жалобно мяуча.  Он вернулся к
маленькой кошечке и низко склонился над ней. Тотчас плач сменился едва
слышным  мурлыканьем,  в  то  время  как  она  туловищем терлась о его
голову.
     Помедлив, но все с большей уверенностью, кот лизнул ее, и теперь,
впервые более чем за  год,  его  собственная  грудь  чуть  дрожала  от
урчащего мурлыканья.
     Меньше чем в миле вниз по Змеиной Реке  -  поиски  заняли  у  них
почти  четыре  часа  - кот нашел пещеру для логова у основания большой
скалы.  Его чуткий нос  подсказал,  что  это  была  медвежья  берлога.
Успокоенный тем, что берлога покинута довольно давно, с момента зимней
спячки, кот взял котенка за загривок и внес в логово.
     Шерсть кошечки была покрыта слоем грязи, он умыл ее своим языком.
Она усложняла работу тем,  что лупила его по носу лапками,  но  он  не
обращал  на  это  внимания.  Он был с ней в логове до темноты,  когда,
уставшая от долгого перехода,  она крепко заснула,  свернувшись совсем
рядом с ним.
     Еще на пути к своему  новому  жилищу  кот  поймал  трех  мышей  и
положил их перед кошечкой.  Она ела с особенным удовольствием, но было
видно,  что ее не так давно оторвали  от  материнской  груди.  Он  всю
добычу  отдал ей,  так что теперь был голоден.  Он встал и выбрался из
логова. Котенок не проснулся.
     Охота была  удачной.  Почти  рядом  со скалой он поймал кролика и
трех полевок.  Насытившись,  он направился к логову. Котенок еще спал,
когда  он  забрался  внутрь  и  улегся  рядом.  Она  время  от времени
просыпалась,  тогда он лизал ее,  она  теснее  прижималась  к  нему  и
продолжала спать.
     Весна и лето прошли быстро для странной пары.  Это время особенно
много  радости  принесло  коту.  Впервые  в  его жизни другое существо
зависело от него,  и он воспитывал  удочеренную  кошечку  с  такой  же
сильной  привязанностью  и  самозабвением,  как  если  бы это было его
собственное потомство.  Он охотился для нее и не  раз  оставался  даже
голодным.
     Очень быстро он научил ее основам  охотничьего  искусства,  но  у
него  были  сложности,  потому  что  она  была  совершенно глуха,  без
сомнения,  в результате удара молнии, который унес жизни ее родных. Но
ее  глухота,  казалось,  обострила  зрение  и обоняние.  Она научилась
ложиться с подветренной стороны,  так,  чтобы уловить запах неслышного
врага и приготовиться. Она смотрела на своего учителя-кота и научилась
понимать, что от нее требуется в охоте.
     К концу  октября  молодая  рысь  была  выше  кота,  хотя и не так
тяжела.  Она была очень красивым  зверем,  с  изящным,  гибким  телом,
покрытым    светло-желтой    шерстью,   с   бархатистыми   коричневыми
подпалинами.  Ее четырехдюймовый с черным кончиком хвост  был  короче,
чем у кота, но кисточки ушей выдавались значительно дальше, а бачки на
щеках придавали ей смехотворно серьезное выражение.  Лапы были раза  в
полтора шире, чем у кота. Глаза рыси отсвечивали желто-оранжевым.
     Больше полугода они жили вместе,  и ни разу за это время странный
позыв  не  заставлял  кота поднимать голову на север и принюхиваться к
чему-то,  к какому-то неясному и ускользающему запаху.  Казалось даже,
что в молодой рыси он нашел то, что так неотступно гнало его в путь.
     Но вот в начале ноября,  когда они бродили у устья Змеиной  Реки,
там, где она впадает в Сэнт-Круа, у молодой рыси началась течка.
     С этого дня их отношения изменились.  Интерес кота перестал  быть
отцовским  и  стал интересом самца к самке.  Но она не боролась с ним,
она игнорировала его.  Куда бы она ни шла,  он шел  рядом  с  ней,  но
только  стоило ему приблизиться,  как она кидалась на него со злостью,
не так,  как кошка бросается на своего избранника,  а как  один  зверь
угрожает  другому.  Такое  положение  сохранялось  три дня,  в течение
которых кот мало  спал,  мало  пил  и  совсем  не  ел  -  диета,  мало
подходящая для исправления его нрава.
     Потом появился самец-рысь.  Он был много крупнее их обоих,  футов
восемнадцати  ростом,  гордый и красивый зверь.  Его окраска была даже
светлее,  чем у  самки.  Тотчас  стало  очевидно,  что  он  собирается
завладеть ею.  Он начал ухаживание на подчеркнуто прямых лапах, прижав
уши к голове и перекатывая рокот в груди.  Видимо,  он заранее  решил,
что его размеры спугнут меньшего соперника,  но он не сделал и четырех
шагов к кошке,  которая припала к земле и скулила,  выражая готовность
принять ухаживание самца, как маленький кот атаковал.
     Они сцепились,  кусаясь и  царапаясь,  и  бешеные  кошачьи  вопли
вырывались  из  глоток  обоих.  В  самом начале казалось,  что их силы
равны,  но потом стали  сказываться  размеры  и  опыт  рыси.  Кот  был
отброшен к берегу, и они сражались уже у воды.
     Кот пронзительно  закричал,   когда   в   его   морду   вонзились
убийственно сильные когти рыси. Может быть, и это не остановило бы его
в  борьбе  за  самку,  но  неожиданно   перед   ним   мелькнул   комок
рыжевато-коричневой  шерсти,  и  его  приемная дочь бросилась на него,
бешено кусая его и царапая.
     Пораженный, кот  отскочил.  В  этот  момент  самец вцепился ему в
горло, повалил на камни и встал над ним. В ярде от них припала к земле
рысь, глаза ее сузились, и рычание убийцы донеслось из ее глотки.
     Самец прислушался и на какое-то мгновение ослабил  хватку,  чтобы
взглянуть  на  нее.  Это  мгновение  спасло кота.  Отчаянным рывком он
выпростал заднюю лапу и растопыренными когтями распорол самцу пасть, в
то же время вырываясь из его объятий.
     Самец взвыл и отпрыгнул от кота. Именно это и было нужно Йоулеру.
Великолепным  прыжком  он  бросил  себя  в воду футов на двенадцать от
берега,  и в тот миг,  как он  коснулся  воды,  лапы  его  заработали,
перенося  на  другой берег.  Самец вбежал в воду по колени,  постоял в
нерешительности.  Потом  резко  повернулся  и  пошел   к   избраннице,
припавшей к земле. Она даже не взглянула на реку.
     Когда, наконец, кот почувствовал под собой камни противоположного
берега и выскочил из ледяной воды,  оказалось, что течение отнесло его
далеко вниз.  Дрожа,  он  встряхнулся,  посмотрел  за  реку  вверх  по
течению. Берег был пустынным.
     Впервые за долгие месяцы он поднял голову с тем странным  жестом,
который  стал  столь  характерен для него.  Неизбывная тоска вернулась
сильнее,  чем была прежде.  Он снова встряхнулся и быстро  побежал  по
висконсинской стороне реки. На этот раз он взял чуть южнее.

        "Глава 5"

     Через три месяца, в середине февраля, кот оказался возле широкого
разлива Миссисипи, который известен как Лэйк-Пепин.
     Свернув на восток,  он вышел к Сливовому Ручью,  южнее Плам-сити.
На минутку остановившись,  понюхал воздух и тут же ступил на  лед.  Он
перемахнул  через  пятифутовую  полоску  притока на ту сторону.  Запах
усилился, и тревожный плач вырвался из его груди.
     Чуть к  югу  от  деревушки Поркюпайн он быстро побежал через лес,
через поле за лесом,  которое пересекала,  извиваясь,  река,  один  из
берегов  которой  был  много  выше  и  круче  другого.  Что-то странно
знакомое показалось тут:  скалистое  русло  ручья,  небольшая  рощица,
выступающая в поле, колоссальный гранитный валун, вырастающий из земли
на одном берегу  реки.  Он  явно  узнал  это  место.  Жалобный,  почти
неслышный стон вырвался из горла.  Пройдя две тысячи двести миль почти
за четыре года странствий, он вернулся к месту своего рождения.
     И теперь снова,  как он делал это уже много-много раз,  он поднял
голову,  вслушался,  всмотрелся,  принюхался  к  чему-то   неслышному,
невидимому, неуловимому.
     Десять минут он стоял так без движения,  слегка приподняв голову,
поводя ноздрями,  точно пробовал воздух. Потом, вдруг успокоившись, он
побежал вниз по течению,  пока не достиг моста через широкий, покрытый
льдом  Чиппиуэй.  Здесь,  спрятавшись  за  густыми  зарослями  кустов,
растущих вдоль  дороги,  он  изучал  мост.  Солнце  стояло  высоко,  и
движение  на  дороге  было  небольшим.  Но  перебегать  сейчас  дорогу
казалось опасным.  Поэтому он скрылся в лесу неподалеку и кружил  там.
Не сразу он нашел убежище в упавшем дереве с лукообразным стволом.
     Весь день,  пока он спал,  время  от  времени  странное  хныканье
доносилось  из его убежища,  и лапы его дрожали.  Это был тот же стон,
который рождался в его груди в те времена, когда он поднимал голову на
север и нюхал воздух в поисках запаха,  который,  казалось, убегает от
него.
     Спустя час после того,  как стемнело,  он снова подошел к мосту и
долго  прислушивался,  прежде  чем  перебежать   мост   и   выйти   на
северо-восточный  берег  Чиппиуэйя.  Местность  изобиловала грызунами.
Охота в прибрежном лесу была удачливой и завершилась пиршеством. Потом
он тщательно почистился и продолжил свой путь.
     Он бежал вдоль маленькой речки Буффало,  чуть ниже города Модена,
вниз  по  течению,  через  маленький мост.  И только на той стороне он
свернул чуть к западу от своего постоянного направления.
     За час  до  рассвета  в лесу ему встретилась речушка,  и он пошел
вдоль нее вниз по течению.  Дважды за  следующие  несколько  минут  он
настороженно поднимал голову и принюхивался.  Ручей стал теперь глубже
и шире. Когда он дошел до того места, где поваленное дерево образовало
естественный мост,  он долго стоял, прежде чем продолжить путь. Он шел
теперь очень странной походкой:  высоко  задрав  голову  и  все  время
напряженно    шевеля    ноздрями.    Каждые    несколько    шагов   он
приостанавливался,  слегка поводя ушами. И когда, обойдя кустарник, он
внезапно   остановился,   слабая  дрожь  пробежала  по  его  телу.  На
противоположном берегу,  наполовину  погруженный  в  воду,  перед  ним
оказался  разрушенный  старый  причал,  который он когда-то так хорошо
знал.  За причалом узенькая тропа  терялась  в  кустах,  взбираясь  на
крутой склон.
     Долгий жалобный крик вырвался у него. Дрожь волнами охватила его.
Он быстро побежал назад, туда, где через речку было перекинуто дерево,
и без раздумья перебежал по нему. Однажды он уже совершал такой путь и
перебегал это самое дерево.  Он бежал вверх до тех пор, пока не достиг
края леса,  где начинались прерии.  Это были  его  прерии,  где  он  и
мальчик вместе бродили. И там, в конце поля, стоял старый, обшарпанный
дом,  а  позади  дома  сарай.  Его  сарай.  Он   бежал   к   нему   не
останавливаясь,  пока до сарая не осталось ярдов сорок. Тогда он лег в
высокой траве, казалось, вспоминая, что здесь в него впервые стреляли.
Он  начал  снова  двигаться  к  дому,  но теперь медленно,  осторожно,
напрягая  все  свои  чувства.  Он  уже  был  совсем  недалеко,   когда
послышался  шум машины,  спускавшейся по старой пыльной дороге к дому.
Интуитивно он кинулся в густые заросли и спрятался  там.  Коту  некуда
было  скрыться,  у  него  не  было выбора - только сидеть там,  где он
сидит, готовым к схватке или бегству, как придется. Глубокое спокойное
урчание рвалось из груди, он оскалился в чуть слышном рыке.
     Машина въехала во двор и с шумом остановилась. Большой автомобиль
был так нагружен,  что пассажиры, казалось, втиснулись в свои сиденья.
Они выехали из Альма на рассвете,  и когда  у  развилки  в  нескольких
милях от города Мод Эндрюс свернула на плохую проселочную дорогу,  она
пожалела,  что  обещала  Тодду  остановиться  у  старого  дома,  чтобы
"взглянуть  в  последний раз".  У нее не было особенного желания опять
видеть этот дом.  Ничто никогда так не радовало ее,  как отъезд отсюда
несколько лет назад.
     Тодд был погружен в собственные мысли.  Раз за  разом  в  течение
четырех  лет  он  приезжал  сюда  и бродил будто в ожидании того,  что
найдет здесь своего  любимца.  Он  складывал  ладони  у  рта  и  звал:
"Йоулер!"  Но  ответа  не  было,  и  он был теперь твердо уверен,  что
никогда и не будет.  Во всяком случае, ему хотелось взглянуть на все в
последний  раз.  Он  сидел и вспоминал счастливые времена,  когда он и
котенок вместе рыбачили с маленькой лодки,  как они охотились на мышей
в прерии.  Он восстановил в памяти свое бегство вниз по реке, страшную
ночь  на  островке,  полную  отвращения  к  себе  самому  из-за  своей
беспомощности. А что случилось с лодкой и котом?
     Тодда снял с островка какой-то человек,  заметивший огонь костра.
Он  вернулся  к  обезумевшей от горя матери и сильно напуганному отцу.
Это было несчастное время.  Но как часто говорила мать:  "Перед  зарей
всегда  всего  темнее".  Па  получил  новую  работу,  и  на  этот  раз
постоянную.  Он все еще выпивал,  но не так, как прежде. Казалось, что
его что-то заставило стараться быть лучшим мужем и лучшим отцом.
     На следующее лето умер дядя Джимми - брат па,  в наследство  отец
получил  крохотный  гараж  в  Альма,  где  всегда  находились желающие
отремонтировать свою старую машину.  Об этой  работе,  казалось,  отец
мечтал  всегда.  Но  теперь  он  продал  гараж в Альма и вошел в пай в
большом гараже в Сэнт-Луисе.
     Их ожидала  новая  жизнь,  и  Тодд был рад,  что они переезжают в
Сэнт-Луис,  но к  этим  местам  у  него  навсегда  останется  глубокая
привязанность.
     Он вдруг очнулся от своих грез от прикосновения материнской руки.
     - Ты готов, Тодди? - спросила она мягко.
     Он кивнул:
     - Готов,  ма.  Не  думаю,  чтобы еще когда-нибудь я снова приехал
сюда.
     Мод завела  машину.  Ни  она,  ни  ее сын не видели,  как большая
кошачья голова поднялась из тростников.
     Все время,  пока  большая  машина  стояла  у дома,  кот оставался
спокоен,  он следил,  как она уносится вдаль  по  проселочной  дороге.
Потом он,  наконец,  поднялся,  как будто поняв, что больше ему нечего
бояться, и побежал к дому. Он обошел его кругом и не уловил ни запаха,
ни звука человека.  Он повернулся и обошел сарай.  Окно, через которое
он входил и выходил,  было забито куском жести от банки  из-под  белой
краски,  бадья,  стоявшая  под  окном,  исчезла.  Дверь  в  сарай была
приоткрыта, он толкнул ее носом, она чуть покачнулась. Он сунул голову
внутрь,  никакие запахи его не взволновали, только слабый мышиный дух.
Он постоял,  озираясь,  в  центре  сарая.  Под  забитым  жестью  окном
приютилась  картонная  коробка,  в которой он провел свое детство.  Он
подошел к ней и принюхался.  Внутри лежали мешки,  на которых он спал,
он поставил на них лапы,  но здесь не было места для него теперешнего,
чтобы он мог прикорнуть в этой когда-то такой большой коробке.
     В целом здесь мало что изменилось.  Он обнюхал все вокруг: ящики,
жестянки и ржавые инструменты. Что-то привлекло его взгляд между двумя
ящиками.  Осторожно приблизившись, он рассмотрел моток грязной бечевки
размером с мяч для гольфа.
     Чуть помедлив,  но  потом  все  смелее  он  стал подталкивать его
лапой.  Клубок легко откатился на несколько дюймов. Он преследовал его
и снова подталкивал, потом набросился на него и стал кусать, дурачась,
кружился вокруг него, подбрасывал в воздух и ловил, снова отбрасывал в
сторону  и  снова ловил.  Когда он вертелся,  держа зубами и передними
лапами клубок, он наскочил на старый цветочный горшок, который с шумом
упал и разбился.
     Шум испугал его. Игривости как не бывало: глаза сузились, мускулы
напряглись.
     Он подошел к двери и собирался спуститься по ступенькам вниз, но,
подняв одну лапу, оглянулся и долго стоял так. И долгий жалобный крик,
непрерывный вой, громкий сначала, постепенно стих.
     Не глядя  больше  на сумрачное помещение,  он проворно выбежал из
сарая и через прерию устремился в глухой огромный лес.  Ни разу он  не
остановился и,  по своему обыкновению,  не поднял нос,  принюхиваясь и
прислушиваясь к чему-то, что было вне окружающего его мира.
     Вообще он никогда больше не делал этого.
                              Перевод с английского Марины Гусейновой.

        "x x x"

     Аллан Эккерт родился в  Буффало  (штат  Нью-Йорк)  в  1931  году.
Детство его прошло в Чикаго. Он писал и пытался печатать свои рассказы
еще в школе. Впервые он опубликовал свой рассказ в 1959 году.
     В возрасте  девяти  лет  Эккерт  впервые  проводит  лето  в лесах
Онтарио.  В течение последующих восьми летних сезонов  с  рюкзаком  за
плечами  он  путешествует  от  Миссисипи  до Национальных парков и гор
Дальнего Запада,  ночуя в палатке,  переезжая  с  места  на  место  на
попутных машинах.
     Не всегда путешествия по лесам Америки были  вполне  безопасными:
однажды   ему   пришлось   провести  семь  часов  на  верхушке  ели  в
Национальном лесу Шошон (штат  Висконсин)  из-за  разгневанного  лося,
которого он собирался сфотографировать.
     Эккерт держал у себя,  пытаясь приручить, лис, скунсов, ястребов,
сов,  опоссумов  и  енотов.  Но  никогда  у  него не было дикого кота.
Работая в Дайтонском заповеднике (штат Огайо)  при  Музее  натуральной
истории,  он наблюдал за прирученными котами,  "Йоулер в этой книге, -
говорит Эккерт,  - в большой степени  портрет  Томми  -  дикого  кота,
рожденного в неволе.  Он весил 35 фунтов, и росту в нем было 16 дюймов
до плеч.  Он играл, как собака, имел глубокий урчащий голос и разрешал
мне носить его на руках".
     В настоящее  время  Колорадский  федеральный  ветеринарный  отдел
пытается  скрестить  дикого  кота  с домашней кошкой,  чтобы потомство
можно было вытренировать для съемок фильма по книге "Йоулер".
     Аллан Эккерт  -  натуралист  и профессиональный писатель,  у него
вышло 12 книг о природе.