. А ты посмотри за мальцом. О нем еще поговорим.
 
 
 
   Юнг вошел в комнату, где находился мальчик.
   Петька скинул сорочку и остался в холщовой рубашонке, опорки поставил у
дверей.
   Юнг присел на табуретку.
   - Родители у тебя есть? - спросил он.
   В глазах Петьки мелькнула тень.
   - Папаня был, а мамки вовсе не было.
   - Как это вовсе?
   - Не было да и все.
   - Ну, а папаня где?
   - Нету.
   - Убили, что ли?
   Петька кивнул головой и отвернулся.
   - Дядя Семен, а сколько стоит билет до Москвы?
   - До Москвы? А зачем тебе, уехать хочешь?
   Петька снова кивнул головой.
   - Мне в Питере никак нельзя.
   - Куда же ты поедешь, голова бедовая, ведь ты еще пацан? Да и деньги
нужны.
   Петька улыбнулся.
   - Кто его знает, для вас я пацан, а для других, может быть, и не пацан.
- Он замялся, явно не желая продолжить разговор.
   - Ты, оказывается, парень дошлый. А то, может быть, поживешь? А там я
тебя куда-нибудь определю.
   - Спасибо, дядя Семен, - голос Петьки дрогнул. - Мне в Питере нельзя.
Да и вам тоже некогда со мной возиться. Вы вон царя сшибли, у вас и так
забот теперь...
   - Нет, Петька, никуда я тебя не пущу, а царя мы сшибли, чтобы вот
таким, как ты, легче жилось. Кончится война, в школу пойдешь. Учиться
хочешь?
   - А я грамотный, дядя Семен.
   - Это хорошо, что ты грамоту знаешь, а все-таки учиться тебе нужно.
   - Нужно, - согласился Петька. - Только я, дядя Семен, поеду: мне в
Питере никак нельзя.
   - Да что ты заладил одно - нельзя, да нельзя, а ты возьми да и сделай
можно.
   По-нашему, по-флотски. Ну?
   Петька вздохнул и отрицательно покачал головой.
   Юнг задумался. Про себя он уже решил приручить этого мальчугана. Но его
озадачило упорство Петьки.
   - Ну, скажи мне, почему тебе нужно уехать из Питера? - неуверенно
спросил Юнг.
   Петька быстро вскинул глаза и сразу же их опустил.
   - Нет, дядя Семен, не скажу.
   - Значит, со мной ты больше не желаешь иметь знакомства.
   Петька подошел к Юнгу и прикоснулся к его плечу.
   - Я, может быть, еще не уеду, а только сейчас мне непременно надо уйти.
   Он умоляюще посмотрел на Юнга.
   Худое, курносое лицо Петьки, покрытое редкими веснушками, выражало
такую печаль, что у Юнга невольно сжалось сердце. Он привлек Петьку к себе
и крепко прижал...
   - Экий ты хороший и чудной... Ну вот что, Петька, коли тебе так нужно
уйти, то валяй, а когда вспомнишь меня, приходи. Я тебе завсегда помогу.
Обещаешь?
   - Обещаю, дядя Семен.
   - Ну, а сейчас подожди, придет командир - я тебе кое-что из провизии
соображу, да и одежонку бы не мешало сменить. А ну-ка, примерь.
   Юнг извлек из-под кушетки сильно поношенные, но еще целые сапоги.
   - Это у меня запасные, - пояснил он. - Мне они ни к чему.
   Он порылся в углу и протянул Петьке старую тельняшку и сильно
порыжевшие суконные клеши.
   - Будешь заправский моряк, скидай барахло.
   Но Петька заложил руки за спину и сделал шаг назад.
   - Спасибо, дядя Семен, я уж как-нибудь в другой раз...
   - Да чего ты жалеешь, ну?
   Юнг дернул Петьку за пояс, на пол упал и покатился какой-то предмет.
Юнг взглянул и ахнул. На полу лежала в точности такая же коробка в черной
бумаге, как та, которую он нашел у убитого прошлой ночью.
   Юнг протянул руку, чтобы поднять ее, но Петька уже схватил коробку и
засунул за пазуху. Лицо его побледнело, глаза засверкали, как два уголька;
он отскочил к углу и затравленным зверьком смотрел на Юнга.
   "Дела", - подумал Юнг.
   Ему ничего не стоило отобрать у Петьки коробку, но в первую минуту он
этого не сделал, а сейчас, глядя в эти испуганные мальчишечьи глаза,
медлил. В соседней комнате раздался стук, и Юнг вышел, плотно прикрыв за
собой дверь. В комнате уже раздевался комиссар Широких, стряхивая с одежды
капли дождя.
   - Ну и погодка! Кувалдин не приходил?
   - Никого не было.
   - Любопытная история получается, Семен. Никакого убитого там уже нет.
   - То есть как нет?
   - Очень даже просто. Видимо, его кто-то унес.
   Юнг пожал плечами.
   Широких закурил папироску и с минуту о чем-то озабоченно думал.
   - Очень непонятная история! Жаль, не можем заняться этим делом.
Потайные ходы, мужчина и женщина, трое нападающих, пролетка за углом... и,
наконец, эта находка. Н-н-да! Ну, а ты разобрался, Семен?
   - Пока что нет. Маловато я еще знаю, учиться бы мне. Да вот не знаю на
кого.
   - Эх, Семен. Молод ты еще, нет у тебя еще в жизни настоящего уклада, а
я вот в твои лета механиком был, а потом лучшим мастером паровозного депо
стал. И век бы мне чинить паровозы, да вот пришел я в гости к одному
знакомому. У него свой сад был. Повел он меня к своим цветам и показал
один... называется он алхимелией.
   Листочки розовые, наподобие манжеток. День был жаркий, сухой, трава
кругом вянет, а в середине листочков этой алхимелии вдруг на наших глазах
капельки воды выступили, чистые, как слеза. Чудо! Вот этот цветочек и
изменил мою судьбу.
   Лицо комиссара было задумчивым. Видно было, что сейчас он касается
чего-то самого сокровенного, близкого.
   - С детства любил я цветы. Видел бы ты, какие у меня розы цвели,
примулы, гортензии, филодельфусы...
   - Говорят, цветы людям жить помогают, - вставил Юнг.
   - Это правильно, да не во всякое время. Красивые серьги. да бусы тоже
хороши к платью шелковому, ну, а коли, нет его, значит, выходит, нужно
вначале обзавестись этим платьем, а уже потом думать о нарядах. Вот
изменим жизнь, - тогда и цветы у нас к месту будут.
   Юнг слушал комиссара с немалым изумлением. И раньше ходила молва, что
Широких до войны был цветоводом, но до сих пор не верил Юнг. Не верил, что
такой серьезный и умный человек, каким он считал комиссара, мог заниматься
какими-то цветочками.
   А сейчас, услышав откровенное признание своего командира, он поверил в
молву.
   Юнг, увлеченный своими мыслями, совсем забыл о Петьке и происшествии,
которое случилось перед приходом Широких, а когда вспомнил, спохватился.
   - Иван Ильич, вы когда уезжали, коробочка была у вас?
   - Вот она.
   - Это просто удивительно!
   Юнг в нескольких словах рассказал о Петьке.
   - А ну-ка, давай с ним потолкуем. - Лицо командира стало серьезным.
   Юнг открыл дверь и сразу же бросился к раскрытому настежь окну.
   Петька исчез.
 
 
 

                                   Глава 5 

 
   Перед грозой 
 
   Дождь кончился, по улице торопливо прошагал отряд вооруженных людей.
Вслед за ними, пыхтя и чихая, проехал броневик.
   Боковой люк был откинут, и из него задорно выглядывал вихрастый парень.
Кучки прохожих, толпившихся на улице, разглядывали бронированную машину.
На ее борту белой краской было выведено: "В хвост и в гриву!", "Даешь
анархию!"
   На площади стояла молчаливая толпа, в центре, на трибуне из бочек,
ораторствовал человек в очках.
   - Получается, граждане, что войну нужно продолжать. Эта война - защита
отечества, защита наших кровных интересов. Да здравствует временное
правительство! Война до победного конца!
   Глухой шум прошел по толпе.
   Юнг стоял, облокотившись на перила. Рядом стояли Темин и Шалыгин.
Поглядывая на оратора, Юнг негромко говорил:
   - Коли Ленин сказал, точка. Ты думаешь, им можно верить? Слышал, на
Путиловском прохвост какой-то выступил: "Николашка - плохой царь. Даешь
другого царя, хорошего - Мишку"? За что же, спрашивается, кровь проливали,
чтобы другому царю слаще жилось? Нет, браток, народ чуточку поумнел.
Солдату сейчас хочется знать, не с кем воевать, а за что воевать.
   Через толпу протискивался человеке тужурке, с планшетом. Заметив Юнга,
он направился к нему.
   На вид ему можно было дать лет сорок - сорок пять. Лицо его было гладко
выбрито, глубокие складки избороздили лоб и щеки; массивная нижняя челюсть
свидетельствовала о крепкой воле ее обладателя.
   - Вот ты где пропадаешь! - загудел он низким басом, обращаясь к Юнгу и
протягивая ему свою ладонь, необычайно широкую и жесткую, как кирпич.
   - Здравствуйте, товарищ Кувалдин.
   - Ты что, пришел послушать? - Кувалдин насмешливо кивнул в сторону
трибуны.
   Юнг презрительно сплюнул.
   - Ну идем со мной, коли встретился.
   Темин и Шалыгин, чуть приотстав, двинулись следом.
   - Вот что, товарищ Юнг, ты вчера на вокзале выступал?
   - Выступал.
   - А что говорил?
   - Говорил "Долой Керенского!"
   - Слушай, Семен, если ты еще раз выступишь с подобной речью, то я
поставлю вопрос об исключении тебя из партии, как предателя революции.
Понял? Неужели ты не понимаешь, что меньшевики используют против нас самих
вот такие речи. Рабочие и солдаты пока верят им. Верят обещаниям, которые
они щедро сулят, и чем больше они будут обещать, тем лучше. Потому, что
своих обещаний они никогда не смогут выполнить. Вот что нам важно: пусть
рабочие и солдаты сами убедятся, чего стоят эти обещания. Пусть они сами
поймут, что новое правительство сулит им не долгожданный мир, а голод и
кровопролитие, и когда они в этом убедятся, тогда я первый скажу во весь
голос: "Долой Керенского!" А сейчас нам нужно разоблачать ошибки
Керенского. А их, брат, у него больше, чем нужно. Народ сам разберется,
где правда, где кривда. А это, брат, сказал сам Ленин. Л-е-н-и-н. Понял?
   - Невтерпеж мне, Степан Гаврилович.
   - Ты матрос революции и все должен вытерпеть.
   - Широких у себя?
   - Утром был в отряде.
   Проталкиваясь сквозь толпу, Юнг с Кувалдиным продвигались вперед,
Шалыгин с Теминым шли следом.
   На углу им преградила дорогу многочисленная толпа.
   Какой-то человек, повиснув на фонарном столбе, кричал:
   - До каких пор мы будем терпеть, граждане, происки немецких шпионов?!
Большевики продались немцам, но продавать нашу многострадальную Россию
никто не позволил!
   Война до победного конца!
   Пожилой рабочий в блузе насмешливо бросил:
   - Чем горло драть, одел бы шинель да шел на фронт.
   Несколько человек рассмеялись. Но рабочего окружили какие-то хмурые
личности.
   - Что ты сказал? Бей по морде!
   - Шпион? Агитировать!
   - Тащи, там разберут!
   Из толпы выскочила девушка, в накидке.
   - Господа, так нельзя! - закричала она.
   - А ты кто такая? Фря выискалась!
   - Как вам нестыдно!.. - попробовала она усовестить хулиганов.
   - Сообщница. Ах, стерва... Бей ее!
   - Стой! А ну, раздвиньсь.
   Юнг поддал плечом, и толпа расступилась.
   - Бить, граждане, нельзя! По законам революции это называется
самосудом, а за самосуд - к стенке.
   Юнг выразительно поиграл маузером.
   Появление вооруженных людей охладило воинственный пыл толпы. Она начала
расходиться.
   Рабочий стоял, размазывая кровь по лицу.
   - На, вытри, - Юнг протянул ему тряпицу. - А вы, барышня, видно, не
робкого десятка, - обратился Юнг к девушке.
   Она улыбнулась.
   - Ну, прощевайте!
   Девушка пристально посмотрела вслед Юнгу.
 
 
 
   - Здравствуй, Иван Ильич! - Кувалдин крепко пожал руку комиссара
Широких.
   - Что у тебя вчера за история получилась?
   - История очень даже непонятная. Случайно нашим ребятам стало известно,
что готовится покушение на группу людей. И люди эти будто хорошие. Ну как
тут остаться спокойным. Послал Юнга, но строго приказал не вмешиваться без
крайней надобности. Не могу я, Степан Гаврилович, спокойно смотреть, когда
всякие проходимцы хозяйничают под боком.
   - Будь осторожен, Иван Ильич, не ровен час, враги наши только и ждут,
чтобы обвинить нас во всяких историях.
   - Ну, об этом не беспокойся, ребята выполнили приказ добросовестно,
хотя предотвратить убийство и не удалось. А история действительно
странная...
   Вошел Юнг, внес чайник, окутанный паром, буханку хлеба, связку сухой,
как хворост, воблы.
   - Разрешите угостить чайком.
   - А я сейчас попробую сахаринчику раздобыть.
   Юнг ушел.
   Кувалдин вытащил из нагрудного кармана плотный пакет и подал его
Широких.
   - Что это?
   - Директивы.
   Видя, что комиссар хочет вскрыть пакет, он придержал его руку.
   - Здесь инструкция, шифры, явки. Познакомишься потом. Прочтешь,
немедленно уничтожь.
   Широких с удивлением посмотрел на Кувалдина.
   - Какие шифры и явки?
   - Есть решение ЦК о подготовке нашей партии к переходу на нелегальное
положение.
   Широких медленно встал.
   - В подполье?..
   - Да, Иван Ильич! Чуешь, что творится кругом? Контрреволюция голову
подымает. С фронта отозваны юнкерские и казачьи части, но задушить
революцию им все равно не удастся. А подполья мы не боимся. Оружие,
имеющееся в наличии, надежно спрячь. О месте, где оно будет укрыто,
сообщить лично мне. Кому думаешь поручить это дело?
   - Юнгу.
 
 
 

                                   Глава 6 

 
   Выстрел в лицо 
 
   Страшные дни переживала залитая кровью столица Российского государства.
   Миллионная армия, плохо обученная, плохо вооруженная, проданная и
преданная своими же генералами, - отступала.
   "Мира и хлеба! Хлеба и мира!" - кричали демонстранты в колоннах. Вместо
мира правительство двинуло на столицу усмирительные полки и дивизии
карателей, вместо хлеба - свинцовые пули и снаряды.
   Петроград был наводнен шпионами и провокаторами.
   Многочисленные объявления оповещали жителей столицы, что большевики
являются "государственными преступниками". За голову Ленина было назначено
огромное вознаграждение.
   По ночам пьяные черносотенцы и "спасители христовой веры" громили
еврейские кварталы, убивали и насиловали женщин, расстреливали тут же, на
пороге дома.
   Трупы не разрешали убирать по нескольку дней.
   Почти все революционно настроенные части под угрозой расстрела были
отправлены на передовые линии фронта, немногочисленные отряды Красной
гвардии разоружены, а красногвардейцы разогнаны.
   Большевики ушли в глубокое подполье.
   День и ночь усиленные разъезды казаков патрулировали по улицам для
соблюдения "порядка" и "спокойствия".
   В один из таких дней "порядка" и "спокойствия" шел по улицам Петрограда
Семен Юнг в чужом платье, под чужим именем.
   "Где найти Кувалдина?"
   Уже три явки посетил Юнг, но все они оказались проваленными. На одной
из них он едва не попал в лапы юнкеров, помогли быстрые ноги.
   Теперь он шел на четвертую и последнюю, шел, и сердце замирало: вдруг и
здесь провал.
   Нужно было спешить. В городе военное положение, и после 8 часов патруль
забирал поголовно всех. Юнг чуть ускорил шаг. Благополучно прошел
несколько кварталов.
   Вот и нужный дом.
   Юнг поравнялся с калиткой. Прежде чем открыть ее, незаметно и зорко
огляделся и только после этого вошел.
   Чистый двор, крохотный садик, дорожки, посыпанные песком.
   На его стук сразу же раздался голос:
   - Кто там?
   - Мне Гаврюка можно увидеть?
   Внутри завозились, дверь открылась, на пороге появился старик в грязном
переднике.
   Увидев Юнга, пристально посмотрел на него.
   - Мне бы Гаврюка Сысой Сысоича, заказы на обувь он принимает или...
   Юнг не успел закончить. Старик вдруг отпрянул, загораживая руками
дверь, закричал надрывным старческим голосом.
   - Беги, сынок! Беги, род...
   Сзади кто-то зажал ему ладонью рот.
   Юнг прыгнул с крыльца. Сразу же хлопнул выстрел. Очутившись за
калиткой, Юнг бросился бежать вдоль улицы, но навстречу бежали какие-то
люди, тогда он круто свернул в первые попавшиеся ворота.
   За спиной раздался свист, тяжелый, громыхающий топот.
   Юнг заскочил в парадное, наверх вела лестница. Секунду помедлил и
бросился по ней. На ходу выхватил наган. На самом верхнем этаже оказалось
несколько дверей.
   Постучать?
   Кто знает, что за люди. Глянул вверх, так и есть - квадратный чердачный
люк.
   Поднялся по тонкой приставной лестнице, нажал плечом, люк открылся. Юнг
лег на край люка и, втянув лестницу, плотно прикрыл за собой крышку. На
чердаке темно, зажег спичку, но она сразу погасла.
   "Что же теперь делать? Живым они все равно не возьмут". В глубине
чердака что-то вроде окна. Подполз: так и есть, доски приставлены,
осторожно разобрал, выглянул. Перед ним железная крыша, покрытая облезлой
краской.
   Шагнул. Железо загремело, Юнг сразу присел, скинул сапоги, сунул их под
мышки и, стараясь не шуметь, дошел до конца крыши. В двух саженях - угол
другого дома.
   Юнг смерил на глаз расстояние, глянул вниз - четыре этажа, сразу под
крышей гладкая стена. Окон на этой стороне дома нет.
   Юнг лег на живот и заглянул под крышу. Широкий стропильный брус
поддерживал основание крыши. В голове мелькнула мысль. "Э-э, была не
была!" Сапоги Юнг забросил на соседний двор. Быстрым кошачьим движением
перегнулся, ухватился за брус и повис, цепко ухватившись, над пропастью.
 
 
 
   Унтер-офицер в сопровождении десятка солдат медленно поднимался по
лестнице, на каждом этаже оставлял охрану.
   Дошли до верхнего этажа. Никого нет.
   - Гришин.
   - Я!
   - Горбаненко.
   - Тута!
   - Начинайте обыск. Врешь, собака, не уйдешь! - цедил унтер-офицер.
   По всем этажам солдаты застучали прикладами в двери квартир.
   - Открывай, сучьи дети. Выходи, куда комиссара сховали?!
   Жильцы молчали.
   Гришин с двумя солдатами, приставив стол взятый из квартиры, полезли на
чердак.
   Солдаты боязливо жались друг к другу. Обследовали чердак. Пусто. Один
из солдат молча указал на разобранные доски чердачного окна.
   - А ну, оставайся тут, я сейчас!
   Гришин вылез на крышу. Пусто. "Куда же он девался, черт?! А смелый
парень", - мелькнула мысль.
   Напрасно унтер беснуется там. Он, Гришин, знает, какой дорогой ушел
комиссар.
   Гришин лег на живот и заглянул вниз. Он увидел высокую стену, которая
проходила на уровне третьего этажа, недалеко от дома. Стараясь лучше
разглядеть, Гришин еще больше перегнулся и вздрогнул. Под самым карнизом
крыши, уцепившись руками за стропила, висел, плотно прижавшись к стене,
босой человек. Глаза их встретились.
 
   "Э, как человек за жизнь цепляется", - подумал Гришин. Вкралось
сомнение: а к чему все это? Разве этот беспомощный босой человек сделал
какое-нибудь зло ему, крестьянину из Тульской губернии? За что же он его
будет убивать?
   Шепнул чуть слышно:
   - Слышь, браток, потерпи-ка... - и исчез.
   Через полчаса унтер-офицер стоял перед солдатами и от удивления даже не
ругался.
   - Ведь вот, дьявол, ушел. Гришин! Да хорошо ли ты осмотрел чердак?
   - Хорошо, господин унтер-офицер.
   - А крышу?
   - И крышу.
   - Ну, и ничего?
   - Ничего, господин унтер-офицер!
 
 
 
   Юнг потерял представление о времени, руки затекли и уже почти не
слушались. Силы убывали с каждой минутой. После встречи с солдатом он
долго ждал. Но никто больше не пришел. Нет! Его не выдали. Теплое чувство
шевельнулось к этому неизвестному солдату. Юнг не боялся, что его заметят
снизу. Глухая стена была надежным укрытием. Его могли заметить с
противоположной стороны улицы, но редкие прохожие скорей смотрят под ноги,
чем перед собой. Юнг попробовал подтянуться и с ужасом убедился, что не
может.
   Неужели конец? Нет, у него хватит сил подтянуться, ухватиться за край
крыши, а там он спасен. Но когда он мысленно представил, что предстоит
проделать его обессиленным рукам, то понял, что никогда не сможет этого
сделать. Напрасно босые пальцы ног искали какую-нибудь опору. Они только
скользили по гладкой поверхности стены. Юнг закрыл глаза и попробовал еще
раз подтянуться.
   Неимоверными усилиями это ему почти удалось. Теперь нужно было
зацепиться за край крыши, но сразу же в сознание вошла предельно ясная
мысль: если он хоть на одно мгновение ослабит мертвую хватку, то
обессилевшие руки его не удержат.
   "Да, это конец. Нужно примириться. Лучше сразу разжать пальцы и
прекратить эту нечеловеческую муку. А как Широких? - мелькнула мысль. -
Ведь он ждет меня".
   Юнг очнулся.
   Вдруг он почувствовал, что пальцы начинают скользить.
   Юнг подтянул ноги, оттолкнулся. Руки скользнули по гладкой поверхности
стены - и он полетел вниз.
 
 
 
   Комиссар Широких в задумчивости ходил по узкой грязной комнатушке и
тихо напевал: "Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся гориш