нкты без  предъявления документов.  Вот за  эти-то  скорости я
однажды и поплатился.

     Из  штаба фронта приехал офицер и  передал приказ явиться к  начальнику
тыла генералу армии Петрову.  Поехали мы с офицером-порученцем на этой самой
прыткой  "олимпии".  Казалось  странным,  почему  мой  попутчик так  дотошно
расспрашивает об этой машине,  с  удивлением разглядывает самую обыкновенную
малолитражку.  Понял  я  это,  лишь  представ,  холодея,  перед разгневанным
генералом армии.  Он  распекал злополучного полковника,  не  считаясь с  его
правительственным мандатом,  за  то,  что не  мог догнать "оппель" на  своем
прославленном "хорхе".  Тщетно было убеждать генерала,  что  "олимпия" не  в
состоянии развить скорость свыше ста  шестидесяти километров в  час  (как он
утверждал!).  Генералы не  ошибаются!  Тем  более  что  имеют право отобрать
"провинившуюся" машину, "спешив" строптивого полковника.
     Ехать  обратно  в   26-ю   армию  мне  пришлось  на  попутных  машинах.
Командующий армией генерал-лейтенант Гагин,  узнав о  случившемся,  вызвал к
себе незадачливого гонщика,  выслушал его,  похохотал и тут же "наградил" за
лихость новой "олимпией",  наказав:  "Гоняй,  шею  не  ломай и  генералов не
перегоняй".
     Гонять  пришлось,  иначе  не  успел  бы...  Но  генералов  старался  не
перегонять.
     Как-то  старый друг по  Томску и  Белорецку подполковник Н.З.Поддьяков,
случайно  оказавшийся  в   моей  группе,   принес  найденное  на  территории
порученного ему завода в  Капфенберге письмо на немецком языке,  подписанное
генералом Schkuro.  Шкуро?  Кто во  время гражданской войны не  слышал этого
устрашающего имени?  Но  Штирия?  Немецкая армия?  Вскоре  все  прояснилось,
собственными глазами повидал я белогвардейского генерала, одетого в немецкую
форму,  а  с  ним  атамана Краснова,  тоже кровавого страшилища для донского
казачества.
     Скоро  меня  поставили в  известность о  готовящейся операции,  которая
затрагивала территорию подведомственного нашей  группе  завода в  Юденбурге.
Город разделен горной речкой с высокими берегами.  На одном находился завод,
а на другом...  английские войска,  размещенные в городских домах. Англичане
сообщили нашему командованию,  что в их расположении окружен немецкий конный
корпус  генерала  Шкуро.   Он  входил  в  состав  армии  предателя  Власова,
плененного со своим штабом в Праге как раз нашей 26-й армией. Ее командующий
генерал Гагин  вскоре после знакомства рассказывал мне  об  этом.  Так  вот,
Шкуро,   белогвардеец  в  гитлеровской  форме,   отказался  разоружить  свой
семидесятитысячный  корпус.   Англичане  хотели   избежать   столкновения  и
разработали план  бескровного усмирения упрямого  генерала.  Они  предложили
нашей   стороне  "разыграть"  начало  боевых  действий  между  советскими  и
английскими  войсками,  о  чем  так  мечтали  разбитые  нацистские  главари.
Английское   командование  поставит   в   известность  генерала   Шкуро   "о
случившемся" и  предложит его  корпусу принять участие в  развязанных боях в
составе  британских  сил.   Для   выполнения  деталей  задуманного  плана  и
требовалась территория еще не демонтированного завода в Юденбурге.  Пришлось
ехать  туда  с  представителями штаба  армии  на  новой "олимпии".  По  пути
поднимали  по  тревоге  войсковые  части.   И  за  нашей  спиной  начиналась
артиллерийская канонада,  которую должен был  услышать генерал Шкуро.  Как и
следовало ожидать,  продажный генерал с радостью согласился воевать вместе с
англичанами против  русских.  Генералу  Шкуро  объяснили:  у  англичан  свои
правила,  свои  незыблемые традиции.  В  составе британских войск  не  может
находиться подразделение или соединение, солдаты которого одеты во вражескую
форму и  вооружены вражеским (немецким) оружием.  Генерал Шкуро посчитался с
английскими причудами (не все ли равно, как быть одетым и из чего стрелять!)
и согласился:  пусть его кавалеристы временно пересядут с коней в грузовики,
переоденутся в  английскую форму и перевооружатся в двух пакгаузах,  как ему
сказали, расположенных на противоположных берегах реки.
     Неизвестно,  как вели себя шкуровские волки, когда у них "на английской
стороне" забирали оружие,  что-то непонятное объясняя на английском языке. Я
при этом не  присутствовал.  Но  идущую впереди автоколонны легковую машину,
пересекшую мост с английской стороны, видел сам.
     Она  остановилась,  окруженная советскими солдатами в  зеленых фуражках
пограничников. Маленький человек в форме немецкого генерала вышел из машины,
сердито  хлопнув дверцей.  С  заднего сиденья выбрался седой  плотный атаман
Краснов  в  казачьей фуражке с  красным околышем.  Увидев  зеленые фуражки с
красными звездочками,  пакостно выругался и  сказал  так,  что  и  нам  было
слышно:
     - Опять эта сволочь-англичанка обманула!
     Видно, не впервой это было белогвардейскому атаману.
     Шкуро  помалкивал.   Затем  по   мосту  двинулись  грузовики,   набитые
разоруженными шкуровцамн в  немецких шкурах.  Они  ждали  нового оружия,  но
увидели его в руках советских солдат, встречи с которыми так страшились.
     Потом  с  группой  офицеров  мы  ходили  по  цехам,  куда  пограничники
отконвоировали люден с крысиными взглядами, одетых в мышиную форму.
     Слышался отборный мат и  блатной жаргон,  на  котором объяснялись между
собой эти отбросы, предавшие Родину.
     Кто они? Уголовники? Обманутые? Измученные в плену или искатели легкого
пути? С каждым будут разбираться особо на суде. Но всем им вместе произнесен
приговор истории.
     Потом еще долго через Брук-на-Майне гнали табуны трофейных коней.


7. ХИРОСИМА И ТУНГУССКАЯ ТАЙГА

     Выполнив  задание  правительства,   наша  автоколонна  возвращалась  из
Австрии через Венгрию и  Румынию домой,  в Россию.  Надо было явиться в штаб
23-й армии,  доложить по форме командующему. И вот в поисках генерала Гагина
на  пыльных румынских дорогах попал  я  еще  раз  в  катастрофу,  теперь уже
автомобильную.  Получил восемнадцать ран,  в  том числе в голову,  и подумал
было,  что литература отныне для меня кончилась. Помню, как сидел на обочине
дороги, залитый кровью, и слышал голос медсестры.
     - Бедный полковничек, не жилец уже! - причитала она.
     На санитарном грузовике нас доставили в  госпиталь.  Особенно пострадал
майор Асланов, который сидел за рулем (главный инженер Московского почтамта,
впоследствии директор международного почтамта).
     Хирург,  сбрив мне бороду, оперировал без наркоза и все требовал, чтобы
пациент стонал: "Неизвестно, жив или нет!" Но у меня были свои представления
о  достойном поведении полковника на  операционном столе.  Терпел  молча.  К
счастью,  все  обошлось,  и  через  каких-нибудь две  недели я,  опираясь на
палочку,  явился к генералу Гагину (он прислал за пострадавшим свою машину).
Расспросив обо всем,  он все шутил:  ладно хоть,  что не "наградная олимпия"
была виной аварии.
     - А  борода  отрастет,  -  говорил он.  -  Катастроф же  набран  полный
комплект: железнодорожная в детстве, авиационная в юности, морская в Керчи и
вот  теперь автомобильная в  Румынии.  Живи спокойно,  полковник.  Больше не
причитается, - напутствовал он, прощаясь.
     Можно было  беспечно сесть за  руль и  проходить "высшую школу верховой
езды на автомобиле" по бездорожьям Бессарабии. Колонны грузовиков буксовали.
Мы чудом проскакивали между ЗИСами и "студебеккерами",  скользя, карабкаясь,
едва не опрокидываясь...
     На  этих-то непроезжих фронтовых дорогах дождливым августом 1945 года я
услышал по  трофейному радиоприемнику сообщение на  английском языке о  том,
что  на  Хиросиму сброшена атомная бомба.  Потряс и  сам факт бесчеловечного
уничтожения мирного населения города,  и  подробности взрыва:  ослепительный
шар ярче солнца,  огненный столб,  пронзивший облака,  черный гриб над ним и
раскаты грома, слышные за сотни километров, сотрясения земной коры от земной
и воздушной волн,  отмеченные дважды сейсмическими станциями. Все эти детали
были знакомы мне еще со  студенческой поры,  со  времен увлечения тунгусской
эпопеей Кулика, когда тот искал в тайге Тунгусский метеорит.
     По приезде в  Москву я  обратился в  Сейсмологический институт Академии
наук СССР и попросил сравнить сейсмограммы тунгусской катастрофы 1908 года с
атомными взрывами в  Японии.  Они  оказались похожими как близнецы.  Во  мне
проснулся и зашептал фантаст:  "А падал ли вообще Тунгусский метеорит?  Ведь
не осталось ни кратера,  ни осколков!  Почему там, в эпицентре, стоит голыми
столбами  лес,  а  вокруг  на  площади,  сравнимой  с  небольшим европейским
государством,  все деревья лежат веером?  Не  произошел ли взрыв в  воздухе,
срезав ветви лиственниц в  эпицентре,  где  фронт волны был  перпендикулярен
стволам,  и  повалив все остальные,  в  особенности на возвышенностях,  даже
отдаленных?  Не  был  ли  взрыв  атомным,  когда температура в  месте взрыва
повысилась до  десятков миллионов градусов,  превратив в  пар  все,  что  не
взорвалось?  Потому и  не выпали осколки взорвавшегося тела,  они умчались в
верхние слои  атмосферы и  там  своей  радиацией вызвали свечение окружающих
слоев воздуха.  Не  потому ли  стояли светлые ночи на  большой части земного
шара?
     И  я  понял тогда,  что мое место все-таки в  фантастике.  Издательство
"Молодая гвардия", готовя к выходу книгу "Арктический мост", ходатайствовало
перед высокими инстанциями о  моем возвращении в литературу.  И я вернулся к
столу, к пишущей машинке...
     О   жизни   писателя-профессионала  писать  труднее,   чем   о   годах,
предшествующих переходу в  литературу.  О том,  что сделано,  надо судить по
вышедшим книгам,  потому мой "пунктир воспоминаний" коснется лишь того,  что
послужило поводом или связано с созданием произведений,  рожденных не только
воображением, а прежде всего жизнью.
     И  снова  посетил я,  теперь  уже  как  литератор,  Институт физических
проблем  академика П.Л.Капицы.  Академик  Л.Д.Ландау  объяснял мне  механизм
атомного взрыва.  Потом консультировался в  университете с академиком Игорем
Евгеньевичем Таммом, считавшим, что ядерный взрыв космического тела возможен
лишь при условии, если оно искусственного происхождения.
     И  я  представил себе,  что  в  тунгусской тайге в  1908 году произошел
АТОМНЫЙ ВЗРЫВ В  ВОЗДУХЕ,  БЕЗ  УДАРА О  ЗЕМЛЮ,  ЭТО  МОГЛО СЛУЧИТЬСЯ ЛИШЬ В
ВЕЩЕСТВЕ,  ПОЛУЧЕННОМ ИСКУССТВЕННО, НО НЕ НА ЗЕМЛЕ, А НА ДРУГОЙ ПЛАНЕТЕ. Так
появился рассказ-гипотеза "ВЗРЫВ".  Впервые в  литературе в нем говорилось о
ядерной цепной реакции взрыва,  погубившего в  1908  году  над  тайгой перед
спуском на Землю инопланетный корабль...
     Главному герою  этого  рассказа приданы некоторые черты  замечательного
ученого,  профессора  Ивана  Антоновича  Ефремова.  Я  познакомился  с  ним,
начинающим,  но уже многообещающим писателем,  в кабинете главного редактора
"Молодой гвардии" М.И.Тюрина.
     С   непреодолимой  грустью,   став   ныне   председателем  комиссии  по
литературному наследию Ивана  Ефремова,  вспоминаю о  нем  -  флагмане нашей
советской фантастики.
     А  тогда,  начиная свой профессиональный литературный путь,  я  решился
прочитать рассказ-гипотезу "Взрыв" в клубе писателей на улице Воровского.  В
зале  я  увидел  академика  Ивана  Михайловича Майского  и  его  жену  Агнию
Александровну.
     Мы  познакомились еще во  время войны.  Человек удивительной биографии,
Иван  Михайлович -  колчаковский министр  по  заданию большевистской партии,
советский посол в  Англии,  советник Сталина во  время встреч с  Черчиллем и
Рузвельтом в Тегеране и Ялте -  интересовался фантастикой!  Его жена и ввела
меня впервые в  клуб писателей при весьма курьезных обстоятельствах.  Как-то
мы с Ефремовым встретились у Майских.  Агния Александровна собиралась в клуб
писателей на очередное чтение у  камина в  большом дубовом зале и  попросила
меня проводить ее.  Я  охотно согласился,  хотя к  Союзу писателей отношения
тогда еще не имел, однако не расставался с надеждой стать писателем.
     После чтения Агния Александровна повела меня в  ресторан -  в небольшой
закуток с  дверью в  зал.  Я  жил тогда на казарменном положении,  на полном
военном довольствии в  части.  Похолодев,  я  подумал,  что денег у  меня ни
копейки,  ведь тратить их мне было не на что.  Но признаться в таком конфузе
искушенной в дипломатических приемах даме не решился.  Дальше пошло все хуже
и  хуже.  Мы сели за столик недалеко от буфетной стойки,  и  моя дама,  взяв
прейскурант,  стала заказывать какие-то пустяки.  К счастью, она не обратила
внимания,  что у  меня от ужаса начинают шевелиться волосы.  И  тут появился
незнакомый рослый  капитан  первого  ранга,  военный  моряк  с  добродушным,
располагающим к  себе лицом.  Подойдя к ручке Агнии Александровны и дружески
кивнув мне,  он уселся на свободный стул и, взяв прейскурант, заказал уже не
пустяки.  Я  понял,  что  иду ко  дну,  как в  Керченском проливе.  Развязка
наступит,  едва принесут счет!  И  его принесли.  Но  капитан первого ранга,
небрежно отодвинув бумажку, сказал официантке:
     - Запишите на мой счет.
     Я  был  спасен,  выплыл.  Леонид  Соболев в  форме  военного моряка  не
подозревал тогда,  что спасает утопающего на суше...  Впоследствии,  когда я
рассказал  Леониду  Сергеевичу,  с  которым  многие  годы  поддерживал самые
хорошие отношения,  об этом эпизоде,  он от души хохотал.  Так же смеялась и
Агния  Александровна,   выслушав  мои  запоздалые  признания,  хохотала  над
инженером-майором с персональной машиной, но без гроша в кармане.
     И вот первого декабря 1945 года, уже сняв военную форму, я, писавший до
сих  пор  лишь романы,  прочитал все  в  том же  клубе писателей свой первый
рассказ "ВЗРЫВ" о  ядерной катастрофе инопланетного космического корабля над
тунгусской тайгой.
     Рассказ этот публиковался в первом послевоенном номере ожившего журнала
"Вокруг света" в  1946 году.  Вскоре меня приняли в Союз советских писателей
СССР  как  автора  двух  "толстых" романов ("Арктический мост"  уже  выходил
отдельной книгой в  "Молодой гвардии").  Вслед за  тем  появилась постановка
"ЗАГАДКА ТУНГУССКОГО МЕТЕОРИТА" в Московском планетарии.  В качестве лектора
в  ней  выступал доцент Ф.Ю.Зигель.  Он  стал убежденным сторонником ядерной
гипотезы тунгусского взрыва.
     Столь  беспрецедентное  вторжение  фантаста  в   тихую  научную  заводь
метеоритики вызвало там бурю.  Автора обвинили в антинаучности, ибо проблема
Тунгусского метеорита, который утонул в болоте, якобы давно решена.
     Однако более ста энтузиастов-ученых и любителей науки, полных романтики
исканий, отправлялись в составе многих экспедиций в тайгу. В их числе была и
экспедиция,   организованная  по  инициативе  академика  С.П.Королева.   Они
собирались,  как  шутили ее  участники,  "искать в  тайге куски марсианского
корабля".  Так  появилась  разновидность туризма  -  "научный  туризм",  где
путешествие связано с бескорыстными научными исканиями.
     Особое место в  начавшихся стихийно исследованиях заняли экспедиции под
руководством Алексея Васильевича Золотова,  которому присвоили в связи с его
исследованиями тунгусского феномена степень  кандидата физико-математических
наук.   И   это  не  единственный  случай  защиты  диссертации  на  проблеме
"тунгусского дива",  как назвал его Л.А.Кулик,  первый его исследователь.  В
своей  монографии  о   тунгусском  феномене  А.   В.   Золотов  смыкался  со
сторонниками ядерной гипотезы.
     Но  противников такого взгляда на  тунгусское явление среди ученых было
куда больше.  После широких дискуссий, в том числе по телевидению, некоторые
ученые  потребовали запретить неспециалистам выступать по  научному вопросу.
Однако время показало - всеобщий интерес к тунгусской загадке не ослабевает.
Немало  ученых  стало  разделять "экзотическую точку  зрения" автора ядерной
гипотезы,  поддерживаемой Золотовым, Зигелем и другими исследователями. Спор
перешел в научные аудитории. Дискуссии продолжались, привлекая международное
внимание. Обсуждалось уже восемьдесят гипотез, и ни одна из них не объясняла
всех   аномалий  тунгусской  катастрофы  (кроме  ядерной  гипотезы!).   Хотя
аргументы все больше говорят в нашу пользу, проблема не решена и в наши дни,
неожиданно возникают все новые загадки.  Так, точными приборами установлено,
что   в   эпицентре  тунгусского  взрыва  более  семидесяти  лет  существует
биофизическое поле,  в  котором  точнейшие  морские  хронометры и  кварцевые
излучатели дают ошибку в двести раз большую, чем в любом другом месте.
     А как же писатель? Ему уже не дают слова? Напротив! Он использовал свое
преимущество и  внес в  популярный уже роман "Пылающий остров" ставшую в нем
органической линию тунгусской гипотезы.
     Спор продолжается!..
     Было бы  ошибкой думать,  что  маленький (но  скандальный) рассказ стал
главным направлением в работе литератора.  Я пришел в литературу инженером и
хотел им остаться на новом поприще.
     После  восстановления разрушенного  войной  страна  вынашивала  дерзкие
проекты  создания  искусственных  морей,  насаждения  лесов,  преобразования
пустынь.  Как отражение действительности и возник у меня,  фантаста, замысел
преобразования Арктики  -  строительства вдоль  сибирских берегов  мола  изо
льда:  если отгородить прибрежную полосу морей от Ледовитого океана,  она не
будет замерзать круглый год. Доступными станут отдаленные, но богатые районы
Сибири! Роман получил название "Мол Северный".
     Показать "фантастическое строительство" правдоподобно можно было,  лишь
увидев Арктику своими глазами.


8. ПО АРКТИКЕ И ВОКРУГ АФРИКИ

     Побывать в  Арктике помогли мне  сердечная забота  и  дружеское участие
Александра Александровича Фадеева. Он договорился с прославленным полярником
и челюскинцем Героем Советского Союза Кренкелем. Эрнест Теодорович в ту пору
руководил   всеми   полярными  станциями  Главсевморпути  и   отправлялся  в
арктическую инспекционную поездку.  Несколько месяцев мы дружески прожили на
соседних диванах в  салоне  легендарного корабля "Георгий Седов"  как  гости
капитана Бориса  Ефимовича Ушакова.  Каждый  вечер  там  собирались моряки и
полярники.  Был  здесь  и  Евгений Иванович Толстиков,  ставший потом видным
исследователем Арктики и Антарктики, Героем Советского Союза.
     За  многомесячное плавание "Георгий Седов"  сделал два  рейса,  посетил
множество зимовок  на  островах полярных морей,  вплоть  до  самой  северной
оконечности Земли Франца-Иосифа, где похоронен Седов.
     И  сколько же  за  это время я  услышал историй об "обыденном героизме"
полярников на самом краю света!  Правдивые и  удивительные,  они переполняли
меня.  Некоторые легли в  основу рассказов,  которые выходили потом в свет в
моих  сборниках "Против ветра",  "Остановленная волна",  "Обычный рейс".  Но
фантастика не могла не проглянуть в  книге "Гость из космоса".  Вслед за тем
появился и роман-мечта "Мол Северный".
     Роман этот  вновь привлек внимание кое-кого  из  ученых,  на  этот  раз
океанологов. Они рассмотрели "роман-мечту" как реальный технический проект и
стали убедительно доказывать несостоятельность замысла соорудить ледяной мол
вдоль  сибирских берегов  -  автором не  учтены  придонные холодные течения,
которые компенсируют тепло ветви Гольфстрима у Карских ворот, и отгороженная
молом полынья все равно замерзнет!
     Иван Антонович Ефремов,  не только замечательный писатель-фантаст, но и
видный ученый,  восстал против такого отношения к литературному произведению
и написал океанологам обоснованное письмо. Они вежливо ответили Ефремову, но
последнее слово  осталось за  критиками романа,  кроме них,  письма никто не
прочитал - их статья была напечатана, а письмо Ефремова не публиковалось.
     Я  допускаю,  что  можно  нападать и  на  Жюля  Верна  за  то,  что  он
"выстрелил" людьми из  пушки  на  Лу