чам и большим
барабанам с первыми петухами подымать войско в поход.


        Глава десятая. НА БЕРЕГУ РЕКИ ИТИЛЬ

                                Была пора, татарин злой шагнул
                                Через рубеж хранительныя Волги.
                                        Орест Миллер.

  Монгольское войско, вышедшее из Сыгнака ранней весной, прибыло к берегам
Итиля поздней осенью. Переход через степи до первых рубежей земель
урусутов, булгар и других непокоренных народов продолжался полгода.
Бату-хан и "у стремени его" Субудай-багатур прибыли во главе передовой
тысячи "непобедимых" к берегам великой реки Итиль. Всадники, покрытые
густой пылью, забыв порядок, рассыпались по береговым песчаным холмам,
пораженные величественной, могучей рекой, которая свободно несла обильные
глубокие воды.
  - Если ее запрудить,-толковали монголы,-вода в один день поднялась бы до
неба!
  Воины стояли на холмах, с трудом сдерживая потных коней, тянувшихся к
воде,
  - Это не то что наш голубой Керулен или золотой Онон, которые мы
переходили вброд... Попробуй-ка переплыть эту реку... Однако упрямый
Субудай перетопит половину войска, но если он решил переправляться здесь,
то он заставит нас плыть...
  Бату-хан, в кожаном шлеме, закутанный в плащ, на белом жеребце,
потемневшем от пыли, спустился к берегу.
  Беспокойные серые волны набегали на песок, выбрасывая клочья дрожащей от
ветра пены, и перекатывали большие полосатые раковины.
  - Здесь кончились наши монгольские степи,- сказал Батый под®ехавшему
Субудаю.- Там, за рекой, все будет Другое! Там засверкает наша слава!
  На противоположном берегу реки по отлогим холмам тянулись кудрявые леса,
уже тронутые золотом осени; кое-где яркими малиновыми пятнами выделялись
заросли осины. На холмах подымались две высокие сторожевые башни, сложенные
из бревен. Песчаные отмели длинными желтыми полосами отделялись от зеленых
берегов. Стаями проносились кулики, утки и другие птицы.
  Там же возвышалась одинокой громадой скалистая серая гора. За нею уходили
вдаль густые леса. На горе чернели большие отверстия, перемежаясь с белыми
странными столбами. По берегу лениво брело несколько коров. С горы сбежали
две женщины и, стегая коров хворостинами, угоняли их в лес.
  - Наш обед от нас уходит,- заметил монгольский воин. На вершине мрачной
горы толпились люди. Они, видимо, волновались, перебегая с места на место.
  Стая белых чаек летала и кружилась над рекой, опускалась к воде. Чайки
садились на плывшие бревна, ссорились, взлетали с криком и снова садились,
  - Это не бревна! Смотрите, это плывут трупы... Дело рук хана Шейбани...
Он наводит повсюду монгольский порядок.
  Трупов плыло много. Один, раздутый, с опухшим синим лицом, гонимый ветром
и волнами, медленно подплыл к берегу и застрял на отмели.
  Войску была об®явлена трехдневная остановка. На равнине повсюду задымили
костры. На другой день сотник Арапша сказал Мусуку:
  - По приказанию начальника тысячи Кунджи, тебе поручается важное дело:
поймать и привести какого-нибудь человека из живущих по этим берегам.
Здесь, должно быть, много людей рыбачит и сеет ячмень,- всюду видны посевы
и в воде у берега привязаны сетки-мережи. На другом берегу заметны узкие
черные ладьи. Проберись вверх по реке и захвати рыбака, вышедшего на берег.
Я дам тебе в помощь нукеров.
  Мусук и пять монголов от®ехали от берега в ковыльную степь, нашли
тропинку, чуть не увязли в болоте и едва выбрались, вытянув друг
друга.арканами. Потом снова приблизились к реке и пошли камышами, ведя
коней в поводу. Два раза, совсем близ берега, проплыли лодки. В одной
гребли женщины в белых одеждах, обшитых красными тесемками. В другой сидел
старик и мальчик. Каждый греб одним коротким, как лопата, веслом. Лодки
были такие узкие, что требовалось особое искусство, чтобы держаться на
серых беспокойных волнах и не опрокинуться.
  Мусук условился с монголами, что он будет "скрадывать" старика с
мальчиком. У них должна быть заветная отмель, на которой они остановятся.
Один из нукеров остался за пригорком на лошадях, остальные пошли вдоль
берега, прячась за кустами, ожидая знака Мусука.
  Лодка старика подвигалась медленно против течения, и так же медленно,
ползком пробирался по берегу Мусук, держа в руке короткое копье. На пути
оказались две речки. Он перешел их вброд, по шею в воде, вспугнул кабаниху
с поросятами.
  Мусук несколько раз терял из виду старика. Лодка стала удаляться от
берега, направляясь к острову посреди реки. Там старик долго возился в
камышах, проверял мережи и выбрасывал в лодку пойманную рыбу.
  Мусук лежал весь промокший на песке и выжидал. Лодка снова направлялась к
берегу, уже вниз по течению. Она плыла теперь быстро и, наконец, скрылась
из виду. Мусук снова перешел обе болотистые речки, выбрался на берег и
вдруг впереди, совсем близко, услышал голоса. Он пополз как можно тише,
чтобы не выдать себя.
  Наконец сквозь стебли камыша Мусук различил небольшой залив; черная лодка
была вытащена кормой на песчаный берег. Старик и мальчик лежали у костра. В
огне стоял закоптелый горшок, из него торчал рыбий хвост. Кипящая похлебка
переливалась пеной через край. Мальчик подбросил в костер несколько веток.
Старик вытянулся, подложив руки под голову; седая борода его стояла
торчком. Он закрыл глаза и стал всхрапывать. Мусук ясно видел его серую в
заплатах, длинную до колен холстинную рубаху, широкие порты из дерюги,
продранные на коленях, старый с медной пряжкой кожаный пояс и привешенный к
нему нож в деревянных ножнах. Вдруг мальчик приподнялся и стал тревожно
осматриваться.
  Мусук бросился вперед, ломая камыши, и навалился на старика. Мальчик
кубарем откатился к лодке, оттолкнул ее от берега, ловко взобрался в нее,
пронзительно крича:
  -  Деда, деда! Скорей ко мне, в лодку.
  Мусуку казалось легким делом одолеть костлявого, тощего старика. Он лежал
на нем, подгибая его руку, тянувшуюся к ножу, стараясь опутать его ремнем.
Но старик был крепким. Он бился изо всех сил. Вырвав руку, он схватил
камень и ударил Мусука по глазу. И костер, и камыши, и река - все
закружилось, но Мусук продолжал бороться, помня, что "языка" надо взять
живым. Старик дрался, как дикий зверь, кусая Мусука за локоть, и кричал:
  - Ах ты, язва! Не побороть тебе меня, желтомордый щенок!
  Старику удалось вывернуться, и он порывался встать на колени. Мусук
продолжал прижимать его, скручивая руки.
  Старик кричал мальчику:
  - Не уезжай, Кирпа! Сейчас я его прикончу!
  Он сильно ударил Мусука в живот. От удара Мусук свалился на бок. Крики
услышали монголы. Двое из них набросились на старика в то мгновение, когда
он, сидя на Мусуке, уже доставал нож. Старик завизжал, отбиваясь от
нукеров, но те сбили его с ног и скрутили руки сыромятными ремнями. Мальчик
в черной лодке быстро плыл на середину играющей солнечными блестками реки.
  Монголы набили старику в рот листьев и травы и перевязали лицо тряпкой.
  Сверху, скользя по быстрому течению, показалась большая лодка. Четверо
гребцов сильно ударяли по воде длинными веслами. На корме рулевым веслом
правил знатный с виду человек в темно-малиновом бархатном кафтане, расшитом
золотыми цветами. В его ногах на дне лодки сидели еще двое молодцов с
длинными ножами за поясом.
  Лодка с разбегу врезалась в песчаный берег. Гребцы, сложив весла, с
копьями в руках спрыгнули на песок и подтянули лодку.
  Человек в бархатном кафтане сказал властным звучным голосом по-татарски:
  - Здравствуйте, охотнички. Какого зверя поймали? Подождите его добивать.
Он человек старый и очень знающий. Наш лучший рыбак, все рыбные места здесь
знает... Кто вы? Из какого племени?..
  Мусук тяжело хрипел, с трудом пытаясь встать. Кровь залила ему глаз. Один
из монголов ответил:
  - Мы нукеры джихангира Бату-хана. Почему ты вмешиваешься в наши охотничьи
дела?..
  - Я посол от великого племени рязанского. Князь Глеб Володимирович. Еду
приветствовать вашего великого хана, пожелать ему благополучия и много лет
царствования... Далеко ли мне еще ехать?
  - Если поедешь с нами медленно, будешь у Бату-хана через три дня. Если
захочешь проскакать быстро, будешь ехать сто дней и его не встретишь, а
найдешь себе могилу на перекрестке трех дорог.
  - Тогда я поеду вместе с вами. Укажите мне дорогу, в убытке не
останетесь.
  Мусук отдышался, промыл в реке раны и перевязал голову лоскутом,
оторванным от рубахи. Теперь здоровым глазом он мог рассмотреть знатного
человека, сидевшего в лодке. Он был уже не молод. Черная окладистая борода
с сильной проседью ниспадала на широкую грудь. Бархатная шапка, отороченная
бобром, была не нова и сильно выцвела. Да и красивый цветистый кафтан был
поношен. Суровое лицо и пристальные черные глаза смотрели тяжело и
неприветливо. Видно, человек этот когда-то жил в большой чести и
довольстве, а с тех пор видывал виды, и жизнь его сильно потрепала.
  Князь долго спорил с монголами, как они будут ехать, и, наконец, порешили
на том, что знатный посол в лодке поплывет близ берега, а монголы верхом
будут держаться поблизости.
  Полуживого Мусука посадили на коня, а пленный старик, с кляпом во рту и
ременной петлей на шее, пошел у стремени передового нукера.


        Глава одиннадцатая. СТАРИК ВАВИЛА

  Бату-хан приказал Хаджи Рахиму прийти в его золотисто-желтый шатер и
присутствовать при беседе с иноземцами. "Ослепительный", в парчовом
кафтане, сверкая алмазами перстней на всех пальцах, сидел на золотом троне
в глубине шатра. Слева от него сидели молчаливые и степенные
Субудай-багатур и главные военачальники в своих лучших одеждах. Справа, в
высоких шапках, увитых жемчужными нитями, и в шелковых, расшитых золотыми
цветами платьях, красовались, как сказочные птицы, четыре жены
Батыя - монголки. Ожидалось важное совещание, требующее тайны, когда
присутствуют обычно только жены-монголки,- другие жены не допускались, так
как джихангир не раз высказывал опасение, что кипчаки болтливы и лживы, а
особенно их женщины.
  Слуги разнесли всем кумыс в драгоценных чашах; он был свежий, пенился, и
после долгой дороги по выжженным степям было сладостно пить холодный
кисловатый напиток.
  Первым вошел начальник "непобедимых" сотник Арапша. Обычную у монголов
шапку с отворотами он заменил индийским шафрановым тюрбаном, один конец
которого падал на левое плечо. Арабский шерстяной чекмень обтягивал его
худощавый стройный стан и прямые плечи. Черные строгие глаза Арапши
смотрели в упор, и никто не видел, чтобы этот гордый нукер когда-либо
беззаботно смеялся.
  За Арапшой вошел Мусук. Лицо его было перевязано цветными тряпицами.
Накануне Хаджи Рахим приложил все знания, приобретенные им в Багдаде, чтобы
промыть крепким чаем и зашить лицо, израненное в борьбе при захвате важного
пленного. Узнав об этом, Бату-хан пожелал услышать рассказ Мусука и
плененного им жителя с берегов Итиля.
  Лысый старик, с лицом, густо заросшим седой бородой, вошел в шатер. Его
руки были связаны за спиной. Шею давил сыромятный ремень, конец которого
намотал себе на руку монгольский воин. Лицо и загорелая плешь старика были
в засохших ранах. Он стоял прямо, испуга не было в его светлых спокойных
глазах.
  Вошедшие встали рядом на колени перед золотым троном. Два толмача
переводили непонятные слова старика. Один из них спросил:
  - Покоритель вселенной желает знать: кто ты, как тебя зовут, откуда ты
родом и как попал сюда на реку?
  - Я слуга великого колдуна и звездочета Газука, хранителя священной
Ураковой горы. Я бедный раб его... На мне тамга моего хозяина...
  Бату-хан кивнул:
  -  Покажи!
  -  Сорок лет назад мне выжгли ее на бедре.
  Монгольский воин спустил холщовые порты старика, и он повернул к хану
тощее бедро, где краснела выжженная тамга: круг с двумя рожками, как у
козла.
  -  Что значит такая тамга? Почему рога?
  Старик повернулся к сторожившему его монголу и строго сказал:
  - Раз ты спустил порты, ты и натяни. Видишь, я руками пошевельнуть не
могу!
  Монгол поправил шаровары, и старик обратился к Бату-хану:
  - Видел ты на той стороне реки серую гору? Называется она - городище хана
Урака. Там живет старый колдун Газук. Ему более ста лет, и даже я гожусь
ему только во внуки. Но он все помнит, что было раньше, в старые времена, и
много рассказывает. Каждое полнолуние на горе устраивается моление в честь
богов водяного и громового. Тогда отовсюду приезжают куманы и другие
степняки, режут черных козлов и пьют айран. Потому у Газука и тамга с
рогами козла...
  -  Как звать тебя?
  - Меня зовут дед Вавила, Родом я из Рязани. Был бортником. Меня обманом
поймали на охоте, когда я ходил за диким медом, ушкуйники-новгородцы,
увезли вниз по реке и продали купцу, а тот перепродал другому. Так я
переходил из рук в руки, пока не попал к колдуну Газуку.
  Субудай-багатур прервал старика:
  -  Постой! Отвечай только то, о чем тебя спрашивают.
  Бату-хан спросил:
  - Какие войска ты видел на той стороне? Много ли пеших и конных воинов?
  -  Я рыбак, езжу по реке. Много ли я в камышах увижу?
  -  А что слышал?
  - Слышал я, что куманские ханы еще недавно кочевали поблизости. Потом они
в страхе стали уходить прочь, в свои степи. Угоняют табуны, скот, увозят
юрты. Никогда раньше у них такого бегства, а бывало...
  -  В какую сторону уходят?
  -  К Лукоморью, к Синему морю!
  Старик стоял нахмуренный, сдвинув густые седые брови.
  Субудай опять вмешался:
  - Ты знаешь имена куманских ханов, которые кочевали поблизости?
  Старик огрызнулся:
  - Вот еще! Чего захотел! Если бы я торговал с ними, коней менял, я бы
знал. Ты лучше спроси: какие рыбы водятся в реке, много ли здесь осетров,
щук, судаков, где богатые рыбные места,- все тебе выложу, точно сам под
водою в гости лазил к водяному деду!
  -  А кто это - водяной дед? - спросил Бату-хан.
  - Водяного не знаешь! Это царь морской, что под водой на дне сидит. И
хоромы там у него богатейшие. В них живут его сто дочерей, что русалками
зовутся.
  -  Ты их видел?
  - Сорок лет на реке рыбачу, да чтоб не видеть! Не только видел, но и
слышал! Русалки по ночам поют, плачут, подзывают путников-ротозеев,
пересмеиваются. Если кто близко к берегу подойдет и русалкам поверит, они
его защекочут и в омуты утащут, а назад не выпустят...
  Среди монголов раздались восклицания. Монгольские ханши всплеснули руками
и стали удивленно перешептываться.
  -  А царя водяного ты тоже видел? - спросил Бату-хан.
  - Не раз видел. Он из камышей высунет свою образину, волосатую, как у
меня, и бороду в воде полощет. Глаза рачьи выпучит и гулко так завоет: Хан
Урак! Хан Урак!..
  Субудай-багатур обратился к Бату-хану:
  - Ослепительный! Разреши сказать слово! Этот старик очень ценный, он
знает много сказок и может их рассказывать и день и два, особенно если ему
подливать в чашку айрана. Казнить его не следует, а надо придержать, он
пригодится нам в походе на землю урусов. Может, ты его еще призовешь, чтобы
он тебя позабавил. Он сказал важную для нас весть: куманские ханы уходят,
угоняют скот. Поэтому надо торопиться, надо их нагнать, нам нужны большие
гурты скота, чтобы подкормить усталые войска. Надо спешно переправляться
через Итиль.
  - Пусть так будет!-сказал Бату-хан.-Сотник Арапша! Развяжи старику руки,
сними петлю и дай ему отдышаться.
  Арапша поднялся с колен, перерезал поясным ножом ремни на руках пленника,
снял кожаную петлю с шеи и встряхнул старика.
  - Благодари джихангира! Ослепительный дарует тебе жизнь,- сказал Арапша.-
Если будешь стараться, сделаешься ханским рыбаком, сказочником и толмачом.
Кланяйся! Целуй землю!..
  Старик протянул руки и хотел согнуть их, но от ремней они так затекли,
что едва двигались. Монголы подхватили его и выволокли из шатра. Бату-хан
расспросил Мусука, как он поймал рыбака, остался доволен и приказал выдать
Мусуку в награду шелковую одежду.


        Глава двенадцатая. ПЕРЕПРАВА ЧЕРЕЗ ИТИЛЬ

  Подходя к Итилю, все монголо-татарские войска получили приказ джихангира
в три дня переправиться на другой берег. Гонцы носились вдоль лагерей.
Некоторые отряды еще не прибыли и где-то тянулись позади, по выжженной
солнцем равнине,
  Одним из первых прибыл к реке Итиль хан Кюлькан, младший сын Чингиз-хана
от его последней молодой жены, красавицы Кулан-Хатун, умершей в Каракоруме
от отравы, поднесенной на обеде завистливыми родичами.
  Высокий и красивый, как его мать, с узкими, слегка скошенными глазами,
всегда беспечный и полупьяный, Кюлькан ответил гонцу, что здесь богатая
охота на птиц, дзеренов и сайгаков и что он переправится только после
окончания охоты.
  Кюлькан поставил на берегу Итиля знаменитую юрту своей матери
Кулан-Хатун, в которой она принимала Священного Воителя, Чингиз-хана.
Вместо войлоков юрта была покрыта пятнистыми шкурами горных барсов и
подбита соболем. Хан Кюлькан устраивал в ней каждый день пиры и веселился с
молодыми сверстниками, монгольскими знатными ханами.
  Вскоре к нему прискакал второй гонец в сопровождении сотни "бешеных"
Субудай-багатура. Строгий полководец извещал беспечного чингизида, что "не
исполнивший приказа увидит смерть, а замедливший переправу будет смещен на
самую низкую должность, и его место займет более расторопный..." Гонец
добавил от себя, что "неодолимые" и десять тысяч отборных воинов получили
приказ садиться на коней, если хан Кюлькан снова ответит отказом.
  Хмель мгновенно вылетел из головы Кюлькана. Он призвал своих нойонов и
багатуров, которые стали вспоминать, как в таких случаях поступал
Чингиз-хан. Монголы начали спешно резать баранов и козлов, сдирать с них
шкуры чулком, через шею, перевязывать отверстия жилами и надувать бурдюки.
Большие заботы и хлопоты вызывали обозы, которые у каждого чингизида
достигали значительных размеров и в походе были крайне обременительны.
Воины Кюлькана делали из бурдюков плоты и тесали из жердей весла. От
Кюлькана во все стороны помчались гонцы узнать, готовятся ли к переправе
другие отряды.
  Субудай-багатур о многом позаботился заблаговременно. Сверху, из царства
Булгарского, прибыла тысяча двадцативесельных просмоленных лодок. Этот
подарок прислал Бату-хану его брат Шейбани-хан по просьбе одноглазого
полководца. В лодках сидели полуголые, в отрепьях гребцы-булгары, ставшие
от жгучего солнца темными, как сосновая кора.
  Лодки остановились в устье Еруслана и вдоль берега Итиля. Субудай-багатур
выделил сто лодок и приказал, чтоб в каждую лодку вошли по двадцать
нукеров, имея с собой лишь седла, переметные сумы и трехдневный запас
ячменя для корма коня. Кони же сами переплывут реку.
  Было яркое, теплое осеннее утро. Река спокойно несла прозрачные воды,
нежась под ласковыми лучами солнца. В этом месте река была очень широка,
коням придется плыть с трудом. Как-то они справятся с течением?
  Арапша со своей сотней должен был переправиться первым. Он стоял на
песчаном берегу и измерял взглядом ширину реки. Смелости-то хватит, а вот
хватит ли силы? К нему подошел коренастый монгол в синем, длинном до земли
чапане с загорелым молодым лицом. Из-под отворотов войлочной шапки смотрели
властные холодные глаза. Это был сын Субудай-багатура - Урянх-Кадан,
выдвинувшийся в китайскую войну решительностью и смелыми набегами.
  - Я узнал, что мой почтенный отец поручает тебе первому переправиться на
тот берег. Дело не только в переправе. Приготовился ли ты к битве? На той
стороне собрались неведомые всадники. Сколько их - неизвестно. Они могут
вступить в бой. Кто они - саксины, куманы, буртасы или урусуты - не все ли
равно! Надо их отогнать, занять берег и отослать все лодки сюда обратно. В
каждой лодке должны остаться пять нукеров присматривать за гребцами, не то
на обратном пути булгары захотят убежать от нас вниз по реке. На конях надо
оставлять оброти или уздечки и связывать их чембурами. Слабые кони должны
плыть около лодок, их следует поддерживать за повод. Мой почтенный отец
дает в твои руки старого крепкого жеребца, своего любимого саврасого,
который покажет другим коням,