они  спустились  к  реке,
сохраняя  между собой и большим зверем порядочную дистанцию.  Полусидя
на задних  лапах,  дикий  кот  угрожающе  зарычал.  Мальчик  с  ружьем
прицелился было,  но второй не позволил ему выстрелить - дырка от пули
испортит шкуру.  Он осторожно приблизился к коту,  но так, чтобы зверь
не  мог  его  достать,  и стал тыкать в него палкой.  Кот бил по палке
лапой,  стараясь добраться до своего мучителя,  но так и  не  смог.  В
конце  концов он упал,  измученный,  угрожающе рыча и свирепо глядя на
мальчика.
     Внезапно мальчик  сильно  ударил  кота  по  голове и оглушил его.
Зверь пытался подобрать лапы,  но  мучительная  боль  и  тяжелый  удар
отняли силы,  следующий удар сломал ему шею. Еще несколько раз мальчик
в неистовстве ударил его палкой, пока кот, наконец, не умер. Тогда оба
мальчика подошли,  чтобы вблизи рассмотреть свою добычу. Они проводили
руками по густой шерсти, трогали зубы и уши, осматривали грозные лапы.
     Мальчик, убивший   кота,  освободил  лапу  из  капкана,  размотал
проволоку,  на которой держался сук,  связал вместе все четыре лапы  и
просунул  палку  между  передними и задними лапами.  Они ушли,  взявши
каждый свой конец палки.  Когда их совсем не  стало  видно,  мяуча  от
страха, котята забились в глубину своего убежища.
     Больше чем через час вернулась их  мать,  держа  в  зубах  жирную
белку.  Котята  жались  друг к другу и дрожали.  И хотя кошка не могла
понять,  что было причиной их страха,  она  методично  вылизывала  их,
пока, наконец, они не успокоились.
     Котята были еще сосунками,  но уже проявляли интерес к  настоящей
добыче. Только кошка принялась за белку, как они присоединились к ней,
смешно тужась;  иногда сразу двое или трое хватали и тянули из стороны
в сторону один и тот же кусок мяса.  Когда они наелись,  оставшиеся от
белки кусочки меха стали их добычей.  Инстинктивно они низко припадали
к  земле  и украдкой подбирались к своей "жертве",  имитируя охотничьи
повадки матери.  Иногда они сталкивались друг с другом,  кувыркались в
смешной, но яростной схватке.
     Котята становились сильнее и увереннее в себе,  и в конце  шестой
недели охотничьи уроки начались всерьез.  Они подкрадывались к полевым
мышам, выслеживали земляных белок, кроликов и сурков, и, пока сами они
не  могли убивать свою добычу,  вряд ли у них мог быть лучший педагог,
чем мать. Она была непревзойденной охотницей.
     Однажды пасмурным  утром  кошка  и  котята  - маленький кот,  как
всегда,  шел по пятам матери - отправились в глубь леса. Они молча шли
в ряд через лес, как вдруг кошка низконизко пригнулась к земле. Тотчас
все  потомство  повторило  ее  движение.  Мать  издала   низкий   звук
предупреждения,  и котята остались на местах, когда кошка скользнула в
кусты.  На мгновение потеряв ее из виду, они всмотрелись вперед, чтобы
узнать,  что ее заинтересовало.  Сначала они ничего не увидели. Но вот
зверек чуть шевельнулся,  и,  хоть цвет шкурки прекрасно скрывал его в
лесу,  пять пар любопытных глаз мгновенно поймали его.  Большой кролик
был занят едой,  зверек был настороже и редко склонял голову  к  траве
больше, чем на три-четыре секунды. С того места, где лежали котята, им
были видны  и  мать  и  кролик.  Кошка  притаилась  с  другой  стороны
кустарника,  выжидая и как бы отмеривая расстояние. Потом она быстро и
бесшумно побежала.  Она сделала широкий круг с подветренной к  кролику
стороны,  чтобы ее запах не достиг его. Теперь между кроликом и кошкой
не было реальной преграды,  и ей приходилось пользоваться  собственным
мастерством,   чтобы  скрыть  свои  очертания;  даже  трава  не  более
нескольких дюймов высотой помогала ей удивительным образом  скрываться
от  жертвы.  Нарочито медленно,  шаг за шагом она продвигалась вперед.
Когда осталось футов пять,  кошка прыгнула.  Хребет кролика хрустнул в
кошачьих  челюстях,  и  зверек  сразу  обмяк.  Несколько  секунд кошка
держала свою добычу,  потом,  наконец,  выпрямилась и  издала  громкий
победный крик. При этом звуке котята очнулись и взволнованно бросились
к убитому кролику, падая друг на друга в спешке и напряжении.
     Маленький кот был первым в этом двадцатилапом клубке. Он бросился
к кролику,  но кошечки не отставали,  лощина  огласилась  мяуканьем  и
пискливым рычанием.
     Пока котята  не  успели  растерзать  тушку,  кошка  прогнала  их,
схватила  испачканного  кролика  в  зубы  и затрусила к ручью.  Она не
хотела,  чтобы котята устали. Когда ее дети рядком последовали за ней,
тяжелые  повороты  молнии  засверкали  над холмами.  Помедлив секунду,
кошка припустила к логову.  Собиралась сильная буря,  а ей было тяжело
бежать с кроликом в зубах.
     Едва только котята влезли в логово и кошка  пропихнула  вслед  за
ними кролика,  как загрохотало до самого горизонта.  Казалось, что над
ними разверзлись небеса.
     Но буря  не напугала котят.  Они рвали кролика,  привыкая к мясу.
Потом приступили к более предпочтительной молочной пище, и пока сосали
мать,  та  неторопливо  расправлялась  с добычей.  При этом она слегка
дрожала.  Дробь,  выбиваемая струями  по  сухому  дереву,  была  почти
оглушающей, молнии сверкали повсюду. Маленькая струйка воды, проникшая
через щель в задней части логова,  бежала по узкой ложбинке под кошкой
и сосущими котятами и выливалась через лаз.
     Когда кошка  кончила  есть,  она  вытолкнула  остатки  кролика  и
умылась,  потом почистила спящих котят. Перестав дрожать, она улеглась
в удобной позе и провалилась в глубокий сон.  В конце  концов,  ливень
шел  с успокаивающим шумом,  а обитатели дупла спали в сухом,  теплом,
безопасном месте,  где даже хорошо переждать бурю.  Во всяком  случае,
так казалось.
     Дождь шел весь день и всю ночь.  И  когда  утром  следующего  дня
кошка  высунулась  из  лаза  и  огляделась,  она  увидела,  что только
немногие камни виднелись над поверхностью воды. Кошка стала следить за
потоком.  Кружащаяся угрожающая вода была всего в нескольких дюймах от
их дерева.  Дождь  ослабел,  а  потом  и  прекратился,  и  скоро  вода
отступила на несколько дюймов.  Удовлетворившись тем, что ее семейству
не угрожает непосредственная опасность, кошка вернулась к котятам.
     Однако беда была уже рядом.  За холмом, чуть выше излучины ручья,
доживали свой век две очень старые плотины бобров,  к которым  неслось
подхваченное потоком толстенное бревно. Течение разогнало его, бросило
на нижнюю плотину,  и старое сооружение не выдержало.  Огромные  массы
воды  прорвались.  Бревно  развило бешеную скорость и с фантастической
силой нагруженного товарного поезда  врезалось  во  вторую  плотину  и
буквально  отшвырнуло  ее  в  сторону.  Гигантский вал понесся вниз по
руслу,  на пять или шесть футов превышая обычный уровень воды в  реке.
Это было устрашающее зрелище.  Вода вышла из берегов и заливала долину
вокруг реки, но даже разлив не ослабил разрушительную силу потока.
     Кошка услышала приближение потока,  потому что от грохота дрожала
земля. Она схватила ближайшего котенка - одну из кошечек - и бросилась
с ней к лазу.  Действовала она стремительно, но вода оказалась быстрее
- с грохотом ударившись о скалу,  снесла их корягу,  словно ветку, как
молотом  ударила  панически  испуганную  кошку-мать,  вырвала у нее из
пасти котенка и унесла обоих навсегда.
     Тем временем коряга билась и вертелась в ужасном шквале.  Верхняя
часть ее,  неделями сохнувшая на солнце,  была удивительно плавуча, но
другая  сторона,  поглощавшая влагу земли,  на которой лежала,  тянула
вниз.  Лаз и  само  логово  оказались  погруженными  в  воду.  В  этой
подводной  лодке лежали три утонувших кошечки,  а внутрь полого корня,
который служил прежде  наблюдательным  окошком  для  котят,  втиснулся
маленький  кот,  еще живой,  насквозь мокрый,  испуганный сверх всякой
меры,  удивительным образом оказавшийся в том единственном месте,  где
еще  можно  было  дышать.  Его  глаза  были слегка прикрыты,  все тело
страшно болело от напряжения:  он вонзил в дерево когти и так держался
за  стенки  своего  ветхого  убежища.  Раз за разом коряга ударялась о
предметы,  всплывавшие тут  и  там  на  поверхность  реки.  Она  резко
опрокидывалась,  окуналась  в  воду,  потом  снова всплывала.  Котенка
мутило,  рвало,  он плакал от отчаяния,  но ни разу не ослабил мертвой
хватки, с которой вцепился в корягу.
     В трех милях вниз по реке от того  места,  где  родился  котенок,
речка  впадала в Чиппиуэй.  Корягу,  покачивая,  несло все медленнее и
медленнее. Упала ночь, а в полой коряге маленький кот все еще держался
- мокрый, замерзший, слабый, голодный, испуганный, но все-таки живой.

        "Глава 2"

     Как только  первые  лучи  утренней зари осветили на востоке небо,
сильное течение вынесло корягу в Миссисипи,  в низовье  того  широкого
разлива,  который  известен  как Лэйк-Пепин.  Маленький кот не замечал
всего этого.  Его глаза были  закрыты,  и  даже  для  поворота  головы
приходилось  напрягать  все силы.  Больше четырнадцати часов он плыл в
своем маленьком убежище без малейшей  перемены  движения,  его  рвало,
лапки оцепенели, голова кружилась.
     Виды маленького зверя на  спасение  были  чрезвычайно  призрачны.
Если бы даже ему удалось безопасно сойти на берег,  он,  скорее всего,
погиб бы,  так как не был достаточно опытен,  достаточно проворен  или
достаточно силен, чтобы сразу начать охотиться.
     Яркость первых лучей солнца,  проникших сквозь  отверстие  в  его
убежище,  немножко  приободрила его,  и он попробовал выползти наружу.
Хотя от выхода его отделяло каких-нибудь шесть  дюймов,  прошел  целый
час,  прежде  чем  ему удалось высунуть голову на открытый воздух.  Он
чуть приоткрыл заплывшие слизью глаза.  При виде воды,  окружавшей его
со всех сторон, он снова начал дрожать от страха.
     Вдруг коряга попала в  течение  от  водослива  чуть  выше  города
Альма.  Она  перевернулась  в  воде и снова приняла прежнее положение,
слегка крутясь и покачиваясь на волнах.  Котенок,  мокрый и слабый  от
голода  и  произвола воды,  казался скорее мертвым,  чем живым.  Он не
заметил, что коряга быстро приближается к маленькой гребной лодке.
     Мальчик лет двенадцати,  сидевший в лодке,  следил за поплавком и
не замечал корягу, пока она не поравнялась с лодкой. Голову котенка он
сразу увидел,  но решил,  что тот мертв. Однако вдруг маленькая голова
поднялась и замутненные глаза приоткрылись.
     Реакция мальчика  была мгновенной.  Провожая корягу взглядом,  он
смотал леску и бросил удочки на дно лодки,  быстро отвязал веревку  от
большой липы.  К тому моменту,  когда он выбирал якорь, коряга отплыла
уже футов на сто.  Умело выгребая,  мальчик настиг корягу,  перегнулся
через борт и ухватился за нее.
     При виде человека котенок сделал слабую попытку зарычать, но рука
крепко  ухватила загривок и осторожно сняла котенка с коряги.  Он тихо
зашипел, отчего на лице мальчика появилась усмешка.
     - Тихо, малыш, тихо, - сказал он мягко. - Как это тебя угораздило
забраться сюда?
     На сиденье,  за  спиной  у  мальчика,  валялось старое полотенце,
которым он вытирал руки от рыбьей слизи.  Он  оторвал  сухой  конец  и
завернул в него котенка.  Потом поднял запеленатого малыша и свободной
рукой аккуратно вытер ему  глаза,  которые  тотчас  плотно  закрылись.
Мальчик  расстегнул  рубашку,  засунул  за пазуху узелок с котенком и,
застегнувшись, начал грести.
     Он греб  против  течения  к  широкому  притоку реки,  впадающей в
Миссисипи с востока,  в миле от города Альма,  потом  вверх  по  этому
притоку,  пока не добрался до перекошенной старой деревянной пристани.
Мальчик привязал веревку к одной из свай,  сел и достал  из-за  пазухи
котенка.
     - Ты в неважном состоянии,  китти-кэт,  - пробормотал он.  - Даже
представить себе не могу,  что это с тобой приключилось. Как видно, ты
долго просидел на этой коряге. Держу пари, ты совсем голодный.
     Он нащупал в ведерке какую-то рыбешку и вытащил. Отщипнул кусочек
размером с земляной орех и сунул под самый нос котенка.
     - На-ка, попробуй!
     Котенок только  зажмурился.  Мальчик  покачал  головой  и   потер
кусочком рыбы мордочку зверька.
     Инстинктивно котенок облизнулся:  голод поборол страх и слабость.
Он  схватил  кусочек,  и через несколько минут вся рыбка была съедена.
Мальчик шарил рукой в ведре,  стараясь поймать единственную оставшуюся
рыбешку.  Поймав,  наконец,  ее,  он  обернулся к котенку и улыбнулся.
Маленькие глазки сверкали ярко и  настороженно,  следя  за  движениями
мальчика.
     - Ух ты!  Какой голодный!  - Он раскрыл мокрую ладонь перед самым
носом котенка.
     Снова малыш жадно ел и потом облизывал сок  с  пальцев  мальчика.
Тот   держал   ладонь   перед  самым  носом  котенка,  пока  щекочущий
шероховатый розовый язычок не перестал вылизывать остатки сока.  Тогда
он  снова  осторожно  сунул  сверток  с котенком за пазуху,  подхватил
снаряжение и ступил на ветхий причал.
     - Отнесу-ка  я  тебя  сначала в сарай,  - сказал он котенку,  - и
попробую стянуть для тебя немного молока, а потом, может, и вымою тебя
и погляжу, на что ты похож.
     Мальчик держал  путь  среди   густого   подлеска   по   тропинке,
взбирающейся  на крутой холм,  а с него по склону к старому каркасному
дому,  сильно нуждающемуся в ремонте. Сарай невдалеке выглядел получше
дома.  Между  двумя  строениями  стояла  забрызганная грязью,  местами
ржавеющая машина.
     - О-о, - пробормотал он забеспокоившись. - Па дома.
     Его отец,  Эд Эндрюс,  страстно  ненавидел  кошек,  причины  этой
неприязни  мальчик  не  знал.  Однако  он  видел,  как  отец умышленно
пристрелил нескольких.  Он не  знал,  поступил  бы  его  отец  так  же
безжалостно  по  отношению  к беспомощному котенку,  но и не собирался
проверять это.  Бесшумно он стал пробираться вдоль сарая, пока наконец
не  добрался  до  двери.  Он  прокрался  внутрь и тихо закрыл за собой
дверь.
     Сарай был     завален     ящиками,     ржавыми     инструментами,
немногочисленным  подержанным  садовым  инвентарем  и  грудой   пустых
мешков.  Мальчик  встряхнул  три мешка,  выгреб кучу сора из картонной
коробки из-под консервированного супа,  устлал дно мешками и осторожно
положил туда котенка.  Голова маленького кота свесилась набок. Тепло и
мучительная  усталость  погрузили  его   в   непреодолимое   дремотное
состояние.  Его глаза чуть приоткрылись, когда мальчик соскреб кусочек
грязи с меха между ушками,  и тут же закрылись. Весь он был в засохшей
грязи,  но,  быстро оценив его состояние,  мальчик на цыпочках пошел к
двери. Он снял со спиннинга остатки рыбешек и завернул их в газету.
     - Ты подожди, - прошептал он спящему котенку, - я скоро вернусь.

     Тодд Эндрюс медленно, с подчеркнутой небрежностью зашел в кухню и
рассеянно отпустил дверь, так, что она хлопнула.
     - Тодд!  -  Голос  матери  был резким,  но не таким злым,  как он
ожидал. - Что я говорила тебе насчет хлопанья дверьми?
     - Прости,  ма,  -  ответил он,  - она как-то сама выскользнула из
рук.
     - Эта  дверь  всегда выскальзывает,  когда ты приходишь.  Приехал
отец, он хочет кое-что тебе сказать. Пойди к нему.
     Мальчик кинул  сверток  на  полку  старого холодильника и вошел в
столовую.  Он был очень удивлен,  увидев отца одетого в  свой  старый,
поношенный костюм. Плоский чемоданчик стоял у двери.
     Старшему Эндрюсу,  невысокому тощему человеку,  казалось, было не
по себе в этом костюме. Он улыбнулся, увидев сына.
     - Вот,  достал работу,  малыш,  - сказал он горделиво.  -  Мистер
Джефферс  был  доволен моей помощью в устройстве нового оборудования в
его магазине и поэтому устроил меня на новое место, в магазин, который
купил  в  Сент-Луисе.  Он сказал,  что у меня склонность,  как это,  к
моторам и технике. Вот что он сказал. Так что он мне здорово помог.
     Мод Эндрюс,  все  еще  миловидная  женщина  с  проседью  в черных
волосах, вошла в комнату, обняла сына за плечи и прижала к себе.
     - Твой отец собирается уехать месяца на три-четыре,  Тодди. Может
быть,  если дела пойдут хорошо,  он найдет  постоянную  работу,  и  мы
переедем туда жить.
     Она улыбалась,  но мальчик видел,  как она боится,  что отец  все
разрушит своим пьянством.
     - А почему мы не можем жить здесь, па, чтобы ты работал здесь?
     - У меня нет выбора: работа, которую я выполнял здесь, сделана. У
них нет больше другой работы.
     Когда родители уже сидели в машине, мать сказала:
     - Мне надо еще кое-что купить в Виноне,  после того как я  посажу
отца на поезд. Там есть для тебя сосиски на обед.
     Он кивнул:
     - О'кей, ма. Будь осторожна. Удачи, па!
     Тодд был задумчив,  когда вернулся в дом и открыл холодильник. Он
говорил правду, желая отцу удачи. Несмотря на то что отец иногда плохо
обращался с ма и с ним,  он был неплохим человеком.  Тодд очень хотел,
чтобы  у  него хорошо пошли дела,  в основном ради матери.  Он глубоко
вздохнул и без  особого  интереса  осмотрел  содержимое  холодильника.
Взгляд  его  упал  на  газетный сверток с остатками рыбы,  а за ним на
полпинты молока.  Котенок!  Он совсем забыл о  нем.  Отъезд  отца  так
удивил  его,  что он обо всем забыл.  Он схватил кувшин молока,  налил
немного в кастрюлю и поставил на плиту.  Пока молоко грелось, он налил
полведра  горячей  воды  и  сунул в карман кусок мыла.  Потом выключил
огонь, вылил молоко в большую чашку и с ведром и чашкой пошел в сарай.
     Котенок проснулся  и с тихим фырчанием противился,  когда мальчик
разворачивал его.  Тодд громко  рассмеялся  и  поставил  малыша  перед
чашкой.  Тотчас  аромат теплого молока коснулся ноздрей котенка,  и он
насторожился.  Тодд пригнул голову котенка так,  что кончик  его  носа
окунулся в молоко,  и только тогда отпустил его голову. Котенок поднял
голову и облизнулся.  Вкус молока  страшно  его  взволновал,  и  когда
мальчик снова пригнул его голову,  он не упрямился, а опустил мордочку
ниже и начал лакать.  Наевшись,  он отошел от чашки и глубоко  зевнул.
Теперь,  впервые  за  все время контакта с мальчиком,  он не выказывал
никаких признаков страха или гнева, когда его осторожно подняли.
     Это вновь  обретенное  чувство безопасности продолжалось недолго.
Мальчик разыскал в сарае старый таз.  Он посадил туда котенка и держал
его одной рукой,  в то время как другой плеснул из ведра немного воды.
Прикосновение воды  вызвало  панику  и  визг.  Котенок  стал  фырчать,
царапаться,  рваться  на  свободу,  но Тодд ждал этого и крепко держал
его.  Чтобы  прекратить  крик  котенка,  Тодд  начал  тихо   напевать,
успокаивая малыша, и потом заговорил, отмывая ужасно грязного котенка.
     - Знаешь,  - сказал он,  - я читал книгу о собаке,  которую звали
Старый Йеллер. Его прозвали так из-за цвета, он был желтый, как яичный
желток.  Ну, а тебя, китти-кэт, назову-ка я Йоулер, что значит Крикун,
очень уж страшный у тебя голос.
     Маленький кот  сделал  нерешительную  попытку  укусить  Тодда  за
палец,  но  все-таки  уступил  и  стоял,  неудержимо дрожа под мыльной
пеной,  въедающейся в его мех. Тодд внимательно осматривал намыленного
зверька, который как раз собирался закричать.
     - Не думаю,  что тебя можно было бы назвать Старым Крикуном,  ты,
конечно,  не  очень  старый,  но вторая половина тебе вполне подходит.
Отныне и навсегда твое имя Крикун - Йоулер!
     Когда Тодд  вытер  котенка  насухо,  шерстка его стала пушистой и
очень мягкой, особенно красили ее желто-коричневые пятна. И только тут
впервые мальчик обратил внимание,  что у котенка почти не было хвоста,
или,  по крайней мере,  совсем немного  от  него.  Вдруг  глаза  Тодда
расширились: он рассмотрел уши котенка и заметил волоски на кончиках -
они  были  длинными  и  темными  и  обещали  стать   еще   длинней   и
остроконечней.  Тут и все прочие черты котенка стали приобретать новое
значение: его цвет, дикость, размер лап.
     - Святая  макр