предательством. И вот нам пришлось ждать до вечера.
   Все послеобеденное время я сочинял потрясающую "Предсмертную песнь  вождя
команчей" (текст и музыку):
   Прощайте, луга,
   Ведь вражья стрела
   Сломила руку возмездья!
   Но в пытках чиста
   Душа, как всегда,
   Дивись ей, странник безвестный!
   Коварный пауни,
   Старайся, хитри -
   Смешны мне жалкие трусы!
   Я пытки твоей
   Страшусь не сильней,
   Чем жал комариных укуса!
   В этой песне было семь иди восемь куплетов...
   Я поднялся на второй этаж, к себе в  комнату,  и  долго  "репетировал"  в
полной тишине и одиночестве.
   Затем  я  занялся  татуировкой  Поля  и  своей  собственной.  Наконец,  с
развевающимися  на  голове  перьями  и  связанными  за  спиною   руками,   я
величественно проследовал к "столбу пыток", к каковому меня крепко  привязал
Поль, хрипло выкрикивая непонятные слова: по замыслу, это были  ругательства
племени пауни. Затем он безжалостно сллясал вокруг меня победный танец, а  я
спел "Предсмертную песнь".
   Я исполнил ее  с  таким  искренним  чувством  и  произвел  такое  сильное
впечатление, заливаясь насмешливым хохотом при  словах  "смешны  мне  жалкие
трусы", что мой палач благоразумно стал подальше, немного встревоженный.
   Но особенно проникновенно звучала у меня последняя строфа:
   Прощальный привет
   Тебе, вешний цвет,
   Вам, братья, - уздечка и конь мой достойный!
   Утешьте вы мать,
   Прошу ей сказать,
   Что сын ее умер как воин!
   Кончил я патетическим тремоло, которое так растрогало меня самого, что по
моему лицу рекой хлынули слезы. Тогда я поник головой, закрыл глаза и умер.
   Вдруг я услышал душераздирающие рыдания и увидел Поля, который улепетывал
с воплем:
   - Он умер! Он умер!
   Спасать меня пришел отец, и было совершенно ясно, что ему  очень  хочется
добавить к моим воображаемым пыткам хоть одну всамделишную затрещину. И  все
же я гордился своим актерским успехом и  задумал  даже  повторить  спектакль
после обеда, но, проходя через столовую,  чтобы  помыть  на  кухне  руки,  я
сделал восхитительное открытие.
   Папа и дядя Жюль раздвинули обеденный стол во всю его  длину  и  на  этой
необъятной площади, покрытой парусиной, аккуратно  разложили  рядами  всякие
диковины: во-первых, пустые патроны, причем каждый  ряд  имел  свой  цвет  -
красный, синий, желтый; во-вторых, холщовые мешочки величиной с  ладонь,  но
тяжелые, как камни. На каждом была выведена большая черпая цифра: 2,  4,  5,
7, 9, 10; в-третьих, маленькие весы с одной чашкой и, привинченный к  столу,
странный медный прибор с деревянной шишечкой на рукоятке; а посредине стола,
на самом видном месте, было выставлено блюдо со стряпней дяди Жюля.
   - Вот, - сказал он, - что я утром готовил: промасленные пыжи.
   - А для чего они? - спросил Поль.
   - Для патронов, - ответил отец.
   - Ты будешь ходить на охоту? - спросил я.
   - Ну да!
   - С дядей Жюлем?
   - Ну да!
   - И у тебя ружье есть?
   - Ну да!
   - А где же оно?
   - Скоро увидишь. А теперь ступай мыть руки, потому что суп уже подан.
 
   * * *
   Разговор за обедом под смоковницей был захватывающе интересным.
   Мой отец-учитель, выросший в городе и прикованный  к  школе,  ни  разу  в
жизни не убил ни зверя, ни птицы. А дядя Жюль ходил на охоту с детства,  что
и не утаил от нас.
   Уже за супом зашла речь о будущей добыче.
   - Как вы полагаете, что нам встретится на холмах? - обратился отец к дяде
Жюлю.
   - Я уже разведывал в селе, - ответил он.
   - Вам вряд ли дали правильные  сведения:  здешние  крестьяне  приберегают
дичь для себя. Дядя лукаво улыбнулся:
   - Конечно! Но я же не говорил  им,  что  мы  будем  охотиться.  Я  просто
спросил, какую дичь они могут нам продать.
   - Вот это уж коварство, - заметил отец. Находчивость дяди меня восхитила,
хоть я и подумал, что эти приемы не в наших правилах.
   - А что вам предложили продать?
   - Сначала только маленьких птичек.
   - Совсем маленьких? - изумилась мама, ей это было не по душе.
   - Именно! Эти дикари убивают все, что летает.
   - И бабочек? - спросил Поль.
   - Нот, бабочки предоставляются маленьким мальчикам. Но они  убивают  даже
малиновок!
   - Почва-то бесплодная, - сказал отец. - Что они могут здесь сеять,  когда
нет воды? Они действительно очень бедны, охота дает  им  средства  к  жизни.
Крупную птицу они продают, а мелкую едят сами.
   - А иной раз и несколько штук жаворонков, зажаренных на вертеле...
   - Только не смей убивать канареек, я запрещаю! - воскликнула тетя Роза.
   - Канареек и попугаев не буду. Клянусь! Но вот каменок и овсянок...
   - Овсянка удивительно вкусна! - вздохнула тетя.
   - А серых дроздов можно? -  И  дядя  прищурил  глаз.  -  Дроздов  вы  мне
позволите?
   - О да! - ответила мама. - Жозеф умеет жарить их на  вертеле.  В  прошлом
году, на рождество, мы их ели.
   - А я, - пылко сказал Поль, - как увижу дрозда,  так  прямо-таки  целиком
съедаю! Только клюв не ем.
   - Я думаю, мы можем рассчитывать и на кроликов, - продолжал дядя.
   - Еще бы! Кролики есть и у самого дома, -  сообщил  я.  -  Устроили  себе
уборную под большим миндалем, вс„ кругом обгадили!
   - Нельзя ли без грубых слов? - строго заметила мне мама.
   - Кроме  того,  мы,  наверно,  встретим  и  куропаток,  и,  что  особенно
интересно, красных, - посулил дядя Жюль.
   - Совсем-совсем красных? - спросил Поль.
   - Нет, они рыжевато-коричневые, с черной шейкой и красными лапками, а  на
крыльях и хвосте - красивые алые перья.
   - Вот бы сделать из них индейские головные уборы!
   - А еще мне говорили, - сказал дядя, - что и зайцы здесь есть!
   - Франсуа уверял, будто их нет, - возразил отец.
   - Обещайте ему платить шесть франков за зайца и увидите  -  принесет!  Он
продаст их по пять франков трактирщику в Пишори! Надеюсь, паши ружья избавят
нас от расхода на зайчатину. Обидно было бы тратить лишние деньги!
   - Да, - сказал отец, - вот было бы здорово!
   - Согласен, милый Жозеф,  это  неплохая  пожива  для  охотника.  Но  есть
кое-что получше: в оврагах подле Тауме живет королева дичи!
   - Что же это?
   - Отгадайте!
   - Слониха! - выпалил Поль.
   - Вот уж нет! - Но, заметив,  как  разочарован  малыш,  дядя  добавил;  -
По-моему, слонихи там не водятся, но, в общем,  кто  их  знает.  Ну,  Жозеф,
немножко подумайте: какая  дичь  самая  редкая,  самая  прекрасная  и  самая
пугливая? Дичь - мечта охотника?
   - А какого она цвета? - вмешался я.
   - Коричнево-красная с золотом.
   - Фазан! - закричал отец.
   Но дядя, отрицательно покачав головой, ответил:
   -  Сказали  тоже!  Оно,  конечно,  фазан  довольно  красив,  но  глуп,  и
подстрелить его в полете так же легко, как жука-рогача! Да  и  мало  радости
для любителя поесть; мясо у фазана жесткое, безвкусное;  чтобы  сделать  его
съедобным, нужно дать ему "профазаниться",  то  есть  чуть-чуть  протухнуть!
Нет, не фазан король дичи.
   - Но если не он, то какая же птица? - недоумевал отец.
   Дядя Жюль встал, скрестил руки на груди и ответил:
   - Греческая куропатка!
   Слова  эти  он  отчеканил  по  слогам,  широко  раскрыв  глаза,   горящие
восторгом. Однако он не произвел ожидаемого эффекта. Отец спросил:
   - А что ото такое?
   Дядю ничуть не смутило такое невежество.
   - Видите, - довольным тоном сказал он, - дичь эта  до  того  редкая,  что
даже сам Жозеф никогда о ней не слышал. Так вот, греческая куропатка  -  это
королевская куропатка, и  королевского  в  ней  больше,  чем  куропаточьего,
потому что она огромная и вся так и сверкает. В сущности, это почти тетерев.
Водится она на горных высотах, среди скалистых лощин, и  в  осторожности  не
уступит лисе; в стае всегда есть две дозорные птицы, и  приблизиться  к  ним
очень трудно.
   - А я знаю, - сказал Поль, - как надо сделать: я лягу на живот и подползу
к ним тихонько, как змея, ни разу не дыхну даже!
   - Прекрасная мысль! - похвалил его дядя Жюль.  -  Как  только  мы  увидим
королевских куропаток, мы сбегаем за тобой.
   - Вам часто приходилось их убивать? ~ полюбопытствовала мама.
   - Нет, - скромно ответил дядя. -  Несколько  раз  я  видел  их  в  Нижних
Пиренеях, но подстрелить не удавалось.
   - А кто вам сказал, что здесь водятся греческие куропатки?
   - Старый браконьер, по-здешнему его зовут Мон де Парпайон25.
   Я спросил:
   - Он из дворян?
   - Не думаю, - отозвался отец. - Это просто значит: Эдмон из Папийона.
   Меня  пленило  это  имя,  и  я  решил  про  себя  навестить   загадочного
браконьера-аристократа.
   - А он-то их видел? - спросил отец.
   - В прошлом году он одну подстрелил. Понес ее в город. Заплатили  ему  за
нее десять франков.
   - Господи! - молитвенно сложив руки, проговорила мама. - Приносили бы  вы
каждый день хоть по штуке... Меня бы это вполне устроило!
   - Так дичь эта не только мечта охотника - ею бредят и домашние хозяйки! -
пошутил отец. - Не рассказывайте  больше  о  королевских  куропатках,  милый
Жюль: они мне всю ночь будут сниться, а моя женушка на них помешается!
   - Не нравится мне только вот  что,  -  сказала  тетя  Роза,  -  крестьяне
говорят, будто здесь есть дикие кабаны.
   - Правда? - встревожилась мама.
   - Дикие кабаны? - улыбнулся дядя. - Да, есть и кабаны. Но не  волнуйтесь,
они сюда не заявятся! В самый разгар лета, когда ручьи у гряды  Сент-Виктуар
высыхают, кабаны спускаются на водопой к маленькой  вымоине  у  Шелковичного
источника, - есть только один такой в округе, который никогда не высыхает. В
прошлом году сын нашего Франсуа, Батистен, убил там двух кабанов.
   - Какой ужас! - вырвалось у мамы.
   - Ничуть! - старался успокоить ее Жозеф. - Кабан не нападает на человека,
наоборот - убегает, как только завидит, и подкрадываться к нему  надо  очень
осторожно.
   - Как к королевским куропаткам! - воскликнул Поль.
   - Если только кабан не ранен, - заметил дядя.
   - Вы думаете, он может убить человека?
   - Разумеется, черрт возьми! У меня был товарищ - товарищ по охоте,  звали
его Мальбуске. Был он прежде лесорубом, но стал  калекой  из-за  несчастного
случая на работе.
   - Как так - калекой? - удивился Поль.
   - Одноруким. Поэтому он больше  не  мог  работать  топором,  вот  и  стал
браконьерствовать.
   - Одной рукою? - спросил Поль.
   - Ну да, одной рукою. И  уверяю  тебя,  стрелял  он  метко.  Каждый  день
приносил куропаток, кроликов, зайцев  и  продавал  их  потихоньку  повару  в
замке. Так вот, в один прекрасный день Мальбуске встретился  нос  к  носу  с
кабаном, не очень крупным - ровно семьдесят кило, мы потом его взвесили. Так
вот, Мальбуске не устоял перед соблазном:  выстрелил,  причем  попал,  но  у
раненого кабана  хватило  сил  вонзить  в  пего  клыки,  повалить  наземь  и
разорвать на части. Да, на части, - повторил дядюшка. - Когда мы его  нашли,
то сначала увидели посреди  тропинки  зеленовато-желтую  длинную  веревку  -
наверно, метров в десять: это были кишки Мальбуске.
   Мама и тетя Роза охнули - им стало не по  себе,  -  а  Поль  захохотал  и
захлопал в ладоши.
   - Жюль, - сказала тетя, - не рассказывал ты бы такие ужасы при детях.
   - Напротив, - возразил отец (он всегда старался  из  всякого  злоключения
извлечь урок для окружающих),  -  это  для  них  прекрасное  руководство  на
будущее. Полезно знать, что кабан - опасное животное. Итак, дети, если вдруг
чудом увидите кабана, немедленно забирайтесь на ближайшее дерево.
   - Жозеф, - взмолилась мама, - обещай, что ты тоже залезешь  на  дерево  и
притом ни разу не выстрелишь!
   - Хорош был бы он в этаком виде! - воскликнул дядя. -  Полно,  вспомните,
что у Мальбуске не было крупной дроби. Но у нас-то она есть!
   Он принес из кухни горсть патронов и положил на стол.
   - Они длиннее обычных, потому что я насыпал в них двойную порцию  пороха.
Такой заряд бьет  зверя  наповал!  Но  при  одном  условии,  -  добавил  он,
обращаясь к моему отцу, - стрелять под левую лопатку. Заметьте себе,  Жозеф,
я сказал: под левую!
   Поль был озадачен;
   - Но, если он от тебя побежит, ты будешь видеть только его зад. Что тогда
делать?
   - Это проще простого. И мне странно, что ты сам не догадался.
   - Нужно выстрелить ему в левую половинку?
   - Ничего подобного, - ответил дядя. - Нужно  только  помнить,  что  кабан
очень любит трюфели...
   - А дальше что? - с живым интересом спросила мама.
   - Ну как же, Огюстина! Вам нужно  просто  наклониться  влево  от  себя  и
крикнуть, да погромче, через левое плечо: "Ах, какой дивный трюфель!" Тогда,
привлеченный  этим,  кабан  озирается,  делает  поворот  налево  от  себя  и
подставляет вам свою левую лопатку.
   Мать расхохоталась, за нею и я. Отец улыбнулся, а Поль заявил:
   - Ты сказал это только так, для смеху.
   Но сам он не смеялся, потому что решительно не знал, чему теперь верить.
 
   * * *
   Обед, прошедший под знаком охоты, тянулся гораздо дольше обычного, и было
уже девять часов вечера, когда мы встали из-за  стола,  чтобы  приступить  к
изготовлению патронов. Мне позволили остаться, так как я  заметил,  что  это
будет для меня "уроком наглядного обучения".
   - Полчаса, но больше, - наказала мне мама  и  унесла  задремавшего  Поля,
который, не раскрывая глаз, слабо повизгивал в знак протеста.
   - Прежде всего, - сказал дядя, - обследуем оружие. Он подошел  к  буфету,
извлек спрятанный  за  тарелками  красивый  футляр  из  коричневой  кожи  (я
чувствовал себя глубоко посрамленным, что не обнаружил его раньше)  и  вынул
очень изящное ружье, на вид совсем повое. Ствол был чудесного матово-черного
цвета, гашетка - никелированная, а резной приклад украшала  фигурка  лежащей
собаки, словно вросшая в полированное дерево.
   Отец взял в руки дядино ружье, осмотрел и от восторга даже свистнул.
   - Свадебный подарок старшего брата, - объяснил нам дядя.  -  Шестнадцатый
калибр, марки "Верне-Каррон", с ударником.
   Он  нажал  затвор,  механизм  открылся,  удивительно   приятно   щелкнул:
"клик-клак", и дядя посмотрел сквозь отверстия стволов на лампу.
   - Смазано превосходно, -  сказал  он,  -  но  завтра  осмотрим  еще  раз,
внимательнее. - Повернувшись к отцу, он спросил: - Ваше где?
   - У меня в комнате. - И отец торопливо вышел из столовой.
   Я и не подозревал о существовании папиного ружья и очень обиделся, что он
по доверил мне эту изумительную тайну. Я ждал его  с  нетерпением,  стараясь
угадать по его шагам, куда он идет, а по щелканью  ключа  -  в  каком  месте
спрятано ружье. По мои шпионские догадки ни к чему не привели,  и  вскоре  я
услышал, как отец быстро спускается вниз.
   Он принес большой желтый футляр, купленный без моего ведома, должно  быть
у старьевщика: почтенный возраст вещи выдавали длинные трещины, а сквозившая
в них белесая масса свидетельствовала, что футляр сделан из папье-маше.
   Жозеф открыл эту жалкую бутафорию, смущенно улыбаясь:
   - Пожалуй, мое ружье покажется довольно убогим рядом с вашим  современным
оружием. Но его подарил мне отец.
   Превратив  таким  образом  этот  древний  самострел   в   благопристойную
реликвию, он извлек из футляра одну за другой три части огромного ружья.
   Дядя собрал их и приладил с умопомрачительной быстротой, затем, глянув на
ружье, воскликнул:
   - Господи! Да это пищаль!
   - Почти, - ответил отец.- Но, кажется, ружье бьет метко.
   - Это не исключено, - сказал дядя.
   Приклад ружья не украшала резьба, и лак с него  сошел;  гашетка  не  была
никелированной,  а  огромные,  неуклюжие  курки  словно  ковал   кузнец.   Я
чувствовал себя несколько униженным.
   Дядя Жюль открыл затвор и с задумчивым видом его рассматривал.
   - Если только это не какой-нибудь неизвестный мне калибр, то это,  должно
быть, номер двенадцатый.
   - Да, - подтвердил отец. - Я купил гильзы для номера двенадцатого.
   - Конечно, с затравочным стержнем?
   - Именно. - Он вытащил из картонки  два-три  пустых  патрона  и  протянул
дяде.
   Из их медных колпачков торчали маленькие гвоздики без шляпки. Дядя вложил
один патрон в ствол ружья.
   - Ствол немного раздался, но  это  действительно  двенадцатый  калибр  со
стержнем... Эта система давно уже вышла из  употребления,  она  представляет
некоторую опасность.
   - Какую же? - спросила мама.
   - Ничтожную. Но все же опасность  есть.  Видите  ли,  Огюстина,  собачка,
ударяя по  этому  медному  гвоздику,  воспламеняет  порох  заряда.  Но  этот
гвоздик-то наружный, он ничем не защищен: он может получить и удар извне.
   - Например, каким образом?
   - Например,  если  патрон  выскользнет  из  пальцев  охотника  и,  падая,
ударится оземь медным гвоздиком, то он может взорваться у ваших ног.
   - Ну, это но смертельная опасность, -  успокаивал  маму  Жозеф.  -  Да  и
никогда я не выроню из рук патрона.
   - А мне довелось видеть вот такой случай, - начал дядя. - Произошло  это,
когда я был очень молод, еще во времена пистонных ружей, ружей с затравочным
стержнем. Председатель Общества охотников Беназет был  до  того  толст,  что
ночью вы бы издали приняли его за бочку. А чтобы сделать  для  него  пояс  с
патронташем, пришлось сшить два вместе. Однажды после обильного  охотничьего
завтрака господин Беназет оступился на лестнице и пересчитал  сверху  донизу
все ступеньки - вместе  со  своим  патронташем.  А  патронташ-то  был  набит
патронами с затравочным стержнем... Так вот, пальба поднялась такая,  словно
стрелял целый взвод. И, сколь это ни прискорбно, я должен доложить вам,  что
он помер.
   - Жозеф, - сказала мама, побелев как мел, -  надо  купить  другое  ружье,
иначе я не пущу тебя на охоту!
   - Да полно тебе! - засмеялся отец. - Во-первых, я но  похож  на  бочонок;
во-вторых, не буду председательствовать на "обильном охотничьем завтраке"  в
стране великих винохлебов: я убежден, что, когда господин Беназет взорвался,
из него забил мощный фонтан красного вина!
   - Вполне  возможно,  -  смеясь,  согласился  дядя  Жюль.  -  Кроме  того,
Огюстина, могу  вас  заверить,  что  это  пока  единственный  в  своем  роде
несчастный случай. - И, порывисто встав, он вскинул папино ружье.
   Мама крикнула:
   - Марсель, стой на месте! Не шевелись!
   Раз пять-шесть повторил дядюшка свой маневр, прицеливаясь  то  в  стенные
часы, то в висячую лампу, то в подставку для вертела.  Наконец  он  произнес
свой приговор:
   - Ружье очень старое и весит на три фунта больше обычного. Но оно  удобно
в руке и плотно примыкает к плечу. По-моему, отличное оружие!
   Отец просиял и но без гордости оглядел аудиторию.
   Но дядя внес одну поправку:
   - Если все-таки оно не взорвется.
   - Что?! - в ужасе спросила мама.
   - Не пугайтесь, Огюстина, мы обследуем его всячески  и  пробные  выстрелы
дадим, привязав к гашетке бечевку. Если оно взорвется, Жозеф  останется  без
ружья, зато сохранит правую руку и глаза.
   Он снова осмотрел затвор и сказал:
   - Может статься, что под воздействием несколько более сильного заряда оно
изменит свой калибр и превратится в ружье  на  уток.  В  общем,  завтра  все
выясним. А сегодня будем готовить боеприпасы!  -  И  дядя  Жюль  по-военному
скомандовал: - Погасить всюду в доме огонь! Опасность представляет даже  эта
керосиновая лампа!
   Обернувшись ко мне, он добавил:
   - С порохом не шутят!!
   Перепуганная мама побежала на кухню заливать водой угольки, еще тлевшие в
печке. Тем временем отец проверил, не течет ли керосиновая лампа и прочно ли
она подвешена.
   Для тетушки, по-видимому,  эта  опасная  процедура  была  не  внове;  она
поднялась к себе наверх кормить братца Пьера я больше не вернулась.
   Мать села в двух метрах от стола; я стал впереди, у маминых колен, решив,
что в случае взрыва заслоню ее своим телом.
   Дядя выбрал одну из крохотных  жестяных  фляжек  и  осторожно  соскреб  с
горлышка резиновую полоску, обеспечивавшую герметичность  фляжки.  Я  увидел
торчавший из пробки копчик - малюсенький шнурочек;  дядя  осторожно  ухватил
его пальцами, потянул и вытащи