мелких
торгашей  выкладывали  еженедельную   дань   посыльным   так   называемого
"люберецкого картеля"; или о гражданской,  по  сути,  войне  в  суверенном
Закавказье; или о мощном пожаре в пятизвездочном  отеле  "Петербург"  -  в
Петербурге, естественно; или об очередном захвате террористами самолета  в
каком-нибудь Симферополе или Сочи, - когда вылавливал  он  такие  до  боли
знакомые еще по Той жизни мерзости, радовался как дитя. Почему? Да  потому
- вот же странная  человеческая  натура!  -  что  искал-то  он  не  просто
знакомое, но тоже _больное_. Словно безмерно печалил его ясно  видимый  со
всех сторон факт, что Эта жизнь оказалась куда здоровее прежней...
   Парадокс, имевший место и в Той жизни: проигравшие  войну  живут  лучше
победивших.
   Но ему-то чего переживать за  свое  прошлое?  Оно  осталось  в  прошлом
(прошлое - в прошлом, так!) и  только  шепотом,  только  памятью  окликало
Ильина, ибо даже глухие вести  из  социалистической  Африки,  попадавшиеся
там-сям в газетах и журналах,  пробивавшиеся  сквозь  "железный  занавес",
повешенный неокоммунистами на жарких  границах  Системы,  даже  вести  эти
ничем не напоминали знаемое Ильиным. Социализм, взращенный  в  саванне,  в
пустыне Калахари, на снежных вершинах Капских гор, если и походил на  тот,
что прорастал в Цюрихе, а крепнул на просторах Родины чудесной,  закаляясь
в битвах и труде,  то  лишь  его  тоталитарными  амбициями  и  казарменной
свободой. Так по крайней мере  писалось  в  любимых  Ильиным  газетах  унд
журналах. Но Ильин-то,  социализмом  взлелеянный,  не  верил  газетам  унд
журналам  -  социализм  его  и  приучил  не  верить.  Ильин,   вон,   весь
истосковался, как лермонтовский парус. Бури ему, видите  ли,  бури!..  Или
просто  "мучительно   жалко"   (откуда   цитатка?   Не   из   Николая   ли
Островского?..) было себя и своих оставленных в прошлом соотечественников,
у которых, если верить тоже прошлой песне, всего-то и  было  в  хозяйстве,
что одна Победа,  одна  на  всех,  -  и  ни  хрена  больше?..  У  нынешних
соотечественников Победы не было, зато всего иного до хрена имелось...
   Так неужто и впрямь жалость Ильина вела, жалость плюс острая ностальгия
по навеки утерянному и никому на фиг не нужному прошлому?  Может,  и  так.
Скорее всего так.



        ДЕЙСТВИЕ

   Ильин вошел и увидел премиленькую больничную палату на одного  клиента,
койку  пружинную,  тумбочку  деревянную  со  скругленными   углами,   окно
зарешеченное, в углу - параша, то бишь унитаз, а рядом с ним - умывальник.
На  единственной  табуретке  сидел  молодой,  лет  тридцати,   мужчина   и
приветливо улыбался Ильину.
   - Здравствуйте, Иван Петрович, - сказал мужчина красивым  баритоном.  -
Если хотите сесть, садитесь прямо на кровать. Здешние эскулапы  на  мебель
не щедры. Да ведь их и понять можно. Кто контингент? Психи буйные.  Мебели
на них не напасешься... Так что садитесь, садитесь. Даст  Бог,  насидеться
здесь не придется...
   Качки топтались у двери.
   Ангел опять увял.
   Ильин сел на кровать. Пружинная сетка, как батут, упруго  подалась  под
задницей. Ильин аж ухватился за спинку, чтоб не опрокинуться.
   Мужчина засмеялся.
   - Аттракцион, - сказал мужчина. - Как же на ней спать-то?.. - Ответа он
ни от кого не ждал, посему обернулся к качкам: - А  вы,  мальчики,  идите,
оставьте нас, мы тут сами разберемся.
   - А это... - косноязычно начал один из мальчиков,  намекая,  видно,  на
буйство духов, на легкий  полтергейст,  который  вполне  способен  учинить
помешанный Ильин.
   - А вы недалеко, - мгновенно усек мужчина. -  Вы  за  дверью  побудьте,
ежели что... Да только, думаю, Иван Петрович бунтовать не станет. Ведь  не
псих же он.
   Ильин молчал, не  собираясь  подтверждать  смелое  предположение.  Хотя
молчание - знак согласия. Мужчина так и понял.
   - Я кликну, - ласково сказал он качкам, и те неохотно слиняли, но дверь
прикрыли не плотно, оставив-таки щелочку для контроля. - Ах,  непослушные,
- вздохнул мужчина, но с места  не  двинулся  и  обратился  к  помешанному
Ильину: - Вы, надеюсь,  поняли,  Иван  Петрович,  куда  это  мальчики  вас
привезли?
   - Чего ж не понять, - буркнул Ильин. - И психу ясно...
   - А тогда и разговор будет короткий. Короткий - здесь. А уж где длинный
- выберем. Или, может, вы предпочитаете полечиться  малость?  С  месячишко
так...
   - Я здоров.
   -  Не  сомневаюсь,  но  определять   степень   нашего   здоровья   дано
специалистам. Лишь им. А они не верят в  здоровых  людей...  Знаете,  Иван
Петрович, в этой городской психушке есть, на мой взгляд,  совсем  здоровые
люди. Вернее, были здоровые. А к докторам только попади... Так, значит, вы
не хотите к ним попасть?
   - Не хочу.
   -  Вот  и  ладно.  Я  ведь  только  показал  вам  возможные   печальные
перспективы, только намекнул...  Но  Москва-то  слухами  полнится.  И  вы,
наверно,  слыхали  о  гебистских  застенках  в  больнице  имени  господина
Кащенко? Или в иных, в этой, например?.. Слыхали, слыхали...  Так  давайте
скорей уйдем отсюда, и не дай вам Бог воротиться обратно...  Впрочем,  все
от вас зависит, от вашей откровенности... - Он встал.
   Чем-то  он  напоминал   Ильину   гебиста   из   рентхауса:   такое   же
псевдосветское многословие, фальшивое актерство, только костюмчик подороже
и морда посвежее. Ну, и чин  небось  повыше.  Все  они  одинаково  фуфлово
работали, пошло. Тот, который его в полуподвал на Полянке пристроил,  тоже
так начинал - велеречиво  и  с  плохо  скрытой  угрозой.  Намеренно  плохо
скрытой. Это у них стиль  такой,  похоже:  мол,  знаем-знаем  все,  да  не
протреплемся...
   - Почту за честь, - культурно сказал Ильин и тоже встал.
   - Ловко ты! - одобрил невесть откуда всплывший Ангел.
   А что ловко -  не  об®яснил,  некогда  было:  гебист  уже  стремился  к
приоткрытой двери, вроде бы даже забыв об Ильине, но мальчики-качки о  нем
не забыли, приняли  подопечного  по  инструкции  -  шли  пообок,  аки  псы
лагерные...
   Да псами и были.
   - Это куда меня ведут? - спросил Ильин.
   - Не знаю, - беспечно ответил Ангел. - Но не страшись. Ничего  ужасного
впереди не вижу.
   - Ты, видно, ослеп, - обозлился Ильин. - Вообще ни хрена не  видишь,  и
час назад не видел, исчезаешь куда-то всю дорогу, а меня чуть  в  психушку
не заныкали. Хранитель, называется...
   - И называюсь. - Ангел сделал вид,  что  обиделся.  -  И  храню,  между
прочим. Где бы ты сейчас был без меня, урод?
   - За урода  можно  и  в  глаз,  -  машинально  отреагировал  Ильин,  не
вдумываясь в смысл сказанного. Иное волновало: "амбулансию" они  счастливо
миновали, шли куда-то к воротам, до которых он недавно чуток не добежал.
   А Ангел ничего сказанного мимо ушей не пропускал.
   - Кому в глаз? - нагло засмеялся он. - Мне?.. Следи за словами,  Ильин.
Я ж бестелесен. Мне вон даже психушка - семечки. Ты перетрухал, я  -  нет.
Тебя б там  каким-нибудь  аминазином  в  доходягу  превратили,  врачи-суки
наблатыкались, а я все равно парил бы над плотью, и, замечу, не без пользы
для тебя. Неубитый дух - эт-то что-то да значит... И, к слову,  могу  тебе
сообщить, что за воротами нас ждет вполне пристойный "БМВ", на котором  мы
куда-то поедем.
   - Куда?
   - Эманация у гебистов слабовата, не улавливаю... Куда-то в  _приятное_.
Может даже, обедать...
   Обедать - это было бы хорошо. Обедать - это было бы вовремя. Остался бы
на дежурстве в котельной - давно б  разгрузил  холодильник...  И  ведь  не
ошибся Ангел! (Автор уже устал повторять: _как всегда_ не ошибся...) Левее
ворот к тротуару был припаркован синий "БМВ"-635-й,  двухдверный  вариант.
Гебист, выпендриваясь, щелкнул на  подходе  брелочком-пультом,  авто  само
мгновенно завелось, а дверные пупки тоже  сами  собой  выскочили,  отперев
двери.
   - Прошу. - Гебист повел рукой, как  на  танец  Ильина,  красну  девицу,
пригласил.
   Ильин оглянулся. Качки замерли поодаль, а еще более поодаль  замерла  в
низком старте давешняя  "амбулансия",  невесть  как  об®явившаяся  по  эту
сторону больничной ограды. Мистика - сестра психиатрии.
   - Прошу, - повторил гебист.
   Ильин  открыл  бээмвэшную  дверь  и  сел.  Гебист  тоже  сел,  а  качки
пошустрили к "амбулансии", чтоб, значит, страховать по медицинской части.
   Гебист выжал сцепление, врубил первую передачу  и,  пока  не  трогаясь,
светски поинтересовался:
   - Где обедать предпочитаете, Иван Петрович?
   - Пусть в "Максим" везет, - подсказал наглый Ангел. Недоступно  дорогой
ресторан на Тверской вряд ли был по карману рядовому секретному агенту. Да
и подопечный его более чем на пивную не тянул. Но мелочиться, прав  Ангел,
не стоило.
   - Предпочитаю в "Максиме", - скромненько так заявил Ильин.
   Гебист засмеялся, отпустил сцепление и мощно рванул по улице Матросская
Тишина, не жалея "мишленовскую" резину.
   - Проверяете: не  слабо  ли?  Не  слабо,  Иван  Петрович.  Для  нужного
человека нашей конторе и на "Максим" не жалко потратиться. А вы - нужный.
   Вел он машину лихо, но умело,  скорость  держал  под  сотню,  за  рулем
помалкивал. А это Ильину на руку было: стоило тоже помолчать,  подзарядить
скисшие с утра батарейки перед серьезным разговором.  Полицейские  гебисту
не мешали, за скорость не тормозили, знали, что  ли,  машину,  поэтому  по
Тверской - через вечных три вокзала, через строгую  Мясницкую,  по  родной
водителю Лубянской площади, где давно уже не торчал "железный  Феликс",  а
красовался фонтан, вернувшийся на законное место из дворика Академии наук,
по Охотному ряду мимо Большого театра,  мимо  Дворянского  собрания,  мимо
вязевого, прихотливого, в подбор к  Думе  и  Историческому  музею,  здания
отеля "Охотный ряд", построенного на месте снесенной после войны гостиницы
"Москва", мимо, мимо, мимо, и через  десять  буквально  минут  -  вот  он,
"Максимчик", совсем рядом с красно-белым кубиком городской  мэрии,  бывшим
Моссоветом.
   Развернулись через сплошную осевую, встали колом.
   - Очнитесь, Иван Петрович. Приехали.
   Очнулся, вылез из машины, отметил: напротив, через  улицу,  затормозила
знакомая "амбулансия", медицинский суровый контроль. Пасли психа.
   Время было обеденное, народу в ресторане хватало,  но  гебист  уверенно
шепнул  что-то  метрдотелю,  и  тот  сразу  увел  новоприбывших  в  уголок
неподалеку от зеркального окна, выходящего  непосредственно  на  Тверскую,
усадил   за   двухместный   столик,   а   рядом   немедля   выросли    два
официанта-близняшки. Один протянул гостям меню в кожаных папках  и  отошел
на  шаг,  скромно  уступая  место  второму,  спецу  по  выпивке,   который
вопросительно глядел на гебиста, без промаха определив в нем главного.
   - Аперитивчик? Извольте выбрать... - поторопил гебист. -  Да,  я  ж  не
представился! Олег Николаевич, к вашим услугам...
   Ильин рассеянно кивнул, сказал официанту:
   - Джин с тоником.
   - А мне  -  двойной  "Чивас  Ригал",  -  прибавил  гебист,  и  официант
спец-по-выпивке-для-пищеварения исчез. А оставшийся его  близнец-по-харчам
терпеливо ждал.
   - Рекомендую эскарго, гулять так гулять, -  оторвался  от  меню  гебист
Олег Николаевич. - Здесь они чудесны, каждое утро - из Парижа.  Вы  как  к
эскарго, Иван Петрович?
   - Из Парижа, как же! - прорезался Ангел. - Знаток фиговый... Из Румынии
их сюда гонят. Из Транснистрии. Но тем не менее рекомендую, не отравишься.
   - Годится, - сказал Ильин.
   Близнец-по-харчам  пожелания  гурманов  чутко  ловил,  но   ничего   не
записывал: показывал класс.
   - А из горячего что выбрали?
   - Почки я бы взял. Телячьи почки в соусе по-ломбардски.
   - Одобряю. Вундербар! Мне тоже почки... "Шабли" девяносто второго  года
- сказочное вино. Пойдет?
   - Пойдет.
   - Остальное - потом. - Это уже официанту: - Поспешайте, голубчик.
   Голубчик умчался поспешать, а взамен возник спец-по-выпивке и мгновенно
поставил  перед  Ильиным  тяжелый,  даже  на  взгляд  холодный  стакан   с
джин-энд-тоник, со  льдом,  с  долькой  лимона,  надетой  верхом  на  край
стакана, а перед гебистом - стакашку поменее - с двойным  скотчем.  И  еще
орешки соленые, и еще маслинки лоснящиеся трех сортов.
   Процесс пищеварения у Ильина  начался  незамедлительно,  как  у  собаки
профессора Павлова, в этом мире тоже широко известной.  Ильин  некуртуазно
цапнул маслинку, разжевал, косточку уложил на тарелку, глотнул инопланетно
вкусного джина, заел орешком, словил летучий кайф  и  полез  в  карман  за
обычной своей  предобеденной  сигареткой  огнедышащей  марки  "Житан".  По
ресторану, кстати, и сигареты - французские, но не по ресторану - дешевые,
имевшие в столице хождение среди простого люда.
   А вот откуда у Ильина, типичного с некоторых  пор  представителя  этого
люда,  откуда  у  него  подозрительное  знание  всяких   почек   в   соусе
по-ломбардски, эскарго и шабли? Олегу Николаевичу, ладному гебисту,  впору
бы удивиться и задать соответствующий вопрос, но ладный гебист вопроса  не
задал, а достал из кармана красную пачку "Данхилла" и золотую зажигалку  и
спешно закурил, поскольку тоже сей момент откушал  фиолетовую  маслинку  и
пригубил  дорогой  скотч.  Так  они  и  покуривали,  помалкивали,   словно
исполняли некий известный им ритуал, требующий полной сосредоточенности  и
отстранения от пошлой действительности. А в пошлой действительности  Ильин
в своих обеих жизнях ни разу не был во французском кабаке, и уж тем  более
во Франции, а про почки и эскарго читал в худлитературе, запомнил, и,  как
оказалось,  с  пользой.  А  в  пошлой  действительности  Олег   Николаевич
разыгрывал стандартную, видать,  для  него  сценку  охмурения  клиента  на
деньги  Конторы,  да  и  сам  получал  массу  радостей  от   использования
реквизита. А в пошлой действительности клиент,  то  есть  Ильин,  зачем-то
крепко нужен был Конторе, если цепной ее пес повел клиента, скажем,  не  в
популярную, но всем доступную пивную "Рейнеке лис", что на углу Тверской и
Страстной - в доме, где в прежней жизни был магазин "Армения", если вообще
не в казенный кабинет к  себе  вызвал,  а  не  пожалел  на  него  _такого_
реквизита.
   - Хорошо, - сказал наконец Олег Николаевич, с чувством сказал и  пустил
к потолку "данхилловский" дорогой дым.
   Дым до потолка не  добрался,  а  растаял  в  сильно  кондиционированном
воздухе - неподалеку от полотна  замечательного  отечественного  художника
Ильи Глазунова. Что это его полотно, Ильин знал из  телепередачи  "В  мире
прекрасного". Сейчас была возможность сравнить телевизионное изображение с
реальным. Реальное смотрелось  куда  ярче.  Ценя  талант,  Ильин  выпустил
"житановый" дым в другую от полотна сторону, но тоже сказал с чувством:
   - Хорошо!
   А и впрямь хорошо было. Даже Ангел разнежился, размяк и, не  исключено,
вырубился до поры. Ильин в Этой  жизни  по  престижным  кабакам  особо  не
шлялся, разве что в пивнухи заглядывал  да  в  теплых  кафушках  иной  раз
ужинал-обедал. Выходило дешевле, чем дома. И уж куда менее хлопотно. Но  в
хорошем ресторане был лишь дважды: когда  Тит  его  в  Москву  из  деревни
привез - в "Славянский базар" на Никольской сходили, и когда опять же  Тит
полгода назад свой полтинник справлял - гудели в "Эрмитаже" в Каретном. Но
те рестораны не шли, конечно, ни в какое сравнение с "Максимом",  "Максик"
- это оберст-класс, в "Максике"  тусовались  "деловые"  из  самых  крутых,
акулы капитализма, загнивали они здесь со  страшным  понтом,  а  парни  из
Конторы скромно паслись рядом на казенные "бабульки".
   И  сладко  было  Ильину  представить  на  миг,  что  он  -  по-прежнему
обласканный судьбой и начальством летчик-испытатель, что с "бабульками"  у
него - полный порядок, что сидит он здесь не на птичьих  правах  гебешного
сироты, а на своих законных, и напротив - не "благодетель" из  Конторы,  а
знакомый сотрапезник... Сладко было  так  все  представить,  но  не  вышел
номер: "благодетель" и не дал. Он снова отхлебнул скотча, перегнулся через
стол и спросил страшным шепотом:
   - Давно про Черное озеро не слыхали, а, Иван Петрович?
   И пропала сладость. Маслина горчить  стала,  сигарета  горло  драла,  а
знакомый сотрапезник колол в упор  лазерным  взглядом,  как  и  полагалось
работнику недреманных органов.
   Ангел опять всплыл.
   - Аларм! - сказал Ангел. - Кайф в сторону. Бди! В самом деле, с чего бы
это гебисты про озеро вспомнили?..
   - Давно, - ответил Ильин. - Забыл уже.
   - А вот мы помним.
   - Ваша служба... -  безразлично  пожал  плечами  Ильин.  Не  удержался,
добавил: - И опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не нужна...
   Здесь этой песни не  знали,  здесь  по  телевизору  другие  полицейские
сериалы крутились.
   Поэтому Олег Николаевич на незнакомую ему цитату среагировал в лоб:
   - Это только на первый взгляд. А на второй... Там, как  вы  помните,  в
Черном озере то есть, хорошо окунь ловится...
   - Не помню, - отрезал Ильин. - Не ловил. Не пришлось.
   - Да знаю, знаю, - отмахнулся  гебист.  Ему  явно  не  до  подробностей
Ильинского анамнеза было, его несло. - Так вот рыбачок местный,  Филимонов
фамилия, ловил там окунька поутру, а поймал - не поверите! - что.
   - Что? - поддержал беседу Ильин.
   - Шлем! - торжествующе закончил Олег Николаевич.
   Тут-то и принесли эскарго.
   Официант поставил на стол большое мельхиоровое блюдо с  двумя  дюжинами
крохотных фарфоровых урночек на нем, в каждой  из  которых  покоился  прах
улитки. Перед едоками официант положил специальные щипчики, чтобы эти урны
легко хватать и выковыривать прах  маленькой  вилочкой,  которую  официант
тоже не забыл.
   - Приятного аппетита, - пожелал официант и  отступил,  а  его  близнец,
почтительнейше склонившись перед Олегом Николаевичем, капнул тому в  бокал
вина из завернутой  в  крахмальную  салфетку  бутыли,  да  так  и  остался
склонившимся, ожидая. Олег Николаевич шабли пригубил, глаза закатил, потом
прикатил их обратно и ожиданий близнеца не обманул:
   - Пойдет.
   И близнец, вроде бы обрадованный результатом, сию же  секунду  наполнил
бокалы и ласково поставил бутылку в ведерко со льдом. И тоже отступил.
   - Понтярщик хренов! - возмутился нетерпимый Ангел. - Как будто  чего  в
вине сечет! Парвеню, рожа сыскная!.. Да, кстати,  Ильин,  ты  интересуйся,
интересуйся подробностями, но - аккуратно. Он же тебя поймать хочет... Так
что не спеши, потяни резину, выпей вот лучше для затравки, вино  классное,
аусгезейхнет. И улитки стынут...
   Ильин поднял бокал.
   - Ваше здоровье, - сказал он гебисту.
   - Спасибо, - принял тост Олег Николаевич. Чокнулись,  глотнули  -  вино
как вино, Ильин вообще-то водку  предпочитал.  Он  замешкался,  исподтишка
глядя, как  сотрапезник  справится  с  поданными  приборами.  Оказалось  -
несложно. Зацепил улитку - она была  горячей,  ощутимо  жирной  и  все  же
вкусной. Проехала без задержки.
   - Так я о шлеме, - сказал Олег Николаевич. И вдруг будто бы  усомнился:
- Вам интересно?
   Ильин мысленно поблагодарил Ангела за совет - не  спешить.  Ангел  тоже
мысленно ответил, что, мол, не стоит благодарности.
   - Интересно или нет, - невежливо сказал Ильин,  не  оставляя,  впрочем,
процесс  поглощения  улиток,  -  а  вы  все  одно  расскажете.  За  тем  и
пригласили... Валяйте. Интересно, интересно, не буду врать.
   - А коли интересно, то вот вам факт. Шлем-то был  _летный_,  -  голосом
выделил Олег Николаевич, - да не простой, а _высотный_.
   - Прямо стихи,  -  усмехнулся  Ильин.  И  спросил:  -  Ну  и  что,  что
летный-высотный?
   Не спеша запил улитку холодным глотком шабли.
   - Следовало ожидать, - сказал Ангел. - То, что ушло под воду, рано  или
поздно всплывет.
   - Никак Бернард Шоу? - ехидно поинтересовался Ильин.
   По инерции поинтересовался, поскольку не привык давать спуску Ангелу, а
на самом деле его весьма волновала нештатная ситуация,  и  без  Ангела  из
нее, понимал Ильин, ему не выпутаться.
   - Мое! - обиделся Ангел. - Вот замолчу сейчас