рямо перед ним вырос "Мессершмитт".
   Квейль знал, что ничего уже нельзя предотвратить. Рев  обоих  самолетов
слился в сплошной вой. Он знал, что ничего уже  нельзя  предотвратить,  но
все же дико вскрикнув, рванул ручку. Он несся прямо на "Мессершмитт".  Два
мощных мотора рвались навстречу друг другу,  два  гоночных  автомобиля  на
треке, две неистовые  молнии,  два  огромных  атома,  мчащихся  вперед  со
скоростью миллион миль в час. Он понял все.  О,  господи,  да  что  ж  это
такое! Елена, ребенок... Дожить!.. Встать  на  сиденье,  прыгнуть.  Все  в
этом... Ребенок, Елена... Встать, скорее, скорее, вот оно, встать, дожить,
черт, вот оно, вот оно, вот...
   Они рвались навстречу друг другу. Горелль взглянул вниз  и  увидел.  Он
увидел  неотвратимое.  Он  услышал  бешеный,   раздирающий   уши   вой   и
почувствовал  все  так,  как  будто  это  происходило  с  ним.  Он  увидел
оторванные куски, темный клубок в небе.
   Квейль видел, как на него рушится черная масса. Мысли его  закружились,
как смерч, но не простой, а разметающийся на вершине множеством  спиралей.
Бешеный бег вперед, сверхчеловеческое напряжение, скорость,  неотвратимое,
уцелеть, Елена, только бы  уцелеть,  и  быстрый  рывок  головы  кверху,  и
чудовищный бег вперед, и его собственный дикий вскрик.
   Горелль увидел желто-зеленое пламя и разлетающиеся части. Взметнувшийся
в небо огромный черный столб взрыва. Черный столб - и  полнейшая  пустота.
Он весь превратился в  зрение,  стараясь  поймать  глазами  белые  вспышки
парашютов. Их ждали все. Пилоты "Мессершмиттов" и "Харрикейнов" были в эту
минуту одно. Все они ждали белых вспышек парашютов. Все.
   Но вспышек не было. Ни той, ни другой. Ни одной.
   Только белое облако стояло в синем небе.