нов и нальет в бочку столько же галлонов воды. Ее надо хорошенько перемешать. Оставить на десять минут, а затем верхние семь литров слить. Он получит практически чистый бензин.
     - Как просто! - поразился я, вспомнив о мучениях Хиллкреста, добывавшего бензин в час по чайной ложке. - Вы уверены, что у них что-то получится, мистер Малер?
     - Должно получиться, - заверил меня старик. Даже столь краткий диалог совершенно обессилил больного, голос его превратился в хриплый шепот. Сахар растворяется не в бензине, а в том небольшом количестве воды, которое всегда в нем находится. При этом образуется взвесь. Если воды много, она опустится на дно вместе с сахаром.
     - Будь моя воля, я бы присудил вам Нобелевскую премию, мистер Малер, произнес я, вставая. - Если у вас появятся еще какие-нибудь идеи, дайте знать.
     - Могу дать еще один совет, - старик с трудом улыбнулся и, ловя ртом воздух, добавил:
     - На то, чтобы получить нужное количество бензина, вашему другу понадобится много времени. - Кивнув в сторону тракторных саней, он проговорил:
     - У нас много лишнего бензина. Почему бы вам не оставить несколько бочек для капитана Хиллкреста? Кстати, почему вы не сделали это вчера вечером, когда узнали о том, что с ним случилось?
     Я долго смотрел на старика, потом с усилием повернулся к двери.
     - Сейчас я вам отвечу, мистер Малер, - раздельно произнес я. - Потому что таких дураков, как я, свет не видывал.
     Выбравшись из кузова, я сообщил Хиллкресту, какой я болван.

Глава 10

ЧЕТВЕРГ

С ЧЕТЫРЕХ ЧАСОВ ПОПОЛУДНИ ДО ШЕСТИ ЧАСОВ ВЕЧЕРА ПЯТНИЦЫ

     Мы двигались весь вечер и ночь. За рулем "Ситроена" мы с Джекстроу и Корадзини сидели по очереди. В работе двигателя появились сбои, звук выхлопа становился все более странным, с каждым разом все труднее включалась вторая передача. Но я не мог, не смел останавливаться. От скорости зависела жизнь человека.
     В начале десятого вечера Малер впал в коллапс, который стал переходить в коматозное состояние. Видит Бог, я сделал все, что в моих силах, но этого было недостаточно. Ему нужна была теплая постель, обильное питье, средства, стимулирующие жизнедеятельность, глюкоза орально или внутривенно. Ни стимулирующих средств, ни теплой постели не было, а узкая, жесткая кровать не могла заменить ее. Все труднее было получить воду, чтобы утолить жажду, мучившую Малера; возможности сделать ему внутривенную инъекцию я не имел. На старика жалко было смотреть, мучительно слушать его затрудненное, хриплое дыхание - предвестник диабетической комы. Если не достанем своевременно инсулин, то самое позднее через три дня больной умрет.
     Мария Легард тоже таяла на глазах. Старая актриса теряла силы с каждым часом. Почти все время она спала тревожным, беспокойным сном. Мне, видевшему артистку на сцене и восхищавшемуся ее удивительным жизнелюбием, не хотелось верить, что она сдастся так легко.. Но жизнелюбие это было попросту проявлением ее нервной энергии. Физических же сил, необходимых для того, чтобы справиться с нынешней ситуацией, у нее почти не осталось. Приходилось то и дело напоминать себе, что передо мною женщина далеко не молодая. В этом я убеждался, видя ее измученное, изрезанное морщинами лицо.
     Если меня заботили пациенты, то моего друга Джекстроу беспокоила погода. Вот уже несколько часов столбик термометра поднимался. С каждым часом усиливаясь, завывал ветер, совсем было стихший за последние два дня.
     Небо обложило темными тучами, из которых шел обильный снег. Сразу после полуночи скорость ветра превышала пятнадцать узлов, вихрь взметал секущую поземку.
     Я знал, чего опасается Джекстроу, хотя самому подобное явление мне наблюдать не приходилось. О катабатических ветрах Гренландии, которые сродни грозным "вилливау", возникающим на Аляске, мне известно было лишь понаслышке. Когда скопившиеся в центре плато большие массы воздуха охлаждаются под воздействием чрезвычайно низких температур, как это происходило в продолжение двух последних суток, то возникает градиентный ветер. Увлекаемые им воздушные массы, словно гигантский водопад - иного определения не подобрать, - устремляются вниз по склону. Развивая вследствие их большого веса значительную скорость, эти воздушные массы постепенно нагреваются за счет сил трения и сжатия. Скорость такого гравитационного ветра может стать ураганной. На пути его не способна уцелеть ни одна живая душа.
     Судя по всем признакам, условия для возникновения гравитационной бури были налицо. Недавние сильные холода, усилившийся ветер, повышение температуры, изменившееся направление движения воздушных масс, плотная облачность - все, по словам Джекстроу, свидетельствовало об этом. Не было случая, чтобы он ошибался, когда речь шла о прогнозе погоды, поэтому у меня были все основания полагать, что он не ошибется и на этот раз. Если же Джекстроу нервничал, то даже самому большому оптимисту следовало встревожиться в наших обстоятельствах. Ну, а обо мне и говорить нечего.
     Двигались мы на полной скорости, да еще и под уклон. Мы успели повернуть и шли точно на зюйд-вест в сторону Уплавиика. К четырем утра, по моим расчетам, мы были всего в шестидесяти милях от базы. Но тут нас поджидали заструги.
     Заструги - наметенные ветром снежные гряды - сущий бич для тракторов, в особенности старой конструкции, вроде нашего "Ситроена". Эти снежные наносы похожи на волны, какими их изображают на гравюрах восемнадцатого века.
     Верхушки их твердые, а подошвы мягкие. Чтобы преодолеть их, приходилось двигаться по-черепашьи медленно. И все равно трактор и прицепленные сзади сани раскачивались, словно суда в штормовую погоду. Лучи, отбрасываемые фарами, то светили в темнеющее небо, то упирались в передние заструги. Порой перед нами расстилались ровные участки. Но впечатление было обманчиво.
     Двигаться по свежевыпавшему или принесенному ветром с плато снегу было неимоверно трудно.
     В самом начале девятого часа утра Джекстроу остановил машину.
     Непрестанный рев огромного двигателя умолк, но его тотчас сменил жуткий вой и стон ветра. На нас надвигалась стена льда и снега. Джекстроу подставил ей борт вездехода. Выпрыгнув из кузова, я принялся сооружать нехитрое укрытие.
     Это был треугольный кусок плотного брезента, вертикальный край которого был прикреплен к крыше кабины и треку. Натянув брезент, вершину треугольника я привязал к крюку, вбитому в ледник. Во время еды внутри кузова всем было не разместиться. Кроме того, необходимо было где-то укрываться с радиоаппаратурой: в восемь утра предстоял сеанс связи с Хиллкрестом. Но главное, хотелось как-то облегчить участь Зейгеро и Левина. Всю ночь они ехали на тракторных санях, охраняемые Джекстроу или мною, и хотя температура составляла всего несколько градусов ниже нуля, да и закутаны оба были тепло, арестованным, похоже, крепко досталось.
     Нас уже ждал скудный завтрак, но мне было не до еды. Почти трое суток я не смыкал глаз и, кажется, уже начинал забывать, что такое сон. Измученный физически и душевно, я находился на грани срыва и был не в силах по-настоящему ни на чем сосредоточиться. А задуматься было над чем. Но уже не раз я ловил себя на том, что, держа в руках кружку с кофе, клюю носом.
     Лишь усилием воли я заставил себя подняться и начать сеанс радиосвязи. Я намеревался переговорить сначала с Хиллкрестом, а затем с базой (накануне капитан сообщил мне частоты, на которых она работает).
     С полевой партией мы связались без труда. Правда, по словам Хиллкреста, он едва слышал меня. Я подумал, что барахлит динамик, поскольку приемник получал питание от аккумулятора емкостью в сто ампер-часов, Хиллкреста я слышал превосходно.
     Все мужчины, кроме Малера, сгрудились у рации. Казалось, посторонний голос - пусть далекий и лишенный человеческого тепла - вселяет в нас уверенность. Даже Зейгеро и Левин, находившиеся со связанными ногами в передней части саней, оказались в каких-то семи-восьми футах от нас. Я уселся на складной парусиновый стул спиной к брезентовому тенту. Корадзини и Брустер устроились на откидном борту, задернув полог. Так из кузова не улетучивалось тепло. Расположившись позади меня, преподобный Смоллвуд крутил ручку генератора. В нескольких футах от нас, держа в руках винтовку, наблюдал за происходящим бдительный Джекстроу.
     - Слышу вас ясно и отчетливо, - сообщил я Хиллкресту, держа ладонь у микрофона рупором, иначе голос мой заглушался ветром. - Как дела? - Я переключился на "прием".
     - Как по маслу. - В голосе Хиллкреста слышалось радостное возбуждение.
     - Передай поздравления твоему ученому другу. Его система работает как часы.
     Несемся пулей. Приближаемся к Нунатакам Виндеби. Во второй половине дня рассчитываем пройти перевал.
     Это было радостное известие. Если повезет, то к вечеру Хиллкрест догонит нас. Его группа окажет нам поддержку. Самое главное, в нашем распоряжении будет современный вездеход со всеми его техническими возможностями. А мы с Джекстроу сможем наконец-то поспать... До моего сознания дошли взволнованные слова Хиллкреста:
     - Адмиралтейство, правительство, или кто там еще, бес их знает, наконец-то развязали языки! Вот что я тебе скажу, дружище. Сам того не подозревая, ты сидишь на бочке с порохом. За устройство, которое спрятано у вас на тракторе, можно хоть завтра получить миллион фунтов. Надо только знать, к кому обратиться. Не удивительно, что правительство темнило. Власти догадывались, что дело пахнет керосином, оттого и предприняли такие широкомасштабные поиски. Авианосец "Трайтон" заберет этот агрегат.
     Я переключился на "прием".
     - Скажи мне, ради Бога! - завопил я взволнованно. Волнение это, похоже, передалось и пассажирам, вслушивавшимся в голос моего собеседника. - О чем ты там толкуешь? Что именно находилось на борту самолета? Прием.
     - Извини. Это прибор, устанавливаемый на управляемых ракетах.
     Конструкция его настолько секретна, что, похоже, известна лишь единицам американских ученых. Это единственный образец. Его везли в Великобританию в соответствии с договоренностью между нашими странами относительно взаимной информации, касающейся атомного оружия и управляемых ракет. - Теперь голос Хиллкреста звучал спокойно и уверенно. Капитан говорил с расстановкой, взвешивая каждое слово. - Полагаю, что правительства обоих государств готовы пойти на все, лишь бы получить данное устройство и помешать тому, чтобы оно попало в чужие руки.
     Последовала еще одна, более длительная пауза. Очевидно, Хиллкрест предоставлял мне возможность каким-то образом отреагировать на его слова. Но я не нашелся что сказать. Я был настолько потрясен услышанным, что окончательно потерял способность мыслить и говорить... Вновь послышался голос моего собеседника:
     - Сообщаю сведения, которые помогут вам обнаружить прибор, доктор Мейсон. Выполнен он из эбонита и металла в виде портативного приемника довольно больших размеров. Носят его на плетеном ремне. Отыщи этот приемник, доктор Мейсон, и ты...
     Конца фразы я так и не дождался. Слова "портативный приемник" что-то пробудили в моем затуманенном сознании. Но в это мгновение Зейгеро молнией взвился с места, на котором сидел, и, сбив с ног Джекстроу, несмотря на связанные ноги, всем телом упал на Корадзини. С искаженным злобой лицом тот, опершись одной рукой об откидной борт, другой судорожно шарил за пазухой.
     Поняв, что не успеет достать нужный ему предмет, "предприниматель" кинулся в сторону. Но хотя Зейгеро и был связан, он словно кошка вскочил на ноги. Я тотчас убедился, что Зейгеро действительно боксер мирового класса. Мало того что он обладал мгновенной реакцией. Удар его правой был молниеносен. Довод превосходства Джонни над противником оказался убийственно веским. Корадзини был очень высок, ростом шесть футов два дюйма, весил по меньшей мере двести фунтов и был очень тепло одет. Однако от мощного удара, нанесенного в область сердца, он стукнулся спиной о борт кузова и, тяжело осев, потерял сознание. На лицо его падали хлопья снега. В жизни не видел я столь мощного удара и, дай Бог, не увижу.
     Несколько секунд все молчали словно завороженные. Наступившую тишину нарушал лишь заунывный вой ветра. Я первым прервал молчание.
     - Корадзини! - сказал я, не вставая с парусинового стула. - Так это Корадзини! - Я говорил едва слышно, но Зейгеро меня услышал.
     - Конечно Корадзини, - спокойно отозвался он. - А как же иначе? Нагнувшись над "предпринимателем", боксер сунул ему руку за пазуху и достал оттуда пистолет. - Возьмите-ка его себе, док. Не только потому, что опасно доверять нашему общему другу подобные игрушки, но еще по одной причине.
     Пусть государственный обвинитель, окружной прокурор, или как он там у вас в Великобритании называется, убедится, что нарезка ствола совпадает со следами, оставшимися на пулях.
     Зейгеро кинул мне оружие, и я поймал его на лету. Это был пистолет, но не автоматический. С каким-то странным цилиндром, навинченным на дуло. Хотя я видел его впервые, я догадался, что это глушитель. Да и пистолета подобного типа прежде не видел. Весьма неприятного вида штучка.
     Все же, когда Корадзини оклемается, лучше держать оружие наготове.
     Джекстроу уже навел на него винтовку. Положив пистолет с глушителем рядом с собой, я достал свою "беретту".
     - Вы были начеку, - проронил я, пытаясь привести мысли в порядок. - И ждали, когда он начнет действовать. Но каким образом...
     - Вам что, схему начертить, док? - скорее устало, чем дерзко ответил Зейгеро. - Я же знал, что я не преступник. Как и Солли. Оставался только Корадзини.
     - Понимаю. Оставался только Корадзини, - повторил я машинально. Мысли в моей голове мешались. То же самое, видно, происходило и с Корадзини, пытавшимся сесть. И все же я слышал некий тревожный сигнал в глубине души.
     Он звучал настойчивее и громче, чем когда-либо. Повинуясь ему, я начал подниматься. - Но ведь их было двое, двое! У Корадзини есть сообщник... - Я не закончил фразу: каким-то металлическим предметом мне по руке был нанесен такой сильный удар, что "беретта" отлетела далеко в сторону, а в затылок мне уперся небольшой твердый предмет.
     - Ни с места, доктор Мейсон. - В спокойном бесстрастном голосе звучали сила и уверенность. Кто бы мог подумать, что он принадлежит преподобному Смоллвуду! - Всем сидеть! Нильсен, бросьте винтовку. Сию же минуту! Одно неосторожное движение, и я размозжу доктору голову.
     Я стоял ни жив ни мертв. Человек, у которого такой голос, не бросает слов на ветер. Сомневаться в этом я не стал. Холодная решимость, прозвучавшая в нем, укрепила во мне уверенность: священный дар человеческой жизни для этого типа лишь пустой звук.
     - Все в порядке, Корадзини? - Смоллвуд не испытывал никакого сочувствия к своему сообщнику. Ему нужно было, чтобы тот продолжал общую с ним игру.
     - В порядке, - проронил Корадзини, успевший подняться и прийти в себя, судя по той ловкости, с какой он поймал брошенный ему мнимым проповедником пистолет. - Вот уж не думал, что человек со связанными ногами может так быстро двигаться. Но во второй раз ему меня не подловить. Всех вон, да?
     - Всех вон, - кивнул Смоллвуд. Несомненно, главным был этот человек, еще минуту назад столь неприметный. Теперь это оказалось не только вероятным, но и само собой разумеющимся.
     - Всем вниз! Я сказал: всем. - Держа в одной руке пистолет, другой Корадзини отодвинул брезентовый полог. - Живей.
     - Малеру не выбраться, - запротестовал я. - Он не может двигаться: он в коматозном состоянии. Больной...
     - Молчать! - оборвал меня Корадзини. - Зейгеро, полезайте в кузов, вынесите его.
     - Его нельзя трогать! - закричал я вне себя от ярости. - Вы его убиваете... -Я охнул от боли: Смоллвуд ударил меня пистолетом по голове.
     Упав на четвереньки в снег, я помотал головой, пытаясь прийти в себя.
     - Корадзини велел молчать. Пора научиться выполнять приказания, ледяным, как у робота, голосом произнес Смоллвуд. Спокойно подождав, пока пассажиры выберутся из кузова, он жестом приказал всем выстроиться в шеренгу. Оба злоумышленника стояли спиной к брезентовому укрытию. Глаза нам слепил усилившийся снегопад, зато преступники видели нас превосходно. Я начал догадываться о их намерениях. Скупость движений и уверенность действий выдавала в них профессионалов, умеющих найти выход из любого положения.
     Смоллвуд жестом подозвал меня.
     - Вы не закончили свой сеанс связи, доктор Мейсон. Заканчивайте. Ваш приятель Хиллкрест, должно быть, удивлен задержкой, - произнес он, на долю дюйма придвинув ко мне ствол пистолета. - В ваших интересах не вызывать никаких подозрений с его стороны. Не пытайтесь хитрить. И не тяните резину.
     Я так и сделал. Извинился, объяснив паузу тем, что Малеру стало хуже (так оно, думаю, и было в самом деле), заявил, что разобьюсь в лепешку, а устройство найду. Сказал, что, к сожалению, сеанс придется прервать, чтобы поскорее привезти больного в Уплавник.
     - Закругляйтесь, - шепотом потребовал Смоллвуд. Я кивнул.
     - Тогда все, капитан Хиллкрест. Следующий сеанс в полдень. Даю отбой:
     Мейдей, Мейдей, Мейдей.
     Выключив рацию, с деланно-равнодушным видом я отвернулся. Но не успел сделать и шага в сторону, как Смоллвуд схватил меня за плечо. Несмотря на тщедушную фигуру, мнимый проповедник оказался поразительно силен. Он так ткнул меня в бок дулом пистолета, что я невольно охнул.
     - "Мейдей", доктор Мейсон? - вкрадчиво спросил он. - Что еще за "Мейдей"?
     - Сигнал окончания передачи, что же еще? - раздраженно отозвался я.
     - Ваши позывные GFK.
     - Наши позывные GFK. А сигнал отбоя - "Мейдей".
     - Вы лжете. - Как мог я находить его лицо кротким и бесцветным? Рот лжепастора превратился в прямую жесткую линию, верхние веки едва прикрывали немигающие глаза - бесцветные твердые глаза, похожие на шары из бледно-голубого мрамора. Глаза убийцы. - Лжете, - повторил Смоллвуд.
     - Не лгу, - сердито отрезал я.
     - Считаю до пяти. Потом стреляю, - проговорил преступник, не спуская с меня глаз. Ствол его пистолета еще сильнее упирался в мой живот. Раз...
     Два-Три...
     - Я скажу, что это значит! - воскликнула Маргарита Росс. - "Мейдей" это международный сигнал бедствия. То же, что и "S0S"... Я вынуждена была сказать ему об этом, доктор Мейсон, вынуждена! - сквозь рыдания проговорила девушка. - Иначе он бы вас убил.
     - Непременно, - подтвердил ее слова Смоллвуд. В голосе его не было ни гнева, ни сочувствия. - Надо бы сделать это сейчас. Из-за вас мы пропустили сеанс связи. Но дело в том, что мужество - это одно из немногих достоинств, которыми я восхищаюсь... Вы весьма мужественный человек, доктор Мейсон. Ваше мужество под стать вашей... э... близорукости, скажем так.
     - Вам не удастся покинуть плоскогорье, Смоллвуд, - заявил я твердо в ответ. - Десятки судов и самолетов, тысячи людей разыскивают вас. Они вас найдут и повесят за смерть пяти человек.
     - Это мы еще посмотрим, - холодно усмехнулся лжепастор, снимая очки без оправы. Но улыбка не коснулась его глаз, холодных и безжизненных, как кусочки витража, не освещенные солнцем. - Итак, Корадзини, доставай ящик.
     Доктор Мейсон, принесите какую-нибудь карту из тех, что лежат на сиденье водителя.
     - Минутку. Может, потрудитесь объяснить...
     - Тут не детский сад и мне не до объяснений. - Голос Смоллвуда звучал ровно, в нем не было и следа эмоций. - Я тороплюсь, доктор Мейсон. Несите карту.
     Когда я вернулся с картой, Корадзини сидел в передней части прицепа, держа в руках чемодан. Но это был не приемник в кожаном футляре, а саквояж, в котором хранилась одежда лжепастора.
     Щелкнув замками, Корадзини достал Библию, сутану и головной убор священника, небрежно отшвырнул их в сторону. Затем осторожно извлек металлический ящик, как две капли воды похожий на магнитофон. И действительно, когда он осветил его, я прочитал надпись "Грундиг". Но вскоре убедился, что такого прибора мне еще не доводилось видеть.
     Сорвав обе катушки, он тоже бросил их в снег.