, и его уже нет в живых?"
     Колонна машин прошла. Все чаще стали встречаться гитлеровские солдаты и
офицеры. Приближались к центру города. Показалась комендатура.
     Ваня заволновался.  "Вот так  фокус!  Из  этого здания меня выводили на
расст