Очевидно, это известно не хуже меня", - злобно подумал я, но вслух произнес:
     - Нет, это не несчастный случай.
     - Выходит, и улик не осталось, а? - спросил Корадзини. - Я имею в виду трупы пилота и полковника Гаррисона.
     - Ничего подобного, - возразил я. - Нос и хвостовая часть авиалайнера уцелели. Не знаю, какова причина пожара, но, уверен, она существует, и весьма убедительная. Можете убрать эти вещи, мистер Корадзини. Вы правильно отметили: тут действуют не новички.
     В наступившей тишине Корадзини отнес личные вещи пассажиров в угол.
     Джосс вскинул на меня глаза.
     - Во всяком случае, одно обстоятельство стало ясным.
     - Ты имеешь в виду взрывчатку? - спросил я, досадуя на себя за то, что не обратил должного внимания на громкое шипение возле корпуса авиалайнера.
     Какой-то умник установил взрывное устройство близ топливной магистрали, баков с горючим или карбюраторов. - Совершенно верно.
     - О какой это взрывчатке вы толкуете? - вмешался сенатор Брустер. Он до сих пор не успел прийти в себя: так его напугал Джекстроу.
     - Кто-то похитил детонаторы, чтобы сжечь самолет. Кто именно, не известно. Может, даже вы. - Видя, что государственный муж готов шумно возмутиться, я предостерегающе поднял руку. - Возможно, любой из остальных семерых. Не знаю. Я знаю одно: лицо или лица, совершившие убийства, совершили и кражу. Они же разбили радиолампы, украли конденсаторы.
     - И сахар сперли, - добавил Джосс. - Только на кой бес он им понадобился?
     - Сахар! - воскликнул я. Слова застряли у .меня в горле. Я посмотрел на низенького еврея, Теодора Малера, и заметил, как тот вздрогнул, бросив нервный взгляд на Джосса. Ошибиться я не мог. Прежде чем он увидел выражение моего лица, я отвел глаза в сторону.
     - Последний мешок, - посетовал Джосс. - В нем фунтов тридцать было.
     Было да сплыло. На полу туннеля я обнаружил лишь горсть сахару, да и тот смешан с битым стеклом от ламп.
     Я покачал головой, но промолчал. Зачем кому-то понадобился сахар, этого я не мог понять.
     Ужин в тот вечер был скудным: суп, кофе и пара бисквитов. Суп жидкий, бисквиты на один укус, а кофе без сахара, по крайней мере, я пил через силу.
     Трапеза прошла почти в полном молчании. Время от времени то один, то другой пассажир поворачивался к соседу, чтобы что-то сказать, но мгновение спустя закрывал открытый рот, так и не произнеся ни звука. Каждый думал о том, что его сосед или соседка может оказаться убийцей, или, что ничуть не лучше, считает тебя убийцей. Царившая за столом атмосфера была просто невыносимой. Особенно в начале ужина. Потом меня стали заботить более серьезные проблемы, чем умение вести себя за столом.
     Поужинав, я поднялся из-за стола. Надел парку и рукавицы, захватил фару-искатель. Велев Джекстроу и Джоссу следовать за мной, двинулся к выходному люку.
     - Куда направляетесь, док? - раздался голос Зейгеро.
     - Не ваше дело. Вы что-то хотите сказать, миссис Дансби-Грегг?
     - А разве... вы не возьмете с собой винтовку?
     - Не беспокойтесь, - усмехнулся я. - Все будут следить друг за другом, как наседка за цыплятами. Так что винтовку никто не тронет.
     - Но ведь... А вдруг кто-нибудь схватит ее? - занервничала леди. Будете спускаться по лестнице, вас и застрелят...
     - Вряд ли кому-то придет в голову застрелить нас с мистером Нильсеном.
     Без нас никому и мили не пройти. Наиболее вероятной мишенью станет кто-то из вас. Для убийц вы не представляете никакого интереса. Вы для них - лишние рты.
     Подкинув своим гостям столь утешительную мысль, я оставил их. Пусть исподтишка наблюдают друг за другом.
     Ветер стих, и чашки анемометра почти не вращались. На северо-востоке виднелись догорающие останки самолета, похожие на груду тлеющих углей.
     Снегопад прекратился, сквозь редеющие облака проглядывали первые звезды.
     Такова Гренландия. Погода здесь меняется в одночасье. Утром или уже ночью термометр начнет падать. А часов через двенадцать похолодает не на шутку.
     При свете фары-искателя и фонарей сверху и снизу мы осмотрели каждый дюйм трактора, волокуш. Будь там спрятана даже булавка, мы бы ее непременно нашли. А уж пару пистолетов и подавно. Поиски оказались безрезультатными.
     Выпрямившись, я повернулся в сторону зарева, осветившего восточную часть неба. Моему примеру последовали Джосс и Джекстроу. Над далеким горизонтом поднималась огромная луна в третьей четверти, заливая плоскогорье мертвенно-бледным светом. К нашим ногам легла прямая как стрела, выложенная тусклым серебром дорожка. Не произнося ни слова, целую минуту мы наблюдали это зрелище, затем Джекстроу сделал нетерпеливое движение. Не успел он и рта открыть, как я понял, что он хочет сказать.
     - Уплавник, - произнес он. - Завтра отправляемся в Уплавник. Но сначала, как вы сказали, надо хорошенько выспаться.
     - Вот именно, - отозвался я. - При луне и ехать веселей.
     - Веселей, - согласился Джекстроу.
     Конечно, он был прав. В арктических широтах во время зимних походов поводырем служит не солнце, а луна. В такую лунную ночь, какая выдалась сегодня, путешествовать одно удовольствие: чистое небо, ветер стих, снегопад прекратился. Повернувшись к Джоссу, я его спросил:
     - Не возражаешь, если мы тебя одного оставим?
     - Нет проблем, - ответил он хладнокровно. - А может, с собой возьмете?
     - Лучше оставайся здесь и не болей, - возразил я. - Спасибо, Джосс.
     Ведь надо же кому-то присмотреть за станцией. Буду выходить на связь по расписанию. Возможно, ты наладишь рацию. Бывают же чудеса.
     - На сей раз чуда не будет. - Круто повернувшись, Джосс стал спускаться в нашу берлогу. Джекстроу направился к трактору: мы понимали друг друга без слов. Я последовал за Джоссом. Насколько я мог судить, никто из гостей не сдвинулся с места ни на дюйм, но при моем появлении все подняли глаза.
     - Вот и прекрасно, - резко проговорил я. - Забирайте свои вещи, наденьте на себя все, что сможете надеть. Мы сейчас отправляемся.
     Мы тронулись в путь лишь через час с лишним. Больше недели трактор стоял без движения, завести его оказалось чертовски трудным делом. Но в конце концов завести "Ситроен" удалось. Раздался оглушительный треск и грохот. Все даже вздрогнули, будто подпрыгнули, и переглянулись с убитым видом. Я легко угадал мысли своих пассажиров: неизвестно сколько дней им придется слушать эту адскую музыку. Однако сочувствовать им не стал: сами-то они укроются в кузове, а я окажусь без всякой защиты.
     Мы попрощались с Джоссом. Он протянул руку нам с Джекстроу, Маргарите Росс и Марии Легард. И больше никому. Причем демонстративно. Он стоял возле люка. На фоне освещенного бледным светом восходящей луны неба еще долго вырисовывался его одинокий силуэт. Мы двинулись курсом вест-тень-зюйд.
     Пунктом назначения был Уплавник. Нам предстояло пройти триста долгих стылых миль пути. Доведется ли нам увидеться с Джоссом? О том же наверняка думал и наш товарищ.
     Я задал себе вопрос: вправе ли я подвергать Джекстроу опасностям похода? Он сидел рядом со мной на сиденье. Искоса поглядывая на своего спутника, я поймал себя на мысли, что, несмотря на широкие скулы, он с его худощавым волевым лицом походит больше на средневекового викинга, и опасаюсь я за него напрасно. Официально Джекстроу был моим подчиненным, датское правительство любезно откомандировало его в числе других гренландцев для участия в работе станций, выполняющих программу МГГ, в качестве научного сотрудника. Он окончил геологический факультет Копенгагенского университета и давно забыл то, что мне когда-либо удастся узнать об условиях жизни на ледовом плато. Однако в экстремальных условиях, особенно когда будет затронуто его самолюбие (а он чрезвычайно самолюбив), Джекстроу поступит так, как сочтет нужным, вопреки моему мнению или словам. Если бы я даже велел ему остаться на станции, он бы меня не послушался. Признаюсь, в душе я был рад, что он таков, что он рядом - друг, союзник, готовый подстраховать невнимательного или неопытного товарища, которого на каждом шагу подстерегают ловушки. Однако хотя я всячески пытался успокоить свою совесть, из памяти у меня не выходила его молоденькая жена-учительница, смуглая, живая; их дочурка, сложенный из красного и белого кирпича дом, в котором я две недели гостил у них летом. О чем думал сам Джекстроу, не знаю. Лицо его было неподвижно, словно изваяно из камня. Жили лишь глаза. Они не упускали из виду ничего. Мой спутник замечал и неожиданные уклоны, и внезапные изменения в снежном покрове - словом, все, что может сулить беду. Действовал он как автомат, повинуясь интуиции, и не случайно - иссеченная трещинами поверхность ледового щита тянулась на добрых две с половиной сотни миль. А там ледник круто сбегал к морю. Правда, Джекстроу утверждал, будто Балто, вожак упряжки, чутьем угадывает, где проходит трещина. Куда до него человеку.
     Температура, достигнув минус тридцать, опускалась еще ниже. Зато ночь выдалась превосходная - лунная, безветренная; небо чистое, усыпанное звездами. Условия для перехода были идеальными. Видимость феноменальная, поверхность ледового плато гладкая как зеркало. Мотор стучал ровно, без перебоев. Если бы не стужа, беспрестанный рев и вибрация двигателя, от которой немело тело, то путешествие можно было бы назвать увеселительной прогулкой.
     Деревянный кузов, установленный на шасси трактора, мешал мне наблюдать за тем, что происходит сзади. Правда, каждые десять минут Джекстроу спрыгивал на наст и бежал рядом с прицепом. За трактором, в кузове которого сидели дрожащие от холода пассажиры (внизу находился топливный бак, а сзади - бочки с горючим, поэтому камелек так и не разожгли), двигались сани, на которых мы везли свое имущество: 120 галлонов горючего, продовольствие, постельные принадлежности и спальные мешки, палатки, связки веревок, топоры, лопаты, фляжки, кухонную утварь, тюленину для собак, четыре дощатых щита, куски брезента, паяльные лампы, фонари, медицинское оборудование, шары-пилоты, фальшфейеры и кучу других предметов.
     Сначала я не решался брать с собой шары-пилоты: баллоны с водородом весьма тяжелы. Однако они были упакованы вместе с палатками, веревками, топорами и лопатами и, самое главное, про них было известно, что, по крайней мере однажды, они спасли людей, заблудившихся во время вылазки из-за неисправности компаса. Несколько шаров-пилотов, запущенные в краткий промежуток времени, когда светло, дали возможность персоналу базы обнаружить пропавших и сообщить по радио их точный пеленг.
     К груженым саням были прицеплены порожние нарты, за которыми на привязи бежали собаки. Один лишь Балто был, как всегда, без поводка. Всю ночь напролет он носился взад и вперед, то обгоняя поезд, то мчась сбоку, то отставая. Так эсминец охраняет растянувшийся в темноте конвой, курсируя вокруг своих подопечных. После того как последняя из собак, пробегала мимо него, Джекстроу бежал вперед, догонял трактор и вновь усаживался рядом со мной. Подобно Балто, он был неутомим и не знал усталости.
     Первые двадцать миль прошли легко. Четыре месяца назад, двигаясь вверх со стороны побережья, через каждые полмили мы укрепили вехи с флажками. В лунную ночь нам не составило никакого труда обнаружить эти вехи. Выкрашенные в ярко-оранжевый цвет флаги, привязанные к алюминиевым шестам, воткнутым в снег, были видны издалека. Одновременно можно было разглядеть два, а то и три таких знака, на которых образовалась сверкающая инеем бахрома, иногда вдвое превышающая длину самих флагов. Всего мы насчитали двадцать восемь флагов. С дюжину флагов отсутствовало. Затем начался крутой спуск, и мы не обнаружили ни одной вехи; не то их вырвало ветром, не то занесло снегом.
     - Начинаются неприятности, Джекстроу, - уныло произнес я. - Вот когда одному из нас придется дрогнуть, и здорово.
     - Не привыкать, доктор Мейсон. Начнем с меня. - Сняв с кронштейна магнитный компас, он принялся разматывать накрученный на катушку кабель, спрятанный под приборной доской. Затем спрыгнул с трактора, продолжая с моей помощью разматывать кабель. Хотя магнитный полюс никогда не совпадает с географическим (в то время он располагался в тысяче миль к югу от истинного и по отношению к нам находился скорее западнее, чем севернее нас), если учесть соответствующую поправку на склонение, то магнитный компас можно с успехом применять и в высоких широтах. Однако из-за наличия магнитных полей, наводимых массой металла, на самом тракторе он бесполезен. Наш план состоял в следующем. Один из нас должен был лечь на нарты в пятидесяти футах от трактора и с помощью тумблера, включающего то красную, то зеленую лампочку, установленную на приборной доске, указывать водителю, в какую сторону поворачивать - налево или направо. Способ этот был изобретен не нами и давно: впервые его использовали в Антарктиде четверть века назад. Однако, насколько мне известно, с тех пор его так и не усовершенствовали.
     После того как мой напарник расположился на нартах, я вернулся к трактору и отогнул брезент в задней части кузова. При тусклом свете плафона я увидел осунувшиеся, мертвенно-бледные лица иззябших пассажиров, зубы их стучали от холода. Изо ртов шел пар, оседавший инеем на потолке кузова.
     Однако вид несчастных, страдающих людей ничуть не тронул меня.
     - Прошу прощения за остановку, - сказал я. - Мы сию же секунду трогаемся. Но мне нужен впередсмотрящий.
     Зейгеро и Корадзини вызвались почти одновременно. Но я покачал головой.
     - Вам обоим нужно выспаться. Вы мне понадобитесь позднее. Может, вы, мистер Малер?
     Несмотря на бледность и нездоровый вид, тот молча кивнул.
     - Мы с Корадзини возглавляем список подозреваемых? - спокойно прокомментировал Зейгеро.
     - Но и не завершаете его, - отрезал я. Подождав, когда Малер сойдет вниз, я опустил брезентовый полог и направился к трактору.
     Странное дело, но Теодора Малера, этого молчуна, словно прорвало. Это так меня поразило, что я опешил. Я решил, что причиной подобной словоохотливости является одиночество, желание забыться или рассеять мои подозрения. Лишь позднее выяснилось, насколько я ошибался.
     - Похоже на то, мистер Малер, что в маршрут вашего путешествия в Европу будут внесены некоторые изменения, - прокричал я, чтобы заглушить рев двигателя.
     - Я еду не в Европу, доктор Мейсон, - ответил мой собеседник, стуча зубами. - В Израиль.
     - Живете там?
     - Еще ни разу там не был. - Наступила пауза. Снова послышался его голос, едва различимый сквозь грохот трактора. Единственно, что я смог разобрать, так это: "мой дом".
     - Хотите начать новую жизнь, мистер Малер?
     - Завтра мне исполнится шестьдесят девять, - уклончиво ответил он. Начать новую жизнь? Нет, скорее окончить прежнюю.
     - Хотите там обосноваться, прожив шестьдесят девять лет в другой стране?
     - За последние десять лет это произошло с миллионами евреев. Да и не всю свою жизнь я жил в Америке...
     И он поведал мне свою историю. Одну из историй беженцев, которые я слышал в сотне разных вариантов. По его словам, он был выходцем из России, где жило несколько миллионов евреев - это самая крупная еврейская община в мире, в течение ста с лишним лет она вынуждена была жить за пресловутой "чертой оседлости". Бросив на произвол судьбы мать и двоих братьев, в 1905 году он бежал, спасаясь от погромов, чинимых "черносотенцами" при попустительстве царских властей. Впоследствии он узнал, что мать пропала без вести, а два уцелевших брата погибли много лет спустя. Один - во время восстания в белостокском гетто, другой - в газовой камере Треблинки. Сам он устроился на швейную фабрику в Нью-Йорке, учился в вечерней школе, затем работал в нефтедобывающей промышленности, женился. После смерти жены весной нынешнего года решил исполнить вековую мечту каждого еврея - вернуться на родину предков.
     Это была трогательная история, душещипательная и печальная. Но я не поверил ни одному его слову.
     Каждые двадцать минут мы с Джекстроу менялись местами. Так продолжалось всю долгую ночь, которой, казалось, не будет конца. Мороз усиливался. По черному небосклону двигались луна и звезды. Когда луна зашла и на ледовое плато наконец-то опустился черный покров ночи, я выключил двигатель. Его оглушительный грохот и лязг гусениц сменились благодатной тишиной.
     Выпив вместе со всеми несладкого черного кофе с галетами, я сообщил пассажирам, что остановка будет недолгой, всего на три часа. Так что пусть каждый постарается уснуть: большинство путешественников, как и я сам, валились с ног от усталости. Три часа, не более. Столь благоприятная для путешествия погода в Гренландии выдается не так-то часто.
     Теодор Малер сидел рядом со мной. Он почему-то нервничал, взгляд его блуждал, и я без труда узнал то, что хотел узнать.
     Выпив свой кофе, я шепнул ему на ухо, что намерен обсудить с ним с глазу на глаз один вопрос. Удивленно взглянув на меня, Малер после некоторого колебания кивнул и последовал за мной.
     Ярдах в ста от вездехода я остановился и включил фонарь. Направив его луч на своего спутника, я достал свою "беретту". При виде пистолета у Малера перехватило дыхание, а в глазах появился ужас.
     - Я не судья, и нечего ломать комедию, Малер, - хмуро проговорил я. Театром не интересуюсь. Мне нужен ваш пистолет, больше ничего.

Глава 7

ВТОРНИК

С СЕМИ ЧАСОВ УТРА ДО ПОЛУНОЧИ

     - Пистолет? - дрожащим голосом произнес Малер, подняв руки. - Я... я не понимаю, доктор Мейсон. Нет у меня пистолета.
     - Ну конечно. - Чтобы придать вес своим словам, я вскинул "беретту". Повернитесь.
     - Что вы хотите делать? Вы совершаете...
     - Кругом!
     Он повернулся. Сделав два шага вперед, я ткнул дулом пистолета в поясницу старика и принялся обыскивать его.
     Малер напялил на себя два пальто, пиджак, несколько свитеров и шарфов, две пары штанов и несколько пар нижнего белья, так что обыскать его оказалось делом непростым. Я не сразу убедился, что никакого оружия при нем нет. Я отступил, и Малер повернулся ко мне лицом.
     - Надеюсь, вы теперь довольны, доктор Мейсон?
     - Посмотрим, что у вас в чемодане. А в остальном я доволен. Располагаю нужными доказательствами. - Луч фонаря скользнул по пригоршне сахара, извлеченного мной из кармана внутреннего пальто: в каждом из них было больше фунта. - Не угодно ли объяснить, откуда это у вас, мистер Малер?
     - Неужели не понятно, доктор Мейсон? - едва слышно проговорил старик. Украл.
     - В том-то и дело! Зачем было мелочиться человеку с таким размахом? На вашу беду, Малер, когда в бараке стало известно о краже сахара, я смотрел на вас. Не повезло вам и еще по одной причине. Когда мы пили кофе несколько минут назад, я украдкой отхлебнул из вашей чашки. Вы туда бухнули столько сахара, что я проглотить не смог эту гадость. Надо же такому случиться, Малер, не правда ли? Погореть из-за какого-то пустяка! Но так уж повелось: матерому преступнику нечего опасаться крупных промахов. Он их никогда не совершает. Если в вы не трогали сахар, когда били радиолампы, я бы ни за что вас .не заподозрил. Кстати, а где остальной сахар? Припрятали? Или выбросили?
     - Вы совершаете серьезную ошибку, доктор Мейсон, - на сей раз твердо, без единой нотки вины или тревоги, произнес Малер. Но меня ему было не провести. - К лампам я даже не притрагивался. Из мешка я взял лишь несколько пригоршней сахара.
     - Ну разумеется. - Я помахал "береттой". - Назад, к вездеходу, приятель. Заглянем в ваш чемодан.
     - Нет!
     - Не валяйте дурака! - оборвал я его. - У меня в руках пистолет. И я не колеблясь пущу его в ход, уж вы мне поверьте.
     - Верю. Думаю, вы способны на крутые меры, если нужно. Я не сомневаюсь, вы человек решительный, доктор. Но в то же время упрямый, импульсивный и плохо разбирающийся в людях. Однако я уважаю вас за умелые, инициативные действия в обстановке, которая сложилась отнюдь не по вашей вине. И потому не желаю, чтобы вы выставляли себя на посмешище. - Он хотел было взять меня за лацкан. - Позвольте кое-ч