ые в
снопах ярких искр взметаются вверх, улетая в заоблачный мир, в священное
царство воинственного правителя, Чингизхана...
  Жар стал нестерпим. Горячий вихрь закрутился по площади. К небу полетели
раскаленные головни и обломки досок. Бату-хан, закрываясь руками, крикнул:
  -  Бай-аралла, баатр дзориггей!.
  Он хлестнул плетью коня и, вырываясь из дыма, поскакал с площади вниз, к
реке. За ним, звеня оружием, теряя порядок и сталкиваясь, помчались
монгольские всадники с прощальными криками:
  -  Байартай! Байартай!
  Подожженная поминальным костром Рязань загорелась вторично. Целые сутки
были видны вспышки огней и доносился удушливый запах паленого мяса.
  Войско отдыхало три дня. Воины резали пригнанный скот. Ханы ели вареную
жеребятину и пили вино, найденное в подвалах рязанского князя. Простые
нукеры пили чай, сваренный с коровьим салом и мукой, и переговаривались
шепотом;
  - Гей, о-й-о! Если при штурме каждого города будет гибнуть столько
воинов, то много ли багатуров вернется на родину... Чуй! Не будем думать о
завтрашнем дне! Сегодня будем веселиться, пить и наедаться!..

         * 6. ЧЕРНАЯ ТУЧА НАД РУССКОЙ ЗЕМЛЕЙ * 

                                        Приде весть зла...
                                        смятошася люди.
                                           Летопись.


        Глава первая. "СКРИПИТ!"

  Долгой зимней ночью на каменной стене стольного города
Владимира-Суздальского стоял дозорный. На нем был бурый армяк, надетый
поверх овчинного полушубка. Похлопывая ногой об ногу, дозорный ходил взад и
вперед от одной бойницы до другой, и новые лыковые лапотки его поскрипывали
на хрустевшем снегу. На уши он надвинул собачий меховой треух. Его жесткая
борода стала серебристой от инея, глаза зорко посматривали по сторонам и
вдаль, туда, где засыпанные снегом леса дремали в голубоватом свете
ущербной луны.
  Дозорный Шибалка следил за дорогой на юг в сторону Рязани. Там, говорят,
рубятся. Какие вести прилетят оттуда? Отбили рязанцы безбожных татар,
напирающих из Дикого поля, или вороги обошли город стороной и теперь скачут
по снежным полянам через суздальские погосты прямо на Владимир?
  Шибалка стар. Но по-прежнему крепко держит копье его жесткая мозолистая
рука. По-прежнему Шибалка готов идти биться туда, где чуется опасность для
родной земли. Многое может вспомнить старый воин, и сейчас тяжелые думы
охватывают его, как серые тучи, медленно ползущие по небу.
  Город мирно спит. Ни звука, ни шороха в морозном неподвижном воздухе.
  Тонкие, будто детские, голоса послышались внизу, под стеной. Шибалка
прислушался. Голоса приблизились. Три тени, вынырнув из-за угла, скользили
по стене. Три мальчика в длинных шубейках, прижимаясь друг к другу, быстро
семенили лапотками.
  - Кто идет? Зарублю! - сказал хриплым голосом Шибалка и стукнул копьем.
  - Дедушка Шибалка, не серчай! Это я, Булатко! - ответил голос.-Со мной
соседские, Поспелка и Незамайка!
  - Вижу, что ты, бесенок! Чего не спите? Зачем ночью по стене бродите?
Князь узнает,- распалится!
  -  Мы, дедушка, только посмотреть, что такое скрипит?
  -  Чего?
  - Вот он, Незамайка, говорит, что земля стонет. А я смекаю, не татары ли
ползут к нам? Если придут татары, мы тоже хотим драться с ними,- кажись, не
маленькие! Вот мы и прибежали узнать, что за скрип?
  - Ишь, чего выдумал! Какой такой скрип? - сказал Шибалка.
  -  Да ты сними колпак, в нем не слыхать.
  Шибалка снял меховой треух и наставил ухо. В тишине лунной, голубой ночи
ясно доносился отдаленный неумолчный скрип и звуки, похожие на приглушенные
голоса и тонкий плач.
  Шибалка пристально смотрел вдаль, желая понять, что за стон, что за горе
несется из глубины снежных полей.
  -  Смотри-ка туда, дедушка!
  Шибалка махнул рукой.
  - Эх вы, малые ребятки! Да это Зима ходит по полям в медвежьей шкуре,
стучится по крышам, будит баб ночью топить печи. За Зимой бредут метели и
просят дела: засыпать снегом обоз или заморозить запоздавшего путника... А
Зима идет лесом, сыплет из рукава иней, идет по реке и под следов своим
кует воду льдом на пять локтей... Вот откуда скрипит и потрескивает,-то
метелица бабьим голосом воет!..
  Но мальчики не успокоились, а продолжали всматриваться и, указывая вдаль,
говорили:
  -  Да вот там, дедушка, на реке!..
  Луна выплыла из-за туч, и в мерцающем серебристом свете были ясно видны
кони, сани, шагавшие люди, двигавшиеся по укатанной дороге вдоль реки.
Несмолкающий тягучий скрип полозьев, и жалобный тонкий плач, и всхлипывания
нарушали торжественную тишину морозной ночи. Люди и.кони тонули в голубом
тумане, а за ними появлялись новые обозы розвальней, которые опять, как
тени, почти бесшумно, с легким поскрипыванием уходили вперед.
  -  Кто это там едет? - спрашивал мальчик.
  -  Это сбеги... спасаются в леса. Знать, татары близко...
  -  Дедушка! А какие такие татары? Ты видел их?
  - Не видел, а слышал, что эти дикие люди не имеют смысла человеческого,
живут со скотом в Диком поле и злобою всех одолевают.
  -  А нас они тоже одолеют? Придут они сюда?
  - Может, придут, а может, их уже порубили и отогнали рязанцы. С
табунщиками драться надо, что с медведем: коли побежишь от него, он догонит
и задерет, а как полезешь на него с рогатиной, так опрокинешь его и будешь
с медвежьей шкурой.
  - Глянь-ка: сюда сбеги едут! А за ними воины на конях. Не татары ли это?
  Вереница саней направлялась к воротам крепостной стены; за ними следом
ехала группа всадников. Лунный блеск вспыхивал на коротких копьях и
железных шишаках, на пластинках нагрудных броней.
  Шибалка схватил колотушку и начал ударять в висевшее между бойницами
чугунное било, подымая тревогу, вызывая стражу.
  Груженые розвальни и десятка два всадников под®ехали к запертым
крепостным воротам, прозванным "Золотыми".
  Снизу отчетливо доносились разговоры прибывших. Некоторые всадники сошли
с коней и стучали в ворота.
  На стену прибежали воины и медленно поднялся, запахивая медвежью шубу,
степенный сотник.
  -  Кто такие? - крикнул он со стены,
  -  Князь Роман Ингваревич с важной вестью из Рязани.
  -  А другие возчики кто такие?
  - Пустите в город. Пострадали от безбожных татар. Мы - сбеги. Ищем тихие
места.
  - Какие у нас тихие места! Ждем ворогов каждый день! Князя с его
дружинниками пустим, а вы поезжайте в дальние. погосты, там и отдохнете....
  На нескольких санях послышались крики и плач. На стене толпа воинов
прибавилась. Часть их спустилась к воротам. Тяжелые дубовые створцы
раскрылись, пропустили всадников и снова закрылись.
  Сбеги, громко проклиная владимирцев и их князя Георгия Всеволодовича,
поехали дальше искать крова и приюта.


        Глава вторая. ДЛАНЬ КНЯЗЯ ШИРОКА И ПРИЖИМИСТА

  Князь Георгий Всеволодович суздальский был высок, плечист и дороден.
Окладистая полуседая черная борода украшала могучую грудь. Взгляд темных
строгих глаз из-под черных бровей пронизывал насквозь, приводил в трепет.
Когда князь стоял в соборе на узком шемаханском ковре, отставив ногу в
пестром сафьяновом сапоге с серебряной подковкой, и, заложив левую руку за
золотой пояс, правой истово совершал крестное знамение, касаясь перстами
белого открытого лба, золотой пуговицы на животе и широких плеч, молящиеся
дивились его величественным движениям, любовались, как степенно он оправлял
вьющиеся полуседые темные волосы и откидывал их назад.
  В народе говорили, что "хозяин он крепкий и прижимистый, спуску и
поблажки никому не дает". Когда он отправлялся по княжеству, никто не мог
отвертеться от дани и подарков, со всякого он умел получить хоть шерсти
клок.
  Он считал себя на голову умнее и смышленнее всех, любил каждого поучать и
не терпел спорщиков:
  - Ты еще молод, чтобы мне перечить! Если бы ты на моем стольце посидел,
то многому бы научился и многое бы понял! Богом указано мне княжить и
судить людей.
  Когда пришли первые вести о нашествии на булгарское царство неведомого
народа татар и мунгалов, а затем, когда толпы булгарских сбегов с женами и
детьми начали прибывать в Суздальское княжество, князь Георгий Всеволодович
только посмеялся:
  - Ну, что ж! Булгарам худо, а мне оттого лучше. Милости просим, гости
многоценные, скусники кожевенники и сафьянники! Всем место найдется. Мне
такие мастера нужны. Я их расселю по разным городам, пусть сколачивают
дубильные чаны, пусть мочат и мнут кожу, пусть шьют сапоги. Через год все
мои бояре и старшие дружинники будут ходить не в лаптях-шептунах, а в
кожаных сапогах.
  И князь расселил булгарских кожевенников в Кинешме и в других городах
княжества, и стали они выделывать разные кожи - бычьи, конские, козьи,
кабаньи - и шить из них сапоги, черевья и чеботы.
  Пришли новые вести: татары появились в Диком поле близ рязанских
пределов. Князь нахмурился, но не особенно встревожился:
  - Рязанцы всегда носы задирают, своего князя "государем" зовут. Мы же,
суздальцы, рязанцев били и их город сожгли, князей и бояр рязанских сажали
в порубы, а мужиков рязанских расселяли у себя по дальним погостам.
Казалось, Рязань никогда уже не оправится,- а вот гляди! Снова заселилась и
растет Рязань пуще прежнего, как трава-лебеда на пожарище...
  Когда рязанцы направили во Владимир прибывших к ним татарских послов -
двух соглядатаев и чародейку,- князь Георгий Всеволодович принял их пышно,
показывал свое богатство и могущество: сам сидел на золоченом кресле и в
парчовом кафтане; бояре и боярыни были в парчовых и аксамитовых одеждах. С
послами говорил он властно, не подслащивая свои речи. Он отослал их
обратно, одарив помалу, не так, как мог бы.
  Рязанцы прислали к нему челобитчиков. Оставив свою гордость, они слезно
просили подмоги:
  - Присылай свои полки! Сам веди их, главенствуй над рязанской ратью! Надо
соединиться, станет русская сила грозна. Половецкие лазутчики доносят, что
бесчисленно татарское войско, что и не бывало еще такого. Надобно всем, кто
может, схватить топоры, грудью встретить ворогов, иначе обратят они русские
земли в золу и пепел.
  - Ишь, как испугались, невесть чего выдумали!-ответил князь Георгий
Всеволодович. Сам прийти отказался и от своих полков не захотел дать ни
одного ратника: - Вы бы, рязанцы, раньше подумали с Владимиром и Суздалем в
дружбе жить и смуту с нами не заводить. А коли ко мне сюда татары и мунгалы
докатятся, я сам с ними справлюсь.
  Уехали рязанцы ни с чем. И пришлось полкам рязанскому, пронскому,
муромскому и зарайскому одним выйти в Дикое поле, чтобы задержать татарский
набег.
  Бояре стали осторожно спрашивать князя, что он будет делать, если татары
прискачут к стенам стольного города Владимира? Георгий Всеволодович, грозно
поводя очами, сказал:
  - Не мне их бояться! Я знаю хорошо повадки табунщиков-удальцов: приедут,
повертятся, пошарпают в погостах и предложат уплатить им дань. Тут наше
дело переманить их послов, угостить их до отвала белорыбицей и пирогами,
напоить старым медом и с ними отослать дары: тысячу пар красных сапог,
сотню аксамитовых и собольих шуб и в придачу подарки ханским женам, всего,
что у нас припасено в сундуках и кладовых. Захотят татары еще чего-нибудь -
коней вороных, рыжих, пегих и других, так и это дадим. От того не обеднеем,
А стены городские у меня крепкие, ворота прочные. Степнякам и на коне их не
перескочить и лбом не пробить.
  Все же князь Георгий Всеволодович некоторые меры принял. Он отправил
своих лучших коней в дальние северные города, склады зерна и сена, бывшие
за рекой, перевез в город, усилил дружину, переписал в городе охочих людей,
всех призывая вступать в дружину. Назначил воеводой Еремея Глебовича,
написал другим князьям - новгородскому, ростовскому, белозерскому и прочим,
чтобы готовились и по первому зову спешили к Владимиру отбивать врагов от
русских земель.
  Он об®яснял всем, что бояться нечего, что он обо всем подумал, все
предвидел, все предусмотрел, что татарские табунщики три года будут
стучаться в стены, а потом все же уйдут.


        Глава третья. ТАТАРЫ БЛИЗКО

  Был двадцать третий день десятого месяца студня. Князь Георгий
Всеволодович вечером за ужином, после жареного гуся с кислой капустой,
закусил еще парой моченых яблок и прилег на лежанке, крытой бараньими
шкурами.
  Среди ночи его осторожно разбудил старый дружинник, раскачивая за плечо.
Князь, разогретый жарко натопленной печкой, с трудом очнулся. Ему снился
архиепископ владимирский, суровый владыка Митрофан, в полном облачении.
Будто он с амвона грозил перстом и уговаривал его: "Вставай, княже, очнись,
солнцеворот прошел, солнце повернуло на лето, и медведь в берлоге
повернулся с одного бока на другой..."
  - Ин и я повернусь! - бормотал князь, поворачиваясь, но твердая рука
дружинника крепко держала его за плечо.
  - Вставай, княже, очнись! - говорил старый преданный воин.- Плохие вести
привезли гонцы из Рязани.
  - Какие гонцы? Какие вести? - спросил князь, с трудом приходя в себя.
  - Прибыл из Рязани князь Роман Ингваревич. Мы его впустили в город.
  -  Что говорит?
  -  Сам тебе хочет поведать.
  - Прибыл из Рязани? Что там стряслось? - говорил князь, натягивая сапоги.
  -  Рязани больше нет.
  - Да ты в уме ли? Где князь Роман?
  -  Здесь, в гриднице.
  Дружинник подал беличий охабень.
  Сильные руки князя Георгия дрожали и долго не попадали в рукава.
  Князь Георгий Всеволодович прошел в гридницу, где обычно просходили его
беседы с боярами. Там уже находилось несколько ближних советников.
  Слабый свет лампад перед старыми темными иконами озарял бревенчатые
стены, кое-где завешанные сукном и коврами. Впереди безмолвных бояр стояли
княжеские сыновья - Владимир и Всеволод, спешно среди ночи прибывшие на
совет.
  Воеводы Жирослав Михайлович, Еремей Глебович и Петр Ослядукович стояли
спокойно. Ничто не могло их удивить,- в долгой боевой жизни они всякое
видели.
  За столом, на скамье, крытой ковром, сидел, положив кудрявую голову на
руки, приехавший из Рязани князь Роман. Он крепко заснул, устав от
бессонной дороги и скачки на переменных лошадях.
  Громко, властным голосом заговорил вошедший князь Георгий Всеволодович:
  - Что ты привез из Рязани? Что сделали с нею татары? Крепко ли бились
рязанцы или показали пяты и отдали родной город?
  Князь Роман Ингваревич ничего не слышал и продолжал сидеть неподвижно. В
тишине ночи слышались легкое дребезжание слюдяного окошка и ровное дыхание
спящего.
  - Я спрашиваю, как бились рязанцы? Наверное, уже сдали город?
  Князь Роман очнулся, услыхав последние слова. Он вскочил и крикнул
хриплым голосом, сдерживая ярость, согнувшись, готовый броситься на князя
Георгия:
  - Не тебе так говорить, не тебе с нас и спрашивать! Отвернулся ты от нас
в тяжелый час, и сам не пришел и подмоги не прислал... Нет больше Рязани!
Сожгли ее мунгалы, и на горящих развалинах города полегли все рязанцы! Но
никто не отступил, и не отдали мы нашего города. Только через наши тела
ворвались к нам окаянные мунгалы!
  -  А князь Юрий Ингваревич?
  -  Убит в Диком поле...
  - А князь пронский, князь муромский, Василий Красный, Глеб Михайлович
коломенский?
  - Все полегли, отбиваясь!.. Все оглядывались, не идут ли на помощь
суздальцы, ростовцы, новгородцы? Где там! Заперлись вы за своими стенами,
взобрались на печи и, ворочаясь, только почесывались и тараканов давили.
  - Не смей говорить такие речи! - закричал владимирский князь.
  - Где вы были, суздальцы, сальники, кулики? Что вы сделали, на болоте
сидючи?
  -  Больно ты дерзок приехал! - захрипел князь Георгий,
  - А ты не порочь рязанцев! Лежат они, застывшие, на снежных полянах, и
некому даже бросить на них горсть родной земли... Разобью тебе голову, если
услышу хоть слово издевки!..
  Князь Роман схватил лежавший рядом с ним меч, но бояре и оба княжеские
сына бросились вперед и повисли на руках споривших. Князь Георгий, стараясь
вырваться, кричал и тянулся к мечу, висевшему на стене:
  - Не ему меня учить! Зарублю! Нищий и безродный пришел ко мне просить
помощи, а каркает, что ворона, залетевшая в боярские хоромы...
  - Батюшка! Не надо так говорить с гостем! - старались успокоить князя
Георгия его сыновья.
  Сильный низкий голос вдруг покрыл шум. Послышались протяжные,
произносимые нараспев слова:
  -  Мир, тишина и благодать дому сему!
  Все оглянулись. В дверях стоял высокий худой монах в черной до пят одежде
и в черном клобуке. Длинная черная с проседью борода, большой с горбинкой
нос и запавшие под густыми бровями темные глаза делали лицо монаха мрачным
и неприветливым. В правой руке он держал медный крест, а в левой длинный
посох.
  - Я вижу распрю, слышу спор в высоких княжеских хоромах. Не время
заводить ссору, рагозу и котору! Я пришел оттуда, где дымом заволокло небо,
где горят города, где движется на нас нечестивый страшный народ и несет
миру смерть и гибель...
  - Кто ты? Откуда пришел? Что тебе надобно? - спросил князь Георгий
Всеволодович.
  - Я раб божий, странник Феофил Неврюй, родом новгородец. Иду из святой
земли, из града Иерусалима, где поклонялся гробу господню и кресту
животворящу. В Диком поле попал я в узы немилостивых татар, но чудесным
промыслом божиим я спасся из неволи и пришел сюда, в славный город
Владимир. Пришел я сказать вам: покайтесь, пока не поздно! Народ
мунгальский идет с велбудами, с пороками на колесах и в невиданном скопище.
Нет стены, которую бы они не проломили, нет города, которого не захватили
бы и не сожгли... Мунгалы и татары бесчисленны, аки прузи, и посланы
творцом вседержителем в наказание людям за их грехи. Скоро мы все погибнем,
аки обре, и забудется в людях даже память о том, что была когда-то святая
Русь!
  - Перестань говорить речи страшные! - воскликнул старый воевода Жирослав.
  - Зарастут наши пашни повиликой, репьем и волчцом. Жития миру сему
осталось всего три месяца и три дня. и когда мы все поляжем убиенными,
вострубят трубы архангельские, молоньей поразятся орды татарские, и будет
воскресение мертвых и последний страшный суд. Покайтеся!..
  Монах перекрестился три раза и поцеловал свой медный крест.
  - Клянусь на этом животворящем кресте, что все, мною сказанное,- святая
истина. Тайну сию открыли мне непорочные отцы-отшельники на Афонской
горе...
  Князь Георгий Всеволодович перекрестился, приложился к медному кресту и
сказал монаху:
  - Отче Феофил! Мы беседуем о деле порубежном. Сейчас не до тебя. Время
позднее. Что ты по ночам бродишь? Кто пропустил тебя сюда? Пройди-ка в
сенницу, там мои дружинники проведут тебя в теплую истолкуй А завтра я
пошлю за тобой.
  - Исполать дому сему! - сказал монах и степенно удалился.
  У князя Георгия Всеволодовича гнев отошел, и он заговорил своим обычным
самоуверенным, властным голосом:
  - Я виноват, что сказал слово неудачливое, речь повел не по-ученому.
Вечная память сложившим свои головы за землю святорусскую. Поднимем светлый
меч, выпавший из мертвых рук. Продолжим бой. Выгоним из нашего княжества
татарских воров-грабителей, истребим их злобное племя. Я разделю мои полки:
с одним ты, мой старший сын, князь Всеволод, пойдешь в Коломну, с другим
полком пойдет в Москву мой младший сын Владимир. Ему в подмогу я дам
воеводу Филиппа Няньку. Скачите изгонной ратью - татары могут налететь
раньше вашего... А здесь, во Владимире, на время моего от®езда останется
воеводой Петр Ослядукович...
  Все молчали, пораженные желанием князя в тревожное время уехать из
Владимира. Княжич Всеволод сказал:
  - Батюшка, мы выполним твою волю. Мы не уступим родной земли. Мы будем
биться, пока хватит сил.
  Князь Георгий Всеволодович встал, обратился к киоту с образами и,
торжественно крестясь, стал молиться:
  - Боже всесильный, боже милостивый! Помоги мне собрать святорусское
войско, вложить мужество в души русских людей! Помоги единой могучей стеной
поднять их против нечестивых татар! Помоги прогнать злое племя обратно в
дикие поля!..
  Повернувшись к сыновьям, князь обнял и благословил их. Затем он сделал
знак воеводам подойти ближе.