яние, где по его предположению могли
находиться бедра скелета. Он разгреб землю и стал добираться до останков,
вскоре он их и обнаружил. Собрав кости и землю, он рассовал все это
хозяйство по карманам и вернулся домой. Высыпав содержимое в холщовый
мешочек, он тщательно перемешал кости и землю большим молотком. После этого
Георг погрузился в горячую ванну. Когда тело распарилось, и поры открылись,
он натер себя смесью земли и тазобедренных костей ведьмы. Через несколько
минут появилась страшная ломота в суставах, кожа вспыхнула огнем, стала
подниматься температура. Так продолжалось несколько часов, затем
температура упала, жжение и ломота исчезла, и Георг заснул. Через несколько
дней, в полнолуние, наконец-то перешагнувший через себя Георг овладел своей
дочерью.


Глава двенадцатая.

Зеркало в стиле модерн было сделано в виде змееобразной фигуры тролля,
цветные эмалевые стершиеся от времени когти кокетливо поджаты, черные
глазки блестят и выглядят, как живые. Низкие облака проплывают над Прагой и
отражаются в этом волшебном зеркале, острые шпили соборов разрывают мягкую
плоть облаков.

Утопающий в стеклянном тумане безлюдный фантастический город смотрел на мир
снисходительной улыбкой мудрости и покоя. На шестьдесят пятом году жизни
Цимера волновал пейзаж города так же, как и много лет назад, когда он
двухлетним малышом первый раз выглянул в это окно. За четыре века дом, в
котором он жил многократно перестраивался внутри, однако готический фасад
здания не менялся. На первом этаже помещалась мастерская и часовой магазин.
Сквозь открытую форточку, до глуховатого Цимера доносилась отчетливая
немецкая речь. Спустившись вниз, он включил электрический чайник и свет над
конторкой. Первым в дверь постучался немецкий мотоциклист с месяцеобразной
бляхой на груди. Он протянул Цимеру дешевые часики, которые выпускались
миллионами, в этих часах даже не было рубиновых камней. Цимер без всякого
интереса сковырнул крышку и углубился в механизм, это были неинтересные
часы, примитивные, как будильник, он быстро справился с ними, и вскоре
солдат ушел. Но зато следующий посетитель поразил много повидавшего
часовщика. Широкополая шляпа, какие сто лет назад носили бродячие
музыканты, закрывала половину его лица. Странная одежда, толи фрак,
переходящий в пальто, то ли пальто, переходящее во фрак, была на нем и в
довершение облика старомодные черно-белые башмаки, один из которых был явно
больше другого. Этот худой и высокий господин, похожий на дирижера
симфонического оркестра, вынул из внутреннего кармана крупную золотую
луковицу на массивной золотой цепи. На эмалевом циферблате с затейливо
выписанными арабскими цифрами был нарисован Бафомет, древний символ темной
стихии. Цимер сразу понял, что часы эти старые, ценные и очень дорогие, и
сделаны не менее двух веков назад.

- Хочу располагать этим временем, - произнес человек в черном, и грустная,
едва уловимая улыбка пробежала по его тонким губам.

- Посмотрим, - сказал Цимер и открыл заднюю крышку, за которой находилась
ещђ одна, представляющая головоломку, в центре ее была расположена
маленькая пятиконечная звезда, и, как понял Цимер, золотой столбик с
рубином надо было перевести с края головоломки в центр. Механизм часов был
сломан, это был очень сложный механизм, раньше Цимер таких не встречал.

- Попробую что-нибудь сделать, - тихо сказал Цимер, погружаясь во
внутренности прибора.

- Пожалуйста, постарайтесь, мне необходимо получить это время, - промолвил
симфонический дирижер и вышел из мастерской на негнущихся ногах.

Днем Цимер принимал немногочисленных посетителей. Каждый раз, как
захлопывалась дверь и успокаивался колокольчик, он вынимал часы и через
лупу рассматривал их под сильной электрической лампой. С виду механизм был
абсолютно здоров и, казалось, часы вот-вот задвигают стрелками. Цимер
прогрел часы над лампой и провернул заводной ключ, и как будто маленькое
медное эхо зазвучало во внутренностях механизма, потом он тронул маятник,
но золотой полумесяц качнулся и замер. "Не понимаю", - пробурчал Цимер,

- "На взгляд механизм не имеет дефектов". Так размышляя, он стал рассеянно
передвигать столбик головоломки. Через некоторое время Цимер оказался в
середине звезды, столбик сложился и ушел внутрь, а маленькие золотые
пластинки, похожие на пластинки в фотографическом объективе, закрыли
отверстие в центре звезды. И часы пошли, застучал механизм и Цимеру
показалось, что все его тело наполнено разновеликими шестеренками, которые
вдруг ожили и завертелись, а на груди у него закружились огромные жирные
стрелки, это были руки Цимера привинченные к центру груди. Он почти
физически ощутил, как внутри его тела начинают движение раскаленные
металлические колеса. Тысячи шестеренок жили и двигались в теле его, но
стрелки-руки, прибитые к груди, двигались в обратном направлении. Это время
дьявола. Стрелка, бегущая в обратную сторону, слова читаемые наоборот,
мужские имена у женщин и женские имена у мужчин, инфернализация сознания,
все это он с разнообразными своими приемами, это был он в одежде
провинциального дирижера. И с каждой ускользающей в обратном направлении
секундой его сознание становилось все менее подвластным ему. Прожитые
когда-то минуты реанимировали мертвые клетки, время побежало вспять. И из
этого мертвого времени, которое вдруг стало как бы живым, стали появляться
давно исчезнувшие минуты и дни. Бежавшие в обратном направлении стрелки
воплощали в его сознании другой, исчезнувший мир. Сам Цимер, заключенный
как бы под стеклянный колпак, наблюдал за сменой лет и эпох. Одежда
проходящих по улице терпела изменения, она становилась все более затейливой
и не современной, изменялись модели автомашин и повозок, изменилась
противоположная сторона улицы. Находящийся напротив дом стали разбирать, и
за несколько оборотов стрелки вокруг циферблата он полностью исчез. Вместо
электрических фонарей появились газовые, а затем керосиновые. По улице
маршировали войска и двигались траурные катафалки, и смеющаяся публика
разных эпох появлялась на свет из могил, из того, что уже представляло
собой состояние небытия. Находящийся в неподвижности Цимер чувствовал
огромную усталость. В доме его поменялась конфигурация окон, они стали уже
и добавились дополнительные переплеты. Теперь по улице двигались рыцари и
повозки с осадными мортирами. Цимер сообразил, что стрелки довели его до
тридцатилетней войны. Но вот они замедлили бег и наконец остановились
совсем. По-прежнему вокруг были рыцари и бронированные лошади в шорах.
Цимер почувствовал, как тяжесть, как бы лежавшая на плечах, куда-то уходит.
Он оторвался от кресла и взял в руки золотую луковицу часов, ему
показалось, что в голове у него вспыхнула электрическая лампочка и осветила
часть текста, написанного мелом на темном стекле.

"Башня в старом городе перед мостом. Иди". Цимер покинул дом и пошел по
мощеным булыжником улицам Праги, они вели его через развязки разновеликих
мостов и тоннелей. Проделав путь, он понял, что жители города не видят его,
он проходил сквозь них, а они проходили через него. Тем не менее, что бы
убедиться, что он еще существует, Цимер подошел к кирпичной стене и ощупал
кладку, кирпичи были скользкими и холодными, с мягкими прожилками мха. Не
сам шел Цимер вперед, не была его воля. Пройдя несколько кварталов, он
понял, что сильно устал. Он сидел на чугунной скамейке и разглядывал
островерхие крыши соборов и облака, проплывающие над головой. Мимо него
проходили жители средневекового города. Цимер знал, что они давно уже
умерли, знал он, что нет их на свете, но смотрел на них, как на живых,
которым предстоит уже не существующее будущее. Цимер шел мимо торговых
рядов, мимо петляющих на разном уровне улочек, так что, оказываясь внизу,
он мог видеть сразу несколько улиц, распластавшихся ниже уровня глаз, а,
поднимаясь наверх, обозревать невысокие здания и вереницу движущихся
пражан. И дошел он до башни, которая была невысокой, приземистой и имела
отдельный подъем с моста. Когда-то весь город представлял из себя большую
крепость, он мог защищаться, превращая каждую улицу в бастион. На вершине
башни были расположены чугунные орудия, в случае опасности они легко могли
перекрыть мост. Оказавшись рядом с башней, Цимер услышал, как в его кармане
бьют часы, он вытащил их и посмотрел на циферблат. Минутная стрелка
медленно двинулась вперед. "Значит, это время уже существует. Тогда почему
они проходят через меня, почему реальные предметы этого мира не
преодолеваются мной?" Не находил Цимер ответов на этот вопрос. Так, не
находя ответов, он стал подниматься по лестнице, обвивающей башню, будто
змея. Цимер толкнул дверь, но она оказалась закрытой, тогда он обошел башню
вокруг, наверху площадки он увидел каменный люк, он был открыт, и Цимер
медленно стал спускаться вниз, застревая на каждой ступеньке. Посередине
круглой комнаты стояло деревянное кресло, на котором спиной к нему сидел
человек. Это был тот самый провинциальный дирижер, который принес ему
ремонтировать часы. Изменилась его одежда. Теперь он был в рясе монаха, в
руках он держал камень черного цвета, похожий на кусок угля. Подняв голову,
он посмотрел на Цимера, и тому показалось, что его протыкают шпагой.

- Семь колен миновало, - сказал странный посетитель, владелец часов, - да,
семь колен. Сейчас вы просто часовщик и ничего более, но если бы ваша
далекая родственница предпочла любовь, а не деньги, вы бы не стали
часовщиком, вы бы получили вот эту, вот эту душу. Душу, спрятанную в куске
антрацита. Несколько веков камень этот жжет мою руку. Семь поколений должно
было исчезнуть прежде, чем возможность рождения вновь обрела реальность
свою.

Было у Цимера чувство, что лжемонах говорит через силу.

- В ненаступивших часах и минутах заключено величие прошлого. Вы останетесь
таким же, но вы должны мне помочь. Освободите душу, заключенную в этом
кристалле.

- Каким образом? - спросил Цимер.

- Разбейте его. Лжемонах протянул часовщику кусок антрацита, и тот
почувствовал, как на ладонь его опустили кусок скалы.

- Разбейте, - просил демон, и вся его фигура выражала степень крайнего
беспокойства.

Цимер подбросил кристалл, камень упал и разлетелся на множество осколков.
После этого башня как будто бы наклонилась, по воздуху поплыли маленькие
лопающиеся пузырьки. Цимер инстинктивно вынул часы и посмотрел на
циферблат. Стрелки вертелись в правильном направлении, а на месте Бафомета
возникла башня с двенадцатью апостолами, которые в окошечке напротив
двенадцатичасовой отметки каждый час сменяли друг друга. Исчез сидящий на
кресле лжемонах, исчезли рассыпанные по полу осколки, и, выглянув в
амбразуру, наивный доверчивый Цимер, обольщенный сопричастностью к тайнам
вселенной, увидел как меняется ландшафт. С огромной скоростью дробились
перспективы в амбразуре башни, времена барокко и ренессанса, классицизма и
модерна сменяли друг друга, пока, наконец, не появились первые автомобили,
похожие на кареты, и стрелки часов не пошли медленнее, почти так, как им
было положено идти по законам часовой механики.

Душа великого и страшного демона несколько веков таившаяся в куске
антрацита была выпущена на волю. Часы набирали обычные присущие им обороты.
Цимер покинул башню и пошел по темному, плохо освещенному мосту.
Чехословакия была предана и растоптана немецкими армиями, но выпущенный на
волю демон уже покинул ее.


Глава тринадцатая.

Жена сотрудника швейцарского посольства в Москве Лина Винтермаер находилась
в роддоме, ребенок еђ был готов появиться на свет, но мысли, беспокойные
мысли мучили молодую женщину.

"Мое будущее, - размышляла Лина, - конечно же будет связано с мужем, семьей
и этим ребенком, - и пока Лина была сама собой, эти мысли казались ей
естественными, но как только менялось еђ состояние, еђ охватывала паника. -
Я должна попросить политического убежища". Лина вбивала себе в голову эту
непривычную, неизвестно откуда взявшуюся мысль. Однажды, когда за окном
собралась кромешная темнота, она вышла в коридор и подошла к дежурной.

- Я хочу сделать заявление, - сказала Лина.

- Вы чем-нибудь недовольны? - спросила дежурная.

- Нет, я всем довольна, но это будет заявление политического характера.

Дежурная на мгновение задумалась, затем вытащила из ящика чистый лист
бумаги и протянула его беременной женщине. Лина взяла бумагу, вернулась в
палату и легла на кровать, она включила настольную лампу, достала вечное
перо и написала заявление на немецком языке. Две недели путешествовала
бумага по советским правительственным каналам. Никто не мог понять, почему
женщина из благополучной страны просит политического убежища в стране,
ведущей такую изнурительную войну. Представитель МИДА кадровый сотрудник
МГБ так и не понял, какая причина подвигла благополучную швейцарку на такой
серьезный шаг.

- Муж Ваш знает о Вашем решении? - спрашивает сотрудник, и Лина качает
головой. - Но он - то наверняка не поддержит Вас.

- Ну и пусть не поддержит, мне все равно. Чувствую, что должна остаться
здесь. Эта страна станет моей новой родиной, за ней будущее, она сформирует
облик нового мира.

- Вы принадлежите к какой-нибудь партии? - спросил представитель советской
власти, голос его звучал неуверенно.

- Есть только одна партия, к которой с радостью примкнет каждый прозревший.
Это партия труда.

Слова сами собой срывались с Лининого языка, едва ли она понимала, что
говорит, в данную минуту звук еђ голоса отражался в еђ голове и исчезал, не
оставляя следа, разум еђ был пуст, как никелированный барабан.

"На шпионку она не похожа, значит, это сумасшедшая", - подумал
представитель режима, покидая здание родильного дома.


  Глава четырнадцатая.

Спал окруженный колючей проволокой лагерь. Время от времени прожектора
пробегали по металлической сетке, тень от которой лежала на легком снегу.
Стыли на вышках тяжелые пулеметы, готовые в любую минуту разорвать на куски
черную усеянную звездами безотчетную пустоту ночи. Вдалеке за оградой лагеря
на железнодорожной развязке чавкали буферами сгоняемые в состав товарные
вагоны. Ещ„ дальше за железнодорожным перегоном начиналось асфальтированное
шоссе, ведущее к поселку, в котором жил обслуживающий персонал. В нескольких
П-образных аккуратных домах горели окна. Александр сидел за письменным столом,
на котором стояло шато двадцать восьмого года и лежали рассыпанные в
беспорядке игральные карты. Он стряхнул пепел и взял первую лежавшую с краю
карту, перевернув е„, он увидел, что это пиковый туз. Александр внимательно
посмотрел в центр карты и ему показалось, что черное сердце приобрело форму
глаза и подмигнуло ему.
"Я сравняю зависимость от них с зависимостью от себя и, таким образом, мы
никогда не будем неожиданностью друг для друга, а пока я только закрываю
шахматные клетки тенью своего тела" - подумал Александр. Через минуту он вышел
из дома.
Он шел по обочине асфальтированного шоссе и яркая, круглая, как сыр, луна
светила ему, и казалось, что вовсе это и не луна, а просто большой белый
фонарь из китайского балаганчика. Он миновал металлические ворота и теперь
находился на территории лагеря. Из трех труб крематория валил черный дым.
Александр вошел в низкое здание с металлическими дверями. Это был морг.
- Покажите свежих, - попросил он, и его подвели к штабелю, сложенному из
человеческих тел.
Тронув мыском сапога курчавую голову, он приказал вытащить труп и перевезти
его в прозекторскую.
- Снимите кожу с его спины и принесите мне, я буду на улице. Александр вышел,
и тяжелый запах ушел из легких.
На улице шел снег, ветер раскачивал фонарь. Александр прищурил глаза, и
золотые лезвия лучей метнулись от лампы во все четыре стороны света. Через
двадцать минут ему вынесли кусок кожи, завернутый в мешковину.
Вернувшись, Александр тщательно запер дверь и прошел в комнату. Он убрал со
стола вс„ лишние и положил на него огромный кусок темно-синей бумаги. На улице
кожа замерзла и съежилась и теперь, что бы отогреть е„, он наставил вокруг
зажженные свечи. Прикрепив кожу канцелярскими кнопками, он стал выставлять на
стол разные нужные ему предметы. Это были металлические кубики с замысловатыми
рисунками, похожими на хитросплетение миниатюрной чугунной ограды,
составленные друг в друга наподобие складного стаканчика, потом он выложил на
стол короткие тупые спицы с треугольным свечением серо-зеленого цвета. Посидев
немного, Александр подождал, когда материал прогреется, и намотал на палец
шелковый шнурок, на конце которого находился маленький треугольный отвес из
темного металла. Наклонившись над столом, он стал передвигать отвес над
поверхностью кожи. Над некоторыми местами отвес замирал, почти не
раскачиваясь, над иными он начинал вращаться и двигаться по всем направлениям.
В одном из таких активных мест Александр и нарисовал звезду, используя циркуль
и треугольник. Затем он взгромоздил друг на друга металлические кубики, а на
самую вершину поставил золотую четырехгранную пирамидку с перламутровым
глазом. Долго Александр рисовал значки и писал тарабарские слова с обратным
прочтением, но к первому часу ночи он закончил свои упражнения в рисунке и в
работе со шрифтом. Теперь все кожаное поле действия было сплошь покрыто густой
сетью символов, приводящих в действие энергию из страшного мира бесконечной
тьмы. Александр знал, что самые сильные демоны приходят из восточных пределов
земли, поэтому он развернул стол таким образом, что бы глаза его смотрели
прямо на восток. В комнате было тепло и уютно, теперь стол стоял напротив окна
и волнующиеся огоньки свечей отражались в покрытых морозным узором окнах. В
стакане вина он размешал порошок, чем-то похожий на порох, и выпил эту смесь с
закрытыми глазами.
- О, Великий зодчий подлунного мира! Мать и Отец, рожденный от звезды Астарот!
Перед твоим величием рушились царства, и потоки крови устремлялись в моря и
океаны вселенной. Ты могущественней творца людей, сильнее света, звезд и ярче
солнца - фальшивого знака бренных рождений. Ты отличаешь избранных, и слабый
умирает, освобождая путь понявшим тебя. Приди, могучий Вельзевул, приди,
заклинаю тебя символом и именем твоим.
И слова больше не похожи на слова, а похожие на точки и запятые со свистом и
шорохом слетали с горячих губ Александра. Перед ним прямо на столе вспыхнуло
яркое пламя. Горела кожа, испещренная символами и значками. И теперь под
магическим материалом, под его частью, когда-то представлявшей из себя часть
человеческого тела, прошло движение, похожее на ветер, крадущийся между двух
шелковых покрывал. И вот из-за завесы огня, из нестерпимого этого жара перед
глазами Александра стал возникать прекрасный, как сама сказка, город. На
минарете кричал муэдзин, и распластавшиеся в экстазе мусульмане стучали лбами
о тысячелетние камни. Протяжно и тупо ревели ослы, и важно ступающие по узким
улицам верблюды перешагивали через нищих, распластанных в дорожной пыли. На
базаре горластые торговцы обманывали горожан, а стража визиря плетками
разгоняла зевак, расчищая дорогу для важной персоны, которую несли на носилках
черно-синие, как ночное небо нубийцы. Постепенно воздух в комнате стал
наполняться запахами южных растений: шалфей, роза, мандарин и корица, и особое
теплое и зыбкое марево, плывущее над маленькими людьми и маленькими
постройками, обволакивало предметы и проникало глубоко в подсознание
Александра, туда, где реальное и нереальное сливалось в одну волнующую
бесконечность, манящую и мерцающую, как летучий голландец за острой волной.
Шум южного города и терпкие запахи вскружили голову Александра, так что он
почти забыл, зачем он сидит за этим столом и кто должен к нему явиться. Но вот
сильный ветер ударил в окно, и длинная трещина перебежала стекло от одного
угла до другого. И тогда в единое мгновение сорвалось и улетело в безотчетное
никуда волшебное это царство, а на стол и подоконник посыпались осколки
стекла, и облако образный пар ворвался в комнату, разрушая и благоп