Олег Авраменко. Принц Галлии (том 1)

---------------------------------------------------------------
 © Copyright Олег Авраменко
 Email: abram@hs.ukrtel.net
 Официальная авторская страница Олега Авраменко
---------------------------------------------------------------

                             том первый



        От автора

                                 Большинство  книг -  фантастические
                                 истории, которые могли бы случиться.

                                                       Сэмюэл Дилэни

По  весьма   меткому  определению   Александра  Дюма,   история  для
писателя - это  лишь гвоздь  в стене,  на  который  он  вешает  свою
картину. Фактически  все произведения  исторического жанра  (да и не
только исторического)  в той  или иной  мере  являются  фантастикой,
поскольку   автор    зачастую   описывает    события,   которые    в
действительности  не   происходили,  выводит  на  сцену  вымышленных
героев, а реально существовавшим людям приписывает поступки, которых
они никогда  не совершали,  и слова, которых они никогда не говорили
(исключение   представляют    лишь   документальные    произведения,
биографии,  хроники   и  т.   п. -  но   это    н е     с о в с е м
художественная литература).  В  английском  языке  даже  есть  очень
удачный термин:  "fiction" - фикция,  выдумка, вымысел.  "Fiction" -
это картина, висящая на гвозде, вбитом в стену реальности.
   Но что  делать,  если  на  нужном  участке  стены  нет  свободных
гвоздей, да  и  места  для  новой  картины  маловато?  Эта  ситуация
особенно актуальна для истории Западной Европы. Еще в XIX веке целая
плеяда авторов во главе с непревзойденными мэтрами жанра Александром
Дюма и  Вальтером  Скоттом  основательно  "прошерстили"  все  второе
тысячелетие; а  в XX веке,  пожалуй, лишь  Морису Дрюону  и  Генриху
Манну удалось  отыскать относительно свободные "ниши". В сложившихся
обстоятельствах остается только два выхода (вернее, три; третий - не
писать вовсе).  Во-первых, можно  вторгнуться в  чужую  "вотчину"  и
попытаться ниспровергнуть  авторитеты - но дело это неблагодарное и,
по моему  твердому убеждению,  безнадежное.  Куда  проще  и  честнее
отойти в сторону и, набравшись терпения, сначала заложить фундамент,
затем возвести  на нем  новую стену, вбить в нее гвоздь, а уже после
этого вешать  свою картину. То есть, создать  с о б с т в е н н у ю
историю, альтернативную  нашей, но  генетически связанную  с ней.  В
конце концов,  если придумываешь  героев, то  почему бы не дать волю
воображению и заодно не придумать всю историю целиком?.. Собственно,
так я и поступил.
   В своем  романе я  не прибегаю  к весьма распространенному приему
"привязки"  сюжета   к  нашей   реальности -  вроде  того,  как  наш
современник попадает  в прошлое  и постепенно  убеждается в том, что
это не  то прошлое, о котором он читал в книгах. Все мои персонажи -
дети своего времени, своей эпохи, своей реальности; они принимают ее
такой, какая  она есть,  и даже  в мыслях  не допускают, что история
могла  бы   развиваться  по   другому  сценарию.  Я  старался  вести
повествование в  таком ключе,  будто пишу для людей из будущего того
мира, где  в действительности  происходили описываемые мною события.
Работая  над   книгой,  я   исходил   из   предпосылки,   что   моим
гипотетическим  читателям   прекрасно  известно,   что  во   времена
варварства,  наступившие   после  падения   Римской  империи,  некий
Корнелий  Юлий   Абруцци,  ставший   затем  Великим,  об®единил  все
итальянские земли  в одно  государство и  провозгласил себя  Римским
императором, королем Италии, а впоследствии его потомки двинулись на
север,  чтобы  вновь  покорить  Европу.  Для  людей  той  реальности
представляется само  собой разумеющимся,  что орды хана Бату никогда
не  вторгались   в  Центральную   Европу,  поскольку   в  битве  под
Переяславом потерпели  сокрушительное поражение  и были отброшены на
восток. Для  них нет  ничего удивительного  в том,  что Византия так
долго  и   успешно  противостояла   турецкой  угрозе,   а  выражение
"латинские завоевания  Константинополя" звучит  для их  ушей так  же
дико, как  для нас,  к примеру,  "походы Александра  Македонского на
Норвегию"...
   Я мог  бы продолжать  и дальше,  но боюсь, что в таком случае мое
вынужденное предисловие  грозит превратиться  в сравнительный анализ
двух исторических  линий - а  это не  входит  в  мои  планы.  Пускай
читатель строит  собственные догадки  и предположения  на сей счет -
если  пожелает,   конечно.  А   ежели  нет,  то  пусть  воспринимает
написанное как  нетрадиционный исторический  роман, где вымышлены не
отдельные действующие лица, а все без исключения персонажи - от слуг
и крестьян  до королей  и пап;  где  плодом  авторского  воображения
являются не  только конкретные  ситуации и  жизненные коллизии, но и
события глобального масштаба.
   Тем  не   менее,  я   полностью  отдаю  себе  отчет  в  том,  что
предлагаемый на суд читателя роман все же сильно адаптирован к нашей
действительности.  В   частности,  это   относится  к  терминологии,
некоторым идиоматическим  выражениям, личным именам и географическим
названиям. Кроме  того, в  тексте упоминаются  Боккаччо, Петрарка  и
Данте, а  художника Галеацци кое-кто может отождествить с Джотто или
Микеланджело, хотя  они жили  в разные времена. С другой же стороны,
какой прок  излишне запутывать читателя, говоря, например, Бордугала
и заставлять  его постоянно  держать в  уме, что это не что иное как
Бордо? Здесь я пошел на компромисс, как мне кажется, вполне разумный
и  обоснованный.   Впрочем,  об   этом  судить  самому  читателю,  а
напоследок я просил бы его отложить в сторону все книги по истории и
на время  позабыть о  них. Если  же для  удобства  ориентировки  ему
захочется иметь  под рукой  карту, то  сгодится и  современный атлас
мира. А  для самых  дотошных к  тексту  прилагаются  генеалогические
таблицы и  алфавитный список  всех  действующих  лиц  (см.  в  конце
второго тома).
   Итак, иная историческая реальность, середина XV века от Рождества
Христова...



        Пролог
                              ФИЛИПП,
                       ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ ВЕСНА

Горы были  высокие, а  ночное небо  над ними -  чистое и глубокое. В
небе, окруженная  россыпью звезд, медленно и величаво плыла ущербная
луна, заливая  призрачным светом  громадный древний  замок,  который
приютился в междугорье, на высоком холме с пологими склонами, вблизи
горной реки,  что несла  свои быстрые  воды с юга на север - с гор в
равнину.
   Вокруг замка,  на склонах  холма и  у  его  подножия,  раскинулся
город. Как это часто бывает, замок вельможи, возведенный в глуши, но
в стратегически  важном месте,  притягивал к  себе людей, как магнит
притягивает железные  опилки,  и  постепенно  обрастал  домами,  где
селились рыцари  и слуги, торговцы и ремесленники, придворные чины и
просто дворяне  мелкого пошиба,  желавшие жить по соседству со своим
сеньором, дабы не упустить исходящих от него милостей.
   Так и  возник этот  город  между  гор.  А  со  временем  он  стал
настолько большим  по тогдашним  меркам,  что  был  опоясан  внешней
крепостной стеной  и глубоким  рвом, заполненным  проточной водой из
реки - всегда чистой и свежей. От главных городских ворот начиналась
широкая, хорошо  утоптанная дорога,  которая, извиваясь  змеей между
соседними холмами, исчезала вдали среди гор.
   В этот  поздний час и замок, и город спали крепким сном, и дорога
была почти  пуста. Лишь  один-единственный всадник,  молодой человек
лет двадцати,  одетый в добротный дорожный костюм, не спеша, будто в
нерешительности, ехал  в направлении  замка. Время  от времени  он и
вовсе останавливался  и осматривался  вокруг. В такие моменты взгляд
юноши  становился  мечтательным  и  чуточку  грустным,  а  затаенная
нежность в  его глазах  безошибочно указывала на то, что этот горный
край  был   его  родиной,   страной  его  детства,  которую  он,  по
собственной ли воле, то ли по принуждению, покинул много лет назад и
теперь, после  долгого отсутствия,  вновь оказался  в родных местах,
среди высоких гор, где прошли его детские годы. Тот древний замок на
холме вблизи быстрой горной реки некогда был его домом...

   Горы те  звались  Пиренеи,  река -  Арьеж,  замок -  Тараскон,  а
молодой человек,  о котором  мы  только  что  говорили,  был  Филипп
Аквитанский,  граф   Кантабрии  и   Андорры.  Изредка  его  называли
Коротышкой, ибо  был он невысок ростом, но чаще всего - Красивым или
Красавчиком, и  прозвище это  не нуждалось  в  особых  комментариях.
Филипп действительно  был красив; в его безупречно правильных чертах
лица даже самый дотошный взгляд не отыскал бы ни малейшего из®яна, а
его белокурым  с золотистым  отливом волосам  позавидовала бы черной
завистью любая  блондинка. Один-единственный  упрек  можно  было  бы
сделать в  адрес внешности Филиппа - что его красота скорее девичья,
чем мужская, -  если бы не волевое выражение его лица и решительный,
порой  жесткий   и  пронзительный  взгляд  его  больших  глаз  цвета
весеннего  неба   над  Пиренеями.   Несмотря  на  несколько  хрупкое
телосложение,   во    всем   облике   юноши   сквозила   необычайная
мужественность, начисто  отметавшая малейшие подозрения в какой-либо
двуполости.
   Всякий раз,  когда его  называли  Красивым,  Красавчиком,  Филипп
снисходительно улыбался -  ему нравилось  это прозвище.  Однако  его
улыбка мигом  становилась  горькой,  когда  он  слышал  свое  имя  с
эпитетом Справедливый - так звали его отца, герцога...

   Дон  Филипп,   герцог  Аквитанский,   принц  Беарнский,  маркграф
Испанский,[1] верховный  сюзерен Мальорки и Минорки, князь-протектор
Гаскони и  Каталонии, пэр Галлии, был самым могущественным и грозным
из всех галльских вельмож, включая даже галльского короля. Он владел
Гасконью - одной  из пяти  исторических провинций  Галлии,  а  также
Балеарскими островами  в Средиземноморье и почти всей Каталонией, за
исключением  графства   Барселонского.  Влияние   в  остальных  трех
провинциях Галлии -  Провансе, Лангедоке  и  Савойе -  делили  между
собой король,  маркиз Готийский, герцог Савойский и граф Прованский;
а в Лангедоке, к тому же, заметное влияние имели кастильские короли,
которые владели  графством Нарбонн,  доставшимся им по наследству от
Матильды Галльской,  графини Нарбоннской,  которая  вышла  замуж  за
короля Альфонсо XI.
--------------------------------------------------------------
 1  Маркграфство  Испанское  (или  Испанская  Марка)  -  территория,
включающая Каталонию, южную часть Пиренейского перешейка и восточные
области современного Арагона. Не путать с собственно Испанией.

   Надо  сказать,   что  в  последние  сто  лет  правления  династии
галльских Каролингов,[2]  чаще называемых  просто Тулузцами, так как
они были  из рода  графов Тулузских, королевство Галлия представляло
собой  весьма   шаткое   образование.   Являясь   по   сути   союзом
самостоятельных княжеств,  королевская власть в котором вне пределов
графства  Тулуза   была  чисто   номинальной,  Галлия  находилась  в
состоянии  неустойчивого   равновесия.  Вражда   меж  двумя   самыми
могущественными княжескими  родами, герцогами Аквитанскими и графами
Прованскими, неизменно  передававшаяся от  отца к сыну на протяжении
вот уже  нескольких поколений,  была  ничем  иным,  как  борьбой  за
галльский престол,  которая становилась  все  ожесточеннее  по  мере
дробления  королевского  домена  на  отдельные  графства.  И  только
благодаря  поддержке   со  стороны  маркизов  Готийских  и  герцогов
Савойских четырем  последним королям  Галлии  удавалось  удержать  в
своих руках кормило верховной власти.
--------------------------------------------------------------
 2  Первый король  Галлии, Людовик Освободитель, возглавивший борьбу
галльских князей  против римского  владычества, по мужской линии был
потомком франко-германского императора Карла Великого.

   Впрочем, к  середине пятнадцатого века соперничество за обладание
королевской короной  несколько поутихло,  но на  сей счет  никто  не
питал никаких  иллюзий - это  было лишь  затишье перед  бурей. После
смерти в  1444 году  неугомонного  Людовика VI  Прованского  молодой
король  Робер III[3]   учредил  опеку   над  его  малолетним  сыном-
наследником  и  до  поры  до  времени  избавился  от  угрозы  своему
благополучию с  востока. Что  же касается  Гаскони и  Каталонии,  то
нынешний герцог  Аквитанский никогда не посягал на галльский престол
и никогда  (за исключением  одного-единственного случая,  о  чем  мы
расскажем чуть позже) не вступал в конфликт с королевской властью.
--------------------------------------------------------------
 3  Вообще  говоря,  для  галльского  языка,  сформировавшегося  под
сильным итальянским  влиянием, характерно  окончание существительных
на гласные  "а", "о",  "е". Но  поскольку в  нашей  действительности
Галлия -  это южная  Франция, автор  счел целесообразным употреблять
галльские имена в французской транскрипции: Филипп (Philippe) вместо
Filippo,  Робер  (ъobert)  вместо  ъoberto,  Арман  (Armand)  вместо
Armando, Гийом  (Guillaume) вместо Guillermo и т. д. Впрочем, это не
касается женских  имен, заканчивающихся  на  "а"  (Amelina  все-таки
читается как  Амелина,  а  не  Амелин, Isabella  -  Изабелла,  а  не
Изабель, Catarina - Катарина, а не Катрин).

   Вот  уже  четверть  века  правил  Гасконью  и  Каталонией  герцог
Филипп III, и  эти четверть  века во всех его владениях царили мир и
покой. Не  будучи сверх меры честолюбивым, он вполне довольствовался
тем, что  имел, и  никогда не  смотрел с вожделением на чужие земли.
Несчастный в  личной жизни, герцог все свое время, всю свою энергию,
все свои способности (благо таковые у него были, притом незаурядные)
посвятил государственным делам. Он отличался редкостным бескорыстием
и обостренным  чувством  ответственности  перед  людьми,  Богом,  но
прежде всего -  и что  немаловажно - перед собственной совестью. Под
его руководством  Гасконь, Каталония  и  Балеары  процветали,  росло
благополучие   всех    его   подданных,   безжалостно   искоренялась
преступность, все меньше и меньше крестьян шло в лесные разбойники -
отчасти потому,  что это стало слишком опасным промыслом, но главным
образом  из-за  того,  что  герцог  крепко  держал  в  узде  местное
чиновничество, не  позволяя ему  зарываться и грабить средь бела дня
простой народ.  Поэтому неудивительно,  что  гасконцы  и  каталонцы,
которые, как  и все  латиняне, любили  награждать  своих  правителей
меткими прозвищами, называли герцога Справедливым...

   Младший  сын   герцога,   тоже   Филипп,   прозванный   Красивым,
Красавчиком за  свою  внешность  и  Коротышкой -  за  рост,  грустно
усмехнулся и прошептал с горечью в голосе:
   - Справедливый... Долго  же мне  пришлось ждать твоей пресловутой
справедливости!
   Филипп,  наконец,   принял  решение,   развернул  свою  лошадь  и
направился прочь от Тараскона.
   "Ну, нет уж! - подумал он, - Перед отцом я предстану в свете дня,
а не под покровом ночи. Пусть он при всех скажет то, что написал мне
в письме. Пускай все знают, что я не блудный сын, воротившийся домой
с покаянием, скорее как раз наоборот... А сейчас..."
   Филипп пришпорил  лошадь,  и  она  побежала  быстрее  по  широкой
дороге, которая  змеей извивалась  между холмами  и  исчезала  вдали
среди гор.  Там, впереди,  в двух  часах неспешной  езды,  находился
замок Кастель-Фьеро,  родовое  гнездо  графов  Капсирских,  хозяином
которого был  лучший друг  детства Филиппа  и его  ровесник Эрнан де
Шатофьер.






         * Часть первая. МЛАДШИЙ СЫН * 



        Глава 1
                              ФИЛИПП,
                         ШЕСТНАДЦАТАЯ ВЕСНА

Весенний лес  купался в  последних лучах  заходящего солнца. Налетел
свежий  ветер,   зашумел  в   кронах  деревьев,   повеяло   приятной
прохладой - особенно  приятной после такого знойного дня. Все лесные
жители  оживились,   приободрились,  во  весь  голос  запели  птицы,
провожая уходящий  день, и  только одинокий всадник, заблудившийся в
лесу, нисколько  не радовался  ласковому  вечеру.  Отпустив  поводья
лошади, он  раздраженно оглядывался по сторонам, на лице его застыло
выражение растерянности,  досады и беспомощности. Наступление вечера
прежде всего  значило для него, что приближается ночь. А перспектива
заночевать  где-то   под  деревом  совсем  не  вдохновляла  молодого
знатного вельможу -  даже очень  знатного,  судя  по  его  одежде  и
внешности.  Очевидно,   ему  была   чужда  романтика  странствующего
рыцарства.
   "Другого такого  дурака, как  я, надо  еще поискать, - упрекал он
себя с  самокритичностью, которую  позволял себе лишь в мыслях, да и
то изредка. -  Уж если  приспичило переться  через лес,  взял бы, по
крайней мере,  проводника. Так  нет же,  осел упрямый! Возомнил себя
великим следопытом...  Теперь уже  не замок  дона Фелипе,[4]  а хоть
какую-нибудь лачугу  найти, где можно сносно перекусить и устроиться
на ночлег".
--------------------------------------------------------------
 4 Фелипе (Felipe) - кастильское произношение имени Филипп.

   Вельможа лет двадцати пяти удрученно покачал головой. Э, да что и
говорить! Ехал  бы по  дороге, горя  бы не знал. А так, нашелся один
олух, который посоветовал ему поехать через лес, так-де ближе будет,
другой олух  (то бишь он сам) последовал этому совету, а еще полторы
дюжины олухов,  составлявших его  свиту, совсем  потеряли голову при
виде красавца-оленя  и устроили  на него импровизированную облаву. В
результате они  потерялись... Во всяком случае, вельможа предпочитал
думать, что  потерялись дворяне  из его  свиты, а  не он  сам. Такая
версия происшедшего  позволяла ему  сохранить хоть  каплю уважения к
себе. Однако  придворные не  станут разбираться,  кто кого  потерял,
всем достанется  на орехи. И главное, что смеяться будут не в глаза,
а украдкой, за спиной. Вот такие дела. Дела неважнецкие...
   "Ох, и  задам я им взбучку! - подумал вельможа, имея в виду то ли
своих нерадивых  спутников, то ли насмешников-придворных, а может, и
тех и других. - И непременно отрежу язык этому горе-советчику. Чтобы
другим не показывал дорогу, как мне показал..."
   Эта мысль  на некоторое  время  утешила  молодого  вельможу -  но
ненадолго. Будучи  от природы незлопамятным и прекрасно зная об этом
своем недостатке,  он сильно  подозревал, что  вышеупомянутому горе-
советчику удастся избежать заслуженного наказания.
   "Дон Фелипе  тоже хорош, -  нашел еще  одного виновника своих бед
вельможа. - Жил  бы себе  в Сантандере,  в своей  столице, так где ж
там! Угораздило же его забраться в эту глухомань, в эту..."
   Вдруг всадник  настороженно  придержал  лошадь.  Его  чуткие  уши
уловили доносившийся  издали треск  сухих веток,  который становился
все громче  и громче  по мере приближения источника звука. Так шумно
мог передвигаться  только человек...  или медведь -  но  наш  путник
предпочел не  думать о  второй возможности,  справедливо считая, что
сегодня на  его долю и так выпало слишком много неприятностей. Он не
обманулся в  своих оптимистических ожиданиях: вскоре между деревьями
замаячила человеческая фигура.
   - Эй! Эгей! - зычным голосом крикнул вельможа. - Кто там?
   В ответ  на его  окрик раздался  короткий  собачий  лай.  Человек
немного  изменил  направление,  ускорил  шаг  и  спустя  минуту  уже
подходил  к   вельможе.  Это   был  крестьянин  лет  тридцати  пяти,
здоровенный детина,  одетый в видавшие виды потертую кожаную куртку,
штаны из  грубого домотканого  полотна и высокие охотничьи сапоги. С
его  внешностью   деревенского  громилы   резко  контрастировала  на
удивление добродушная  физиономия и прямой, открытый, хоть и немного
плутоватый,  взгляд   маленьк