Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
т в горнах.
Голос Потемкина дрожал от нескрываемой зависти:
- Кто прислал тебе? Граф Артуа?
- Принц Шарль де Линь, которого я жду в гости.
- А зачем он едет?
- Любезничать... Гостей на Руси не спрашивают: чего пришел? Гостей
сажают за стол и сразу начинают кормить.
Потемкин сообщил ей, что вызвал Суворова:
- Велю протопопу кронштадтскому мирить его с женою. А потом совещание
будет. Я да Суворов! Еще и армяне - Лазарев с Аргутинским. Станем судить
о делах ихних. Армяне, люди шустрые, уже и столицу себе облюбовали -
Эривань.
- Что толку от столицы, если и страны нет?
- Сейчас нет, после нас будет, - отвечал Потемкин...
Потемкин давно утопал в музыке! Через уличные "цеттели" (афишки за-
борные) регулярно извещал жителей, что в Аничковом дворце опять поет для
публики капелла его светлости. Знаменитые Ваня Хандошкин с Ваней Яблоч-
киным снова явят свое искусство игры на скрипке, балалайках и даже на
гитарах певучих. Потемкинская капелла всегда считалась лучше придворной,
светлейший сам отбирал певцов, которые безжалостно опивали его и объеда-
ли; заезжим итальянцам, не прекословя, разрешал князь петь ради заработ-
ка в столичных трактирах.
Хандошкин был роста среднего, коренаст, как бурлак, глаза имел
большие, вдумчивые, голову покрывал париком, а пьяницей не был - это все
завистники клеветали. Перед залом, освещенным массою свечей, он обратил-
ся к публике:
- Не желает ли кто скрипку мою расстроить?
Нарышкин взялся за это охотно: сам музыкант, вельможа знал, как ис-
портить ее квинтовый настрой:
- Опозоришься, гляди, Ванюшка... ну, валяй!
Хандошкин с улыбкою исполнил на испорченной скрипке вариацию из кон-
церта Сарти. Потом спросил публику:
- Сколько струн разрешаете мне оставить?
- На одной играй, - требовали из зала.
И на одной струне маэстро сыграл "Что пониже было города Саратова",
да так сыграл, что Потемкин с Нырышкиным ногами ерзали, восхищенные. За-
тем Хандошкин с Яблочкиным взялись за балалайки, сделанные из тыквы, из-
нутри же проклеенные порошком битого хрусталя, отчего и звук у них был
чистейшим, серебряным... Потемкин не выдержал-заплакал. Нс только он,
даже суровый Панин прослезился, наверное всколыхнув из потемок души та-
кое, о чем на пороге смерти старался забыть.
Здесь же, в павильоне Аничкова дворца, Потемкин встретил Булгакова;
невзирая на время позднее, покатили они на Каменный остров, а там, среди
раскидистых елей, светилась, будто разноцветный фонарь, ресторация фран-
цуза Готье: на лесной дорожке, осыпанной опавшей хвоей и шишками, Потем-
кин большим круглым лицом приник к лицу друга:
- Яша, зависть к кому-либо есть у тебя?
- Завидую тем, кто свободен.
- А кто свободен-то у нас? - отмахнулся светлейший. - Вот возьму и
повешу на елку куски золота и бриллианты. Тот, кто мимо пройдет, бо-
гатств не тронув, тот, наверное, и есть самый свободный... А я, брат,
Аничков дворец продаю.
- Чего же так?
- Хочу новый строить. В один этаж, но такой, чтобы казался он всем
торжественным и великим... Пойдем выпьем!
За столом, кафтаны распахнув и манжеты кружевные отцепив, чтобы не
запачкать, друзья помянули вином быстролетную юность. А в соседней ком-
нате пировал Чемберлен, владелец ситценабивной фабрики, на которой с ут-
ра до ночи горбатились русские люди поденщики. Булгаков заговорил об
Англии как о всеядной и прожорливой гидре. Сказал при этом:
- Видишь, и к нам забрались...
Булгаков верил, что англичане прошмыгнут в Черное морс раньше францу-
зов: кредит Лондона при дворе султана Турции крепнет, а версальский по-
тихоньку слабеет... Ему казалось, что между Россией и Англией есть нечто
общее: обширные пространства русские и грандиозные колонии англичан. По-
темкин сонно обозрел на столе все то, что уже не вмещалось в его
обильное чрево: форель в соусе из рейнвейна, ягненок с шампиньонами,
глухари с трюфелями... Он ответил:
- Не ври, Яшка! У нас-то все наше, у них все чужое. Англичане твер-
дят, будто время - деньги. А мы, сиволапые, испокон веку живем верой в
то, что жизнь-копейка...
Булгаков желал бы занять пост посла в Лондоне.
- Тебе лучше вернуться на Босфор, - сказал Потемкин.
- Правда ли, что приезжает император Иосиф?
- Но под именем "графа Фалькенштейна". Матушка встретит его в Могиле-
ве, но об этом громко пока не говорят...
Потемкина позвала к себе Екатерина, притихшая и жалкая. Было видно,
что она стыдится своего распутства.
- Куда, богатырь, ехать от меня вознамерился?
- Пора бы уж мне Новую Россию своими глазами оглядеть. Булгакова с
собою возьму - он мне надобен...
- Сейчас ты не оставляй меня одну: нам надо "графа Фалькенштейна"
встречать... А что скажешь о Саше Ланском?
Потемкин к ее бабьим судорогам уже притерпелся:
- Кавалергард скромен! Это уже хорошо...
6. ВООРУЖЕННЫЙ НЕЙТРАЛИТЕТ
До приезда Иосифа II русский Кабинет подготовил важное политическое
решение, которое отразилось и на будущих поколениях, имея ценное значе-
ние и в наши тревожные дни. В международном праве возникло новое понятие
- вооруженный нейтралитет, объединявший нейтральные страны для отпора
любой агрессии... "Екатерина, - писал Фридрих Энгельс, - впервые сформу-
лировала от своего имени и от имени своих союзников принцип вооруженного
нейтралитета (1780 г.) - требование ограничения прав, на которые претен-
довала Англия для своих военных судов в открытом морс. Это требование
стало с тех пор постоянной целью русской политики..." И нигде не прояви-
лось столь выпукло и страстно все то, что французы образно называли "те-
атральным гением Екатерины". Отлично играя роль "матушки" внутри госу-
дарства, она и на международной арене умела возвышать свой голос до под-
линно трагического пафоса! Да, великая актриса, великая...
- Весь мир сошел с ума, и в этом мире я главная сумасшедшая. Война со
Штатами не скоро кончится, Франция с Испанией не уступят Англии, а мачты
кораблей Георга торчат из моих печенок, - сказала она Потемкину.
Разговор начался в пустынной "бриллиантовой" зале, где хранились ее
самодержавные регалии, укрытые в стеклянных витринах, как в хорошем ма-
газине. Женщина прошлась по паркету скользящим шагом, за ее длинным
шлейфом, тихо посапывая, бежали собачки.
- Как ты думаешь, - спросила она и, собрав веер, трижды ударила им по
своей ладони, - после моего тешенского триумфа в Германии вправе ли я
терпеть злодейства английские?..
Коммерческий флот России выплывал на дальние коммуникации, он торго-
вал у черта на куличках зерном и мехами, слюдой и досками, пенькой и па-
токой, ревенем и маслом. Но каперы англичан стерегли купцов у Нордкапа,
на выходах из Каттегата, они брали суда на абордаж, уводили в свои пор-
ты, а потом, пожирая украинский хлеб с башкирским медом, доказывали
русскому послу, что хлеб с медом тоже стратегические товары, могущие
усилить сопротивление их противников.
- Где наши эскадры? - спросил Потемкин.
- Крейсируют в море Северном, у островов Канарских и на широте Лисса-
бона. Я указала им огнем пушечным поддерживать коммерцию от уничтожения.
Но ядрами можно наказывать, а ради укрепления авторитета нужна... бума-
га!
Она ознакомила его с декларацией ко всем нейтральным державам, чтобы
в столицах мира сведали: не ради разбоя она шлет в море крейсера, а дабы
торговлю обезопасить. И по пунктам излагала, как судоходству быть под
защитой оружия:
- На корабле нейтральном и груз нейтрален!
- Гарриса хватит удар, - отвечал ей Потемкин.
- А политика - не больница: кто слаб, того из дипломатии пятками впе-
ред вытаскивают. Но добрых отношений с Гаррисом не порывай. Давай пово-
дим короля Георга за нос. Ты вроде бы из ненависти к Панину готов все
для англичан исполнить, а за меня не тревожься... Репутация у меня скан-
дальная, лишний ералаш в Европе для меня - как лишняя мушка для украше-
ния лица! Но помни: с англичанами дела вести нелегко. Ты с ними о поли-
тике, а у них в голове коммерции, заводишь речь о торговле - они думают
о политике...
Гаррис при свидании с Потемкиным настаивал на срочности союза России
с Англией. Потемкин был в словах осторожен:
- Увы, возникло нежданное препятствие...
- В лице графа Панина? - спросил Гаррис.
- Нет, он болен. Но заболел и новый фаворит Ланской.
- Такой молодой и здоровый кавалер?
- Выходит, уже переутомился...
Гаррис записал слова Потемкина: "Мое влияние, - сказал он, - совер-
шенно прекратилось, особенно потому что я взял на себя смелость совето-
вать ей (Екатерине) отделаться скорее от нового любимца, который, если
умрет в ся же дворце, нанесет чувствительный удар ея женской репутации".
- Государыне противна сама мысль о "наступательном" союзе. Но она
просила меня заверить вас в искренней дружбе.
- Если ваша императрица, - парировал Гаррис, - предпримет попытку
умиротворить Бурбонов в делах колоний, как умиротворила Австрию в делах
Германии, она обретет новую бессмертную славу. Не забывайте, что в слу-
чае нашего поражения Франция станет закупать пеньковые веревки и смолу
для кораблей у американцев, а Россия тогда потерпит немалые убытки.
- Это правда, - согласился Потемкин, вздыхая...
Он отвез Гарриса на Черную речку, где Екатерина ужинала на даче Стро-
гановых. Она подняла бокал:
- Милорд, рада, что адмирал Родней разбил испанский флот, избавив
Гибралтар от осады... Передайте своему королю, что я всегда согласна по-
могать его величеству.
Очень мило, но Гаррис нуждался в другом:
- В чем выразится помощь вашего величества?
- О! - сказала Екатерина, осушая бокал. - Я устрою благотворительный
бал в своем дворце, а деньги, полученные с танцующих, раздам петер-
бургским нищим, чтобы они молились во славу непобедимого английского
флота...
Потемкин помалкивал, Строганов наивно улыбался. "Уж не издеваются ли
тут надо мною?" - мелькнула мысль у Гарриса. Между тем появление "Декла-
рации о вооруженном нейтралитете" стало для Европы такой же сенсацией,
как если бы из Темзы выловили русалку или в парке Сан-Суси поймали кен-
гуру. "Декларация" вызвала в английском парламенте целую бурю-гнева,
криков, ненависти, воплей, оскорблений. Но "Декларацию" уже охотно под-
писывали другие страны, приветствуя ее появление, и в Европе стали га-
дать: кто же ее придумал? Растущий авторитет России не давал покоя поли-
тикам, а потому авторство "Декларации" сначала приписывали не Екатерине,
а Фридриху Великому... Екатерина внесла в историю ясность: "Это неправ-
да; идея о вооруженном нейтралитете возникла в моей глупой голове, а не
у кого другого. Безбородко может засвидетельствовать, что эта мысль была
высказана мною, императрицей, совершенно случайно. Граф Панин не хотел и
слышать о вооруженном нейтралитете... стоило большого труда (нам) убе-
дить его".
Гаррис извещал Лондон, что Россия вооружает еще 15 мощных линейных
кораблей. Балтийский флот снова готов выйти на коммуникации - для охраны
международной торговли. Наконец, по приказу Потемкина на жительство в
Херсоне вывозят корабельных мастеров и лашманов - специалистов по техни-
ческой древесине... Возникает новый флот - Черноморский.
...Россию в ее беге по волнам было уже не остановить!
Осьмнадцатый век - эпоха благородных рыцарей и классических злодеев,
время блестящих бонвиванов и мудрейших философов, доблестных воителей и
гениальных самоучек. Но и в этом веке нельзя оценивать людей однозначно:
рыцарство уживалось рядом с подлостью, мудрец казался наивным чудаком,
шарлатан легко сходил за гения, борцы против тирании не гнушались подно-
сить тарелки коронованным сатрапам, а сами кровавые деспоты осыпали зо-
лотом тех авторов, которые воспевали благо народной свободы... Мятежная
натура принца Шарля де Линя была плоть от плоти этого сумбурного века! А
жизнь принца - как рыцарский роман, и не было битвы, в которой бы он не
сражался, не было юбки, за которой бы не волочился, и не было такой кни-
ги в Европе, которую бы он не прочитал.
Уже много лет де Линь состоял в переписке с королем Фридрихом II, ко-
торый не прерывал обмена письмами даже тогда, когда де Линь сражался
против Пруссии - на стороне Франции или Австрии. Проездом в Петербург он
был принят в Сан-Суси как собрат Фридриха по перу - оба считали себя пи-
сателями. Разговор, естественно, коснулся и Потемкина, де Линь спросил,
в какой из баталий лишился он своего глаза.
- В бане... ему попалось очень едкое мыло.
- Я знал, что баня для русских - вроде Пантеона, но еще не был изве-
щен, что в банях теряют зрение.
- У этих русских все не так, как у нас...
Фридрих был явно удручен предстоящим свиданием в Могилеве Иосифа с
Екатериной; "старый Фриц" желчно сказал:
- Карл Двенадцатый вошел в Россию тоже через паршивый Могилев, но по-
том не знал, как оттуда унести свои кости... Вы, принц, будучи в Петер-
бурге, побаивайтесь этих людоедов!
Де Линь застал короля в недобрый час. Фридрих давно чуял неладное в
политическом "равновесии", он решил срочно заменить посла Сольмса свежим
дипломатом, которого звали Евстафием Герц фон Шлицем, попросту - Герц.
Он спросил его:
- Вы слышали, что императрица собирается на прогулку в Белоруссию, а
в Могилеве сооружают триумфальные арки?
- Из голландских газет, ваше величество.
- Из газет немного узнаете, Герц. В наши времена дипломат обязан до-
гадываться о том, о чем в газетах не пишут.
Король сказал, что кажется, назревает неприятный момент, когда Россия
станет перестраивать весь политический фронт. Панин теряет остатки преж-
него влияния, от "Северного аккорда" русский Кабинет способен перейти к
союзу с Австрией:
- В парике Екатерины скопилось немало вредной пыли, не пора ли выбить
ее? Я посылаю в Петербург и своего наследника, чтобы он заручился под-
держкой русского цесаревича...
Был месяц март, когда Герц прибыл в Петербург и вручил Потемкину
письмо от Фридриха II; в этом письме король осыпал светлейшего самой
низкопробной лестью, умоляя поддержать прусские интересы, отвергая про-
иски венские ("обещал сделать для него возможным то, что другим людям
кажется невозможным").
- Посул велик! - сказала Екатерина, сообразив, что Фридрих соблазняет
Потемкина короною герцогов Курляндских.
- Курляндии место в истории уготовано, - отвечал Потемкин. - Ей прис-
тало быть губернией российской...
"Декларация о вооруженном нейтралитете" вступили в действие, Англия
лишалась призов от морского разбоя. Панин принял Гарриса, лежа в посте-
ли. "Он несколько раз повторил мне, что "Декларация" не его произведе-
ние; что она явилась для него неожиданно и при полном его незнании на
свет ея назначения..."
- Но и Англия хороша! - упрекнул он Гарриса. - Ваше владычество в мо-
рях сделалось уже невыносимо.
Против "Декларации" в России выступил только один адмирал Грейг.
- Матушка, - честно заявил он императрице в беседе с глазу на глаз, -
в прошлой войне пират Ламбро Каччиони поступал в море тако же, како и
английские крейсеры поступают ныне с кораблями чужими. Однако ты Каччио-
ни одобряла и в чины вывела. В этом наблюдаю я противоречие в твоих
действиях.
- Адмирал, ты не путай грека с королем Англии...
Герц пожелал личной встречи с Потемкиным:
- Вы еще не ответили на письмо моего короля?
- Некогда, - огрызнулся Потемкин.
- Надеюсь, вы догадались, что щедроты моего короля не имеют границ. Я
знаю, что дела в Митаве не могут нравиться двору вашему. Сейчас в Петер-
бурге умирает герцогиня Евдокия Курляндская, урожденная княжна Юсупова,
бежавшая от побоев и пьянства мужа. Король желает угодить вашей светлос-
ти: он доверил мне передать, что любая принцесса из славного дома Гоген
цоллернов согласна стать вашей женою, и тогда...
Шла борьба за то, что будет сказано в Могилеве!
- Надо продумать, что нам говорить в Могилеве.
Екатерина болела ангиной, но в постель не ложилась. Потемкин тоже
страдал от ангины, валяясь в постели более по привычке. Он вернулся к
недавней "Декларации".
- Эта бумага заставит нас отступить от панинского "Северного аккор-
да", ибо без Англии он рассыплстся сам по себе. Но, изгоняя прочь систе-
му Панина, - продолжал Потемкин, - мы должны будем избавить себя и от
автора этой системы.
Екатерина сделала ему насмешливый книксен:
- Наконец-то и ты понял, что в "Декларации" есть подоплека, которой
сам Панин не раскусил... Вооруженный нейтралитет на морях оставит Англию
в постыдном одиночестве, а внутри моего двора и Кабинета в изоляции ока-
жется Панин.
Потемкин снова завел речь о том, что после Тешена и "Декларации" па-
нинская ориентация на северные (протестантские) государства изжила себя,
а России еще предстоит тяжелейшая борьба с Турцией за обладание Причер-
номорьем.
- От Пруссии, - доказывал он императрице, - можно совсем отступиться,
как отступается муж от негодной жены, уже не раз ему изменившей. Нс
пристало нам, стране великой и пространственной, цепляться за штаны
злобного карлика. Надо так вести себя. что если в Петербурге кто и чих-
нет, так чтобы в Версале и Лондоне все в жестокой простуде полегли.
Он предлагал союзничать впредь с Австрией, которая в борьбе с Турцией
свои интересы имеет. Екатерина заметила: перемена в политике окажется
очень резкой, как если бы женщина, еще вчера молодая, завтра предстала
негодной старухой.
- Вена, - напомнила императрица, - коварство свое, под стать Пруссии,
не раз к нашему ущербу обнаруживала...
Всю ответственность за создание никчемного "Северного аккорда" Екате-
рина теперь свалила на одного Панина:
- Он, злодей, виноват! Я была молода, неопытна, когда Панин меня чуть
не за волосы втащил в "Аккорд" свой. Теперь я согласна: во вражде с Тур-
цией выгоднее иметь опору в цссарцах...
Потемкин упрятал в своем архиве записку Екатерины:
"Каковы бы цесариы ни бьиш и какова ни есть от них тягость, но оная
будет несравненно менее всегда, нежели Ируеекая, которая совокупление
сопряжена со всем с тем, что в свете может только быть придумано пакост-
ного и несносного. Дорогой друг, я говорю это по опыту: я, к несчастью,
весьма близко видела это ярмо (прусское), и вы были свидетель, что я бы-
ла вне себя от радости, лишь только увидела маленькую надежду на исход
из этого положения..."
Утром императрица велела готовить для Могилева парадное платье, укра-
шенное 4200 крупными жемчужинами. Через полицию указала позвать к ней
лучшего ямщика Федора Игнатова, служившего на тракте Москва-Петербург.
Пришел он - мужик здоровущий. Кафтан на нем сукна алого. Опоясан кушаком
белым. На груди бляха величиной с тарелку. На бляхе - герб России с ор-
лами. Через плечо великана тянулся гарусовый шнурок к рожку, чтобы в пу-
ти сигналы подавать. Екатерина по-русски с поклоном (благо поклон спину
не ломит) поднесла мужику чарку со старкой и спросила любезно:
- А закусить желаешь ли?
- Не. И так хорошо.
- У тебя в тройке масть-то какая?
- Вороные. А челки белые.
- Колокольчики твои далеко ль слыхать?
- Всю Русь прозвонил уже. Валдайская музыка.
- У меня к тебе личная просьба, - сказала Екатерина. - Ко мне кесарь
венский гостить едет. Берешься ли, Федор, прокатить его от рубежей до
Могилева за полутора суток?
- Могу и раньше! Но душа в нем жива не будет.
- А почему так?
- Ухабы наши. Сама знаешь, матушка.
- Вези! Только в канаву кесаря не выверни.
- Да уж и не таких орлов возили! Сначала-то икота их разбирала. А по-
том ничего... отлежались.
7. ПЕРЕМЕНА ФРОНТА
Что видел путник, в Могилевский град въезжающий? "Тако мне, шествую-
щему, показались места возвышенны и здани