ным с нею, не имеет более
доступа. Приобретенное, случайное превращается в необходимое и
непосредственно принимает образ того, что не может быть преодолено, снято.

Изменение сознания состоит в том, что в нем живет теперь не
абсолютно-единый, но лишь относительно-единый Бог. А за этим относительным
Богом следует и второй - не случайно, но в согласии с объективной
необходимостью, которую мы не постигаем, но все равно должны заранее
признать как таковую (объективную). Итак, вместе с первым своим
определением сознание одновременно подвержено необходимому последованию
представлений, благодаря которым возникает настоящий политеизм. Сознание
затронуто тем первым актом, и, коль скоро он положен, движение сознания
через все эти следующие друг за другом образы совершается так, что мышление
и воля, рассудок и свобода никак не участвуют в нем. Сознание впутывается в
это движение внезапно и неприметно - уже непостижимым для себя самого
образом. Это движение относится к сознанию как судьба, как всесокрушающий
рок. В нем - противостоящая сознанию реальная, т. е. уже не находящаяся в
его власти, сила,- сила, овладевшая им. Еще до всякого мышления сознание
уже полонено принципом - принципом чисто природным, естественным следствием
которого выступает многобожие и мифология.

Таким образом, впрочем, не в понимании философии, согласно которой люди
начинают с животной тупости и бессмысленности, а в таком понимании, на
какое указывают различные весьма характерные греческие выражения, как-то: J
e o p l h k t o V , J e o b l a b h V , как если бы сознание было поражено,
даже побито односторонне-единым,- таким образом, древнейшее человечество,
безусловно, находится в состоянии несвободы, о котором мы, живущие по
закону совсем иного времени, не можем составить себе непосредственного
понятия; оно словно поражено ступором (stupefacta quasi et attonita) и,
застигнутое чужой силой, положено вне себя, т. е. выведено из-под своей
собственной власти.

Представления, в исследовании которых возникает политеизм - непосредственно
политеизм формальный, опосредованно же политеизм материальный
(симультанный), производятся в сознании помимо его участия и даже против
его воли, и - чтобы со всей определенностью сказать нужное слово, которое
положит конец всем прежним объяснениям, допускающим в мифологии
"изобретение", и действительно даст нам то независимое от всякого
изобретения, более того, противоположное любому изобретению, что у нас уже
был повод потребовать,- мифология возникает вследствие неизбежного процесса
(неизбежного - для самого сознания), исток которого теряется в
надысториче-ском, таясь от самого же процесса,- сознание в отдельные
моменты может противодействовать этому процессу, но в целом не может ни
остановить его, ни повернуть вспять.

Тем самым выдвинуто общее понятие для способа возникновения мифологии - это
понятие процесса; это понятие решительно выводит мифологию, а вместе с нею
и все наше исследование из той сферы, в какой пребывали прежние объяснения
мифологии. Вместе с этим понятием решен и вопрос о том, как разумелись
мифологические представления тогда, когда они возникали. Вопрос, как они
разумелись, показывает нам, сколь трудно или невозможно допускать, чтобы
они разумелись как истина. Отсюда первая попытка - истолковать ее не в
собственном смысле, т. е. предположить в ней истину, но иную, нежели
непосредственно выраженная; и вторая попытка - видеть в них изначальную,
однако искаженную истину. Однако в соответствии с полученным теперь
результатом можно поставить такой вопрос: разумелись ли вообще как-либо
мифологические представления, были ли они предметом разумения, свободного
выражения мнения относительно истинности чего-либо? И здесь, стало быть,
вопрос был поставлен неверно. Мифологические представления ни изобретены,
измышлены, ни произвольно приняты. Порождения независимого от мышления и
воли процесса, они отличались для подпавшего ему сознания недвусмысленной и
неотступной реальностью. Народы и индивиды лишь орудия процесса, который
для них необъятен, которому они служат, не понимая его. Не в их власти
избежать этих представлений, вобрать их в себя или не вобрать, ибо они
приходят к ним не извне, они - в них, хотя никто не осознает, как они
оказались здесь, ибо они приходят из недр самого сознания, которому
рисуются с необходимостью, не допускающей сомнения относительно своей
истинности.

Если прийти к мысли о таком способе возникновения мифологии, то становится
вполне понятным, почему мифология, рассматривавшаяся исключительно с своей
материальной стороны, оставалась столь загадочной; ведь известно, что для
человека, лишенного соответствующего опыта, чуждым и невразумительным
кажется многое из того, что опирается на определенный духовный процесс, на
внутренний опыт,- тому же, от кого этот внутренний процесс не скрыт, все
представляется понятным и разумным. Главный относящийся к мифологии вопрос
- это вопрос о значении. Однако само значение может быть лишь значением
процесса, в каком мифология возникает.

Если бы события и личности, составляющие содержание мифологии, были таковы,
что мы, согласно нашим понятиям, могли бы считать их возможными предметами
непосредственного опыта, если бы Боги были существами, которые могли бы
являться, то никто никогда не задумывался бы над тем, чтобы принимать их
как-либо иначе, нежели в прямом и буквальном смысле. Веру в истинность и
объективность этих представлений, какую бы, безусловно, должны приписать
язычеству (чтобы само оно не обратилось для нас в миф), объясняли бы
попросту реальным опытом более раннего человечества; просто считали бы, что
все эти личности, все эти события на деле представали и являлись
человечеству именно такими, т. е. в самом буквальном смысле были для него
истинными, подобно аналогичным явлениям и событиям, которые рассказывают о
потомках Авраама и которые для нас в нашем состоянии тоже невозможны, а для
них были истинны. Но как раз то самое, о чем прежде и подумать было
немыслимо, стало теперь возможным благодаря нашему объяснению, получившему
теперь обоснование, и это объяснение - первое, которое способно отвечать на
вопрос: как возможно то, что народы древности вполне доверяли религиозным
представлениям, которые кажутся нам нелепыми и неразумными, что они не
только доверяли им, но и приносили им самые суровые и нередко тяжкие жертвы?

Поскольку мифология - это нечто возникшее не искусственным, но естественным
путем, а при наличии данной предпосылки - и возникшее с необходимостью, то
в мифологии невозможно различать содержание и форму, материал и облачение.
Представления не наличествуют поначалу в какой-либо иной форме, но они
возникают именно в такой форме и, следовательно, вместе с нею. Мы в нашем
курсе уже требовали однажды такого органического становления, однако
принцип процесса, благодаря которому оно может быть объяснено, не был тогда
еще найден.

Коль скоро сознание не выбирает и не изобретает ни сами представления, ни
их выражение, то мифология сразу же возникает как таковая и не с каким иным
смыслом, но с тем, какой она высказывает. Вследствие необходимости, с какой
порождается содержание представлений, мифологии с самого начала присуще
значение реальности и значение доктрины, а вследствие необходимости, с
какой возникает форма, ей присущ исключительно собственный смысл, т. е. все
в ней надо понимать так, как это высказывается, а не так, как если бы тут
думали одно, а говорили другое. Мифология - не аллегорична, она
тавтегорична. Боги для нее - действительно существующие существа, которые
вовсе не что-то иное, которые не значат ничего иного, но значат лишь то,
что они есть. Прежде противопоставляли собственный смысл и учение,
доктрину. Однако по нашему объяснению то и другое, собственный смысл и
доктрину, невозможно размежевать, и, вместо того чтобы жертвовать
собственным смыслом в пользу какого-либо значения и доктрины или, наоборот,
оправдывать собственный смысл за счет доктрины (как требует поэтический
взгляд), мы, напротив, собственным же объяснением принуждены утверждать
всеприсутствие единого и неделимого смысла.

Чтобы немедленно применить принцип безусловно-собственного смысла,
вспомним, что в мифологии были различены два момента: 1) момент
политеистический; что касается этого момента, то, отвергнув любой
несобственный смысл, мы станем утверждать, что в мифологии речь
действительно идет о Богах; что это значит, не требует после всех
разъяснений нового разбора. К сказанному ранее прибавился только один новый
вывод - о том, что основание и начало порождающего мифологию процесса
заключено уже в первом действительном сознании человечества. Отсюда
следует, что ни в какое мыслимое или мнимое время представления о Богах не
могли быть предоставлены случайности возникновения (как принимается
обычными гипотезами) и что прежде всего не остается такого времени, когда
существовал бы будто бы домифологический политеизм, какой отчасти
предполагается названными гипотезами,- нет больше ни времени такого
политеизма, ни времени тех рефлексий по поводу явлений природы, из которых,
согласно Гейне, Герману и Юму, возникает мифология; ведь уже первое
действительное сознание было мифологическим по своей сути. А так называемый
политеизм (который только называется так) будто бы зиждется на случайных
представлениях о невидимых могущественных существах, однако никогда не
существовало такой части человечества, какой удалось бы приобрести
представления о Богах подобным образом. Политеизм до мифологии - это просто
вымысел ученого направления; мы вправе считать исторически доказанным, что
до мифологического политеизма не могло быть никакого иного, что, кроме
мифологического, не было иного политеизма, что мифологический политеизм
полагается процессом, который установлен теперь нами, и что нет такого
политеизма, Боги которого не были бы действительными Богами и последнее
содержание которого не составлял бы Бог. Однако мифология - это не просто
вообще политеизм, но 2) политеизм исторический - до такой степени, что
политеизм, который potentia или actu не был бы историческим, не мог бы
называться и мифологическим. Однако и в этом моменте следует утверждать
безусловно-собственный смысл и понимать как действительное - последование
Богов. Последование Богов - это движение, какому на деле подвержено
сознание, движение, которое совершается реально, истинно. Даже и во всех
частных особенностях такого последования, в том, какой Бог предшествует
какому, какой следует за каким, царит не произвол, но необходимость, и даже
что касается особенных обстоятельств тех событий, какие встречаются в
истории Богов, сколь бы странными ни казались они нам, для них в сознании
всегда можно найти отношения, из которых естественно выросли
соответствующие представления. Оскопление Урана, низвержение Кроноса и иные
многочисленные события и деяния истории Богов не требуют - дабы обрести
разумный и понятный смысл - иного, нежели буквального разумения.

Нельзя делать и другое, а именно, как пытались поступить с откровением,
различать учение и историю, понимая последнюю как простое облачение
первого. Нет учения вне истории, но сама же история и есть учение, и,
наоборот, мифологическая доктрина заключена в ее историческом содержании.

Мифология в объективном рассмотрении - то самое, за что она выдает себя,-
это реальная теогония, история Богов; поскольку же действительные Боги -
это лишь те, в основе которых лежит Бог, то последнее содержание истории
Богов - это порождение, это действительное становление Бога в сознании;
Боги относятся к нему как отдельные порождающие моменты.

Субъективно, или по своему возникновению, мифология - это теогонический
процесс. Мифология - это 1) процесс вообще, процесс, какой совершает
сознание,- совершает так, что оно, будучи вынужденным останавливаться на
отдельных моментах и во всем последующем удерживая предшествующее,
переживает таким образом движение в буквальном смысле слова. Мифология -
это 2) действительно теогонический процесс, т. е. такой, который происходит
из сущностного отношения человеческого сознания к Богу, из отношения, в
котором сознание по своей субстанции, в силу которого сознание вообще по
своей природе (natura sua) есть полагающее Бога сознание. Поскольку же
изначальное отношение таково по природе, сознание не может выступить из
него так, чтобы не быть возвращенным в него посредством процесса. При этом
сознание неизбежно (прошу хорошо заметить себе это) является как вновь
полагающее Бога лишь опосредованно - именно в процессе, т. е. сознание
неизбежно является именно как порождающее Бога, соответственно
теогоническое сознание.








                                  Лекция9

                               ДЕВЯТАЯ ЛЕКЦИЯ




О внешне аналогичном взгляде на мифологию Отфрида Мюллера.- Что специфично
для философии мифологии,- Экскурс об авторских правах на мысли. Переход к
вопросу об объективном значении теогонического процесса.



Бросим с достигнутой нами позиции прощальный взгляд на чисто внешние
предпосылки, с помощью которых прежние гипотезы пытались постичь мифологию
(откровение тоже относится к числу тех предпосылок),- бесспорно,
существенным шагом к философскому рассмотрению мифологии вообще был перенос
проблемы ее возникновения вовнутрь первозданного человечества, когда
создателями мифологии перестали считать либо поэтов, либо философов с их
космогониями, либо приверженцев исторически предшествовавшего религиозного
учения, но когда само человеческое сознание было признано подлинным
местопребыванием и настоящим порождающим принципом мифологических
представлений.

Во всем предыдущем развитии я старался по достоинству оценивать и отмечать
на положенном месте всякий шаг вперед, каким наше разыскание обязано
прежним исследователям, и даже в таких взглядах, какие могли казаться
совершенно случайными, я старался найти такую сторону, с которой они все же
представали как необходимые. Наш метод гарантирует и то, что ни одно
сколько-нибудь заслуживающее упоминания представление, касающееся
мифологии, не будет обойдено. Обратить же особое внимание на одно сочинение
побуждает нас само заглавие его, которое обещает нам нечто подобное нашему
курсу по своему намерению и содержанию; мы имеем в виду сочинение
безвременно скончавшегося К. Отфрида Мюллера "Пролегомены к научной
мифологии", изданное в 1825 г. В нем я нашел такие высказывания, которые,
как может показаться, вполне согласуются с некоторыми моими положениями,
изложенными четырьмя годами ранее. "Мифология с самого начала возникала
благодаря соединению и взаимопрониканию идеального и реального", где под
идеальным понимается содержание мысли, а под реальным - содержание
происходящего. Заметьте, что под "происходящим" О. Мюллер, как мы увидим,
понимает не форму происходящего в мифологии, а реально происходящее за
пределами мифологии. Он не желает и слышать об "изобретении" мифов, но
только в каком же смысле? Как он поясняет сам, в том смысле, в каком
изобретение "должно быть независимым и преднамеренным действием, в котором
действующий нечто познанное им как неистинное облекает в одежды кажущейся
истины". В таком смысле мы ни допускали, ни отвергали изобретение. Мюллер
допускает все же и изобретение - постольку, поскольку оно всеобще. Это
явствует из того, что он предполагает: "Когда идеальное и реальное
связываются в мифе, тут царит известная необходимость, так что ваятели мифа
[получается, все же его изобретатели?] приводятся к нему [видимо, к мифу?]
такими импульсами, которые одинаково воздействуют на всех, и различные
элементы [идеальное и реальное] срастаются в мифе, хотя те, благодаря кому
это происходит, и не сознают их различности". Так что, очевидно, все
сводится к коллективному художественному инстинкту (вероятно, инстинкту
народа, порождающего мифы) - возможность, с которой мы считались (см.
третью лекцию), но которую тогда же и устранили. Кажется даже, что это
взаимопроникновение идеального и реального в применении к мифологии (общую
мысль ученый муж несомненно вынес из философской школы) не одному
исследователю древности представлялось чем-то темным и мистическим. Поэтому
О. Мюллер старается пояснить свою мысль на примерах, и тут мы ясно видим,
что имеет он в виду. Первый пример - это чума из первой песни "Илиады",
где, как известно, Агамемнон оскорбляет жреца Аполлона, жрец молит об
отмщении и Бог немедленно насылает на войско чуму; если теперь считать
верными все эти факты, т. е. что жрец Аполлона напрасно просит отдать ему
дочь, что его просьбу отвергают с насмешками и издевательствами, что вслед
за тем войско поражает чума, если, значит, считать верными эти факты, то
"все те, кто был исполнен веры в мощь Аполлона, в его способность мстить и
карать", тотчас же сами собою и с полным единодушием устанавливали связь
между мольбой оскорбленного жреца, обращенной к Аполлону, и чумой,
ниспосланной Богом, и были столь же убеждены в существовании этой связи,
как и в самих фактах (тут мы видим, что значит для него "происходящее"),
которые всякий наблюдал собственными глазами. Отсюда можно выводить, что
объяснение, какое излагает наш автор, вовсе не относится к тому, что
единственно является здесь загадочным, а именно к тому, как случилось, что
люди были убеждены в существовании Аполлона и в его способности мстить и
карать, т. е. объяснение вовсе не распространяется на собственное
содержание мифологии, потому что рассказ первой песни "Илиады" так же мало
относится к самой мифологии, как рассказ о legio fulmi-natrix и тому
подобные вещи - к самому учению христианства. Когда я установил это, то
увидел, что пролегомены О. Мюллера не имеют ничего общего с философией
мифологии. Эта последняя относится к изначальному, к самой истории богов, а
не к тем мифам, которые возникают оттого, что такой-то исторический факт
приводится в связь с тем или иным божеством, и вот причина, почему взгляд
О. Мюллера и не мог быть упомянут раньше, в числе иных взглядов на
мифологию,- он относится не собственно к мифологии. Это было бы все равно,
как если бы кто-нибудь, когда речь идет о смысле христианства, заговорил бы
о легендах, объясняя, как они возникали. Конечно, у кого что болит, тот о
том и говорит: если люди полны представлений о Богах, то они примешивают
эти представления к любым отношениям и к любым рассказам, и так, наверное,
и возникают, без уговора и без намерения, по своего рода необходимости,
мифы в понимании О. Мюллера.

Во всем нашем изложении я стремился к исторической верности в отношении
своих предшественников, стараясь воздать каждому по заслугам, так что,
надеюсь, никто не будет пенять мне, если я применю к себе самому это
правило справедливости и оставлю за собою тот самый первый шаг, без
которого я едва ли когда-либо читал лекции по мифологии,- шаг заключался в
мысли искать местопребывание, subjectum agens, мифологии в самом
человеческом сознании. Эта мысль - поставить на место изобретателей, поэтов
и вообще индивидов человеческое сознание - чуть позже обрела соответствие
себе в попытке превратить в носителя и опору всех христианских идей
христианское сознание. Хотя, как представляется, анализируя учения об
откровении, приходится скорее искать средств освободиться от всех
объективных проблем, тогда как в первом случае все дело было в том, чтобы
утвердить объективность мифологических представлений.

Гёте сказал однажды - не помню сейчас, по какому поводу: кто хочет добиться
чего-то в своей работе, притом так, чтобы ему не очень мешали, тот будет по
мере возможности благоразумно скрывать свои замыслы. Самая малая беда,
какой он должен дожидаться в противном случае, состоит в том, что, коль
скоро люди думают - он-то знает, где зарыт клад, многие поспешат вырыть
клад раньше его или, если уж они очень вежливы и скромны, пожелают помогать
ему в раскопках. Однако хуже всего публичному лектору, если толь