решений соответствуют двум посылкам догматического
фальсификационизма. Но между ними есть важное различие. Прежде всего,
методологический фальсификационист не является джастификационистом, у него
нет иллюзий относительно "экспериментальных доказательств" и он вполне
осознает и возможную ошибочность своих решений, и степень риска, на который
идет.

Методологический фальсификационист отдает себе отчет в том, что в
"экспериментальную технику", которой пользуется ученый, вовлечены
подверженные ошибкам теории, (43) "в свете которых" интерпретируются факты.
И все же, "применяя" эти теории, он рассматривает их в данном контексте не
как теории, подлежащие проверке, а как непроблематичное исходное знание
(background Knowledge),! "которое мы принимаем (условно, на риск) как
бесспорное на время проверки данной теории". (44) Он может назвать эти
теории, как и предложения, истинностные значения которых определяются им в
свете тех же теорий, "наблюдательными", но это только манера речи,
унаследованная от натуралистического фаль-сификационизма. (45)
Методологический фальсификационист использует наиболее успешные теории как
продолжения наших чувств, и перечень теорий, которые он готов допустить к
проверке других теорий, шире, чем список тех, наблюдательных в строгом
смысле, теорий, какие включил бы в него догматический фальсификационист.

Например, представим, что открыта радиозвезда с системой спутников,
вращающихся вокруг нее. Проверка теории тяготения на этой планетарной
системе, безусловно, представляла бы большой интерес. Допустим, что
обсерватория Джодрел Бэнк получила ряд пространственно-временных координат
планет, входящих в эту систему, которые несовместимы с данной теорией.
Можно рассматривать эти данные как множество потенциальных фальсификаторов.
Конечно, эти базисньк предложения не являются наблюдениями в прямом смысле,
но их можно считать "наблюдениями" в кавычках. Ведь этими предложениями
описываются положения планет, не доступные ни человеческому глазу, ни
оптическим инструментам. Их истинностные значения зависят от определенной
"экспериментальной техники". Последняя же основывается на применении хорошо
подкрепленной радиооптической теории. Назвать такие предложения
"наблюдательными" - не более, чем манера речи; в данном контексте это
означает только то, что при проверке теории тяготения методологический
фальсификационист относится к радиооптике как к "исходному знанию",
некритически. Для этого вида методологического фальсификационизма
характерна необходимость принятия решений, которыми проверяемая теория
отграничивается от непроблематичного исходного знания.* (6) (Все это очень
похоже на то, как Галилей "наблюдал" спутники Юпитера. Как было верно
замечено уже современниками Галилея, он опирался на оптическую теорию,
которая, если и существовала, то во всяком случае была и менее подкреплена,
и даже менее разработана, чем нынешняя радиооптика. С другой стороны, когда
зрительные ощущения человека называют "наблюдениями", это означает только
то, что мы "полагаемся" на сомнительную психологическую теорию
человеческого зрения (47).)

Это говорит о том, что конвенциональный элемент, как он понимается в данном
контексте, позволяет считать теорию "наблюдательной" (в методологическом
смысле). (48) Аналогично, конвенциональный элемент присутствует в решении
вопроса, какое значение истинности должно быть приписано базисному
предложению, принятому уже после того, как мы решили, какую теорию
использовать как "наблюдательную". Единичное наблюдение может быть
случайным результатом простой ошибки. Чтобы уменьшить риск,
методологический фальсификационист рекомендует принять меры безопасности.
Простейшая из них состоит в том, чтобы повторять эксперименты (сколько
раз-это дело соглашения), другая мера - "усиливать" потенциальные
фальсификаторы "хорошо подкрепленными фальсифицирующими гипотезами". (49)

Методологический фальсификационист также принимает во внимание, что
фактически такого рода соглашения приобретают институциональный характер и
одобряются научным сообществом; какие фальсификаторы "принимаются", а какие
нет, зависит от вердикта ученых-экспериментаторов. (50)

Именно так методологический фальсификационист устанавливает свой
"эмпирический базис". (Кавычки ставятся специально, чтобы подчеркнуть
"ироническое звучание" этого термина (51).) Такой "базис" вряд ли
соответствует критериям джастификационизма, в нем нет ничего доказательно
обоснованного-этот термин означает "сваи, забитые в болото". (52)

Конечно, если теория приходит в столкновение с таким "эмпирическим
базисом", она может быть названа "фальсифицированной" но "фальсификация"
здесь не означает опровержения. Методологическая "фальсификация" сильно
отличается от догматической фальсификации. Если теория фальсифицирована в
смысле догматического фальсификациониста, это значит, что она ложна; но
"фальсифицированная теория" все же может быть истинной. Если мы вслед за
"фальсификацией" еще и "элиминируем" теорию, то вполне можем элиминировать
истинную теорию или сохранить ложную (это как раз то, что должно вызвать
праведный гнев у старомодного джастификациониста).

Но тем не менее, методологический фальсификационист советует делать именно
это. Он понимает, что если мы хотим примирить фаллибилизм с рациональностью
(не джастификационистской), то обязаны найти способ элиминировать некоторые
теории. Если это не получится, рост науки будет ни чем иным, как ростом
хаоса.

Поэтому методологический фальсификационист призывает: "Чтобы заставить
метод отбора посредством элиминации работать и обеспечить выживание только
самых добротных теорий, надо создать для них условия суровой борьбы за
жизнь". (53) Раз теория фальсифицирована, она должна элиминироваться,
несмотря на связанный с этим риск: "мы работаем с теориями только до тех
пор, пока они не падают под проверками". (54) С методологической точки
зрения, элиминация должна быть окончательной: "в общем случае
интерсубъективно проверяемую фальсификацию мы считаем окончательной...
Подкрепляющая оценка, совершаемая в более поздний период времени..., может
заменить позитивную степень подкрепления негативной, но не наоборот" (55).
Выбраться из ложной колеи можно лишь с помощью эксперимента, который
"помогает нам сойти с дороги, которая ведет в тупик". (56)

В отличие от догматического фальсификациониста, методологический
фальсификационист различает простое отбрасывание и опровержение. (57)
Он-фаллибилист, но его фаллибилизм не ослабляет его критический запал:

подверженные ошибкам высказывания он превращает в "базис", чтобы продолжать
свою;

твердую политику. На этом основании он предлагает новый критерий
демаркации: только те теории, то есть высказывания, не являющиеся
"предложениями наблюдения", которые запрещают определенные "наблюдаемые"
состояния объектов и поэтому могут быть "фальсифицированы" и отброшены,
являются "научными". Другими словами, теория является "научной" (или
"приемлемой"), если она имеет "эмпирический базис". В этом критерии четко
видна разница между догматическим и методологическим фальсификационизмом.
(58)

Методологический критерий демаркации куда более либерален, чем
догматический. Методологический фальсификационизм раскрывает перед
критицизмом новые горизонты: гораздо больше теорий квалифицируются как
"научные". Мы уже видели, что "наблюдательных" (в кавычках) теорий больше,
чем наблюдательных (без кавычек), и, следовательно, "базисных" (в кавычках)
предложений больше, чем базисных (без кавычек). (59)

Кроме того, вероятностные теории тоже могут теперь квалифицироваться как
"научные": хотя они не фальсифицируемы, они легко превращаются в
"фальсифицируемые" посредством принятия добавочного решения (третьего
типа). Это решение ученый может принять, уточнив некоторые правила
отбрасывания, которые могут сделать статистически интерпретированное
подтверждение "несовместимым" с вероятной теорией. (60 )

Но даже эти три решения недостаточны для "фальсификации", теории, которая
не может объяснить что-либо "наблюдаемое" без ограничения ceteris paribus.
Никакого конечного числа "наблюдений" не достаточно, чтобы
"фальсифицировать" такую теорию. Однако, если это так, то можно ли разумно
защищать методологию, которая претендует "интерпретировать законы природы и
теории как... высказывания, которые частично разрешимы, то есть они - по
логическим основаниям - не верифицируемы, но асимметричным образом только
фальсифицируемы. . ."? (61) Как можем мы интерпретировать теории, подобные
теории тяготения и динамике Ньютона, в терминах "частичной разрешимости"?
(62) Как в таких случаях, не кривя душой, пытаться "избавиться от ложных
теорий, - найти в теории слабые места, чтобы отвергнуть ее, если она в
результате проверки оказывается фальсифицированной"? (63) Как мы можем
включить их в сферу рациональной дискуссии?

Методологический фальсификационист решает эту проблему, принимая новое
решение (четвертого типа): когда мы проверяем теорию вместе с ограничением
ceteris paribus и находим, что эта конъюнкция опровергнута, мы должны
решить, считать ли это опровержение также и опровержением специфической
теории.

Например, можно принять "аномалию" перигелия Меркурия как опровержение
конъюнкции из трех элементов: теории Ньютона, известных граничных условий и
ограничения ceteris paribus - Nз. Затем "сурово" проверить граничные
условия (64) и, может быть, перевести их в ранг "непроблематичного
исходного знания". Из этого будет следовать, что опровергнута иная
конъюнкция, уже из двух элементов - теории Ньютона и ограничение ceteris
paribus - N2. Теперь надо принимать главное решение: снести и ограничение
ceteris paribus в общий котел "непроблематического исходного знания". Это
тоже можно сделать, если ограничение ceteris paribus хорошо подкреплено.

Что означает "суровая" проверка ограничения ceteris paribus? Надо
предположить что существуют другие факторы, воздействующие на данное
событие, определить эту . факторы и проверить конкретные допущения о них.
Если многие из этих допущений опровергнуты, ограничение ceteris paribus
может считаться хорошо подкрепленным.

Но если принято решение о "приемлемости" ограничения ceteris paribus, то
это влечет за собой очень рискованные последствия Если это входит в
"исходное знание", та предложения, описывающие перигелий Меркурия,
рассматриваются уже не как эмпирический базис N2, а как эмпирический базис
самой теории Ньютона, и, следовательно, то что было простой "аномалией",
становится решающим свидетельством против N , eе фальсификацией. (Некое
событие, описываемое мое предложением А, можно назвать "аномалией" по
отношению к теории Т', если А- потенциальный фальсификатор конъюнкции Т и
ограничения ceteris paribus; но то же предложение становится потенциальным
фальсификатором самой теории Т, если принято решение считать ограничение
ceteris paribus частью "непроблематического исходного знания".)

Поскольку наш суровый фальсификационист считает опровержения
окончательными, он должен принять судьбоносное решение:

элиминировать теорию Ньютона; дальнейшая работа в рамках этой теории
объявляется нашим методологом иррациональной. Если же ученый не пойдет на
столь смелое решение, он "не сможет извлечь из опыта какую-либо пользу",
оставаясь при мнении, что в его задачу "входит защита столь успешно
действующей системы от критики до тех пор, пока эта система не будет
окончательно опровергнута" (66). Тогда он рискует превратиться в апологета,
который всегда готов заявить, что "расхождения, которые, мол, существуют
между данной теорией и экспериментальными результатами, лежат на
поверхности явлений и исчезнут при дальнейшем развитии нашего познания".
(66) Но для фальсификациониста это означало бы поступать "вразрез с той
критической установкой, которая... должна характеризовать ученого", (67)
что недопустимо.

По излюбленному выражению методологического фальсификациониста, теория
должна "сама лезть на рожон".

Даже в хорошо определенном контексте методологический фальсификационист
оказывается в очень затруднительном положении, когда должен принять
решение: где же проходит граница между проблематичным и непроблематичным
знанием. Затруднение особенно драматично, когда это решение касается
ограничения ceteris paribus, когда одно из сотен "аномальных явлений"
возводится в ранг "решающего эксперимента" и объявляется, что именно в
данном случае эксперимент был "управляемым". (68 )

Таким образом, с помощью этого решения четвертого типа (69) наш
методологический фальсификационист в конечном счете получает право считать
любую теорию, чья судьба похожа на теорию Ньютона, "научной". (70 )

В самом деле, нет никаких причин, почему бы не сделать и следующий шаг в
принятии решений. Что мешает решить, что некая теория, которую даже все эти
четыре типа решений не могут превратить в фальсифицируемую, все же должна
считаться опровергнутой, если она войдет в противоречие с другой теорией,
столь же научной (на тех же, да к тому же предварительно уточненных
основаниях) и столь же хорошо подкреплена? (71) Далее, если мы отбрасываем
одну теорию из-за того, что ее потенциальные фальсификаторы кажутся
истинными в свете некоторой "наблюдательной" теории, то почему бы не
отбросить другую теорию из-за того, что она непосредственно входит в
столкновение с тем, что может быть отнесено к непроблематическому исходному
знанию?

Это уже пятый тип решения, позволяющий элиминировать даже "формально
метафизические" теории, то есть утверждения с кванторами "все" и
"некоторые" либо чисто экзистенциальные утверждения*, поскольку они по
самой своей логической форме не могут иметь (пространственно-временных)
сингулярных потенциальных фальсификаторов. (72 )

Подведем итоги. Методологический фальсификационизм предлагает интересное
решение проблемы - как соединить постоянный критицизм с фаллибилизмом. Он
не только предлагает философское основание для фальсификации после того,
как фаллибилизм выбил почву из-под ног догматического фальсификационизма,
но и значительно расширяет горизонты критицизма. Представив фальсификацию в
новом облике, он спасает притягательный кодекс чести догматического
фальсификациониста, согласно которому научная добросовестность в том, чтобы
задумать и осуществить такой эксперимент, что, если его результат
противоречит теории, теория должна быть отброшена.

Методологический фальсификационизм представляет собой заметный шаг вперед
по сравнению с догматическим фальсификационизмом и консервативным
конвенционализмом. Он рекомендует принимать рискованные решения. Но риск в
какой-то момент может перейти в безрассудство, и возникает вопрос, нельзя
ли как-то его уменьшить?

Рассмотрим поближе, в чем здесь заключается риск.

В этой методологии, как ни в какой другой разновидности конвенционализма,
решения играют действительно критическую роль. Однако решения могут
заводить в безвыходные тупики. Методологический фальсификационист понимает
это лучше других. Но он полагает, что такой ценой мы платим за возможность
прогресса.

Нельзя не отдать должное отваге нашего методологического
фальсификациониста. Он, видимо, чувствует себя героем, лицом к лицу
столкнувшимся с двумя смертельными опасностями, хладнокровно оценившим их и
избравшим меньшее зло. Одна из этих опасностей - скептический фаллибилизм с
его принципом "все проходит", с отчаянным отрицанием всех интеллектуальных
стандартов, а значит, и идей научного прогресса. Ничто не может быть
установлено, ничто не может быть отвергнуто, между отдельными системами
знания не может быть никакой связи. Рост наук - возврастание хаоса,
строительство Вавилонской башни.* Около двух тысяч лет ученые и научно
мыслящие философы предпочитали джастификационистские иллюзии, лишь бы не
быть ввергнутыми в этот кошмар. Некоторые из них думали, что есть только
один-единственный выбор между индуктивистским джастификационизмом и
иррационализмом. В. Рассел писал: "Я не вижу никакого выхода, кроме
догматического признания индуктивного принципа или чего-то ему равного;
иначе пришлось бы отбросить все или почти все, что наука или здравый смысл
признают знанием". (73) Но наш методологический фальсификационист гордо
отвергает такой "эскапизм". Он отваживается принять удар фаллибилизма, но
преодолевает скептицизм, проводя смелую и рискованную политику, а не
прячась за догмы. Он вполне сознает степень риска, но настаивает, что выбор
только один: между методологическим фальсификационизмом и иррационализмом.
Он предпочитает игру с небольшими шансами на победу, но говорит, что это
все же лучше, чем просто сдаться без игры. (74 )

И правда, те критики наивного фальсифи-кационизма, которые не смогли
предложить альтернативного метода критицизма, неизбежно скатывались к
иррационализму. Например, Нейрат заявлял, что фальсификация и последующая
элиминация гипотез могут стать "препятствием прогрессу науки", (75) но его
путаная аргументация не имеет никакой цены, если единственной замеченной им
альтернативой является хаос. Гемпель несомненно прав, подчеркивая, что
"наука дает множество примеров, когда конфликт между хорошо подтвержденной
теорий и каким-то не поддающимся объяснению результатом эксперимента
прекрасно разрешается тем, что последний признается как бы не имевшим
места, а не принесением в жертву теории", (76) но все же он признает, что
не видит иного "фундаментального стандарта", чем тот, какой выдвинут
наивным фальсификационизмом. (77 )

Нейрат и, кажется, Гемпель отвергают фальсификационизм как
"псевдорационализм", (78) но что такое "настоящий рационализм"? Поппер еще
в 1934 г. предупреждал, что "разрешительная" методология Нейрата (точнее
было бы сказать, отсутствие методологии) превратила бы науку в
не-эмпирическую и, следовательно, иррациональную:

"Нам необходимо некоторое множество правил, ограничивающих произвольность
"вычеркивания" (а также и "принятия") протокольных предложений. Нейрат не
формулирует никаких правил такого типа и тем самым невольно выбрасывает за
борт эмпиризм...

Любая система может быть оправданной, если кому-либо дозволяется (а по
Нейрату, это право предоставляется всем) просто "вычеркнуть" мешающее ему
протокольное предложение". (79 )

Поппер соглашается с Нейратом в том, что все высказывания подвержены
ошибкам, но он решительно настаивает на том, что прогресс невозможен без
твердой рациональной стратегии или метода, которыми следует
руководствоваться, когда одни высказывания противоречат другим. (80

)

Но не является ли твердая стратегия методологического фальсификационизма,
рассмотренная выше, слишком твердой? Не являются ли решения тех, кто
придерживается этой стратегии, слишком произвольными? Кое-кто мог бы даже
сказать, что методологический фальсификационизм отличается от
догматического только тем, что лицемерно уверяет в своей преданности
фаллибилизму!

Критиковать теорию критики обычно трудно. Натуралистический
фальсификационизм было сравнительно легко опровергнуть, так как он покоится
на эмпирической психологии восприятия; можно показать, что он просто ложен.
Но как фальсифицировать методологический фальсификационизм? Нет такого
бедствия, какое могло бы опровергнуть неджастификационистскую теорию
рациональности. Более того, если бы даже эпистемологическая катастрофа
разразилась, как могли бы мы узнать об этом? Мы лишены возможности судить о
том, увеличивается или уменьшается правдоподобие наших успешных теорий. (81
)

Пока еще нет общей теории критицизма даже в сфере научного знания, не
говоря уже о критике теорий рациональности. (82) Следовательно, если мы
хотим фальсифицировать методологический фальсификационизм, то нам придется
делать это, не имея еще теории, с помощью которой такая критика могла быть
обоснована.

Если мы обратимся к истории науки, пытаясь понять, как происходили самые
знаменательные фальсификации, нам придется признать, что некоторые из них
б