льдом,  на  стометровой глубине  подводным  плавающим
туннелем.  Тросы на  якорях удерживали бы  его от  всплытия.  Если создать в
туннеле вакуум,  то поезда, не испытывая сопротивления, способны двигаться в
нем  со  скоростью тысяч километров в  час,  притом без затраты авиационного
горючего.  Никакому реактивному топливу не  выдержать конкуренции с  дешевой
электрической тягой!  Арктический мост  представлялся новым  средством связи
между континентами.  Но чтобы написать такой роман, надо побывать в Америке!
Подобное желание начинающего фантаста выглядело в  те  годы по  меньшей мере
утопией.  Но... в 1939 году в Нью-Йорке отрывалась международная выставка. В
Москве  готовилась  экспозиция  советского  павильона.  Объявили  внутренний
конкурс на машины,  автоматически демонстрирующие экспонаты.  Я,  начинающий
писатель,  "тряхнул стариной" и  принял  в  нем  участие.  Предложенная мной
конструкция понравилась. Советская часть Нью-йоркской международной выставки
попросила  Мытищинский  вагоностроительный завод,  где  я  занимался  новыми
тормозами для  трамваев (перешел туда  на  работу  из-за  близости завода  к
подмосковной   квартире,    чтобы    выкроить   время   для    литературы!),
откомандироровать меня для изготовления новых машин.  Когда же  понадобилось
отправить кого-то в  Нью-Йорк для монтажа оборудования советского павильона,
то оказалось,  что именно я  в  курсе всех,  не только своих,  дел и послать
удобнее  всего  меня.  Для  прохождения  формальностей  предстояло  посетить
американское посольство на  Манежной площади в  доме  с  колоннами,  рядом с
отелем "Националь" -  ответить на щекотливые вопросы,  ставящие под сомнение
даже временное пребывание в  США:  "Верите ли  вы в  бога?",  "Состоите ли в
такой коммунистической организации,  как профсоюзы?"  Взглянув на советского
гражданина,  собравшегося  на  Нью-йоркскую  выставку,  чиновник  посольства
отобрал у него листок,  заметив:  "Ну,  это вам заполнять не требуется". Так
всему   персоналу  советского  павильона  вопреки  тогдашним  иммиграционным
правилам, которые распространялись на любого въезжающего, разрешили посетить
Соединенные Штаты (а то не открылся бы советский павильон на выставке!).
     Дух  захватило,  когда  впервые в  жизни я  пересек советскую границу в
поезде Москва - Париж.
     Париж,  Париж! Он произвел неизгладимое впечатление. Камни мостовых как
страницы истории.
     Он  промелькнул,  но  я  еще вернусь в  него на обратном пути.  А  пока
поездом в порт Шербур.
     Курьезным оказалось первое знакомство с  рядовыми американцами.  В купе
напротив нас, троих русских, в одиночестве сидела миловидная девушка, одетая
просто,  но  по моде.  Я  чуть-чуть говорил по-немецки,  мои спутники так же
по-английски. Но все застенчиво молчали. Вдруг девушка резко встала, подошла
к окну и решительно опустила стекло.  Донесся шум с парижского перрона.  Она
же,  засунув в  рот  четыре  пальца,  пронзительно свистнула,  да  так,  что
заломило в ушах. Мы переглянулись. "Соловей-разбойница", нимало не смущаясь,
снова лихо засвистела.  Потом высунулась в  окно и замахала руками.  Скоро в
купе вошел молодой человек и  расцеловался с нашей свистуньей.  Оказывается,
"его девушка" так вызывала его к своему вагону.  Они совершали предсвадебное
путешествие,   чтобы  лучше  узнать  друг   друга.   В   пути   мы   кое-как
переговаривались с  этими простыми и  милыми людьми.  До  чего же устарелыми
показались теперь наши чопорные представления о  том,  что принято и  что не
принято в обществе!
     Через Атлантический океан плыли на  самом большом в  ту  пору океанском
лайнере "Куин Мэри".  Впоследствии его превратили в плавучий госпиталь, и он
стоял со  своими страдающими "пассажирами" в  нью-йоркском порту.  Во  время
нашего рейса пассажиры тоже страдали,  но  не от ран,  а  от мерзкой морской
болезни.  К счастью,  мы ее не чувствовали и потому узнали,  как обогащается
океанская компания.  В  стоимость билета входила и плата за питание во время
рейса.  Однако с  каждым днем  по  мере  возрастания океанских волн народу в
ресторанных залах убывало.  Нас обслуживал пожилой предупредительный стюарт,
который не получал за свою работу жалованья,  а,  напротив,  платил за право
обслуживать пассажиров в расчете на чаевые.
     Шторм разыгрался до одиннадцати баллов. По чистому совпадению океанская
волна окатила меня  с  головы до  ног  именно на  одиннадцатом этаже палубы,
когда я  любовался,  как вздымаются океанские валы и как лайнер зарылся-таки
носом в "девятый вал",  похожий на мраморную стену.  Переодеваясь к обеду, я
уверял друзей,  что  количество баллов шторма определяется этажом,  где тебя
достанет холодный душ.  Все  это не  помешало нам поглощать еду в  пустующем
ресторане с  завидным аппетитом...  Потерявшим аппетит  пассажирам стоимость
питания не возвращалась. Зато свой промокший костюм я получил к вечеру - его
высушили и выгладили за счет компании!
     В  Нью-Йорке поражало все.  Прежде всего "кирпичи в  облаках".  Верхние
этажи небоскребов исчезали в тумане. Улицы выглядели трехэтажными. Два этажа
пересечений магистралей,  по  третьему мчится  "надземка",  к  счастью,  уже
электрическая. Но не так давно здесь ходили паровозы - стены окрестных домов
все еще покрывала копоть.
     Нас пригласили к  советскому консулу.  Он посоветовал по возможности не
отличаться от американцев.  Надо вспомнить, что лишь недавно, после избрания
президентом  Франклина  Д.Рузвельта,   Америка  признала  СССР,   а   газеты
по-прежнему упражнялись в измышлениях о советских людях, их обычаях и нашего
якобы варварства.  Пришлось оставить консулу...  свои  кепки.  Он  сложил их
стопкой на столе, сказав:
     - Кепки здесь носят только рабочие во время работы и обитатели Гарлема.
     Также забрал он и  наши "красные паспортины",  чтобы мы их не потеряли,
заверив, что никакие документы нам на международной выставке не понадобятся.
     Время  подготовки к  открытию  советского павильона оказалось для  меня
самым горячим. В Америку я ехал под впечатлением замечательной книги Ильфа и
Петрова "Одноэтажная Америка",  которая развеивала миф о  ее  многоэтажности
(небоскребы стоят  лишь  в  Нью-Йорке,  Чикаго  и  некоторых других  крупных
центрах),   но  подтверждала  давнее  мнение  об  американской  деловитости,
практичности и обязательности.
     Увы,  всякая деловитость и обязательность у американцев исчезала,  едва
дело  касалось  "нестандартных  работ",  требующих  инициативы,  как  у  нас
говорят,  "смекалки русских  мастеровых".  Именно  это  и  неприсуще славным
американским парням,  угощавшим друг друга,  да  и  меня заодно,  дружескими
затрещинами. Выдумка и энтузиазм им чужды.
     Квартировали мы с  художником Вин Винычем (Вениамином Вениаминовичем) у
старого чеха,  который, прожив здесь четверть века, продолжал называть город
Нев-Йорком (как  пишется!).  Когда мы  приветствовали гостей хозяина словами
"Добрый вечер", нам отвечали "Вечер добрый" - принимали за чехов. То, что мы
русские,  обнаруживалось порой самым неожиданным образом.  Как-то мы зашли в
кафетерий выпить  чаю.  К  столику подошел американец и  по-русски  попросил
разрешения сесть с  нами.  Мы удивились,  как он,  не слыша ни одного нашего
слова, узнал, что мы из России?
     - А как же! - отозвался он. - Ведь вы положили чайные ложки в стаканы и
не вынули их, когда пьете. Так делают только русские.
     После открытия международной выставки под  девизом "МИР  ЗАВТРА" я  как
начинающий  фантаст  имел  бесценную  возможность  познакомиться  со   всеми
павильонами и даже описать их в большом очерке "МИР БУДУЩЕГО".
     Напечатанный  после  моего  возращения  домой  даже  раньше  "Пылающего
острова",  он  и  стал  моей первой публикацией ("Новый мир",  1939,  No12).
Корифеи  советской  литературы Федор  Гладков  и  Леонид  Леонов  -  главный
редактор "Нового мира" и его заместитель -  пригласили меня в свой кабинет в
"Известиях"  и   сказали,   что   очерк  имеет  славного  предшественника  -
"Одноэтажную Америку",  но  что я  не ударил-таки лицом в  грязь.  А  потому
следует подумать теперь мне о романе.  И были удивлены, узнав, что роман уже
написан,  начинает печататься в  "Пионерской правде"  и  готовится отдельным
изданием в  Детиздате.  И что после пребывания в Америке я уже сел за второй
роман.  Возможно,  они не одобрили такой скоропалительности, но впоследствии
именно  Леонид Леонов вместе с  С.  Я.  Маршаком рекомендовали меня  в  Союз
советских писателей.
     В  "Новом мире" я рассказал,  как с территории выставки в грядущее была
отправлена "БОМБА ВРЕМЕНИ".
     Я  не  присутствовал при "старте" "бомбы времени",  но ясно представляю
себе,  как  огромный,  похожий  на  современную ракету  баллон,  наполненный
нейтральным  газом  и  образцами  быта  современных американцев,  начиная  с
цветастых подтяжек,  телефонов, кинопроекторов и кинолент, модных костюмов и
избранных книг,  альбомов  фотографий,  словом,  всем-всем,  кончая  письмом
Эйнштейна потомкам,  под звуки музыки торжественно опустили в шахту. Труднее
представить себе будущие раскопки Нью-Йорка.  Узнают ли археологи грядущего,
какой  подарок шлет  им  двадцатый век?  Вырастут ли  на  месте современного
пригорода Нью-Йорка  Фляшинга колоссы будущего Уранополиса или  почтительные
потомки  сохранят здесь  заповедное место,  не  доставая раньше,  чем  через
загаданные пять тысяч лет, завещанное предками?
     "Миру будущего"? Каков-то он будет?
     На  выставке  "Мир  завтра"  был  представлен преимущественно товарами,
которые предстояло завтра сбыть.  И  в  павильонах стран и  фирм  без  конца
показывались  только  что   появившиеся  телевизоры,   новые   холодильники,
стиральные машины и, конечно, автомобили, автомобили, автомобили...
     Высокообразованные "рикши",  владевшие  несколькими языками,  катали  в
комфортабельных креслах на колесах имущих посетителей, чтобы те не уставали,
и давали пояснения на их родном языке. Словом, последнее слово рекламы.
     В  Нью-Йорке  я  смог  познакомить некоторых  американских инженеров  с
задуманным   мной   проектом   Арктического  моста.   Они   заинтересовались
техническим решением,  но сомневались (и не без основания!) в осуществимости
такого проекта при тогдашней политической обстановке. Забегая вперед, скажу:
я  горжусь  тем,  что  в  советском журнале  для  американцев "Совиет лайф",
издающемся в Вашингтоне,  в номере,  посвященном шестидесятилетию Октября, в
обзоре  событий  тридцатых годов  наряду  с  перелетом через  Северный полюс
Чкалова  и   Громова,   эпопеями  челюскинцев  и   папанинцев,   быть  может
незаслуженно,  помянут и "Арктический мост". О романе сказано, что в нем еще
в  тридцатых  годах  поднимался вопрос  о  мосте  дружбы  между  советским и
американским народами,  которых разделяли отнюдь не их подлинные интересы. В
печати  появилось также  сообщение,  что  японцы приступают к  строительству
подводного плавающего туннеля,  правда, длиной не в две тысячами километров,
как в  книге,  а  в  25,  между островами Хонсю и  Хоккайдо.  Но все же идея
научно-фантастического романа давала всходы в жизни.
     Вернулся я  из  Соединенных Штатов Америки летом  1939  года,  накануне
начала второй мировой войны.  По пути задержался на две недели в Париже, где
состоялись торжества по поводу 150-летия французской революции.
     На  завод в  Мытищах я  не  вернулся -  перешел целиком на литературную
работу.  Стал  членом  группкома детских и  юношеских писателей и  даже  был
избран  в   бюро  вместе  с   Вадимом  Кожевниковым  и  Николаем  Богдановым
(председателем).
     Переход мой из техники в литературу вызвал немало сомнений даже у самых
близких мне людей.  Так Н.З.Поддьяков, однокашник по институту и соратник по
Белорецкому заводу, узнав, что я пишу роман, воскликнул:
     - А.П. сошел с ума!..
     Некоторые считали,  что я  зря оставил техническое поприще,  на котором
успел зарекомендовать себя  обещающим инженером.  Такого взгляда много позже
придерживалась и моя старшая дочь Нина.  Но ведь она стала соратницей И.  В.
Курчатова и  приучена была не фантазировать,  а  воплощать в  жизнь то,  что
казалось  невыполнимым  даже  корифеям  физики  того  времени.   Недаром  ее
наградили орденом Ленина.
     Однако меня  поддержали сыновья.  Старший,  Олег,  ныне  военный моряк,
капитан первого ранга, инженер, говорил:
     - У  отца то  и  дело появляются новые идеи.  Для  осуществления каждой
потребуется вся  жизнь.  А  у  него  только  одна.  В  романе  же  он  может
представить реализованными их все и ждать всхода фантастических семян.
     С  ним соглашался и младший,  Никита.  Сам он отнюдь не случайно избрал
своей инженерной специальностью сверхпроводимость,  с которой связан замысел
"Пылающего острова".
     Выбор  был   сделан.   Однако  в   самом  начале  моя  профессиональная
литературная деятельность прервалась.
     Началась Великая Отечественная война.


5. ИНСТИТУТ ИМЕНИ ЖЮЛЯ ВЕРНА

     Первые два дня войны я дописывал последние страницы романа "Арктический
мост" и  успел сдать его директору Детиздата Дубровиной,  уже надевшей форму
майора.
     Сам  я  прошел  войну  от  солдата до  полковника,  не  совершив особых
подвигов,  позволяющих отыскать "маршальский жезл в солдатском ранце".  Было
все значительно проще (а может быть, сложнее?).
     На третий день войны по направлению военкомата я  явился в расположение
39-го запасного саперного батальона.
     И  как  в  промышленности (сразу же  после студенческой скамьи),  так и
теперь в армии меня ждали неожиданности.
     Отмахал я  пешком километров пятнадцать,  так  как на  станции железной
дороги  никто  нас,  призванных в  армию,  не  встречал,  ни  автобусов,  ни
грузовиков нам не подавал.
     На крутом берегу реки,  в сосновом бору я разыскал командира батальона,
старшего лейтенанта Зимина  (потом я  встречал его  уже  майором).  Батальон
только еще формировался,  помощников у  комбата не было,  где кому ночевать,
никто не знал. Зимин сам только что прибыл, надо думать, тоже пешком.
     Неподалеку находился временный военный  городок  из  фанерных  домиков,
сооруженных в  пору  учений.  Теперь  они  пустовали.  Я  проявил непрошеную
инициативу и повел за собой туда вновь прибывших.
     На следующий день я даже вообразил,  что моя находчивость оценена,  ибо
старший лейтенант Зимин назначил меня  помпотехом -  помощником командира по
технике,  хотя я считал, что числюсь рядовым, необученным. Но, конечно же, я
переоценил признание  своих,  с  позволения сказать,  "заслуг  квартирьера".
Вероятно,  все было решено много раньше (как и на Белорецком заводе!), еще в
Мытищинском военкомате.  В  батальоне мне  выдали удостоверение как военному
инженеру III  ранга:  в  первые тяжкие дни  войны  Красной Армии требовались
офицеры, разбирающиеся в технике.
     Теперь  в   мои  обязанности  входило  обеспечение  не   мирной  работы
металлургического   завода,   а   формирование   механизированных   саперных
автобатальонов, отправляющихся на фронт.
     Но  с  автомашинами была беда!  На мобилизационные пункты они поступали
совершенно разбитые,  требующие большого ремонта.  А  ремонтных баз не было.
Выходи из положения как хочешь, хоть создавай свой авторемонтный завод!
     Я  и  пошел  этим  путем.  Построил  пополнение,  скомандовал инженерам
сделать десять шагов вперед, автомеханикам пять, слесарям и шоферам по три и
два  шага  -  внушительная группа инициативных людей,  умевших,  если  надо,
делать чудеса из ничего.
     Моими помощниками стали воентехники И.Савочкин,  Б.Печников,  В.Зубков,
Я.Куцаков,  Н.Кузнецов, политработники В.Жаров, А.Самчелеев. Они и составили
костяк военной части,  получившей потом номер 5328.  Рыская по  Москве,  эти
офицеры  умудрялись  находить  столько  запасных  частей  в   покинутых  или
отославших на фронт свои машины автохозяйствах,  что стало возможным в  лесу
под Москвой,  близ Перловки, организовать настоящую авторемонтную базу, даже
использовать для нее небольшой местный заводик.
     Саперные  батальоны,  снабженные  "ожившими" автомашинами,  отравлялись
прямо из Перловки на фронт.
     Однажды   шоферы   пригнали   с    мобилизационного   пункта   разбитый
грузовик-вездеход ГАЗ-60. У него было три оси. На двух задних поверх обычных
шин натянута резиновая лента - гусеница.
     Гусеничный ход привлек мое внимание.  А  что,  если эту часть грузовика
превратить  в  почти  готовую  уже  танкетку,  загрузить  ее  взрывчаткой  и
выпустить на  вражеский танк?  Но  привод?  Сделать его электрическим,  ведь
Москву не сдадим,  она останется со светом! Пусть такие танкетки выскакивают
из  подворотен или  переулков,  управлять ими можно из  окна соседнего дома.
Итак,  электроэнергия!  Но откуда взять редукторы, электрические моторы? Так
они  же  есть,  существуют!  Обыкновенные электрические дрели!  Вместо сверл
пусть  они  вращают  колеса,  огибаемые гусеницами.  Правда,  за  побежавшей
танкеткой  потянется  провод.   О   радиоуправлении  тогда   и   мечтать  не
приходилось.  Ну и что же,  что провод?  Если танкетка мгновенно выскочит из
укрытия,  перебить в  уличном бою провод будет труднее,  чем попасть в  саму
танкетку.
     Я  созвал своих  помощников.  Сказано -  сделано.  Добыли электродрели,
соорудили  саморазматывающиеся катушки  наподобие  текстильных  шпулек.  Для
маневрирования включали с  удаленного пульта правую или  левую гусеницы.  Но
как регулировать скорость?  Меняя напряжение!  Автотрансформатора нет. Можно
взять  двигатель  трехфазного  тока!   Статор  включить  в  сеть,   а  ротор
затормозить  и   снимать  с   него  напряжение  как  со  вторичной  обмотки.
Поворачивая ротор  рычагом,  получишь  любое  напряжение  от  начального  до
нулевого. Сделали все за считанные дни.
     Я  вызвал  своего старого друга  и  соратника профессора Иосифьяна.  Не
видел его со времени подготовки Нью-йоркской международной выставки,  где он
соорудил макет  магнитофугальной железной дороги  с  бегущим магнитным полем
(как в нашем электроорудии!). Иосифьян мигом примчался и организовал по всей
форме испытания нашей самоделки на  импровизированном полигоне близ каких-то
лесных военных складов. Достали где-то огнемет.
     Я поехал с докладом в Московский военный округ.
     В назначенный день на опушку прибыла представительная комиссия.  В нее,
помимо  начальника инженерных войск  Московского военного округа  полковника
Третьякова,  вошли  нарком  электропромышленности  товарищ  Кабанов,  нарком
электростанций товарищ Летков, руководители аппарата ЦК партии, генералы...
     Танкетка лихо бегала по большой опушке, условно поражая огнеметом цели.
Один из  генералов едва спасся от неумело направленной огненной струи.  Но в
претензии не был.
     Это  испытание неожиданно повернуло в  новое русло всю  мою последующую
жизнь.    Профессора   Иосифьяна   назначили   директором   завода    No627,
преобразованного потом в научно-исследовательский институт с тем же номером.
Я  во  главе специальной воинской части No  5328 был придан этому заводу,  а
потом институту в качестве его главного инженера.
     Так в  горячие дни войны мы снова объединились с  Иосифьяном.  Офицеров
нашей  части  поставили  начальниками  цехов,  конструкторских бюро,  отдела
кадров,  а  бойцов -  за станки и  тиски.  В  короткий срок удалось наладить
выпуск  танкеток-торпед  для   обороны  Москвы.   Начальник  отдела  военных
изобретений   Главного    военно-инженерного   управления   Красной    Армии
подполковник Пигельницкий с  ведома  маршала  инженерных войск  КА  товарища
Воробьева оказывал нам всемерную помощь.
     К счастью,  гитлеровские полчища были отброшены от Москвы, и сухопутные
электроторпеды "для  поражения  прорвавшихся на  московские улицы  вражеских
танков" не понадобились.  Стали думать, как применить их в полевых усл