в
поселке.  Не  получив  радиоинформацию,  они,  конечно,  пойдут искать
пропавшую группу. Только не просто это - искать засыпанных лавиной, не
имея ни опыта, ни нужного снаряжения.
     Стоять становилось все труднее.  Тяжесть давила сверху,  с боков,
теснила дыхание.
     Крестовников много читал о людях,  засыпанных  лавинами  в  самых
различных условиях и обстоятельствах.  Но то,  что испытывал сейчас он
сам,  совершенно не походило на  запомнившееся  из  книг.  Снег  давил
равномерно со всех сторон,  словно все тело плотно забинтовали.  Чтобы
приподнять руку, приходилось преодолевать упругое сопротивление снега.
Стоит ослабить усилие, и снова рука прижата к телу.
     Оставаться неподвижным было невозможно.  Крестовников  с  усилием
поднял  руку.  Осторожно  опустил с лица кашне.  От дыхания снег около
головы  подтаял,  образовалась  пустота.  Велика  ли  она?  Разглядеть
невозможно.   В   сплошной   тьме   не  было  даже  проблесков  света.
Основательно их засыпало. Лавина обрушила снег не только со склона, но
и с гребня.  Накатившийся верхний вал и завалил скалу,  под которой он
со своими спутниками укрылся.  Основная масса лавины сошла,  наверное,
западнее,  чем он рассчитал. Если она перебралась через вмятину, тогда
и поселку пришлось плохо,  и засыпанным под скалой нечего рассчитывать
на помощь.
     Больше всего угнетала Крестовникова в  эти  минуты  не  мысль  об
опасности,  о  возможной гибели,  даже не боль в поврежденной ноге,  а
тишина,  полная,  абсолютная тишина,  какую нельзя представить себе  в
обычных  условиях.  Не случайно о засыпанных лавиной принято говорить,
что они попали в белую могилу.  Но почему в белую, а не в непроглядную
плотную  тьму?  Говорят,  глаза привыкают к темноте.  Чепуха!  Темнота
утомляет в шахте, изматывает ночью в лесу, в поле. Здесь, в мертвенном
безмолвии, она ощущалась как физическая тяжесть, сковывала тело, волю,
доводила до состояния, близкого к полному оцепенению...
     Крестовников вслушался,  не  подаст  ли  голоса  кто-либо  из его
спутников,  хотя и понимал,  что кричать в  снегу  бессмысленно:  звук
гаснет в нем, как в вате. Но все же...
     Оставаться дальше в бездеятельности Крестовников больше не мог. С
усилием  он  вытянул  руку  вперед,  потом в сторону.  Пальцы нащупали
шершавый камень. Скала!
     Крестовников оперся на здоровую ногу. Слегка пошевеливая плечами,
а затем и всем корпусом,  он медленно вжимался телом в  упругий  снег.
Потом  с трудом переставил поврежденную ногу и снова,  выставив вперед
плечо, несколько продвинулся к скале.
     Холодный камень   становился  все  ближе,  доступнее.  Наконец-то
удалось привалиться к нему спиной.  Давление снега сверху уменьшилось.
Свободнее стало и рукам. Очевидно, Крестовников находился под выступом
скалы.  Теперь можно было и отдохнуть.  Хорошо бы вытереть пот с лица.
Крестовников  сделал  неловкое  движение.  Резкая  боль  рванулась  от
лодыжки к колену...
     Пришлось смириться  с  неподвижностью.  Он  стоял,  вслушиваясь в
медленно затихающую боль.  Незаметно пришло дремотное состояние,  а за
ним и ощущение полного безразличия.
     Сколько времени пробыл он в таком  состоянии?  Снег  вокруг  него
подтаял,  отступил.  Образовалось  нечто  вроде  пещерки  с  неровными
жесткими стенками. Крестовников в полусне нащупал выступ в камне. Сел.
Боль в ноге затихла. Дремота незаметно перешла в сон.
     В окутавшей Крестовникова плотной тишине послышался легкий скрип.
Еще  скрип.  Сон развеялся.  Появилась мысль,  настороженная,  четкая.
Возможно,  это,  как говорят  лавиноведы,  "кричит  снег"?  И,  словно
отвечая замершему в напряженной позе Крестовникову, вдалеке послышался
женский голос.  Мигом исчезли остатки дремоты.  Пропало и безразличие.
Неужели он действительно слышал голос? Женский!..
     И вдруг Крестовников дернулся всем  телом  в  сторону.  Его  лица
коснулась  ледяная  рука.  Он  явственно  ощутил прикосновение четырех
пальцев. Казалось, на щеке остались их холодные четкие следы.
     Он никогда  не  верил  ни  в  бога,  ни  в черта,  никогда не был
суеверен. Но прикосновение ледяных пальцев бросило его в пот.
     Опомнился он,  услышав  справа  опять  какой-то  царапающий звук,
легкий шорох.
     Крестовников повернулся  на этот звук,  пошарил в снегу и схватил
чью-то руку.
     - Кто   это?  -  Голос  был  глухой,  словно  человек  говорил  с
завязанным ртом.
     И все же Крестовников узнал его: Шихов!
     - Я...  - От волнения  дыхание  Крестовникова  участилось,  стало
прерывистым. - Это я...
     Он даже не спросил, как Шихов оказался рядом с ним, почему молчал
столько  времени.  Крестовников  крепко держал руку в холодной кожаной
перчатке, будто страшась, как бы она не исчезла.
     В положении  Крестовникова  ничего не изменилось.  И все же стало
легче. Значительно легче! Рядом был человек. Можно было посоветоваться
с ним, обсудить положение, наконец, просто услышать живой голос.
     Опять послышался шорох. Шихов пробивался к товарищу по несчастью.
     Скоро они  стояли  плечом  к  плечу  и негромко переговаривались.
После  невыносимой  тишины  человеческий  голос  звучал  успокаивающе,
настраивал мысль на поиски спасения.
     - Почему вы молчали?  - спросил Шихов.  - Я  кричал.  Без  толку.
Потом  пригрелся  и заснул.  А сейчас не выдержал неподвижности,  стал
пробираться вдоль скалы и наткнулся на вас.
     Крестовников понял,  что,  оглушенный ударом лавины, он долго был
без сознания, и подумал о Сане.
     - Вам никто не ответил? - осторожно спросил он.
     - Нет.
     Первая радость   слабела,  уступала  место  безразличию.  Вялость
охватывала тело все сильнее.  Слипались глаза.  Странное  двойственное
состояние: и сон снится, и понимаешь, где находишься.
     - Слышите? - взволнованно ткнул соседа рукой Шихов. - Вы слышите?
     Крестовников очнулся.  Тишина.  Ни звука.  Хотелось спросить, что
услышал Шихов,  и страшило,  как бы не заглушить не  вовремя  заданным
вопросом легкий скрип снега над головой.
     Слух уловил  невнятный  возглас.  Возможно,  это  Саня?   Возглас
повторился. Женский голос! Поселок невредим. Люди целы!
     - Э-эй! - закричал Крестовников. - Сюда! Сюда-а! Здесь мы-ы!..
     Он кричал, не думая о том, что кричит. Он не мог не кричать.
     Звуки собственного  голоса,  отражаясь  от   обледенелых   стенок
крохотной  пещерки,  глушили,  тяжко,  до  боли  в ушах,  отдавались в
голове.
     Рядом кричал что-то непонятное Шихов.
     Наконец они замолкли. Тяжело дыша, вслушались.
     Тишина.
     Шихов закричал  снова.  Сорванный,  осипший  голос   его   звучал
надрывно.
     На этот раз Крестовников не поддержал его.
     - Что же это? - воскликнул Шихов. - Оглохли они, что ли?
     - Нет. - Крестовников все еще тяжело дышал. - Не оглохли. У снега
есть  одна  особенность:  засыпанный слышит звуки сверху,  а его голос
глохнет уже на небольшой глубине.
     - Свет  к  нам  не  пробивается.  Над нами наверняка больше метра
снега.
     Шихов грузно заворочался. Из-под пробитой ледяной корочки на руку
Крестовникова потекла струйка снега.
     - Что вы делаете? - спросил он.
     - Хочу высунуть из сугроба лыжную палку, - ответил Шихов.
     Крестовников терпеливо ждал.
     - Ну, как у вас... палка? - наконец спросил он.
     - Поднял.  -  Шихов  с трудом перевел дыхание.  - Но видна ли она
сверху?
     Крестовников не ответил.
     Снова тишина.  Тревожные мысли. Слабая надежда на то, что наверху
заметят лыжную палку, таяла. Неужели люди ушли?
     - А если я попробую  пробиться  на  другой,  менее  крутой  склон
камня? - спросил Шихов. - Возможно, там удастся выбраться наверх?
     - Не думаю,  - ответил Крестовников. - Выбраться с такой глубины,
из рыхлого снега...
     И со страхом подумал, что снова останется один. Опять окружит его
проклятая,   сковывающая   рассудок   и   волю   тишина.  Да  и  Шихов
переоценивает свои силы.  Застрянет в снегу,  выбьется  из  сил  и  не
вернется.
     - Надо же что-то предпринять,  - не  унимался  Шихов.  -  Если  я
оставлю рацию и рюкзак...
     - Рацию?..  -  перебил  его  Крестовников.  -  Скажите...  нельзя
развернуть рацию под снегом?
     - Есть, конечно, риск, что попадет влага... - неуверенно произнес
Шихов.
     - Рискуйте! - приказал Крестовников. - Разворачивайте.
     Наконец-то Шихов   услышал   в  голосе  Крестовникова  решимость,
знакомые волевые интонации.
     Он ворочался долго, нестерпимо долго; иногда задевал неподвижного
Крестовникова.  А тот,  плотно прижимаясь спиной к  камню,  напряженно
вслушивался в тишину. Неужели они ушли? Вчера Клава Буркова была с ним
здесь,  видела скалу.  Не могла же она заблудиться!  От одной мысли об
этом по спине пробежал леденящий озноб.
     - Что у вас? - не выдержал Крестовников. - Не получается?
     - Надо  прикрыть  рацию  от  снега,  -  ответил  Шихов.  -  Никак
штормовку не сниму.
     - Дайте  рацию  мне,  -  сказал  Крестовников.  -  Я  сам  поведу
передачу.

     Клава Буркова шла широким накатистым шагом. За нею почти на сотню
метров  растянулась  маленькая колонна.  Двое тащили укрытую брезентом
горную лодочку с аварийным имуществом и привязанными сверху дюралевыми
трубками, заменявшими щупы.
     После длительного подъема по крутому  склону  идти  стало  легче.
Тяжело приходилось лишь на встречных застругах.  Сильный боковой ветер
сносил легкую лодочку.  Приходилось не только втаскивать ее на рыхлый,
поддающийся  под  лыжами  гребень,  но  и  придерживать  с наветренной
стороны.
     Буркова нетерпеливо  рвалась  вперед.  Ей казалось,  что товарищи
тянут лодочку вяло,  слишком часто меняются в лямках. Но в горах можно
поправить  неумелого  товарища,  объяснить  что-то  неопытному.  А вот
подгонять, а тем более упрекать отстающего не допускается.
     Остановилась группа  у  нового подъема.  Лыжные следы круто пошли
наверх лесенкой.  Вскарабкаться здесь с лодочкой нечего было и думать.
Опять пришлось тащить ее на веревке.
     - Последняя круча,  ребятки,  - подбадривала Буркова. - Дальше до
самой вмятины лыжня пойдет почти по ровному месту.
     Пока поднимали  лодочку,  Буркова  не  раз  смотрела   на   часы.
Спасательная   группа   двигалась  по  проторенной  лыжне  значительно
быстрее,  чем вчера разведывательная.  И все же озабоченность  старшей
непрерывно возрастала.
     - Вася!  - окликнула она крупного,  грузноватого парня. - Я пойду
вперед. Все остальные пускай идут с грузом.
     Клава отрывалась от группы все больше.  Хотелось поскорее увидеть
место,  где придется искать людей, заранее без спешки обдумать, с чего
начать спасательные работы.
     За горной складкой открылась прорезавшая кряж знакомая вмятина.
     Клава скользнула по пологому спуску.  Резко и часто  отталкиваясь
палками,   взлетела   на   противоположный   склон  и  остановилась  в
недоумении.
     Вскоре, однако,  недоумение сменилось чувством, похожим на страх.
За  вмятиной  лыжня  исчезла.  Впереди,  насколько  хватало   взгляда,
виднелся рыхлый снег, испещренный идущими сверху вниз полосами, словно
по склону горы прошла гигантская  борона.  Обнажились  камни.  Местами
из-под   неглубокого   снега  проглядывали  обломанные  стволы  мелких
березок. Вдалеке виднелся резко выделяющийся на склоне огромный бугор.
     Буркова хорошо  помнила  нависший над склоном снежный мешок,  где
Крестовников собирался подрывать лавину.  Сейчас ничего даже отдаленно
напоминающего  знакомое место перед нею не было.  А если она сбилась с
пути?  Клава тряхнула головой. Придет же такая чепуха в голову! Шли-то
они по знакомой лыжне.
     Буркова рванулась   вперед.    Стараясь    сориентироваться    на
неузнаваемо изменившейся после схода лавины местности,  она выписывала
крутые зигзаги по  изрытому  снегу.  Найти  бы  хоть  обрывок  бумаги,
окурок,   горелую  спичку!..  Ничего.  Кругом  снег  и  снег.  Кое-где
камень...
     Спасательная группа   давно  перебралась  через  вмятину.  Ребята
стояли,  поеживаясь, под порывистым ветром, не зная, куда идти. Почему
не возвращается Клава,  зачем выписывает какие-то вензеля?  Наконец-то
она повернула. Возвращается.
     - Сима!  -  окликнула  Буркова  рослую  девушку  в  плотном синем
свитере. - Придется тебе спуститься вниз.
     - Спуститься? - удивленно переспросила Сима. - Одной?
     - Да.
     Буркова коротко  объяснила  Симе  положение,  в  каком  оказалась
спасательная группа.  Надо было доложить обо всем Самохину и попросить
помощи или хотя бы указаний, что делать.
     - Я пойду в поселок, а вы?
     - Будем искать пропавших.
     Клава проводила взглядом быстро уменьшающуюся фигурку  девушки  и
обернулась к остальным:
     - Пошли.
     Они остановились  у  основания огромного снежного бугра,  который
широким,  сужающимся кверху клином поднимался к небольшому каменистому
выступу.  Справа  и  слева  от бугра наст был сорван.  Остатки его еле
прикрывали склон. Искать там было нечего.
     - Доставайте   щупы!   -   приказала  Клава,  прикрывая  растущую
неуверенность властным тоном.
     Спасатели разобрали  трехметровые  дюралевые трубки.  Выстроились
плотной цепочкой у нижнего угла снежного бугра.
     Клава понимала,    что    искать   засыпанных,   не   зная   даже
приблизительно,  где  их  накрыла  лавина,  почти  безнадежно.  Но   и
спуститься  ни  с  чем  или  в бездеятельности ждать помощи из поселка
нельзя.  И она старательно вгоняла щуп в сугроб,  вытаскивала и  снова
вгоняла. На ее круглом лице появилось ожесточенное выражение. Намокшие
рыжие кудряшки потемнели,  потеряли задорный  вид.  Ветер  ожесточенно
толкал сбоку, рвал из рук легкий щуп.
     Украдкой наблюдая  за  своими  ребятами,  Буркова  заметила,  что
движения их становятся все менее энергичными.  Что это?  Усталость?  А
если к ней примешивается и неверие в удачу?..
     Клава понимала товарищей.  Ведь и сама она испытывала примерно то
же самое.
     И все  же не следовало давать расти сомнениям.  Надо было разбить
их.
     Клава остановилась. С размаху всадила щуп в сугроб. Достала из-за
пазухи карту. Ориентируясь по компасу, привязала ее к местности.
     Ребята сбились вокруг в плотный кружок.
     - Правильно ищем,  - сказала Буркова,  складывая карту.  - Берите
щупы.
     Короткий отдых.  (Что за отдых на пронизывающем ветру?) И снова с
легким  скрипом  уходят  щупы в однообразный рыхлый сугроб,  настолько
однообразный,  что порой  спасателям  кажется,  что  они  не  движутся
вперед, а топчутся на месте. Можно ли отыскать трех человек, утонувших
в белой пучине?  Живы ли они?  А главное - здесь ли следует их искать?
Сомнения  крепнут,  но  никто  не решался высказать их,  даже ослабить
усилия,  чтобы не выдать себя.  Нельзя вернуться в поселок,  не сделав
все  для спасения засыпанных лавиной.  Какими глазами посмотрят на них
товарищи,  близкие?  Да и людей - живы они или мертвы - в белой могиле
не оставишь...

     Сидя у приемника,  Люся давно потеряла ощущение времени,  забыла,
где находится.  Неподвижные глаза ее уставились в  светящийся  зеленый
зрачок,  словно  она  ожидала  увидеть в нем гору,  место,  где лавина
завалила Крестовникова и его спутников.
     Люся не  замечала  входивших  и  выходивших людей.  А когда к ней
обращались, она, еле шевельнув губами, коротко отвечала:
     - Ничего.
     Из кабинета выглянул отец.  Люся встретилась  с  ним  взглядом  и
отвернулась, будто была виновата в случившейся беде, в том, что молчит
приемник.
     Их безмолвное объяснение прервал телефонный звонок.
     Самохин снял трубку:
     - Слушаю.
     - У   меня   плохие   вести,   -   прозвучал   голос   начальника
электростанции Фарахова.  - Ниже нас по течению лавина завалила Тулву.
Вода поднимается.
     Самохин всмотрелся в бурлящую под окном Тулву. Она была такой же,
как месяц,  как год назад.  Летом ребятишки перебирались через нее  по
камням,  взвизгивая от обжигающей ноги студеной воды.  Тысячелетия так
же бурлит речка, стиснутая каменными берегами. Не верилось, что Тулва,
испытанная, верная помощница людей, может стать их врагом.
     - Не замечаю подъема воды,  - сказал Самохин. - Вижу лед, обычные
промоины.
     - В поселке ничего не заметите,  - ответил Фарахов.  - Вы забыли,
что  плотина  построена  на  порогах.  Перепад  высот между запрудой и
нижним течением Тулвы свыше двух метров.
     Самохин, не  выпуская  трубки,  достал  свободной  рукой из стола
карту. Нашел крутой поворот Тулвы.
     - Где завалило речку? Точнее.
     - Часть лавины отделилась от основной массы,  сошла по  отрогу  и
перекрыла Тулву на быстрине. Вода заполняет лощину пониже плотины...
     Начальник электростанции не закончил свою мысль, но Самохин понял
его.  Сразу  за  электростанцией  левый берег Тулвы - невысокий обрыв.
Справа небольшая ровная площадка,  упирающаяся в подножие  Кекура.  На
площадке  шахта.  Дальше  по течению горная складка подходит к речке и
справа.  Стиснутая  крутыми  берегами  Тулва  стремительно  несется  в
теснине,   ворочает   камни...  В  голове  Самохина  уже  складывается
примерный расчет:  дебит  речной  воды,  площадь  ровного  места,  где
расположена шахта, степень нарастания угрозы, наводнение...
     Сидевшая в стороне  Анна  Павловна  обеспокоенно  придвинулась  к
Самохину. Она поняла, о чем доложил начальник электростанции.
     - Возможно,  вода  прорвет  завал?  -  неуверенно  спросила  Анна
Павловна.
     - А если не прорвет? - зло бросил Самохин, не отрываясь от карты.
- Немедленно соберите аварийный штаб...
     Перебил его громкий голос из радиоприемника:
     - Внимание! Внимание! Говорит "Гора"! Говорит "Гора"! У микрофона
Крестовников.
     Все замерли.  В  комнате  слышалось  лишь странно близкое дыхание
Крестовникова.
     - Каждый,  кто  услышит мое сообщение,  пускай немедленно запишет
его и любыми средствами  передаст  управляющему  комбинатом  Самохину.
Пишите. - Пауза была долгой, мучительно долгой. Если б не постукивание
ногтем по микрофону,  можно было подумать,  что связь снова  потеряна.
Наконец   послышалось   легкое   покашливание,   а   затем   и   голос
Крестовникова: - Пишите. Засыпало нас под большим камнем. Находится он
в  створе:  гидроэлектростанция  -  скала  Петушиный Гребень.  Точно в
створе,  метрах в трехстах от вершины. Над нами примерно метра полтора
снега.  Самочувствие мое и Шихова...  нормальное.  Где Саня - не знаю.
Нас   разбросало.   Итак,    повторяю,    ищите    нас    в    створе:
гидроэлектростанция  -  скала  Петушиный  Гребень.  Мы слышали голоса.
Отвечали.  Но звук под снегом гаснет,  и люди не услышали  нас,  ушли.
Через  каждые полчаса я буду выходить на связь и передавать сведения о
нашем местонахождении. Ждем помощи. Каждый, кто запишет наше обращение
или хотя бы услышит,  пускай немедленно,  любыми средствами,  передаст
его начальнику комбината Самохину или тем,  кто нас ищет.  Перерыв  до
следующего сеанса на полчаса.
     Приемник умолк,  и люди все еще  не  могли  оторвать  взгляда  от
желтого шелка динамика.
     - Это все надо срочно передать Клаве Бурковой. - Самохин осмотрел
обступивших  приемник  людей.  - Как можно скорее.  Немедленно.  Створ
можно засечь только засветло. В темноте наши сведения не помогут.
     - Я передам.  - Люся встала,  сорвала с вешалки ватиновую куртку,
подхватила брошенный в угол рюкзак.
     - Постой!  - Самохин шагнул к дочери. - Возьми приемник. - Вам на
горе нужнее получать информацию от Крестовникова.
     Люся завернула  приемник  в  поданное  Анной  Павловной  мохнатое
полотенце и поспешно уложила его в рюкзак.
     - Запомни, - подошел к ней отец. - Если с тобой что случится, они
погибнут.  Не зная точно,  где их завалило, ни Буркова, ни сам черт их
не отроет.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

     Синеватая лыжня поднималась, плавно огибая встречные препятствия,
а заодно и смягчая крутизну  склона.  Двигаться  одной  легче