две назад, у нее вырвалось это
словечко, разумеется,  неумышленно. Мой  отец не знал, где деться от
смущения - так  ему было  неловко. Он ведь порядочный ханжа, правда,
совершенно безобидный,  не такой агрессивный, каким был покойный дон
Фернандо. Правда, после этого инцидента у отца появилась идея велеть
господину де Монтини покинуть Памплону, однако нам с Бланкой удалось
урезонить его.  Бланка попросила  прощения и  пообещала, что  впредь
подобного  не   повторится.  В  общих  чертах  она  сдерживает  свое
обещание, на  людях держится  с Монтини  в рамках приличия, хотя по-
прежнему не скрывает своей связи с ним.
   Филипп в растерянности покачал головой:
   - Выходит, в  Толедо я  знал   с о в е р ш е н н о   д р у г у ю
Бланку. Ну и ну! Кто бы мог подумать!.. А как относится к этому граф
Бискайский?
   - Еще никак.  Все это  время он был в Басконии, лишь только вчера
вернулся и, вероятно, еще ничего не знает.
   - А когда узнает? Могу представить, как он разозлится.
   - Ну  и   пусть  подавится   своей   злостью, -   с   неожиданной
враждебностью произнесла  Маргарита,  а  глаза  ее  при  этом  хищно
сверкнули. - Все равно он ничего не поделает.
   - Вы думаете,  что граф  так просто смирится с тем, что его место
на супружеском ложе занял другой мужчина?
   - Ха! Супружеское  ложе! Да к вашему сведению, он с конца февраля
близко к  ней не  подходит... -  С  некоторым  опозданием  Маргарита
прикусила язык  и опасливо огляделась вокруг. К счастью, ее никто не
услышал, кроме,  конечно, Филиппа, у которого просто отвисла челюсть
от изумления.
   - О!!! -  Этот   короткий  возглас  (который  мы  снабдили  тремя
восклицательными знаками,  хотя Филипп вымолвил его sotto voce - еле
слышно) в сочетании со взглядом, брошенным им на Бланку, стоил целой
поэмы.
   Маргарита смотрела  на опешившего  Филиппа  и  криво  усмехалась,
мысленно браня себя за несдержанность.
   - Черти  полосатые! -  выругался  Филипп,  едва  лишь  обрел  дар
речи. - Неужели  граф... Да  нет, это  смешно! В Толедо он вместе со
своим дружком  Фернандо де  Уэльвой вел  довольно  разгульный  образ
жизни, имел  кучу любовниц, а к мальчикам, как мне кажется, никакого
влечения не испытывал.
   - С этим  у него  все в  порядке, - подтвердила  Маргарита. -  То
есть, к  мальчикам он  равнодушен, и  за добродетель  своих пажей  я
спокойна. Другое дело, горничные...
   - Он что, путается со служанками?
   - Да... В  общем, да. -  Маргарита мельком взглянула на Жоанну. -
Главным образом со служанками.
   - А что же Бланка?
   - Ну, она... Просто она...
   - Так что же она?
   - Она не  пускает мужа к себе в постель, - скороговоркой выпалила
Маргарита.
   - Но почему? - удивился Филипп.
   - Он ей противен.
   - Вот как?
   - Это правда,  мой принц. Поверьте, я не лгу. Бланка испытывает к
Александру глубочайшее отвращение.
   - Так какого же черта, - раздраженно произнес Филипп, - она вышла
за него замуж?
   Маргарита пытливо взглянула на Филиппа и вкрадчиво осведомилась:
   - А разве у нее был выбор?
   - Да, был.
   - И альтернативой  ее браку с кузеном Бискайским был брак с вами,
я полагаю?
   - Да.
   - И кто же виноват в том, что ваш брак не состоялся?
   - Отчасти я,  отчасти она, отчасти покойный дон Фернандо... - Тут
Филипп недоуменно  приподнял одну бровь. - А разве Бланка вам ничего
не рассказывала?
   - Почти ничего.
   - А мне казалось, что вы с ней близкие подруги, - заметил он.
   - Да, мы  подруги, хорошие  подруги, но не настолько близкие, как
мне хотелось  бы. Свои  самые сокровенные  тайны Бланка предпочитает
поверять кузине  Елене. Вот  с ней  они действительно  близкие, даже
слишком близкие  подружки. - В  голосе Маргариты  Филиппу почудилась
ревность. - Они  такие милашки, я вам скажу. Вечно шушукаются о чем-
то, секретничают друг с дружкой и никого, в том числе и меня, в свою
компанию не  принимают. Обидно  даже... А  вам, дорогой принц, вижу,
очень нравится Бланка. Верно?
   - Еще бы! - с готовностью признал Филипп.
   - А я?
   - Мне нравятся все красивые женщины, моя милая принцесса. А вы не
просто красивая - вы непревзойденная красавица.
   - Следовательно, есть еще надежда, что вы полюбите меня?
   - Оставьте все ваши надежды, сударыня.
   - Какая категоричность, принц! Какая жестокость!
   - Жестокость?
   - Да! Разве  не жестоко  разговаривать так с женщиной, которой вы
очень и очень нравитесь.
   - Для меня  это большая  честь, ваше  высочество, -  с  серьезной
миной промолвил Филипп. - И за какие же заслуги я ее удостоился?
   - Прекратите   жеманничать,    дорогой    кузен! -    огрызнулась
Маргарита. - Единственная ваша заслуга состоит в том, что вы наглый,
бесцеремонный, самоуверенный,  самовлюбленный... -  тут  она  тяжело
вздохнула, - и крайне очаровательный сукин сын.
   "А ты,  милочка, похоже, влюбилась в меня, - подумал Филипп, - Ну
и дела! Определенно, сегодня вечер сюрпризов..."



        Глава 28
                    ВЕЧЕР СЮРПРИЗОВ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Филипп возвратился  в свои  апартаменты около  полуночи.  Он  устало
развалился в  кресле, закрыл  глаза и  принялся  было  анализировать
события уходящего  вечера, но  вскоре  оставил  это  занятие.  Мысли
лениво ворочались  в его  голове, а  если и  ускоряли свой  бег,  то
неслись совершенно  не в  том направлении.  Так  что  Филипп  просто
сидел, отдыхая,  загадочно улыбался  сам себе  и делал  вид, что  не
слышит приглушенного  шепота,  время  от  времени  доносившегося  из
маленькой комнатушки  по соседству,  предназначенной  для  дежурного
дворянина.
   Минут через  десять в  комнату вошел  Габриель. В руках он держал
поднос с  ужином. Филипп раскрыл глаза, взглянул на него и удивленно
спросил:
   - Почему ты?  Я же  велел прислать  лакея, а  самому отправляться
спать.
   Габриель что-то  невнятно пробормотал, накрывая небольшой круглый
столик рядом с креслом.
   Филипп хмыкнул,  безразлично пожал  плечами и пересел с кресла на
стул.
   - Да, кстати, -  сказал он,  отпив  глоток  вина. -  Кто  сегодня
дежурный по покоям?
   - Д'Аринсаль.
   - А между  тем его  нет. Запропастился  где-то,  негодник.  Утром
передашь ему,  что это его предпоследний проступок у меня на службе.
В следующий  раз он может не возвращаться - пускай сразу сваливает в
свое имение.
   Габриель кивнул:
   - Хорошо, так я ему и скажу.
   Он сел  в кресло  и нервно  забарабанил пальцами  правой  руки  о
подлокотник, явно  порываясь что-то  сказать или  о чем-то спросить,
но, видимо, никак не мог решиться.
   - Угощайся, - предложил ему Филипп.
   - Благодарю, я не голоден, - хмуро ответил Габриель.
   - Что ж, воля твоя. Можешь идти, дружок. До утра ты свободен.
   - Но ведь д'Аринсаль...
   - Черт с ним, с д'Аринсалем. Пусть себе гуляет.
   - Так, может,  я подежурю  вместо него? -  с  проблеском  надежды
спросил Габриель.
   - Не надо.  За  покоями  присмотрит  Гоше,  а  я... -  Филипп  не
закончил и  принялся ожесточенно  расправляться с зажаренной куриной
ножкой.  Его   грозный  аппетит   свидетельствовал  о  том,  что  он
собирается провести бурную ночь.
   Габриель тяжело вздохнул и поднялся с кресла.
   - Пойду проверю, приготовлена ли постель.
   Филипп  отложил   в  сторону  обглоданную  кость  и  самодовольно
усмехнулся:
   - Не стоит  беспокоиться, сегодня  она мне  не понадобится.  Одна
очаровательная девчушка  намерена предоставить мне уютное местечко в
своей кроватке.
   В соседней  комнате раздались  сдавленные смешки.  Но Габриель не
расслышал их.  Лицо его  исказила жуткая гримаса боли и отчаяния, он
резко повернулся  и почти  бегом вышел  из комнаты,  даже не пожелав
Филиппу доброй ночи.
   Филипп проводил его озадаченным взглядом и покачал головой.
   "Странно! - подумал  он, возвращаясь к прерванному ужину. - Какая
муха его укусила?"
   Основательнее поразмыслить  над поведением  Габриеля Филиппу было
недосуг. Наскоро,  но сытно  перекусив, он  тщательно вымыл  руки  в
серебряном тазике  с уже остывшей водой и вытер их полотенцем. Затем
вынул из  канделябра зажженную  свечу и  вошел в  комнатушку, откуда
перед тем  доносилось хихиканье.  На первый  взгляд она  была пуста,
однако при  более  внимательном  осмотре  бросалось  в  глаза  очень
слабое, но  весьма  подозрительное  покачивание  задернутого  полога
кровати.
   - Марио!
   Молчание.
   - Я знаю, что ты здесь, - сказал Филипп. - Отлуплю.
   Из-за полога высунулась голова д'Обиака.
   - Ах, простите, монсеньор, я малость вздремнул.
   Филипп усмехнулся:
   - Ладно,  дремли   дальше.  Останешься   здесь   до   возвращения
д'Аринсаля, добро?
   - Добро, монсеньор, -  кивнул д'Обиак. -  А что до д'Аринсаля, то
он вернется лишь к утру.
   - Так ты знаешь, где он?
   Лицо пажа расплылось в улыбке:
   - Что делает - знаю, а где - нет.
   - Понятно, - сказал  Филипп. - А  тебя, стало  быть, он  попросил
подежурить вместо него?
   - Да, монсеньор. Впрочем, мне и деваться было негде.
   - У твоего соседа тоже девчонка?
   - Угу.
   - Ну, вы  даете! В первую же ночь как с цепи сорвались... Кстати,
не возражаешь, если я взгляну на твою кралю?
   Не дожидаясь ответа, Филипп подошел к кровати и отодвинул полог.
   - Мое почтение, барышня.
   - Добрый вечер,  монсеньор, -  смущенно  пролепетала  хорошенькая
темноволосая девушка, торопливо натягивая на себя простыню.
   - А у  тебя губа не дура, Марио, - одобрительно заметил Филипп. -
На какую-нибудь не позаришься.
   - Ваша школа, монсеньор, - скромно ответил парень, польщенный его
похвалой.
   - М-да, моя  школа. А  это, - Филипп  указал на  девушку, - школа
госпожи Маргариты. Тебе сколько лет, крошка?
   - Тринадцать, монсеньор.
   - Черти полосатые!  Да тебе  впору еще  с куклами  спать, а  не с
парнями... Вот развратница-то!
   Девушка покраснела.
   - О, монсеньор!..
   - Это я  не про  тебя, крошка,  а про твою госпожу, - успокоил ее
Филипп. - Гм,  а ты  и в  самом деле  красавица. И  ножки ничего,  и
личико смазливое, и губки, - он наклонился и поцеловал ее, - сладкие
у тебя губки. Ты, случаем, не обижаешься, Марио?
   - О чем речь, монсеньор? - запротестовал паж. - Конечно, нет.
   - Тогда всего  хорошего  детки.  Приятной  вам  ночи. -  С  этими
словами Филипп отпустил полог и направился к выходу.
   - Взаимно, монсеньор, -  бросил ему  вслед д'Обиак. -  Барышня де
Монтини тоже лакомый кусочек... Ага! Насчет господина де Шеверни.
   Филипп остановился.
   - Да?
   - Он... Ах!  Прошу прощения,  монсеньор, не могу. Нельзя выдавать
чужие секреты... во всяком случае, если за молчание щедро заплачено.
Вы уж не взыщите...
   - Да нет,  что ты!  Напротив, я  рад, что  наконец-то ты научился
молчать... Хотя бы за деньги.
   В передней  Филипп разбудил  своего камердинера  Гоше, велел  ему
убрать со  стола в  гостиной и  погасить все  свечи, а  сам вышел  в
коридор. Два  стражника, охранявшие вход в покои, приветствовали его
бряцанием оружия.
   Следуя указаниям  Матильды, Филипп  спустился этажом ниже, прошел
по коридору  до первого  поворота, свернул  и  очутился  в  галерее,
соединявшей главное  здание дворца  с более поздней пристройкой, где
находились летние  покои принцессы  и где,  соответственно, в данный
момент обитал штат ее придворных.
   Галерея была пуста и неосвещена, что поначалу несколько озадачило
Филиппа, но  вскоре он  сообразил, что поскольку это вспомогательный
ход, ведущий  на этаж  фрейлин, а  смежный коридор  главного  здания
надежно  охраняется,   то  в   его   особой   охране   нет   никакой
необходимости.
   Однако он  ошибался - охрана была. При выходе из галереи от стены
внезапно отделилась мужская фигура и решительно преградила ему путь.
Филипп резко  затормозил, чтобы  не столкнуться  с ней,  и  едва  не
потерял равновесие.
   - Ч-чер-рт! Кто это?
   - Я, монсеньор, - прозвучал в ответ тихий голос.
   - Габриель! -  воскликнул  Филипп,  одновременно  узнав  голос  и
разглядев в потемках лицо.
   Тот молча стоял перед ним, положив руку на эфес шпаги.
   - Ты-то что здесь делаешь, дружок?
   - Жду вас, - как можно спокойнее ответил Габриель, но дрожь в его
голосе выдавала волнение, а глаза его лихорадочно блестели.
   - Зачем?
   - Чтобы проводить вас.
   - Что?! Проводить  меня? - Филипп  глуповато ухмыльнулся.  В  его
воображении  тотчас   возникла  довольно   идиотская  картина,   как
Габриель, два  пажа по  бокам и разряженный герольд сопровождают его
на ночное  свидание с  любовницей. - Перестань дурить, Габриель, это
вовсе не смешно.
   - А я не дурю.
   - Тогда пропусти  меня, - нетерпеливо произнес Филипп и попытался
обойти Габриеля, но тот снова преградил ему путь.
   Филипп всплеснул руками и встревожено воззрился на него.
   - Послушай, братишка, -  ласково спросил  он, -  с  тобой  все  в
порядке?
   - Да.
   - По твоему  виду этого  не скажешь. Может быть, ты переутомился?
Так ступай  отдохни,  а  утром  мы  поговорим  обо  всем,  что  тебя
тревожит. Ты  уж прости,  но сейчас  у меня  времени в обрез, негоже
заставлять девушку ждать. Ну как, по рукам?
   - Нет! -  мелодичный   тенор  юноши   сорвался  на  пронзительный
фальцет. Он отступил на шаг и выхватил из ножен шпагу.
   Из груди Филиппа вырвался сдавленный крик, вобравший в себя целую
гамму чувств  от искреннего  изумления до  неподдельного  ужаса.  Он
испуганно отпрянул.
   - Нет, монсеньор, -  с жаром произнес Габриель. - К  н е й  вы не
пойдете.
   Филипп громко застонал и прислонился спиной к стене.
   - Понятно! - выдохнул он. - Боже, какой я недотепа!
   - Это уж  точно, -  подтвердил  Габриель  с  какими-то  странными
интонациями в голосе. - Догадливостью вы впрямь не блеснули.
   - Извини, братишка,  я не заметил... Вернее, не обратил внимания.
Ты с  самого начала  вел себя  очень странно,  но я как-то не придал
этому значения.
   - Еще бы!  Ведь вы  только  и  думали  о  том,  как  бы  поскорее
соблазнить Матильду.
   Между ними  повисла неловкая пауза. Филипп не собирался возражать
или оправдываться.  Габриель был  настроен слишком агрессивно, чтобы
воспринять его доводы.
   - Ну ладно, -  наконец, произнес  он. - Здесь не самое подходящее
место для  серьезных разговоров.  Пойдем ко  мне, там  и  потолкуем.
Добро?
   - Нет, - сказал Габриель. - Не пойду.
   - Почему?
   - Это мое дело, монсеньор.
   Филипп насторожился.
   - Что ты задумал, братишка? - обеспокоено спросил он.
   - Это мое дело, монсеньор, - повторил Габриель.
   Какое-то время Филипп сосредоточенно молчал, словно что-то считая
в уме. Затем произнес:
   - Боюсь, не  слишком умная  мысль пришла  тебе в голову, друг мой
любезный. Чует  мое сердце,  наломаешь  ты  дров!  Сейчас  ты  не  в
состоянии трезво  оценивать свои  поступки; не ровен час, такую кашу
заваришь... Послушай  моего совета,  обожди до  завтра - утро вечера
мудренее.  Я   обещаю  поговорить  с  принцессой  и  с  этим  наглым
молодчиком Монтини,  и если  у тебя  серьезные намерения,  то я чин-
чином попрошу от твоего имени руки Матильды...
   - Вам невтерпеж  сделать из  меня  второго  Симона? -  неожиданно
грубо огрызнулся Габриель.
   Филипп печально вздохнул:
   - Пожалуйста, не сыпь мне соль на рану. Второго Симона из тебя не
выйдет  хотя   бы  потому,   что  Матильда -   ты   уж   прости   за
откровенность - никак не тянет на вторую Амелину. Поверь, мне больно
видеть страдания  Симона. Я  и сам  из-за этого  страдаю, но  ничего
поделать не  могу - мы оба безумно любим одну и ту же женщину, лучше
которой нет  никого на  свете... твоя сестра, разумеется, не в счет.
Амелина в  равной степени  дорога нам  обоим, и  я, право,  не знаю,
хватит ли у меня сил сдержать свое обещание и не спать с ней впредь.
Скорее всего,  нет... А что до Матильды, то я обещаю и пальцем ее не
касаться. Твоя  любовь для меня священна. Ты брат Луизы, и оскорбить
твою любовь все равно, что оскорбить ее светлую память. - Он положил
руку ему  на плечо. - Насчет этого будь спокоен, братишка. Пойдем ко
мне, ладно?
   Габриель упрямо покачал головой:
   - Нет, не пойду.
   Филипп раздосадовано крякнул.
   - Ну что  ж, поступай  как знаешь.  Но  если  напортачишь,  пеняй
только на  себя. Я тебя предупредил и дал тебе дельный совет, однако
ты не  захотел последовать  ему - воля  твоя, безумец  этакий. Учти:
Матильда девушка  порядочная, застенчивая  и крайне впечатлительная.
Одно твое  появление среди  ночи и  в таком  возбужденном состоянии,
несомненно, оттолкнет  ее от  тебя... А,  черт! Вижу,  все  это  без
толку. Дай-ка я пройду.
   - Куда? - Габриель снова напрягся.
   Филипп задержал дыхание, подавляя внезапный приступ раздражения.
   - Самым разумным  выходом было  бы сейчас  же  позвать  стражу  и
велеть ей  взять тебя  под арест.  На моем  месте  Эрнан  так  бы  и
поступил. Боюсь, я еще пожалею, что не сделал это. Горько пожалею. -
Он отобрал у Габриеля шпагу и швырнул ее вглубь коридора. - К твоему
сведению,  Матильда  далеко  не  единственная  хорошенькая  девушка,
которая живет  в этом  здании. Не  к ней  я иду, не к ней! Да буду я
проклят вовеки,  если  когда-нибудь  трону  ее.  Такая  клятва  тебя
устраивает?
   Не дожидаясь  ответа,  Филипп  решительно  отстранил  Габриеля  и
быстрым шагом вышел из галереи в коридор, мысленно ругая Матильду за
то, что  влюбилась в  него, Габриеля -  что влюбился  в Матильду,  а
себя - что  положил на  нее глаз.  Это было  нелогично, но несколько
умерило его досаду. Так или иначе, он только что потерпел поражение,
тем более  сокрушительное, что  не рассчитывал взять реванш. С этого
момента Матильда перестала существовать для Филиппа как женщина - ее
любил Габриель,  брат Луизы. Но, несмотря ни на что, горький привкус
неудачи оставался,  и он чувствовал настоятельную потребность чем-то
его заглушить...



        Глава 29
              В КОТОРОЙ МЫ ВМЕСТЕ С МАРГАРИТОЙ УЗНАЕМ,
                   ПОЧЕМУ ФИЛИПП ОТВЕРГАЕТ ДОГМАТ
                 О НЕПОРОЧНОМ ЗАЧАТИИ СЫНА БОЖЬЕГО

Хотя было  уже далеко  за полночь,  Маргарита никак не могла уснуть.
Укрытая до  пояса легким пледом, она лежала под роскошным балдахином
на широкой  и низкой по мавританской моде кровати и, заложив руки за
голову, со скучающим видом слушала монотонное чтение своей фрейлины.
Ночной туалет  принцессы отличался  особой изысканностью.  Она  была
одета в  очаровательнейшую  отороченную  изящными  кружевами  ночную
рубашку  белого   с  пепельным   оттенком  цвета  из  такой  тонкой,
воздушной, почти  невесомой ткани,  что при желании можно было сжать
ее в комок, который уместился бы в маленькой женской ладошке.
   - Господь с  тобой,  душенька! -  в  конце  концов  не  выдержав,
оборвала фрейлину  Маргарита. - Ну,  разве можно так? Бормочешь себе
под нос, словно монах десятую молитву. Это же тебе не псалтырь.
   - Прошу прощения,  сударыня, - с  лицемерным смирением произнесла
юная девушка. - Но мне в самом деле милее Священное Писание, чем вся
эта светская писанина.
   Принцесса криво усмехнулась:
   - Ах да, конечно. Чуть не забыла! Ведь ты у нас ханжа.
   - И  вовсе   я  не   ханжа, -  запротестовала  девушка. -  Просто
порядочная женщина, вот и все.
   - А женщина ли? - усомнилась Маргарита. - Внешне будто похожа - и
сиськи у  тебя на  месте, и  дырочка  между  ног  есть,  порой  даже
месячные случаются, -  но все  это лишь  внешние признаки. А как там
внутри? Чувствуешь  ли ты  себя женщиной?  Держу пари,  что нет.  Ты
просто   маленькая   засранка,   Констанца,   страсть   как   любишь
выпендриваться и корчить из себя степенную и крайне набожную даму. У
всякого нормального  человека есть что-то от распутника, а что-то от
ханжи - но  только не  у вас  с Беатой.  Верно, вы еще в материнской
утробе крепко  поцапались и  не смогли разделить между собой эти два
качества, поэтому  ты взяла  себе все ханжество, а твоя сестра - всю
распущенность. И  вот результат: ты бросаешься на каждого встречного