аточно хулигана,
чтобы сделать из тебя, гада, человека.
     - А что я из тебя сделаю? - негромко спросил Марушко.
     - Спрятался за чужие спины и кричишь?  Топишь парнишку?  -  почти
кричал Оська. - Подойди к капитану и скажи, что знаешь. Скажи!
     - Оська! - В тихом окрике Марушко звучала угроза.
     - Что?!  Что  "Оська"?!  -  закричал  Баштан.  -  Разве не ты мне
предлагал на пару "ошманать" шлюпку? Не ты манил меня спиртом?
     - Я?!  - Марушко рванулся к нему.  - Я из заключения.  Меня легко
утопить.
     - Трудно! Дерьмо не тонет!
     - Человек сидел...  Вали на него!  -  В  голосе  Марушко  дрожала
слеза. - Вали. Поверят. Клейменый-меченый. Пускай гниет в лагерях!
     Несколько голосов неуверенно вступились за Марушко:
     - Не болтай, Оська!
     - Доказать надо!..
     - Доказать?!  -  Оська снял со стола "летучую мышь" и поднес ее к
лицу Марушко.  - Смотрите на эту гладкую рожу! - сказал он. - А теперь
поглядите друг на друга...
     Дальнейшее произошло так быстро и неожиданно,  что окружающие  не
сразу  даже  поняли,  что  случилось.  В  руке  Марушко  блеснул  нож.
Короткий,  почти без замаха удар.  Оська выпустил фонарь  и  повалился
навзничь. Кто-то подхватил его.
     Марушко бросил нож и закричал:
     - Вяжите!  За  убийство  отвечу.  Девять  грамм  свинца  приму за
правду...
     Оборвал его бессвязные выкрики тяжелый кулак Паши.
     Пока командиры вырвали Марушко из рук разъяренных матросов,  пока
зажгли погасший фонарь,  глаз преступника уже залила темная опухоль, а
окровавленный рот казался огромным, черным.
     - Бейте!  - истерически кричал Марушко. - Убивайте! Все равно мне
не жить. Нет доверия бывшему заключенному. До ножа довели!..
     - Кончайте базар,  - неожиданно спокойно прозвучал в общем гомоне
голос капитана.  - Боцман!  Возьми двух  человек  и  запри  Марушко  в
надежное место... Анциферов! Поставьте охрану к арестованному.
     Марушко скрутили и вывели  из  салона.  Мельком  увидел  он,  как
укладывали  на  постеленный  на  полу  матрац  Оську.  Над  ним стоял,
склонившись, Корней Савельич и готовил инструменты.

МАЛЫШ

     Оська лежал  с  напряженно  сведенными  к  переносью  бровями   и
приоткрытым ртом,  и оттого казалось,  что он силится и никак не может
понять: что же такое с ним произошло?
     Матросы растерянно  сгрудились  вокруг  раненого.  Их тела словно
слились в одно большое тело с единым горем и ищущей исхода ненавистью.
     - Воды! - бросил, не оборачиваясь, Корней Савельич. - Быстро!
     Бережно передаваемый из рук в руки  ковш  проплыл  в  воздухе  от
камбуза до постели раненого. И снова салон заполнило тяжелое молчание.
     Корней Савельич  закончил  обработку   раны,   наложил   повязку.
Товарищи бережно подняли Оську,  вместе с тюфяком и подушкой, устроили
на носилках.
     Чьи-то руки  распахнули пошире дверь.  Носилки выплыли из салона.
Впереди вспыхнула спичка.  Вялый огонек  осветил  стены,  уходившие  в
темную глубь прохода, странно высокий потолок.
     Давно закрылась дверь с красным крестом  на  верхней  филенке,  а
матросы  все еще теснились в узком проходе,  ждали.  В темноте плавали
алые  огоньки  самокруток.  Изредка  слышался  сдерживаемый  близостью
раненого голос, и снова тишина, ожидание.
     Наконец дверь  открылась.  В  слабо   освещенном   прямоугольнике
появилась коренастая фигура Корнея Савельича.
     Рыбаки двинулись к  нему  навстречу,  еще  плотнее  забили  узкий
проход.
     - Как Оська? - тихо спросил Быков.
     - Что  я  могу сказать?  - Корней Савельич задумался.  Говорить с
возбужденными матросами следовало осторожно.  Очень уж взрывчатый  это
народ.  - Ранение...  тяжелое.  В госпитале такие раны лечат. Здесь...
потруднее.
     - Бандюга! - вырвалось у кого-то.
     - Придем в порт,  передадим его в трибунал,  - поспешил успокоить
возбужденных матросов Корней Савельич. - Там разберутся.
     - У нас свой трибунал!  - ответил из темноты глухой голос. - Сами
разберемся.
     Корней Савельич  горячо   убеждал   матросов   в   недопустимости
самосуда,  мести. Его слушали молча, не перебивали. А когда он сказал,
что преступник получит по заслугам,  снова  прозвучал  тот  же  глухой
голос:
     - Получит!  Пошлют в штрафную.  Месячишко повоюет  и  чистенький.
Хоть женись!
     Огромного труда  стоило  Корнею  Савельичу  вырвать   у   рыбаков
обещание  не расправляться с преступником.  Но можно ли было верить их
обещанию? Слишком напряжены у них нервы...
     - Корней Савельич! - крикнули из конца прохода. - К капитану!
     В салоне  Иван  Кузьмич  и   Анциферов,   окруженные   матросами,
допрашивали Малыша.
     - Ты знал,  что Марушко  взломал  ящик  с  аварийным  запасом?  -
спросил Анциферов.
     - Нет. - Малыш отрицательно качнул головой. - Не знал.
     - Допустим, что ты не знал, - согласился Анциферов. - Но продукты
в каюте ты видел? Не мог не видеть. Что же ты молчал?
     - А я тоже... - Малыш запнулся и принялся теребить полу стеганки.
     - Что тоже? Помогал ему?
     Малыш молчал. Решимости у него хватило только на полупризнание.
     - Ломали вместе, - подсказал Анциферов.
     - Нет, - еле слышно выдохнул Малыш.
     - Караулил, пока Марушко работал?
     И снова Малыш отрицательно качнул головой.
     - Я...  - Он с усилием проглотил что-то  мешающее  говорить  и  с
неожиданной решимостью выпалил: - Ел с ним.
     - И тебе в горло полезло?  - презрительно спросил Матвеичев. - Не
подавился?
     Малыш поник, боясь взглянуть на разгневанного боцмана.
     - Расскажи по порядку,  - вмешался Корней Савельич. - А вас всех,
- он осмотрел окружающих, - попрошу не мешать ему.
     - Пришел я в каюту,  - Малыш глубоко вздохнул, - а он сидит. Ест.
Дал мне сухарь с маслом. "Рубай!" - говорит. Я спросил: "Откуда у тебя
сухари?" А он достал из-за голенища нож. "Продать хочешь? - говорит. -
Ешь.  Или глотку перережу". Заставил съесть. И еще дал. Сгущенки. Вот.
Так  началось.  А откуда у него сухари,  я не знал.  Думал,  заначка с
дому. У меня тоже были сухари, когда я пришел на "Ялту".
     Мягкий тон  Корнея Савельича подействовал.  Малыш раскрывался все
больше.  События прояснялись.  Аварийный запас Марушко  похитил  после
бомбежки.  Сперва  он  приносил  в каюту понемногу сухарей и сгущенки.
Затем у него появилась корейка и сливочное  масло.  Малыш  понял,  что
продовольствие попало к Марушко нечистыми путями,  но молчал.  Молчал,
не только боясь расправы,  но и сознавая себя  соучастником  кражи.  К
тому же Марушко сумел убедить его, что сам-то он в случае разоблачения
вывернется, а отвечать придется одному Малышу. Да и аварийный запас не
тронут,  пока не придется садиться на шлюпки, а капитан с палубы и сам
не уйдет и других не отпустит.
     - Слева по борту самолеты! - донесся в салон голос с палубы.
     Все бросились к иллюминаторам.  Между звездами медленно плыли три
зеленых огонька. Возможно, они несли спасение? А если гибель?..
     Зеленые огоньки растаяли в небе. Снова "Ялту" плавно приподнимала
и опускала могучая океанская зыбь. Снова тральщик был один, затерянный
в пустынном море...
     - Небо очистилось!.. - спохватился Анциферов.
     - Давай,  давай!  - нетерпеливо перебил его Иван Кузьмич.  - Бери
секстан. Беги. Определяйся.

ПОБЕГ

     После ужина Паша,  охранявший запертого в каюте Марушко,  доложил
капитану,  что арестованный бушует,  грохочет кулаками и  каблуками  в
дверь, кричит: "Стреляйте, лучше сразу, чем заживо морозить человека в
темной каюте!"
     Иван Кузьмич  прошел  к  арестованному.  Марушко  ходил из угла в
угол,  зябко кутаясь в стеганку. Термометр показывал в каюте минус два
- почти как и на палубе.
     - Отведите его в салон!  - приказал Иван Кузьмич.  - Да  смотрите
там за ним.
     - Охранять  змея  такого!  -  проворчал  Паша,  пропуская  вперед
Марушко. - Сдать его ракам на дно. На вечное хранение.
     - Болтаете! - одернул его Иван Кузьмич.
     - Я  рыбак,  а  не  тюремщик,  -  огрызнулся Паша и прикрикнул на
Марушко: - Шагай, шагай! Уговаривать тебя, что ли?
     Он кипел  от негодования.  Ему поручили не столько стеречь самого
Марушко (в открытом море  бежать  некуда),  сколько  охранять  его  от
товарищей.
     У дверей салона Паша задержался.
     - Слушай,  ты!..  -  хмуро  предупредил  он Марушко.  - Я тебя не
трону.  Но если умрет...  считай себя покойником.  Ни капитан,  ни сам
черт морской тебя не спасут.
     После такого предупреждения ноги Марушко стали вялы и непослушны,
словно  чужие.  Он  не знал,  что капитан и помполит,  понимая,  что в
промерзшей и темной каюте арестованного долго не  продержишь,  сделали
все  возможное,  чтобы  убедить  рыбаков  не  отвечать на преступление
преступлением,  на удар ножом  -  самосудом.  Лишь  после  этого  Иван
Кузьмич распорядился перевести Марушко из каюты в салон.
     Ненавидящие взгляды  встретили  Марушко   в   дверях   салона   и
проводили, пока он не забился в угол за столом командного состава.
     Наконец-то погасили коптилки.  Прикрутили "летучую мышь". Матросы
спали.  Один  Марушко  сидел  настороже.  Каждый  шорох вызывал у него
дрожь. Порой ему казалось, что кто-то ползет между спящими, пробираясь
к нему, и тогда он стягивался в упругий и мускулистый клубок.
     Марушко не выдержал напряжения, нащупал в сумраке плечо Паши:
     - Ты спишь?
     - Сиди, жаба! - Паша отбросил его руку.
     Тяжелое дыхание  усталых людей давно заполнило салон.  Марушко не
спал.  Просчитался. Крепко просчитался! Три года назад держал в страхе
и  подчинении все общежитие.  Дружков подобрал подходящих.  Расправа с
непокорными была короткая.  Даже на суде свидетели не выдерживали  его
тусклого  взгляда  и  смягчали  показания.  На  траулере он тоже успел
кой-кого припугнуть.  И вдруг все перевернулось вверх  тормашками.  На
что  Оська казался "своим",  а в решительную минуту продал.  А кто мог
представить,  что до посадки в шлюпки  потребуется  ящик  с  аварийным
запасом!  Ведь все слышали,  как твердо сказал капитан: судно на плаву
держится надежно.
     ...Утром все  получили  по  два куска жареной трески,  по ломтику
тронутого плесенью хлеба и по ложке сахарного песку.
     Марушко принесли  паек  в  его угол.  Но он был рад этому.  Здесь
никто не  мог  зайти  за  спину,  ударить  сзади.  И  он  отдохнет  от
чудовищного напряжения ночи.
     После завтрака Пашу сменил хмурый засольщик Терентьев.
     "Праведник!" -  злобно подумал Марушко,  вспомнив,  как Терентьев
ругался со шкерщиками из-за брака в обработке рыбы.
     С наступлением  темноты  команда  заполнила салон.  Настороженный
слух Марушко жадно ловил обрывки разговоров. Больше всего хотелось ему
узнать,  что с Оськой.  Жив он?  Или умирает?  Возможно,  уже умер! От
одной мысли об этом тело его покрылось липким потом. Если Оська умрет,
тогда и ему конец.  Не довезут до порта, до трибунала. Сейчас трибунал
казался Марушко тихой гаванью.
     После ужина Паша занял свое место рядом с арестованным.
     Матросы устраивались на ночь. Неторопливая беседа угасала.
     Тишина, мерное дыхание спящих осилили Пашу.  Голова его свесилась
на грудь, потом привалилась к стене...
     А Марушко  все  думал  -  упорно,  об одном и том же:  выживет ли
Оська? Хоть бы до берега выдержал.
     Марушко вдруг разглядел, что помполита в салоне нет. Где он? Куда
мог уйти в такую позднюю пору?  Только к  Оське.  Значит,  плохи  дела
раненого, если Корней Савельич ночью не отходит от его постели.
     Марушко силился развеять страх,  убедить себя в том, что помполит
мог   выйти  проверить  вахту,  побеседовать  с  дежурными  на  постах
наблюдения,  просто подышать свежим  воздухом.  Но  все  это  казалось
неубедительным.   Мысль   упорно   повторяла   одно  и  то  же  слово:
"Умирает!.." Незаметно пришло убеждение,  что  Оська  уже  мертв.  Вот
сейчас  войдет Корней Савельич,  сообщит о смерти Оськи...  Теперь уже
Марушко не мог отвести взгляда от двери.  В каждом шорохе  спящих  ему
слышались шаги, Корнея Савельича.
     Марушко встал.  Потянулся,  разминая  отекшую  спину.   Осторожно
ступая между спящими, пробрался к выходу.
     - Легче! - пробормотал кто-то с пола.
     Марушко замер с приподнятой ногой.  Так он стоял, пока под ним не
зазвучал сочный храп. Марущко перешагнул через спящего и открыл дверь.

ОТЩЕПЕНЕЦ

     Исчезновение Марушко всполошило  всю  команду.  Бежать  одному  с
"Ялты"?  Безнадежно.  Скрываться  на судне?  Вовсе нелепо.  Но были же
причины, побудившие преступника к бегству?..
     Иван Кузьмич   немедленно  усилил  вахту.  Анциферов  бросился  к
кладовке,  где хранилось оружие.  Замок на ней был цел,  автомат и три
винтовки  на  месте.  Старпом  облегченно  вздохнул и перенес оружие в
пустующий камбуз. Здесь оно было под постоянной и надежной охраной.
     Поиски Марушко возглавили Анциферов и Кочемасов.  Матросы плотной
цепочкой - от борта и до борта  -  неторопливо  двигались  с  кормы  к
надстройке.  В  густом  тумане  Марушко мог пройти незамеченным в двух
шагах.
     Значительно труднее   было   в   трюмах  и  особенно  в  машинном
отделении. Спускаться по трапам приходилось осторожно, нащупывая ногой
обледенелые ступеньки.  Матросы кружили в огромном пространстве, часто
перекликаясь друг с другом.  Гулкое эхо искажало голоса, повторяло их,
и оттого казалось,  что машинное отделение заполнено чужими,  неведомо
откуда взявшимися людьми. Лучи немногих электрических фонариков шарили
по  слезящимся  от  сырости  стенам  и  таяли  в  темной  пустоте  или
неожиданно вспыхивали яркими пятнами на сверкающих инеем  переходах  и
трапах.
     Продолжать поиски в таких условиях было безнадежно.  Марушко  мог
проскользнуть  между  шумящими  матросами,  найти  уголок,  где  можно
отсидеться, пока идут поиски.
     Машинная команда  вернулась  на  палубу.  Никаких  следов беглеца
обнаружить не удалось.  После недолгого раздумья Иван Кузьмич приказал
задраить наглухо оба трюма и вход в машинное отделение.
     - Если он внизу, - сказал капитан, - пускай сидит. Холод рано или
поздно выморозит его из любой щели.
     Но не холод и,  конечно,  не  голод  вынудили  Марушко  выйти  из
надежного убежища раньше, чем кто-либо ожидал.
     После обеда один из вахтенных  услышал  стук  в  дверь  машинного
отделения. Он подошел к ней поближе. Прислушался. Стук повторился.
     - Марушко? - спросил вахтенный.
     - Пить!  -  прохрипел  за дверью Марушко.  - Берите меня,  только
попить дайте.
     Его привели в салон.  Пошатываясь,  подошел он к бачку. Выпил две
кружки воды.
     - Теперь... стреляйте! - Марушко распахнул стеганку. - Бейте.
     От него несло перегаром. Он был пьян.
     - Надеюсь, теперь кончите запираться? - сказал капитан.
     - Не брал я ничего, - упрямо мотнул головой Марушко. - Ниче-го!
     - А спирт? - спросил капитан.
     - Какой спирт? - нагло уперся Марушко. - Откуда?
     Ночью он  заглянул в дверь капитанской каюты.  Зоя поила Оську из
кружки.  Пьет!  Значит,  до смерти раненому еще далеко.  А раз так - и
Марушко не расстреляют. На радостях он пробрался в свой тайник, крепко
выпил,  наелся до отвала и тут же заснул.  Проснулся  от  жажды.  Пока
искал  в  темноте  воду,  на  палубе  зашумели.  В машинное спустились
матросы.  А когда они ушли,  Марушко долго шарил в  темноте  с  мутной
головой и пересохшим ртом и наконец не выдержал, стал стучать в дверь.
     - Не знаю,  где вы прятали спирт,  - сказал капитан, - но хватили
вы крепко.
     - Водопровод в машинном замерз,  - врал Марушко.  - Наглотался  я
льду.  А он с какой-то пакостью от огнетушителей да с машинным маслом.
От этого и жажда... и запах.
     - Далеко припрятал краденое,  - сказал Корней Савельич,  не глядя
на Марушко, - потому и подсовывал понемногу в рундучок Малыша. Чтоб не
лазить каждый раз в темноте за сухарями и прочим.
     - Вы все умные!  - Марушко привалился спиной к стене  и  выставил
вперед  острую челюсть.  - Все знаете.  Один я дурак.  Зачем же у меня
спрашивать? Пойдите достаньте, что вам надо. Поймайте вора.
     - Незачем  ловить  вора,  - остановил разглагольствующего Марушко
Иван Кузьмич. - Достаточно покушения на убийство...
     - Не было покушения!  - крикнул Марушко. - Хотел пугнуть парня. А
он напоролся на нож.  Оська ж...  друг мой.  Друг!  - В голосе Марушко
знакомо зазвучала фальшивая слеза. - Я только из заключения вышел. Все
от меня,  как от волка. Один Оська оказался человеком. Это вся команда
покажет на судне. Вся! Неужели я такой подлец?..
     - Подлец, - убежденно подтвердил Быков. - Первостатейный!
     - Бей  меня!  -  Марушко  рванул  рубашку,  и она с сухим треском
разошлась до пояса, обнажив грязную тельняшку. - Стреляй подлеца!
     Марушко очень хотел,  чтобы его ударили,  избили.  И чем сильнее,
тем лучше.  Если к явным  телесным  повреждениям  симулировать  еще  и
внутренние, все это можно будет с выгодой использовать на следствии, а
затем и на суде.
     - Бросьте представляться, - охладил его Иван Кузьмич. - Никто вас
бить не станет. Придет время - расчет с вами произведут полностью.
     - Корней Савельич! - вошла Зоя. - Пройдите к Баштану.
     Марушко оцепенел. Если Оська помрет - ему конец.
     О том  же думали сейчас и матросы.  Они сомкнулись вокруг Марушко
плотной  стеной.  С  трудом   сдерживаемая   ненависть   готова   была
прорваться,  несмотря  на присутствие капитана.  Надо было любой ценой
разрядить нависшую над Марушко угрозу расправы.
     - У  капитана  с  тобой  за  Оську  свой расчет.  - Паша шагнул к
прижавшемуся к стене Марушко. - У нас свой...
     - "Оська, Оська"! - перебил его Иван Кузьмич. - Говорите вы о нем
много, а никто не навестил раненого.
     Матросы опешили.   Они  ожидали  чего  угодно,  только  не  этого
несправедливого упрека.
     - Так не пускают же! - опомнился Быков. - К Оське-то!
     - Нельзя было,  и не пускали, - ответил капитан, не замечая своей
непоследовательности.   -  А  сегодня  я  могу  пропустить  в  лазарет
двух-трех человек. Выбирайте сами, кого послать.
     Навестить раненых выделили Фатьяныча, Быкова и Малыша.
     Они вошли в капитанскую каюту,  стараясь не стучать  подкованными
каблуками.  Никто  из  них  не  заметил,  с каким удивлением посмотрел
Корней Савельич на непрошеных гостей, потом на капитана.
     Раненые и  обожженный  кочегар  лежали  на полу.  Рядом с ними на
плоских ящиках,  заменяющих столики,  стояли кружки с питьем, какие-то
пузырьки.  В  углу веяла жаром неуклюжая печка,  сделанная боцманом из
металлической  бочки.  Возле  нее  стоял  ящик  с  углем.   Свободного
пространства в каюте еле хватило для посетителей.
     - Здорово!  - Голос Быкова  прозвучал  неуместно  громко,  и  он,
спохватившись, добавил почти шепотом: - Навестить собрались.
     - Пришли?  -  удивился  Оська.  Лицо  его,  опушенное  золотистой
бородкой,  заострилось еще больше,  веснушки потемнели, стали крупнее,
четче.  И только круглые голубые глазки светились от радости. - А я-то
думал, Корней Савельич не пустит.
     - Не пускал прежде,  - подтвердил Быков.  - Говорил,  что раненым
покой нужен.
     - Покой? Мне? - искренне удивился Оська. - У меня от покоя голова
болит.
     - Скучаешь тут?  - Фатьяныч посмотрел на спящего соседа  Оськи  и
выглядывающую из-под одеяла забинтованную голову обожженного кочегара.
- Поговорить-то не с кем?
     - А  Зоя?  -  Оська показал головой в сторону,  где Зоя разбирала
перевязочные материалы.  - Шикарная девушка! Умница! Мы с ней понимаем
друг друга.  Она любит одеваться. Я тоже. Всю жизнь мечтал одеваться с
шиком.  С морским шиком!  Вы знаете,  как  одеваются  одесские  моряки
заграничного   плавания?   Картинка!   Идет   моряк.  На  нем  простой
комбинезон. Может быть, даже с дырками. А рубашечка... шик-модерн! Без
галстука.  На  ногах  туфли  -  лак  с  замшей.  Носочки стамбульские.
Фасонистая шляпа.  А у меня..