Аллан Эккерт.
        Йоулер

---------------------------------------------------------------
     OCR: Андрей из Архангельска
---------------------------------------------------------------



        "СБОРНИК "МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ""
                                 1978

                                Пролог

     Хотя почти  все  дома  на окраине этого городка в Висконсине были
запущены и убоги,  не  было  ни  одного,  пользующегося  более  дурной
репутацией,  чем  тот,  что  стоял у реки,  - с покосившейся верандой,
грязный,  давно не крашенный.  Если бы не чахлая герань  в  горшке  на
подоконнике  и  в  несколько  рядов  развешанное  на  длинных веревках
застиранное белье можно было подумать,  что дом необитаем.  Но все  же
здесь  жили  люди:  мужчина и женщина,  их облик мало чем отличался от
облика дома.
     Кошка, живущая в доме,  терпела женщину,  которая ее кормила,  но
ненавидела мужчину,  от которого вечно пахло алкоголем.  Он мог  вдруг
неожиданно  разразиться  ругательствами  и  с  силой  отшвырнуть кошку
ногой. Только проворство спасало ее от смертельного удара.
     Последние недели  кошка  действовала  с величайшей осторожностью.
Было  около  полудня,  когда  она  подошла  к  дому  и   по   привычке
остановилась  и  прислушалась,  прежде  чем  прыгнуть  в открытое окно
кладовой.  Хотя  она  не  слышала  ничего   что   могло   бы   вызвать
беспокойство,   внезапная   тревога   охватила   ее.   Она   осторожно
перепрыгнула через порог и направилась в угол кухни,  где  в  фанерном
ящике были спрятаны ее котята.  И тут же застыла на месте.  Над ящиком
склонился мужчина, держа в одной руке мешок из рогожи, а в другой - ее
котенка.   Его   движения  были  полны  враждебности,  и  котята,  чьи
водянистые,  бледно-голубые глаза  открылись  только  два  дня  назад,
чувствовали это и подавали голоса, слабо, испуганно мяуча.
     Призываемая к действию этими звуками, кошка-мать промчалась через
кухню,  прыгнула  мужчине  на  спину  и вонзила в плечо зубы.  Мужчина
взревел от боли, уронил мешок и котенка в ящик, сорвал с плеча кошку и
швырнул  ее  об  стену.  Он  поднял  ее и кинул в мешок,  вслед за ней
побросал извивающихся котят,  потом завязал мешок бельевой веревкой и,
перекинув через плечо, вышел.
     Едва придя в себя,  кошка-мать,  все еще дрожа от боли и  страха,
попыталась  успокоить  свое  потомство  низким голосом и несколько раз
лизнула котят.  Через мгновение она уже царапала и грызла мешок зубами
и  когтями.  Удивительно  быстро  она  проделала  в мешке дыру,  почти
достаточную для того,  чтобы выбраться.  Вдруг мешок бросили на землю.
Хотя  это усложнило работу,  она продолжала грызть и жевать мешковину,
все время глубоко и угрожающе  рыча.  И  снова  ее  котята  мяукали  и
кричали в ужасе.
     Мужчина, цепляясь  за  неровности  склона,  спустился   вниз   по
крутизне к берегу;  возле моста,  пересекающего реку Чиппиуэй, он взял
большой камень,  а затем вернулся к мешку. Он привязал камень к мешку,
ворча  и  ругаясь,  дотащил  свой  груз до середины моста и перебросил
мешок через парапет.
     Падение в  холодную  воду  ужаснуло  кошку и котят,  живой клубок
маленьких и больших лап судорожно задергался в мешке:  каждый отчаянно
боролся. Кошка-мать вдруг почувствовала, что ее голова и передняя лапа
пролезли сквозь сделанную ею дыру,  и,  хотя она  быстро  слабела,  ей
удалось,  в последний раз неистово рванувшись,  освободиться от мешка.
Отнесенная сильным течением,  она с шумным вздохом подняла голову  над
поверхностью воды.
     Когда кошка с трудом выбралась на  согретый  солнцем  берег,  она
была  очень  слаба  и  измучена.  На всем полуторасто-метровом отрезке
реки,  отделяющем  ее  от  моста,  котята  не  появились.   С   трудом
дотащившись   до  небольшой  ложбинки  возле  развесистого  дуба,  она
скатилась туда и  заснула.  Проснувшись  через  несколько  часов,  она
выбралась из своего убежища и, стоя на одеревенелых лапах, долго-долго
пристально  смотрела   на   реку,   до   самого   моста,   и   низкий,
сверхъестественный,  жуткий  звук  поднимался  из ее горла.  Потом она
отвернулась и медленно вошла в лес.

        "Глава 1"

     Это была необычно большая серая кошка.  Когда теперь, в сумерках,
она шла, припадая к земле, вдоль опушки леса, она была почти невидима:
так хорошо скрывала ее серая шкурка.  Она почти  не  издавала  звуков.
Лишь  изредка  скрип  зубов,  обгладывающих  добычу,  указывал  на  ее
присутствие.
     На первый  взгляд  она  казалась простой домашней кошкой.  Но при
более внимательном рассмотрении ее обостренная реакция, осторожность и
пугливость, пронзительное свечение глаз выдавали в ней дикое существо.
     Так оно  и  было.  Действительно,  ее,  дикую   кошку,   когда-то
приручили, но теперь она вернулась в свое прежнее состояние. Наверное,
она была более  дикой,  чем  любое  другое  дикое  животное  здесь,  в
Висконсине.  Потому что она знала лучше, чем другие звери, как страшен
великий враг всего - человек.
     Несмотря на  то  что  охотилась  она  не спеша,  время от времени
отдыхая,  она никогда не расслаблялась.  Ее необычайно  проницательный
взгляд  беспрестанно  ощупывал  все вокруг.  Даже в самом глубоком сне
одно ее ухо нервно подергивалось,  улавливая малейшее  подобие  звука.
Иногда  ее  голова  вдруг  поднималась,  чуткий нос заострялся,  чтобы
определить неясный запах.  Немного осталось от большого кролика, ловко
выслеженного  ею  час  назад.  Сегодня  она  не просто наелась и,  как
обычно,  пойдет дальше своей дорогой: для нее это был особый день. Это
был  последний  кролик  на  ближайшие несколько дней,  и она не хотела
ничего оставлять.  Она медлила,  долго ждала,  прежде чем  взяться  за
следующий кусок, и снова старательно и жадно жевала.
     Темнота упала,  когда  она  уже  кончила  есть.   С   щепетильным
старанием  она  почистила передние лапы и густой мех на груди.  Смочив
подушечки лап,  кошка поскребла окровавленные щеки и морду и закончила
умывание  поглаживанием  своих коротких ушей,  скорее,  округлых,  чем
остроконечных.
     Сытая и  довольная,  она  наконец  двинулась  из  леса  в прерию,
направляясь к далекому  берегу  ручья.  Она  шла  целеустремленно,  но
медленно.  Ее раздутое брюхо висело так низко, что почти волочилось по
земле.  Сегодня ночью должны были появиться на свет ее котята.  Четыре
раза она останавливалась,  конвульсивно изгибаясь. Тихий скулящий стон
был не слышен уже в нескольких футах от  нее.  Это  были  лишь  первые
знаки  работы,  но время шло.  Останавливаясь,  она чувствовала внутри
себя сильные движения своих еще не рожденных котят.
     Впервые, с  тех  пор  как более года назад всех ее котят утопили,
она вынашивала потомство.  И это новое потомство,  раз  она  уж  стала
дикой кошкой, теперь всецело зависело от ее собственной жизнестойкости
и охотничьих талантов.
     Она расцвела  в  новых условиях жизни.  Шерстка потемнела,  стала
глаже и много теплее,  чем прежде,  и ее большое тело  превратилось  в
узел сильных, пропорционально развитых мышц. Она могла, бегать, часами
на удивительно большой скорости.  Она была свирепой и коварной кошкой,
и немногие псы осмеливались нападать на нее.
     Она встретила самца пятьдесят девять дней назад в  теплую  не  по
сезону  ночь  в конце февраля,  когда луна была почти такой же полной,
как теперь.  Уже двое суток коты с окрестных ферм ходили по ее  следу.
Немногие  из них пытались покорить ее,  но их храбрость не выдерживала
ее  яростного  натиска,  и   они   либо   спасались   бегством,   либо
переворачивались на спину, демонстрируя отказ от своих притязаний тем,
что выставляли наружу свое ранимое брюхо.
     Потом пришел самец,  который был не такой,  как все.  На этот раз
она почувствовала  скрытый  страх  при  его  появлении.  У  кота  была
пятнистая шкура с красновато-коричневым оттенком,  он был вдвое больше
кошки,  крепко сложен,  с густыми  пучками  меха  на  щеках.  Кисточки
смоляно-черных   волос   на   кончиках   ушей  делали  их  длинными  и
остроконечными.  Короткий тупой хвост  нервно  подергивался.  Это  был
дикий кот.
     Вне сомнения, запах обычной кошки привлек его впервые, но впервые
было  и  то,  что  такая  кошка  осталась  на месте при его угрожающем
приближении.  Все,  что попадались до этого, с воплем уносились. Эта -
лишь  низко припала к земле,  и он услышал глубокое,  предостерегающее
рычание и увидел, как выразительно вьется ее гибкий хвост.
     Дикий кот прижал уши к голове и тоже припал к земле,  мягко урча.
Извиваясь,  он приблизился к ней,  так что между ними оставалось  фута
четыре.  Она  не  двигалась с места,  и,  чем ближе он подползал,  тем
громче и неприступнее было ее рычание.
     Как будто озадаченный,  дикий кот остановился, долго и пристально
глядя на нее.  Внезапно его рычание приняло выжидающий оттенок,  и  он
облизнулся.  Короткий  хвост рассеянно дергался от волнения.  Кот стал
кружить вокруг нее изящной,  необычайно грациозной,  как бы уступающей
походкой,  но она постоянно меняла позицию так, чтобы оставаться лицом
к лицу с котом.  Так  они  сделали  три  полных  оборота.  Их  рычание
становилось менее приглушенным, и скоро весь лес услышал их голоса.
     Дикий кот снова остановился. Невероятно, но, казалось, он потерял
к  кошке интерес.  Он зевнул и сделал вид,  что собирается отправиться
восвояси.  Потом,  не напрягая мускулов,  чтобы не выдать готовящегося
движения,  он бросился на нее.  Но она была готова к этому и прыгнула,
встречая его.  Они столкнулись,  кусая друг друга,  царапаясь и крича.
Потом  вдруг  разошлись и заняли прежнюю позицию,  прижимаясь к земле.
Дикий кот,  казалось,  был сбит с толку неожиданной силой этой  кошки.
Ему  едва удалось куснуть ее,  чуть выпущенные когти вообще не достали
противницу. Его же кожа горела от царапин.
     Есть инстинктивно  выработанные,  определенные  правила,  которым
следуют в столкновениях,  подобных этому:  безжалостные  кривые  когти
никогда  не выпускаются полностью,  они выставляются совсем чуть-чуть,
только для  того,  чтобы  проникнуть  сквозь  мех  и  оставить  легкие
царапины,  говорящие о том, что будь противник серьезен, эти когти его
бы распотрошили.  И хотя  зубы  держат  противника  по  законам  дикой
схватки, им разрешается вонзаться в шкуру лишь для вида.
     Оба зверя облизнулись и начали кружить,  чтобы снова сплестись  в
фыркающий,  шипящий ком.  Они тотчас снова разошлись,  и преследование
продолжалось  меж  сосен.  Здесь  более  короткие  лапы   кошки   были
преимуществом,  и  некоторое время казалось,  что она преследует кота.
Как будто поняв,  что самец не сможет  так  поймать  ее,  кошка  вдруг
изменила направление, сложно и разнообразно маневрируя: увертываясь от
него среди камней, прыгая на деревья, перебираясь там с ветки на ветку
и  снова  прыгая  на  землю,  она  перелезала  через  полые  колоды  и
заставляла своего поклонника носиться за ней в утомительной погоне.
     Когда, наконец,  он настиг ее, это произошло потому, что она сама
позволила догнать себя.  Они внезапно прекратили бороться  и  побежали
бок  о  бок,  довольные  обществом  друг  друга.  Они  остановились  в
небольшой рощице, устланной густым мхом. Она потерлась об него головой
и замурлыкала, и тяжелое урчание раздалось в ответ из его груди.
     Три дня они были  вместе,  но  потом  проявилось  различие  в  их
природе.  Со всеми прежде встречавшимися ей котами она довольно быстро
расставалась.  Как это обычно бывает у домашних кошек,  между самцом и
самкой  не  бывает  долгой  привязанности,  и  у  кота  нет отцовского
интереса к произведенному им потомству. Но дикие коты проявляют обычно
огромное  внимание  к кошке.  Самец остается отцом в своем семействе и
помогает добывать еду и воспитывать котят. Очень часто он остается при
них до тех пор,  пока молодые не начинают самостоятельную жизнь. Часто
случается, что одна и та же пара создает новое семейство.
     Теперь же  одичавшая  кошка  ясно  дала  понять,  что присутствие
дикого кота нежелательно для нее.  Когда он подходил  слишком  близко,
она  вступала  с  ним  в  яростную схватку,  до конца выпуская когти и
ощериваясь.  Он защищался, но никогда не пытался поранить ее. Часто он
стоял невдалеке и глядел на нее с недоумением.
     Иногда он приносил ей разного рода подарки - жирную полевую  мышь
или сурка,  но она прогоняла его и уходила, и он перестал приносить ей
еду.
     Этой ночью,  когда  вот-вот  должны были родиться ее котята,  она
осторожно  направилась  к   большому   поваленному   дереву,   где   в
конусообразном дупле она приготовила себе логово.  Лаз в дупло был как
раз такой,  что она могла в него пролезть. Дальше дупло расширялось до
размеров  небольшой  норы  и было утеплено шуршащими сухими листьями и
гнилой корой.  Как всегда,  она подошла к логову кружным путем,  дойдя
сначала до ручья в сотне ярдов от него. У кромки берега она постояла и
настороженно осмотрелась.  Удовлетворившись тем,  что ничего  опасного
поблизости нет,  она грациозной,  хотя и отяжелевшей походкой вышла на
отмель, где вода как раз покрывала концы ее лап, и прошла вдоль берега
до того места, где футов двенадцать отделяло ее от поваленного дерева.
На более высоком берегу с другой стороны бухты колоссальная  гранитная
скала  вырастала  из земли.  Кошка мельком взглянула на нее и вышла из
воды. Двух прыжков ей хватило, чтобы добраться до входа в дупло, и она
вползла туда с трудом.
     В тот момент,  когда она исчезла, что-то шевельнулось под скалой.
Зверь,  припавший  к  земле  у  ее основания и скрытый высокой травой,
теперь поднялся и спокойно смотрел  на  поваленное  дерево.  Глубокое,
мягкое  урчание  -  странно  тоскливый  звук  родился в нем.  Потом он
повернулся и ушел,  с высоко поднятыми кисточками  ушей  и  маленьким,
тупым, будто срезанным, хвостом, торчащим изысканно и самодовольно.

     Первым из гибридного помета одичавшей кошки появился единственный
котенок-самец.  Из пяти новорожденных - с  наиболее  ярко  выраженными
признаками отца. По меньшей мере на треть крупнее своих сестер; у него
был такой же мех,  как у матери,  но  слегка  отливал  темно-желтым  с
красными подпалинами,  как у отца,  и,  наконец, мохнатые щеки и уши с
кисточками настоящего дикого кота. Одна особенность резко отличала его
от  четырех  других котят.  У кошечек были острые хвостики,  которые в
зрелом возрасте обещали стать длинными и гибкими,  как у матери,  а  у
котенка  был  короткий  срезанный хвост его дикого отца.  Малыш первый
нашел и отчаянно вцепился в материнский сосок.  Он сосал до  тех  пор,
пока его мордочка не раздулась,  как будто он держал в пасти теннисный
мяч. Он так и заснул, не выпуская материнского соска.
     В течение  следующих  трех  дней кошка чистила и нежно облизывала
своих котят и только дважды покинула логово. Первый раз, под вечер, на
второй  день  после  рождения  котят,  она высунулась из дупла и после
тщательного осмотра окрестностей затрусила к реке,  где долго и  жадно
пила. Но уже через две минуты она вернулась. Как только кошка скрылась
в логове,  дикий кот  поднялся  со  своего  наблюдательного  поста  за
гранитной скалой и убежал.
     К закату третьего дня кошка была  так  голодна,  что  дрожала  от
слабости.  Освободившись от сосущих малышей,  она подползла к выходу и
высунулась с большой осторожностью.  Хотя ее  чуткие  уши  не  слышали
никакого  подозрительного постороннего шума,  она увидела в нескольких
футах от дерева тушку большого белого кролика.  Тотчас насторожившись,
она  внимательно  прислушалась и втянула воздух,  ища запах опасности.
Наконец,  она покинула логово и обошла вокруг кролика.  Он уже  совсем
затвердел и,  несомненно,  лежал здесь с утра. Кошка уловила на шкурке
кролика запах  своего  дикого  кота,  она  расслабилась,  успокоилась.
Теперь она доволокла кролика до лаза. Из-за того, что он затвердел, ей
пришлось долго  пропихивать  его  в  лаз.  Но  вот  она  приступила  к
настоящему  пиршеству.  До  тех пор пока она не утолила голод,  она не
обращала внимания на жалобное мяуканье котят и не давала им сосать.
     Дикий кот,  казалось,  знал совершенно точно,  сколько еды должно
понадобиться матери его котят.  В течение следующих четырех дней он не
оставлял никаких приношений.  На пятое утро,  однако, когда от кролика
остались лишь косточки и  кусочки  меха,  кошка  нашла  тушку  второго
зверька,  положенного  на  том  же месте,  что и первый.  Опять она не
слышала ни звука снаружи,  но тушка была еще теплой. Она взобралась на
ствол дерева, в котором было логово, и неподвижно сидела там несколько
минут. В сотнях ярдов от нее у опушки леса мелькнул хвостик оленихи, и
кошка  отчетливо  разглядела  ее.  Далеко-далеко  в поле молодой сурок
поднял голову над светло-зеленой травой, и его она тоже разглядела. Но
ничто не указывало ей на присутствие дикого кота.

     К шестой   неделе  котята  уже  хорошо  развились  физически.  Их
бледно-голубые глаза,  открывшиеся на девятый  день,  стали  принимать
свой  взрослый  цвет.  У  маленького  кота  они имели отчетливый серый
оттенок,  хотя довольно часто вдруг  становились  желто-оранжевыми,  а
иногда бледно-зелеными.
     Котята могли уже ходить и бегать, не путаясь в собственных лапах.
Они   были  ненасытно  любопытны  и  уже  учились  у  матери  зачаткам
охотничьего искусства  и  самозащиты.  А  два  происшествия  заставили
воспринять их и материнский страх перед человеком.
     Первый случай не был чем-то примечательным,  но  реакция  большой
серой кошки напугала ее потомство.  Одинокий человек показался вдалеке
в прерии.  Заинтересовавшись этим странным на вид двуногим  существом,
маленький  кот неуклюже побежал,  чтобы получше разглядеть его.  Малыш
далеко не ушел.  С  грубой  неожиданностью  на  него  бросилась  мать,
прижала к земле и зашипела, подавляя его испуганный писк.
     Маленькие кошечки моментально распростерлись на земле,  их  испуг
был  прямым  отражением  страха кошки.  Ее шипение и скулящее фырчание
было  почти  паническим,  но  исполненным  злобы.  Никто  из  них   не
шевельнулся,  пока  человек  не  скрылся  далеко  в лесу.  Тогда кошка
заставила всех припасть к земле и так  ползти  к  логову.  И  там  они
оставались до конца дня.
     Второй случай не оставил у малышей никаких сомнений в том, почему
нужно так бояться и избегать этих двуногих существ.
     Вскоре после рассвета,  когда кошка ушла за добычей, странный шум
привлек  внимание  котят.  Одна  за  другой  пять маленьких голов чуть
высунулись из лаза.  В утреннем свете  они  увидели,  наконец,  своего
отца.
     Дикий кот направлялся от леса к ручью.  Он устремлялся вперед  на
несколько  шагов и вдруг резко припадал на одну лапу,  но тут же снова
поднимался и делал еще несколько  шагов,  чтобы  снова  споткнуться  и
снова  идти.  До  тех  пор  пока  он  не достиг берега и не попробовал
сползти вниз, котята не могли видеть, что случилось.
     Задняя лапа дикого кота была зажата тяжелым стальным капканом,  и
длинная цепь волочилась за ним.  К цепи  был  привязан  тормоз  -  сук
длиной  около  пяти  футов.  На  сук  намотался  целый  клубок  травы;
неожиданно сук обломился и упал, кувыркаясь, на камни у берега. Обретя
равновесие,  дикий кот,  мучимый жаждой,  лакал воду.  Кончив пить, он
снова пустился в путь.  Но не прошел он и нескольких футов, как капкан
оказался  крепко зажатым среди камней.  Ни толкая,  ни дергая,  нельзя
было высвободить его.
     В конце концов зверь, тяжело дыша, лег на каменистый берег и стал
лизать свою лапу,  раздувшуюся почти  вдвое  по  сравнению  с  другой,
здоровой. Боль, должно быть, была ужасная, но кот не издавал ни звука.
     Солнце было над самым горизонтом,  когда  появились  мальчики.  В
руке  у  одного  была  тяжелая  палка,  у  другого  -  мелкокалиберная
винтовка.  Улюлюкая в  предвкушении  удачи,