мгновение взгляд, он стал растерянно смотреть, как капает кровь на его красный галстук и голубую сорочку, которые так не сочетались со светло-серым габардиновым костюмом. Мужчина зажмурил глаза и встряхнул головой, словно прогоняя наваждение.
     - Прошу прощения за неуместный вопрос, - произнес он спокойным, низким голосом. - Но... что случилось?
     - Произошла авиакатастрофа, - односложно ответил я. - Что вы помните?
     - Ничего. Вернее, помню удар, потом громкий скрежет рвущегося металла...
     - А потом вы ударились о дверь. - Я показал на пятна крови позади себя.
     - Присядьте. С вами будет все в порядке. - Утратив интерес к этому пассажиру, я оглядел салон. Я ожидал увидеть сорванные со своих оснований сиденья, но оказалось, что все они целы - по три кресла слева от меня, по два - справа. Сиденья в передней части салона были обращены назад, в задней части - вперед. Более того, я предполагал, что глазам моим предстанут изувеченные, раненые, стонущие люди, валяющиеся в проходах, тамбурах. Но просторный пассажирский салон был почти пуст, не слышно было ни звука.
     Однако, кроме человека, находившегося рядом, я обнаружил в салоне еще девятерых. Двое лежали в передней части прохода. Приподнявшись на локте, растерянно озирался крупный, плечистый мужчина с кудрявыми темными волосами.
     Рядом лежал пожилой человечек, видны были лишь пряди черных волос, прилипших к лысине. На нем был не по росту большой клетчатый пиджак и безвкусный галстук в клетку. Создавалось впечатление, что оба сидели в креслах слева, прежде чем ударом их сбросило на пол.
     Сзади, тоже в левой части салона, сидел еще один пассажир. Сначала я удивился тому, что человек этот не упал, но потом увидел: он в полном сознании. Сидел он в напряженной позе, упершись спиной в иллюминатор, ногами - в пол и крепко - так, что надулись жилы и побелели костяшки пальцев на худых руках, - держась за подлокотники. Направив луч фонаря выше, на его лицо, я разглядел белый стоячий воротничок.
     - Расслабьтесь, ваше преподобие, - обратился я к священнику. - Под ногами у вас terra firma , прилетели.
     Священник ничего не ответил, лишь посмотрел на меня через стекла очков без оправы. Поняв, что он цел и невредим, я двинулся дальше.
     В правой передней части салона, каждый у иллюминатора, сидели еще четверо - две женщины и двое мужчин. Одна из дам была довольно пожилая, но такая накрашенная и с такой немыслимой прической, что, вздумай я определить ее возраст, я бы ошибся лет на десять. Правда, лицо ее мне показалось знакомым. Она была в сознании, только растерянно оглядывалась. То же можно было сказать и об ее соседке, судя по внешности, даме еще более состоятельной: на плечах накидка из норки, из-под нее выглядывает простого покроя зеленое шерстяное платье, которое, похоже, стоит целое состояние. Ей было лет двадцать пять. Эту белокурую, сероглазую женщину с классическими чертами лица можно было бы назвать писаной красавицей, если бы не чересчур полные, капризные губы. Возможно, когда она очнется, подумал я неприязненно, то с помощью помады наведет марафет. Однако в тот момент она, как и остальные, не успев прийти в себя окончательно, еще только стремилась вырваться из глубин оглушившей их дремы.
     Двое пассажиров, сидевшие впереди, также не успели оклематься. Одному из них, крупному, тучному, краснолицему господину с густыми белыми волосами и такими же усами, смахивающему на полковника армии конфедератов, было лет пятьдесят пять. Второй - худой мужчина с изборожденным морщинами лицом смахивал на еврея.
     Пока все обстоит благополучно, подумал я с облегчением. Лишь у одного из восьми кровоподтек на лбу. Чем не аргумент в пользу размещения кресел спиной к передней части самолета? Несомненно, все люди обязаны если не жизнью, то по крайней мере отсутствием травм тому обстоятельству, что кресла с высокими спинками почти полностью самортизировали удар.
     Две пассажирки в задний части салона наглядно .. подтверждали необходимость располагать кресла таким образом, чтобы пассажиры не сидели лицом по направлению полета. Девушка с каштановыми волосами, в плаще с поясом, на вид лет восемнадцати-девятнадцати лежала на полу между двумя креслами. Она шевельнулась, но, когда я схватил ее под мышки, чтобы помочь подняться на ноги, вскрикнула от боли. Тогда я бережно посадил ее в кресло.
     - Плечо, - произнесла она сдавленным голосом. - Очень болит плечо.
     - Чему тут удивляться? - отогнув ворот ее блузки, я снова поправил его.
     - У вас ключица сломана. Сидите смирно и поддерживайте правой рукой левую...
     Ага, вот так. Я наложу вам повязку позднее. Ничего не почувствуете, обещаю.
     Девушка робко и благодарно улыбнулась, но ничего не сказала. Оставив ее, я направился в хвостовую часть салона. Наклонился над пассажиром, сидевшим в кресле, но тотчас же выпрямился: голова его была неестественно вывернута, так что осмотр оказался излишним.
     Пассажиры, находившиеся в передней части салона, успели прийти в себя.
     Одни из них продолжали сидеть в креслах, другие с растерянным видом поднимались, недоуменно оглядываясь. Мне было не до них. Я вопросительно посмотрел на Джекстроу, вошедшего в салон в сопровождении Джосса.
     - Не хочет идти, - ткнул большим пальцем назад Джекстроу. - Очнулась, но не желает покидать радиста.
     - С ней все в порядке?
     - По-моему, у нее на спине ушибы. Однако молчит, признаваться не хочет.
     Ничего не ответив, я пошел к главному входу, который мы не сумели открыть снаружи. Я решил, что это дело стюардессы, чем ей заниматься членом экипажа или же находящимися под ее опекой пассажирами. И все-таки обстоятельство это мне показалось чрезвычайно странным. Почти столь же странным, как и то, что, хотя минут за пятнадцать до катастрофы неизбежность ее была очевидной, ни один из десяти пассажиров, находящихся в салоне, не пристегнулся ремнями. Что же касается стюардессы, бортрадиста и члена экипажа в помещении для отдыха, то событие это, по-видимому, застигло врасплох и их.
     Ручку двери повернуть было невозможно. Я позвал Джекстроу, но и вдвоем нам не удалось сдвинуть ее даже самую малость. По-видимому, при ударе о торос произошла деформация всего фюзеляжа самолета. Если дверь, находившаяся сзади кабины управления, перекошена в такой же степени - а подобное непременно должно было произойти, поскольку она расположена ближе к месту удара, - то всех этих людей придется извлекать через окна кабины летчиков.
     Вспомнив о страшной ране на голове бортрадиста, я подумал, что вряд ли имеет смысл тревожить его.
     Когда я отвернулся от двери, дорогу мне преградила какая-то фигура. Это был седовласый, с сивыми усами "полковник-южанин". На багровом лице выделялись выпученные голубые глаза. Разозли такого хорошенько, мигом в святцы угодишь. Именно в подобного рода состоянии господин этот и находился.
     - Что случилось? Какого черта? - гремел он голосом, который как нельзя больше подходил к его полковничьей внешности. - На кой ляд мы приземлились?
     Что мы тут забыли? Что это за шум снаружи? И кто вы такие, черт бы вас побрал?
     "Похоже, большая шишка", - подумал я. Денег и влияния ему не занимать, так что можно без стеснения дать волю справедливому гневу. Зато, если возникнут неприятности, нетрудно догадаться, с какой стороны их следует ожидать. Правда, его возмущение было в какой-то мере оправдано. Каково бы почувствовал я сам себя, если бы, задремав на борту трансатлантического авиалайнера, проснулся среди стылой ледяной пустыни и увидел, как по самолету расхаживают три типа в меховой одежде, да еще в защитных очках и снежных масках!
     - Вы совершили аварийную посадку, - ответил я, не вдаваясь в подробности. - Почему, не знаю. Откуда мне знать, черт побери. Шум, который доносится снаружи, - это стук ледяных иголок, ударяющихся об обшивку самолета. Что касается нас, то мы ученые, обслуживающие станцию, созданную согласно программе Международного геофизического года. Она в полумиле отсюда. Мы увидели и услышали ваш самолет незадолго до аварии.
     Я хотел было пройти мимо, но старик преградил мне путь.
     - Извольте подождать, - повелительно произнес он, уперев мне в грудь мускулистую руку. - Полагаю, мы вправе узнать...
     - Потом, - оборвал я его и отстранил от себя его руку, а Джекстроу завершил начатое дело, толкнув "полковника" так, что тот плюхнулся в кресло.
     - Не мешайте, черт бы вас побрал. Тут имеется тяжелораненый, которому следует оказать экстренную помощь. Мы отправим его в безопасное место, а потом вернемся за вами. Пусть двери будут плотно закрыты, - обратился я ко всем присутствующим, но разгневанный седовласый господин снова привлек к себе мое внимание. - Если вы не заткнетесь и будете рыпаться, можете оставаться здесь. Если бы не мы, часа через два вы окоченели бы от холода.
     Возможно, все еще у вас впереди.
     Я двинулся по проходу, сопровождаемый Джекстроу. Молодой человек, лежавший до того на полу, уже сел в кресло. Когда я проходил мимо, он улыбнулся.
     - Вот как надо приобретать друзей и оказывать на людей влияние. - Речь его была грамотной, слоги несколько растянутыми. - Боюсь, вы обидели нашего досточтимого друга.
     - Я тоже этого боюсь, - улыбнулся я в ответ и, вовремя догадавшись, остановился. Эти широкие плечи и большие ловкие руки как нельзя кстати. Как себя чувствуете?
     - В темпе прихожу в себя.
     - И то верно. Еще минуту назад выглядели вы гораздо хуже, чем сейчас.
     - Веду чикагский счет после нокаута, - охотно ответил молодой человек.
     - Не могу ли быть чем-то полезен?
     - Потому-то я вас и спрашиваю, - кивнул я.
     - Рад услужить. - С этими словами молодой человек поднялся. Оказалось, что он на несколько дюймов выше меня. Человечек в кричащем галстуке и клетчатом пиджаке обиженно заворчал (так тявкает щенок, которому причинили боль):
     - Будь осмотрителен, Джонни! - Громкий, гнусавый голос выдавал в говорившем обитателя нью-йоркских трущоб. - На нас лежит ответственность, мой мальчик. Не растянуть бы нам связки.
     - Не переживай, Солли. - Джонни покровительственно потрепал того по лысине. - Я только проветрюсь.
     - Но сначала наденьте эту парку и штаны. - Мне некогда было думать о том, что заботит маленьких человечков в пестрых пиджаках и еще более пестрых галстуках. - Они вам пригодятся.
     - Холод мне не страшен, приятель.
     - Такой холод страшен. Температура наружного воздуха на сто десять градусов по Фаренгейту ниже той; что в салоне.
     Послышались удивленные восклицания кого-то из пассажиров, и молодой человек, сразу посерьезнев, взял у Джекстроу одежду. Не став дожидаться, когда он оденется, вместе с Джоссом я вышел из салона.
     Стюардесса склонилась к раненому бортрадисту. Осторожным движением я поставил ее на ноги. Она не стала сопротивляться, лишь молча взглянула на меня. В больших карих глазах, выделявшихся на белом как мел лице, стоял ужас. Ее бил озноб, руки были холодны как лед.
     - Хотите замерзнуть насмерть, мисс? - Подыскивать слова сочувствия мне было некогда, к тому же я знал, что этих девушек учат, как вести себя в чрезвычайных обстоятельствах. - Разве у вас нет шапки, пальто, сапог или чего там еще?
     - Есть, - произнесла стюардесса глухим, почти безжизненным голосом. Она стояла у двери. Слышно было, как выбивает по ней дробь ее локоть. - Схожу оденусь.
     Выбравшись из разбитого окна, Джосс пошел за носилками. Пока мы ждали его, я приблизился к аварийной двери, расположенной сзади летной палубы, и ударами пожарного топора попытался открыть ее. Но дверь не поддавалась.
     Подняв носилки, мы принялись привязывать к ним бортрадиста, стараясь, несмотря на тесноту, не причинить ему боли. В эту минуту вернулась стюардесса. На ней было теплое форменное пальто и сапоги. Я бросил ей брюки из меха карибу.
     - Так-то лучше, но не вполне. Наденьте вот эти штаны. - Она заколебалась, и я грубо добавил:
     - Мы отвернемся.
     - Я... мне нужно проведать пассажиров.
     - С ними все в порядке. Поздненько вы о них вспомнили, а?
     - Знаю. Прошу прощенья. Но я не могла оставить его одного. - Стюардесса взглянула на молодого человека, лежавшего у ее ног. - Как вы думаете... я хочу сказать... - Она замолчала на полуслове, и вдруг у нее вырвалось:
     - Он умрет?
     - Вероятно. - При этих словах девушка вздрогнула, словно получив пощечину. Я не хотел причинить ей боль, а лишь констатировал факт. - Сделаем все, что в наших силах. Но, боюсь; этого окажется недостаточно.
     Наконец мы надежно привязали раненого к носилкам, обложив его голову мягкими вещами. Когда я поднялся на ноги, стюардесса поправляла полы пальто, из-под которого выглядывали меховые штаны.
     - Отвезем его к себе в барак, - объяснил я. - Внизу стоят нарты. Места хватит и вам. Можете поддерживать ему голову. Хотите поехать?
     - Но пассажиры... - нерешительно проронила она.
     - О них не беспокойтесь.
     Плотно затворив за собой дверь, я вернулся в пассажирский салон и протянул свой фонарь мужчине с рассеченной бровью: в салоне горели лишь два крохотных огонька - не то ночного, не то аварийного освещения. Проку от них не было никакого, лишь тоску наводили.
     - Мы увозим с собой бортрадиста и стюардессу, - объяснил я. - Через двадцать минут вернемся. Если хотите жить, держите дверь плотно закрытой.
     - Удивительно бесцеремонный молодой человек, - проворчала пожилая дама.
     Голос у нее оказался низкий, звучный, и в нем была необычайная энергия.
     - Лишь в силу необходимости, мадам, - заметил я сухо. - Или вы предпочли бы, чтобы я произносил длинные цветистые речи, а вы тем временем превращались в сосульку?
     - Пожалуй, нет, - ответила дама отчасти шутливо, отчасти серьезно.
     Когда я стал закрывать за собой дверь, мне показалось, что дама фыркнула.
     Иного определения не подобрать.
     Пробравшись через тесную, изуродованную кабину пилотов почти в полной темноте, под свист ураганного ледяного ветра мы с невероятным трудом опустили раненого на сани. Если бы не рослый незнакомец, нам бы ни за что не справиться с этой задачей. Сначала мы с ним подали носилки, их подхватили снизу Джекстроу и Джосс, привязали к саням. Затем помогли спуститься стюардессе. Когда она повисла у нас на руках, мне послышался крик. Я вспомнил слова Джекстроу о том, что у нее повреждена спина, но деликатничать было некогда.
     Я спрыгнул вниз, следом за мной - наш новый знакомый. Я не собирался приглашать его с собой, но раз уж ему хочется прогуляться, пусть подышит свежим воздухом, только пешком, а не на собачьей упряжке.
     Ветер чуть поутих, зато стужа стала еще злее. Даже собаки искали укрытия с подветренной стороны самолета. Время от времени то одна, то другая вытягивала шею и издавала протяжный жуткий, похожий на волчий, вой. Тем лучше, считает Джекстроу: побегут резвее.
     Так оно и вышло. К тому же упряжку подгоняли пурга и ветер. Сначала я бежал впереди, освещая дорогу фонарем. Но вожак упряжки, Балто, оттолкнул меня в сторону и исчез во мраке. У меня хватило здравого смысла не мешать ему. Пес бежал по борозде, проведенной фюзеляжем самолета, мимо бамбуковых шестов, вдоль веревки и радиоантенны быстро и уверенно, словно средь бела дня. Слышен был лишь свист отполированных стальных полозьев, скользящих по насту, твердому и гладкому, словно лед на реке. Ни одна карета скорой помощи не смогла бы доставить второго офицера в лагерь с таким комфортом, как собачья упряжка.
     До барака добрались за какие-то пять минут, а три минуты спустя уже возвращались. Но это были напряженные три минуты. Джекстроу затопил камелек, зажег керосиновую лампу и фонарь Кольмана. Мы с Джоссом поместили офицера на раскладушку возле камелька, предварительно засунув раненого в мой спальник и положив туда с полдюжины химических таблеток, которые при соприкосновении с водой выделяют тепло, я скатал одеяло, подложил его под голову раненого и застегнул спальный мешок. У меня был необходимый инструмент для операции, но спешить с ней не следовало. И не столько потому, что надлежало срочно спасать остальных пассажиров, сколько по той причине, что малейшее прикосновение к лежавшему у наших ног человеку с посеревшим от боли обмороженным лицом означало бы гибель. Удивительно, что он был все еще жив.
     Велев стюардессе сварить кофе, я дал ей необходимые инструкции, после чего мы оставили ее в компании рослого молодого человека. Стюардесса принялась кипятить воду на сухом спирту, а ее спутник, недоверчиво разглядывая себя в зеркале, стал одной рукой растирать обмороженную щеку, а второй прикладывать компресс к распухшему уху. Мы забрали у них теплую одежду, захватили бинты и отправились в обратный путь.
     Через десять минут мы снова были на борту самолета. Несмотря на теплоизоляцию фюзеляжа, температура в пассажирском салоне снизилась по крайней мере на 30ё F. Почти все дрожали от холода, кое-кто похлопывал себя по бокам, чтобы согреться. Даже седовласый "полковник" присмирел. Пожилая дама, кутаясь в меховую шубу, с улыбкой взглянула на часы.
     - Прошло ровно двадцать минут. Вы весьма пунктуальны, молодой человек.
     - Стараемся. - Я вывалил привезенную с собой груду одежды на кресло, туда же высыпали содержимое своего мешка Джекстроу и Джосс. Кивнув на груду, я произнес:
     - Распределите между собой эти вещи, только поживее. Хочу, чтобы вы обе отправились с двумя моими друзьями. Возможно, одна из вас будет настолько любезна, что останется. - Посмотрев на кресло, в котором сидела, поддерживая правой рукой левое предплечье, молоденькая девушка, я прибавил:
     - Мне понадобится ассистент, чтобы оказать помощь этой юной леди.
     - Помощь? - впервые за все время открыла рот роскошная молодая особа в мехах. Услышав ее не менее роскошный голос, я тотчас захотел причесаться, чтобы выглядеть поприличнее. - А в чем дело? Что с ней, скажите ради Бога?
     - Сломана ключица, - ответил я лаконично.
     - Сломана ключица? - вскочила на ноги пожилая дама с выражением озабоченности и возмущения на лице. - И все это время она сидела одна.
     Почему вы ничего не сказали нам, глупый вы человек?
     - Забыл, - честно ответил я. - Кроме того, что бы это изменило? - Я посмотрел на молодую женщину в норковой шубке. - По правде сказать, мне не очень хотелось бы обращаться с какой-то просьбой к вам, но девушка показалась мне болезненно застенчивой. Она наверняка предпочла бы, чтобы рядом с ней находилась представительница слабого пола. Не смогли бы вы мне помочь?
     Особа в норковом манто уставилась на меня с таким видом, словно я обратился к ней с каким-то непристойным предложением. Однако, прежде чем она успела ответить, вмешалась пожилая дама.
     - Я останусь. Мне хотелось бы оказать вам эту услугу.
     - Видите ли, - начал я нерешительно, но дама тотчас же оборвала меня:
     - Я-то вижу. В чем проблема? Думаете, я слишком стара, верно?
     - Ну что вы, - запротестовал я тут же.
     - Лжец, но джентльмен, - улыбнулась она. - Давайте не будем терять напрасно столь драгоценное для вас время.
     Мы посадили девушку на первое из задних кресел, где было посвободнее.
     Но едва мы сняли с нее пальто, как ко мне обратился Джосс:
     - Отправляемся, шеф. Через двадцать минут вернемся.
     Как только дверь за ним закрылась, я разорвал индивидуальный пакет, и дама с .любопытством посмотрела на меня.
     - Вы хоть сами-то знаете, что надо делать?
     - Более или менее. Я же врач.
     - Да неужели? - Она разглядывала меня с нескрываемым недоверием. Ничего удивительного: в громоздкой, испачканной, провонявшей керосином меховой одежде, с небритым лицом я действительно мог вызвать подозрение. - Вы в этом уверены?
     - Конечно, уверен, - грубовато ответил я. - Хотите, чтобы я достал из-за пазухи диплом или повесил на шею бронзовую табличку, на которой указаны часы приема?
     - Мы с вами найдем общий язык, - фыркнула пожилая дама. - Как вас зовут, милочка?
     - Елена, - едва слышно произнесла вконец смутившаяся девушка.