лому, кто вышел на первое место, кто на последнее, кто  ударник,  кто
отличник, кто просто передовик.
   Так было каждый день. Уроки Гена совсем перестал делать. Ему не  до  того
было. В дневнике у него начали появляться двойки. Мама сердилась и говорила:
   - Это все из-за лома! Разве можно  заставлять  детей  столько  трудиться?
Ребенку совсем некогда делать уроки! Надо будет пойти в школу и поговорить с
учительницей. Что они там себе думают? Одно из двух: пусть или  учатся,  или
лом собирают! Иначе ничего не выйдет.
   Однако ей все было некогда, и она никак не могла собраться пойти в школу.
Папе она боялась говорить про плохие отметки Гены, потому  что  папа  всегда
расстраивался,  когда  узнавал,  что  его  сын  скверно  учится.  Ничего  не
подозревая, он каждый вечер с интересом расспрашивал  Гену  о  его  трудовых
успехах и даже записывал в свою записную книжечку, сколько он собрал за день
лома. Гена для большего правдоподобия сочинял разные небылицы. Сочинил даже,
что учительница Антонина Ивановна поставила его  в  пример  всему  классу  и
поместила его фамилию на Доску почета.
   Наконец наступил день, когда Гена получил самую скверную отметку, которая
только бывает на свете, то есть единицу, да еще по такому важному  предмету,
как русский язык. Он, конечно, ничего не сказал маме, а просто взял санки  и
отправился "собирать лом"; то есть это  он  только  так  говорил,  что  идет
собирать лом, а на самом деле пошел, как всегда, кататься.
   Когда он ушел, мама вспомнила, что не проверила его отметки. Она  достала
из сумки дневник и увидела, что у него там "кол", то есть, попросту  говоря,
единица.
   - Эге! - с досадой сказала она. - Это, наконец,  возмутительно!  Что  они
там себе в школе думают! Ребенок единицы приносит, а у  них  только  лом  на
уме!
   Оставив все свои дела, она поспешила в школу.  На  ее  счастье,  Антонина
Ивановна еще не ушла.
   Увидев Генину маму, она сказала:
   - Вот хорошо, что вы пришли. Я вас вызвала, чтоб  поговорить  об  успехах
Гены.
   - Как это вы меня вызвали? - удивилась  Генина  мама.  -  Меня  никто  не
вызывал. Я сама пришла.
   - Разве вы не получили мою записку? - спросила учительница.
   - Нет.
   - Странно! - сказала Антонина Ивановна. - Я  еще  позавчера  велела  Гене
передать вам записку.
   - Может быть, вы ошиблись? Вы, наверное, кому-нибудь другому велели, а не
Гене.
   - Нет. Как же я могла ошибиться?
   - Почему же Гена не передал мне?
   - Надо будет у него об этом спросить, - сказала Антонина  Ивановна.  -  А
сейчас я хотела выяснить, почему Гена  стал  хуже  учиться.  Мне  непонятно,
почему он дома уроки не делает.
   - Что же здесь непонятного? - усмехнулась Генина мама. - Сами заставляете
детей собирать лом, а потом удивляетесь, почему дети уроки не делают.
   - При чем же здесь лом? - удивилась учительница.
   - Как - при чем? Когда же им делать уроки, если нужно лом собирать? Вы бы
сами подумали.
   - Что-то я вас  не  совсем  понимаю.  Мы  не  перегружаем  учащихся  этой
работой. В сборе металлолома они участвуют раз или два в году. Это не  может
повредить их занятиям.
   - Ха-ха-ха! Раз или два в году, - засмеялась Генина мама. - Да они каждый
день собирают. Гена собрал почти целую тонну.
   - Кто вам сказал?
   - Гена.
   - Ах так! Если хотите знать, то ваш Гена не то что тонну, а ни килограмма
не собрал, ни грамма, ни полграмма! - с возмущением сказала учительница.
   - Как вы можете так говорить!  -  вспылила  Генина  мама.  -  Он  мальчик
честный, он не станет обманывать. Вы ведь сами поставили его в пример  всему
классу и повесили на Доску почета.
   - На Доску почета?! - воскликнула Антонина Ивановна. -  Как  же  я  могла
поместить Гену на Доску почета, если он даже ни разу не участвовал  в  сборе
металлолома?! В первый раз сказал, что у него заболела сестренка воспалением
легких... У вас болела дочь воспалением легких?
   - Какая дочь? У меня нет никакой дочери!
   - Вот видите! А Гена сказал - заболела  сестренка  воспалением  легких  и
мама послала в больницу отнести апельсин.
   - Ну подумайте только! -  сказала  мама.  -  Выдумал  апельсин  какой-то.
Значит, он все время меня обманывал! Наверное, и сегодня не  пошел  собирать
лом?
   - Кто же сегодня собирает лом! - ответила учительница. - Сегодня четверг,
а сбор лома проводится по субботним дням. В  субботу  мы  нарочно  отпускаем
ребят пораньше.
   От  волнения  Генина  мама  даже  забыла  попрощаться  с  учительницей  и
бросилась поскорей домой. Она не знала, что думать, что делать.  От  горя  у
нее даже заболела голова. Когда вернулся с работы Генин папа, мама сейчас же
рассказала ему обо всем. Услыхав такую новость, папа  ужасно  расстроился  и
разволновался.
   Мама принялась успокаивать его, но он не хотел успокаиваться и метался по
комнате, как разъяренный тигр.
   - Подумать только! - кричал он, хватаясь за голову руками. -  Значит,  он
только и делал, что катался на санках, а нам  говорил,  что  ходит  собирать
лом. Так врать, а! Хорошо воспитали сыночка, нечего сказать!
   - Но мы же не учили его обманывать! - сказала мама.
   - Этого еще не хватало! - ответил папа. - Ну, пусть он только вернется, я
ему покажу!
   Однако Гена долго не приходил.
 
   В этот день он ушел со своим другом Гошей далеко, в парк культуры, и  они
катались там на берегу реки с откосов. Это было очень увлекательное занятие,
и они никак не могли накататься досыта.
   Было совсем поздно, когда Гена наконец явился домой. Он с головы  до  ног
извалялся в снегу и дышал от усталости, словно лошадь. Его круглое лицо  так
и пылало жаром, шапка налезла на глаза, и, для  того  чтоб  хоть  что-нибудь
видеть, ему приходилось запрокидывать назад голову.
   Мама и папа тут же подбежали к нему и  стали  помогать  снять  пальто,  а
когда сняли, от Гены повалил кверху пар.
   - Бедненький! Ишь как натрудился-то! - сказал папа. - У него вся  рубашка
мокрая!
   - Да, - сказал Гена. - Сегодня я сто пятьдесят килограммов железа собрал.
   - Сколько, сколько?
   - Сто пятьдесят.
   - Ну, герой! - развел руками  отец.  -  Надо  подсчитать,  сколько  всего
получится.
   Папа взял свою записную книжечку и стал подсчитывать:
   - В первый  день  ты  собрал  сорок  три  килограмма,  на  следующий  еще
пятьдесят, - вместе девяносто  три,  на  третий  день  шестьдесят  четыре  -
получится сто пятьдесят семь, потом еще шестьдесят девять - это будет... это
будет...
   - Двести двадцать шесть, - подсказал Гена.
   - Правильно! - подтвердил папа. - Считаем дальше...
   Так он считал, считал, и у него получилась целая тонна, да еще с лишним.
   - Смотри, - с удивлением сказал он. - Целую тонну железа  собрал!  Это  ж
надо! Кто же ты теперь у нас?
   - Наверное, отличник или ударник, не знаю точно, - ответил Гена.
   - Не знаешь? А я знаю! - закричал вдруг отец и стукнул кулаком по  столу.
- Ты плут!
 
   Мошенник! Трутень ты, вот кто! Тунеядец!
   - Какой ту-тунеядец? - заикаясь от испуга, спросил Гена.
   - Не знаешь, какие тунеядцы бывают?
   - Не-не-не знаю.
   - Ну, это те, которые сами не трудятся, а норовят устроиться так, чтоб за
них другие работали.
   - Я не норовю... не норовлю, - пролепетал Гена.
   - Не норовишь? - закричал отец страшным голосом. - А кто каждый  день  на
санках катается, а дома врет, будто лом собирает? Где записка?  Признавайся,
негодный!
   - Какая за-за-записка?
   - Будто не знаешь! Записка, которую тебе Антонина Ивановна дала.
   - У меня нет.
   - Где же она?
   - Я ее в мусоропровод выбросил.
   - А, в мусоропровод! - загремел отец и стукнул кулаком по столу  с  такой
силой, что зазвенела посуда. - Тебе для того дали  записку,  чтоб  ты  ее  в
мусоропровод бросал?
   - Ну, успокойся, пожалуйста, - взмолилась мама. - До  смерти  перепугаешь
ребенка.
   - Перепугаешь его! Как же! Он сам кого хочешь перепугает. Подумать только
- так врать! Тонну железа собрал! На Доску почета повесили!  Это  же  позор!
Как я буду людям в глаза смотреть!
   - Зачем же кричать? Его наказать надо, а кричать - это  непедагогично.  У
ребенка может пропасть аппетит, - сказала мама.
   - Думаю, что аппетит у него не пропадет, -  сказал  папа,  -  а  что  его
наказать следует, это я и сам знаю.
   Папа еще долго стыдил Гену. Гена просил  у  него  прощения,  клялся,  что
теперь ни за что не будет на санках кататься и всегда будет собирать лом. Но
отец не согласился его простить. Кончилось дело тем,  что  Гена  был  крепко
наказан. Как был наказан, говорить  ни  к  чему.  Каждый  сам  знает,  какие
наказания бывают. В общем, наказали его, и все.
   А в этот год Гена на самом деле уже не катался больше на санках, так  как
зима скоро кончилась и снег растаял. Но и железный лом ему тоже не  пришлось
собирать, потому что учебный год  подошел  к  концу  и  ребятам  нужно  было
усиленно заниматься, чтоб перейти в следующий класс с хорошими отметками.  У
них в школе в этот год никто больше не собирал железного лома.
 
   КЛЯКСА
 
   Я расскажу вам про Федю Рыбкина, о том, как он  насмешил  весь  класс.  У
него была привычка смешить ребят. И ему было все равно: перемена сейчас  или
урок. Так вот. Началось это с того, что Федя подрался  с  Гришей  Копейкиным
из-за флакончика туши. Только если сказать по правде, то никакой  драки  тут
не было. Никто никого не бил. Они  просто  вырывали  друг  у  друга  из  рук
флакончик, а тушь из него выплеснулась, и одна капля попала Феде на лоб.  От
этого на лбу у него получилась черная клякса величиной с пятак.
   Сначала Федя рассердился, а потом он увидел, что ребята смеются, глядя на
его кляксу, и решил, что это даже лучше. И не стал смывать кляксу.
   Скоро зазвонил звонок, пришла  Зинаида  Ивановна,  и  начался  урок.  Все
ребята оглядывались на Федю и потихоньку  смеялись  над  его  кляксой.  Феде
очень нравилось, что он одним своим видом может смешить  ребят.  Он  нарочно
сунул палец в флакончик и измазал нос тушью. Тут уж никто без смеха  не  мог
на него смотреть. В классе стало шумно.
 
   Зинаида Ивановна сначала никак не могла понять, в чем тут  дело,  но  она
скоро заметила Федину кляксу и даже остановилась от удивления.
   - Это чем ты лицо испачкал, тушью? - спросила она.
   - Ага, - кивнул головой Федя.
   - А какой тушью? Этой? Зинаида Ивановна показала  на  флакончик,  который
стоял на парте.
   - Этой, - подтвердил Федя, и рот его разъехался чуть ли не до ушей.
   Зинаида Ивановна надела на нос очки и с серьезным видом осмотрела  черные
пятна на лице Феди, после чего сокрушенно покачала головой.
   - Напрасно ты это сделал, напрасно! - сказала она.
   - А что? - забеспокоился Федя.
   - Да, видишь ли, тушь эта химическая, ядовитая. Она  разъедает  кожу.  От
этого кожа сперва начинает чесаться, потом  на  ней  вскакивают  волдыри,  а
потом уже по всему лицу идут лишаи и язвочки.
   Федя перепугался. Лицо у него вытянулось, рот сам собою открылся.
   - Я больше не буду мазаться тушью, - пролепетал он.
   - Да уж думаю, что больше не будешь! -  усмехнулась  Зинаида  Ивановна  и
продолжала урок.
   Федя поскорей принялся стирать пятна туши носовым платком, потом повернул
свое испуганное лицо к Грише Копейкину и спросил:
   - Есть?
   - Есть, - шепотом сказал Гриша. Федя снова принялся тереть лицо  платком,
но черные пятна глубоко въелись в кожу и не стирались. Гриша  протянул  Феде
ластик и сказал:
   - На вот. У меня есть замечательная резинка.  Потри  попробуй.  Если  она
тебе не поможет, то пиши пропало.
   Федя принялся тереть лицо Гришиной резинкой, но и это не  помогло.  Тогда
он решил сбегать умыться и поднял руку. Но Зинаида Ивановна, будто  нарочно,
не замечала его. Он то вставал, то садился,  то  приподнимался  на  цыпочки,
стараясь вытянуть руку как можно выше. Наконец  Зинаида  Ивановна  спросила,
что ему нужно.
   - Разрешите мне пойти умыться, - попросил жалобным голосом Федя.
   - А что, уже чешется лицо?
   - Н-нет, - замялся Федя. - Кажется, еще не чешется.
   - Ну, тогда посиди. На переменке успеешь умыться.
   Федя сел на место и снова принялся тереть лицо промокашкой.
   - Чешется? - озабоченно спрашивал Гриша.
   - Н-нет, кажется,  не  чешется...  Нет,  кажется,  чешется.  Не  разберу,
чешется или не чешется. Кажется,  уже  чешется!  Ну-ка,  посмотри,  нет  еще
волдырей?
   - Волдырей еще нет, а вокруг уже все покраснело, - шепотом сказал Гриша.
   - Покраснело? - испугался Федя. - Отчего же покраснело? Может  быть,  уже
волдыри начинаются или язвочки?
   Федя снова стал поднимать руку и просить Зинаиду Ивановну  отпустить  его
умыться.
   - Чешется! - хныкал он.
   Теперь ему было не до смеха. А Зинаида Ивановна говорила:
   - Ничего. Пусть почешется. Зато в другой раз не станешь мазать  лицо  чем
попало.
   Федя сидел как на иголках и все время хватался за лицо руками. Ему  стало
казаться, что лицо на самом деле  стало  чесаться,  а  на  месте  пятен  уже
начинают вздуваться шишки.
   - Ты лучше не три, - посоветовал ему  Гриша.  Наконец  прозвонил  звонок.
Федя первым выскочил из класса и во всю прыть побежал к умывальнику. Там  он
всю перемену тер лицо мылом, а весь класс  над  ним  потешался.  Наконец  он
начисто оттер пятна туши и целую неделю  после  того  ходил  серьезным.  Все
ждал, что на лице волдыри вскочат. Но волдыри так и не вскочили,  а  за  эту
неделю Федя даже разучился на уроках  смеяться.  Теперь  смеется  только  на
переменках, да и то не всегда.
 
 
   ФЕДИНА ЗАДАЧА
 
   Раз как-то зимой Федя Рыбкин пришел с катка. Дома никого не было. Младшая
сестра Феди, Рина, уже успела сделать уроки и пошла играть с подругами. Мать
тоже куда-то ушла.
   - Вот и хорошо! - сказал Федя. - По крайней мере, никто не  будет  мешать
делать уроки.
   Он включил телевизор, достал из сумки задачник и стал искать заданную  на
дом задачу. На экране телевизора появился диктор.
   - Передаем концерт по заявкам, - объявил он.
   - Концерт - это хорошо, - сказал Федя. - Веселей будет делать уроки.
   Он отрегулировал телевизор, чтоб было погромче слышно, и сел за стол.
   - Ну-ка, что тут нам  на  дом  задано?  Задача  номер  шестьсот  тридцать
девять? Так... "На мельницу доставили четыреста  пятьдесят  мешков  ржи,  по
восемьдесят килограммов в каждом..."
   Вместо диктора на экране появился певец в черном костюме и  запел  густым
рокочущим басом:
   Жил-был король когда-то,
   При нем блоха жила.
   Милей родного брата
   Она ему была.
   - Вот какой противный король! - сказал Федя.  -  Блоха  ему,  видите  ли,
милей родного брата!
   Он почесал кончик носа и принялся читать задачу сначала:
   - "На мельницу доставили четыреста пятьдесят мешков ржи,  по  восемьдесят
килограммов в каждом. Рожь смололи, причем из шести килограммов зерна  вышло
пять килограммов муки..."
   Блоха! Ха-ха! -
   засмеялся певец и продолжал петь:
   Позвал король портного:
   - Послушай, ты, чурбан!
   Для друга дорогого
   Сшей бархатный кафтан.
   - Ишь что еще выдумал! - воскликнул Федя. - Блохе  -  кафтан!  Интересно,
как портной его шить будет? Блоха ведь маленькая!
   Он прослушал песню до конца, но так и не узнал, как портной справился  со
своей задачей. В песне ничего про это не говорилось.
   - Плохая песня, - решил Федя  и  опять  принялся  читать  задачу:  -  "На
мельницу  доставили  четыреста  пятьдесят   мешков   ржи,   по   восемьдесят
килограммов в каждом. Рожь смололи, причем из шести килограммов зерна..."
   Он был титулярный советник,
   Она - генеральская дочь, -
   запел певец снова.
   - Интересно, кто такой титулярный советник? - сказал Федя. - Гм!
   Он потер обеими руками уши, словно они у него. замерзли, и,  стараясь  не
обращать внимания на пение, принялся читать задачу дальше:
   - Так. "...Из  шести  килограммов  зерна  вышло  пять  килограммов  муки.
Сколько понадобилось машин для перевозки всей муки, если  на  каждой  машине
помещалось по три тонны муки?"
   Пока Федя читал задачу, песенка про  титулярного  советника  кончилась  и
началась другая:
   Легко на сердце от песни веселой,
   Она скучать не дает никогда,
   И любят песню деревни и села,
   И любят песню большие города!
   Эта песенка очень понравилась Феде. Он  даже  забыл  про  задачу  и  стал
пристукивать карандашом по столу в такт.
   - Хорошая песня! - одобрил он, когда пение кончилось. - Так... О чем  тут
у нас говорится? "На мельницу доставили четыреста пятьдесят мешков ржи..."
   Однозвучно гремит колокольчик, -
   послышался высокий мужской голос из телевизора.
   - Ну, гремит и пусть гремит, - сказал Федя. - Нам-то какое дело? Нам надо
задачу решать. На чем тут мы остановились? Так... "Для  дома  отдыха  купили
двадцать одеял и сто  тридцать  пять  простынь  за  двести  пятьдесят  шесть
рублей.  Сколько  денег  уплатили  за  купленные   одеяла   и   простыни   в
отдельности..." Позвольте! Откуда тут еще одеяла с простынями взялись? У нас
разве про одеяла? Тьфу, черт! Да это не та задача! Где же та?.. А, вот  она!
"На мельницу доставили четыреста пятьдесят мешков ржи..."
   По дороге зимней, скучной
   Тройка борзая бежит,
   Колокольчик однозвучный
   Утомительно гремит...
   - -  Опять  про  колокольчик!  -  воскликнул  Федя.  -  На  колокольчиках
помешались! Так... Утомительно гремит... в  каждом  мешке...  рожь  смололи,
причем из шести килограммов муки вышло пять  килограммов  зерна...  То  есть
муки вышло, а не зерна! Совсем запутали!
   Колокольчики мои, цветики степные!
   Что глядите на меня, темно-голубые?
   - Тьфу! - плюнул Федя. - Прямо деваться от колокольчиков некуда! Хоть  из
дому беги, с ума можно  сойти!..  Из  шести  килограммов  зерна  вышло  пять
килограммов муки, и спрашивается, сколько понадобилось машин  для  перевозки
всей муки...
   Не счесть алмазов в каменных пещерах,
   Не счесть жемчужин в море полуденном.
   - Очень нам нужно  еще  алмазы  считать!  Тут  мешки  с  мукой  никак  не
сосчитаешь! Прямо наказание какое-то!  Двадцать  раз  прочитал  задачу  -  и
ничего не понял! Пойду лучше к Юре Сорокину, попрошу, чтоб растолковал.
   Федя Рыбкин взял под мышку задачник, выключил телевизор и пошел к  своему
другу Сорокину.
 
   НАХОДЧИВОСТЬ
 
   Мы с Вовкой сидели дома, за то что разбили сахарницу. Мама ушла, а к  нам
пришел Котька и говорит:
   - Давайте играть во что-нибудь.
   - Давайте в прятки, - говорю я.
   - У, да здесь и прятаться негде! - говорит Котька.
   - Почему - негде? Я так спрячусь, что ты вовек не  найдешь.  Надо  только
находчивость проявить.
   - А ну-ка, спрячься. Найду в два счета.
   Котька пошел в коридор и стал считать до двадцати пяти. Вовка  побежал  в
комнату, а я в чулан. В чулане лежала рогожка. Я залез под нее  и  свернулся
на полу комочком.
   Вот Котька сосчитал до двадцати пяти и пошел искать. Вовку он сразу нашел
под кроватью и стал меня искать. Обыскал всю комнату и кухню. Зашел в чулан,
остановился возле меня и говорит:
   - Тут кастрюли какие-то, стул сломанный, рогожка старая. Никого нет!
   Потом вернулся в комнату и спрашивает:
   - Где он? Ты не видал, Вовка?
   - Может, в шкафу сидит? - говорит Вовка. - Ну-ка, открой шкаф... Нету!
   - Может быть, в буфет забрался?.. Нету! Куда же он делся?
   - Знаю! - закричал Вовка. - Он в сундуке!
   - Правильно! Больше ему негде быть. Как мы раньше не догадались!
   Они  подбежали  к  сундуку  и  принялись  открывать  крышку,  но  она  не
открывалась.
   - Закрыта, - говорит Котька.
   - А может, он изнутри держит?
   Они стали стучать по крышке и кричать:
   - Вылезай!
   - Давай перевернем сундук, - говорит Вовка. - Ну-ка,  подхватывай  с  той
стороны! Ра-а-а-зом!
   Бух! Сундук перевернулся, даже пол задрожал.
   - Нет, наверное, его там нету, - говорит Котька. - Не может же  он  вверх
ногами сидеть!
   - Должно быть, он в кухне под печкой, - ответил Вовка.
   Они побежали на кухню и стали тыкать кочергой под печку.
   - Вылезай! Те