овиях.
Электроторпеды можно  разогнать и  направить на  дот,  на  огневую  точку  в
окопах, подготовить атаку или сорвать вражеский маневр. Понадобилось сделать
передвижные электростанции,  поместив их внутри малых танков, переданных нам
для этой цели.
     Так   завод,   преобразованный  в   научно-исследовательский  институт,
впоследствии один из крупнейших научных центров электропромышленности,  ВНИИ
электромеханики,  начал действовать. Нам с Иосифьяном удалось привлечь много
активных  изобретателей  и   ученых.   Из  них  четверо  стали  после  войны
академиками (в их числе А. С. Займовский и К. А. Андрианов). Изобретатели же
были представлены уже тогда заслуженным деятелем советской техники (а  после
войны писателем-фантастом) В.Д.Охотниковым,  доктором наук Г.И.Бабатом, тоже
потом  проявившим  себя  в  литературе.  Пришли  к  нам  Юрий  Александрович
Долгушин,   изобретатель  и   уже   прославленный  писатель-фантаст,   автор
нашумевшего романа "Генератор чудес",  мой соратник по Нью-йоркской выставке
изобретатель  и  эксперт  по  изобретениям  3.Л.Персиц  и,  наконец,  Кирилл
Константинович Андреев,  который  возглавил  в  институте  бюро  технической
информации (редактор не  только моего первого,  но и  нескольких последующих
романов!).
     Можно и  нужно было смело изобретать и  тут  же  применять изобретенное
против врага. И мы старались помочь партизанам, снабжая их самыми необычными
средствами вооружения.  Чтобы  охарактеризовать общий  строй  мысли  дерзких
искателей,   нашедших  здесь  применение  своей  творческой  энергии,   могу
вспомнить шуточное название нашего завода-института -  "институт имени  Жюля
Верна".
     Теперь,  спустя столько лет,  можно рассказать кое о  чем,  что удалось
тогда сделать.  Ленинград был  в  блокаде.  Снова мы  встретились с  Абрамом
Федоровичем Иоффе.  На этот раз речь шла о реализации его открытий в области
полупроводников.     Партизаны    нуждались    в     бесперебойной    связи.
Радиопередатчикам необходимо  питание.  Доставлять  электробатарейки трудно.
Как обеспечить наших разведчиков в  немецком тылу?  Академик Иоффе предложил
создать у  нас  лабораторию под  руководством его  сотрудника Юрия Петровича
Маслоковца.  Лаборатория приступила к  работе Какие  подозрения мог  вызвать
"мирный" с  виду чайник,  намеренно помятый,  закопченный?  Но если в лесной
глухомани повесить его над костром и подключить к тайным клеммам провода, то
скрытые в  дне  полупроводники,  нагреваясь,  давали электрический ток.  Для
зарядки аккумуляторов достаточно. Партизанская передающая радиостанция могла
действовать!
     Вместе с  походной радиостанцией А-7,  которую нельзя было подслушать с
помощью  радиоперехвата,  потому  что  сигналы  передавались  не  изменением
амплитуды,   а   частотной  модуляцией,   вместе   с   необычными  запалами,
неразряжаемыми партизанскими минами,  которые в принципе нельзя обезвредить,
и  множеством  других  новинок  мы  поставляли свою  продукцию  партизанам и
войсковым подразделениям через  нашего  старого соратника,  начальника вновь
созданного Центрального штаба партизанского движения П.К.Пономаренко.
     Пришла пора применить и танкетки.
     Спустя  четверть века  я  имел  возможность снова  воочию увидеть такую
танкетку...  в  кино,  в знаменитом французском фильме "Фантомас".  Помните,
гангстеры в начале картины похищают ученого из секретной,  за семью замками,
лаборатории?  Его  сажают  в  автофургон,  откуда тут  же  выскакивает "наша
танкеточка"!  Она мчится впереди автофургона,  налетает на  запертые тяжелые
ворота и  взрывается вместе с  ними,  проложив путь гангстерам с их добычей.
Забавное  зрелище,   поданное  с   чисто  французским  юмором.   Но  сколько
трагических воспоминаний оно всколыхнуло!..
     Ровная степь  Керченского полуострова.  Раскисшие в  весенней распутице
дороги.  На  горизонте  нефтяные  баки  Феодосии.  Застывшей  мертвой  зыбью
выглядят пологие возвышенности. По одну сторону холма наши войска, по другую
- гитлеровцы. В укрытии легкий танк с передвижной электростанцией. Ею ведает
инженер Катков (в  солдатской шинели).  Боевым расчетам переданы две опытные
танкетки.  Их должны выпустить на вражеские позиции.  Помню бодрого высокого
грузина с  тонкими усиками и сверкающим взглядом.  Красавец!  Уцелел ли?  Он
четко  рапортовал  о  готовности  вести  первую  танкетку,  освоив  нехитрое
управление ею.
     Танкетку перетащили в  передний окоп ночью,  когда в небе яркими дугами
взлетали немецкие осветительные ракеты
     Маршал инженерных войск КА  товарищ Воробьев направил нашу  оперативную
группу  сюда,  на  Крымский  фронт,  к  начальнику  инженерных войск  фронта
генерал-полковнику Хренову. Оружие, созданное для защиты Москвы, переходит в
наступление.  Из наблюдательного пункта через стереотрубу видно,  как словно
из-под  земли  выскочила  танкетка  и,  виляя  на  ходу  (хитрость  красавца
грузина!),  стала приближаться к  немецким окопам,  откуда время от  времени
строчил  крупнокалиберный  пулемет.   Он  тотчас  стал  бить  по  замеченной
движущейся цели.  Вспыхнули,  выдав себя,  и  другие огневые точки,  будя  в
грохоте переполоха предрассветную мглу.  Хотелось все видеть своими глазами,
а не через стереотрубу.  В азарте неосторожно высунулся из НП. Мне тотчас же
пробило пулей пилотку.  Обнаружил я это много позже, но заштопывать памятную
дырку не стал.
     Танкетка достигла вражеского окопа  -  не  подбили,  провода  оказались
неуязвимыми!  Взрыв у намеченной цели!  Вторая танкетка уже мчится к ЗОТу и,
налетев  на  земляное  укрепление,   тоже  взрывается.  Испытание  в  боевой
обстановке  удалось!  Теперь  можно  выпустить  на  врага  и  все  остальные
"торпеды", но...
     Шла  та  самая  весна  1942  года,  когда  гитлеровские войска готовили
наступление на Кавказ и  Сталинград.  Они боялись удара в  тыл из Крыма,  из
недавно отбитой у них Керчи. И потому перешли здесь в наступление. Время для
испытания танкеток выбрано явно  неудачно!  Нам  приказали уходить со  своей
техникой к проливу.  Наша группа была разбита на две части: передовой отряд,
который взорвал в  немецких укреплениях первые две танкетки,  и резервный со
всей остальной техникой.  Приказав своему помощнику Б. Печникову отходить на
легком  танке,  я  спешил  предупредить основную нашу  группу  о  начавшемся
отступлении советских войск.  Застал я ее в татарском селении Мамат.  Там же
встретил  полковника  Павленко,   военного  корреспондента,   замечательного
писателя.  Признаться ему, что я тоже литератор, постеснялся. Для Павленко я
так и остался военным инженером, выполняющим особое боевое задание. Реальные
сухопутные  торпеды  наверняка  интересовали его  больше  любых  фантазий  и
гипотез начинающего фантаста.
     Отправив  резервную  группу  под  начальством  политрука  Самчелеева  к
переправе через Керченский пролив,  я кинулся на попутках навстречу ребятам,
отводившим от  линии  фронта  подвижную электростанцию на  легком танке.  Но
прошел  ливень,  и  попутный грузовик застрял  в  образовавшемся "озере".  Я
выбрался из  кузова и,  увязая по колено в  прикрытой слоем воды непролазной
грязи, отправился пешком. Отмахал в тот день сорок километров!
     Немецкие самолеты бомбили селения.  От "юнкерсов" то и  дело отделялись
"точки".  Я  привычно бросался наземь  -  передо мной  с  грохотом вздымался
частокол черных дымных столбов.  Вставал,  снова шел. Наткнулся на маленькую
черную перчатку.  Поднял... и ужаснулся. Одно дело взлетающие к небу фонтаны
огня, другое - держать не перчатку, а оторванную детскую кисть... Закопал ее
тут же.
     С  огромным  трудом  отыскал  своих  в  какой-то  приморской деревушке.
Рыбачки угощали жареными бычками и горестно смотрели на нас.
     Объединились все мы  у  Керченских катакомб,  где впоследствии укрылись
наши партизаны и  постоянно держали гитлеровцев в  напряжении.  Помню низкие
своды выработок и характерный пыльный запах подземелья, узкие, кто знает как
далеко уходящие ходы древних каменоломен.
     Здесь я  нашел штаб фронта и получил приказ переправляться на Таманский
берег.
     Жуткая переправа!  Если  в  Ла-Манше  у  Дюнкерка трехсоттысячная армия
союзников,  теснимая немцами,  имела  в  своем распоряжении весь  английский
торговый и военный флот,  то возле Керчи при том же числе войск сновало лишь
несколько катеров.  Неразбериха на  причалах  была  отчаянная.  Люди  теряли
власть над собой.  Никто не командовал. С воздуха сыпались бомбы, с высокого
берега стреляли из пулеметов по столпившимся массам людей.
     И  тогда  я  отважился взять  на  себя  командование переправой.  Любая
инициатива  в  боевых  условиях  объединяет.  Мне  и  моим  помощникам стали
беспрекословно подчиняться.  На  причалах установился кое-какой  порядок.  В
первую очередь отправляли через пролив раненых и персонал госпиталей.
     Бомбы  и   снаряды  сыпались  на  берег,   укладывая  людей  на  землю.
Поднимались уже  не  все.  Наш  политрук Самчелеев,  считая  все  конченным,
отвергая даже мысль о возможном плане,  застрелился. Один из бойцов, Паршин,
погиб от  авиационной шариковой бомбы -  немецкой новинки,  -  которую хотел
рассмотреть.  Никогда не  забыть майора с  оторванными ногами.  Он  лежал  в
пенной  полосе прибоя и  требовал меня  к  себе.  Приказывал как  старший по
званию пристрелить его.  Я не мог, духу не хватило, велел отнести майора под
крутизну берега, послал к нему медсестру. Но что она могла сделать?
     Сутки без сна переправлял я  самостийно наши части на  Таманский берег.
Некоторые бойцы и офицеры сколачивали плоты,  пригоняли рыбацкие лодки.  Сам
не   видел,   но  мне  рассказывали,   будто  группа  выдумщиков  умудрилась
переправиться на тот берег в "эмке", обвязав ее надутыми камерами и приделав
к колесам подобия плиц.
     Наконец  прибыл   командир,   уполномоченный  навести  здесь   порядок.
Самозваному командованию моему  пришел конец.  Я  получил приказ отправиться
вместе с ребятами с первым же катером. Ослушаться я не мог.
     Когда наши  ребята садились на  катер,  там  люди  дрались за  место на
палубе,  грозя  друг  другу оружием.  Разыгрывались жуткие сцены,  на  исход
которых я уже не мог влиять.  Я лишь считал своим долгом перейти на катер из
нашей  группы  последним.  Но  встать  на  палубе  было  уже  некуда.  Судно
кренилось, готовое отойти.
     На берег,  совсем близко, упала бомба, взметнулся фонтан дыма, ужасающе
грохнуло.  Толпа,  заполнявшая причал,  шарахнулась в  сторону моря.  И меня
столкнули с причала. Барахтаясь в ледяной воде на достаточно глубоком месте,
я видел, как катер медленно отчаливал, его удаляющийся борт казался высоким,
отодвигаясь от  меня.  В  полном  обмундировании и  вооружении  я  стремился
отплыть от катера к причалу.  Спасти многозарядную винтовку,  переданную мне
раненым бойцом,  не смог. Но выплыть все же удалось. По ослизлым столбам я с
помощью дружески протянутых сверху рук  забрался на  причал.  Холодный ветер
пронизывал до костей. Ребята мои были уже на пути к таманскому берегу.
     Не сразу попал я  к  ним,  не сразу оказался в  другом мире.  Не так уж
широк Керченский пролив -  каких-нибудь двадцать пять километров, - но по ту
его сторону, когда я попал туда, "оглушила" тишина, звенели цикады и хрустел
песок под ногами.
     Я разложил на солнце мокрое обмундирование, сушил документы.
     Из Краснодара в Москву мы летели на транспортном самолете.  Остерегаясь
близости  фронта,   летчик  сделал  крюк,   пролетев  над   "тихой  гаванью"
Сталинграда,  где  не  началась еще героическая эпопея,  переломившая хребет
германскому нацизму.
     Никто из нас,  уцелевших после вторичной потери Керчи,  героями себя не
чувствовал. Даже удачное испытание в бою первых танкеток омрачалось тем, что
остальные так и  не  были использованы.  Их пришлось подорвать на керченском
берегу.
     Переправа! А сколько их было в те годы!..
     Спустя  почти  сорок  лет  мы  говорили о  ней  с  Аркадием Федоровичем
Хреновым,   генерал-полковником,   Героем   Советского   Союза,   одним   из
руководителей комитета ветеранов. Он встретил меня у себя дома как родного и
рассказывал,  рассказывал...  вспомнил и о сухопутных торпедах,  которые так
встревожили после  Керчи гитлеровское командование и  заинтересовали маршала
Малиновского. И снова о переправах...
     - Так чего же больше - уничтожили или построили вы мостов? - спросил я,
зная о  его  походе от  взломанной его войсками линии Маннергейма до  Тихого
океана.
     - Больше построил!  -  заверил он,  все  такой же  бодрый,  энергичный,
наполненный созидательной силой Великой Отечественной...
     В  Москве с  удвоенной энергией мы  принялись за решение первостепенных
задач оказания помощи фронту - знали теперь, что это такое!
     Испытания  на   подмосковных  полигонах  шли  одно  за  другим.   Помню
болотистое место в  излучине Москвы-реки за  кольцевой железной дорогой.  Не
мог я, фантаст, вообразить, что здесь когда-нибудь развернется замечательный
спортивный  комплекс  Лужников,   что   спустя  сорок  лет  загорится  здесь
принесенный из  Олимпии огонь в  дни Московской олимпиады.  А  пока не  то в
луже,  не  то  в  озерке на  этом месте плавал в  изобретенной им  резиновой
лодочке,    выполненной   заодно   с   резиновыми   сапогами-ластами,   Юрий
Александрович Долгушин.  Взрывал на месте будущего стадиона свои чудо-запалы
Охотников.  Из обыкновенной винтовки стреляли (а не бросали их!)  гранатами.
Опробовали и многие другие виды вооружения.
     В  институт к нам приезжали передовые люди науки:  ведь мы были чуть ли
не    единственным   действующим   в    Москве    в    условиях    эвакуации
научно-исследовательским учреждением.  Не говорю уже об академике А.Ф.Иоффе,
постоянно связанном с  нами.  Приезжал часто  академик Аксель Иванович Берг.
Бывал и  профессор Уваров,  показывал чертежи первой газовой турбины.  Тогда
еще мало кто предвидел, что вскоре она заменит поршневые двигатели авиации.
     Положение на фронтах изменилось.  Потерпев сокрушительное поражение под
Сталинградом,  гитлеровцы,  огрызаясь,  отступали,  все разрушая на временно
захваченных ими землях.
     Мимо нашего института,  расположенного в  великолепном особняке бывшего
нефтяного магната  на  Садовом кольце,  продефилировала нескончаемая колонна
немецких военнопленных.  Много раз потом видел я  в кино низенького генерала
от инфантерии,  шагавшего впереди,  и тянущуюся за ним серую массу обманутых
фюрером людей,  для которых война,  к их счастью, кончилась. Моечные машины,
завершая "парад крушения рейха",  следовали за колонной, символически смывая
следы несостоявшихся победителей с московских мостовых.
     Близился   час   победы,   институту   следовало   подумать   о   новом
электрооборудовании,   которое   предстояло  разработать  и   выпускать  для
восстанавливаемой промышленности страны.


6. "ВИЦЕ-КОРОЛЬ ШТИРИИ"

     И  снова получил я как офицер особое задание.  С изумлением узнал,  что
мне,   инженер-майору,   досрочно   присвоено   звание   полковника   (минуя
промежуточное  звание  инженера-подполковника!).  Снова  вспомнилась  первая
пятилетка и незаслуженно высокая должность главного механика завода. И опять
так нужно было стране.
     В  новеньких полковничьих погонах с  группой генерала Гамова  выехал  я
поездом  через  Румынию,  перешедшую перед  тем  в  лагерь  антигитлеровской
коалиции, в дымящийся еще после боев Будапешт.
     На  улицах  множество прохожих.  На  мостовых  только  военные  машины.
Задержался  у  книжного  лотка  со  свежим  изданием  на  венгерском  языке.
Поразился, увидев "Путешествие на Марс" Алексея Толстого ("Аэлита"!).
     Так,  в едком дыму войны, встретился снова с любимой своей фантастикой!
Когда-то вернусь к ней?

     До  Вены ехали на  автомашинах.  Вошли в  город с  первыми танками.  На
площади   перед   отелем   "Бристоль"  наши   автоматчики  в   развевающихся
плащ-палатках перебегали от  здания  к  зданию,  посылая короткие очереди по
невидимым целям. Нас поселили в "Бристоле".
     Среди  ночи  подняли  по  тревоге.  Пришлось  покинуть  комфортабельные
постели с накрахмаленным бельем. Район снова мог перейти в руки гитлеровцев.
Временно  перебрались в  другую  гостиницу.  Скоро  гитлеровцев окончательно
выбили из  Вены.  Они теряли Австрию,  терпели поражение в  Чехословакии,  в
Германии откатывались к Берлину.
     В   Вене  мне  вручили  правительственный  мандат  как  уполномоченному
Государственного Комитета Обороны,  высшего органа Советской власти во время
войны.  Мне вменялось в  обязанность находиться при командующем 26-й  армией
генерал-лейтенанте Гагине и  вместе с  приданной группой офицеров обеспечить
демонтаж  в  Штирии  (Австрийские Альпы)  оборудования предприятий  концерна
Германа Геринга.  До той поры я никак не подозревал, что первое в рейхе лицо
после Гитлера,  кричавшего о  "национальном социализме",  на  деле оказалось
столь   сказочно   разбогатевшим  капиталистом  (бандитски  присваивал  себе
капиталы и заводы!).
     Задача демонтажа оборудования оказалась не  из легких.  Рабочих,  кроме
немецких и венгерских военнопленных,  в распоряжении уполномоченного ГОКО не
имелось,  да  и  конвоя для  них тоже.  Пришлось выходить из  положения,  не
считаясь с нарушением обычных норм.  И я представляю себе теперь со стороны,
как "русский оберет" (свирепый бородач,  как о  нем говорили) вызвал к  себе
венгерского полковника и поручил ему (к его удивлению и даже радости -  ведь
немцы вели себя с венграми заносчиво!) охрану всех военнопленных.  Оружия не
полагалось,  и венгр расставил свой конвой,  "вооружив" его палками. Курьез,
но  немцы страшно обиделись и  поставили рядом с  каждым венгерским солдатом
своего, тоже с палкой. Эксперимент удался, беглых не оказалось.
     Как старшему по званию,  мне привелось некоторое время быть комендантом
города Брука на Майне, где находилась штаб-квартира нашей группы.
     Но  как  все-таки перевозить тяжелое оборудование?  На  чем перевозить?
Ведь ни вагонов, ни паровозов не имелось! Пришлось самолично распорядиться о
пуске в ход бездействующих паровозо- и вагоноремонтных заводов. Промышленные
объекты Штирии заработали.  Австрийские рабочие обрадовались и  даже шутливо
прозвали бородатого полковника "вице-королем Штирии".
     Вскоре  поезда,  укомплектованные  пригодными  вагонами,  появились  на
территории   заводов   Геринга.   Оборудование  следовало   демонтировать  и
погрузить. Пришлось мне еще раз сыграть роль бородатого полковника и с самым
свирепым  видом   вызвать  к   себе   трясущихся  от   страха   геринговских
специалистов.  Их глупо запугали нелепыми россказнями,  будто они предстанут
перед  самим  переодетым маршалом  Толбухиным.  Чепуха,  конечно!  Я  просто
предупредил инженеров, что все оборудование они должны только демонтировать.
Перепуганные инженеры удалились и с немецкой педантичностью,  безукоризненно
выполнили "грозный приказ".
     Но не надо думать,  что в задачу нашей группы входил один лишь демонтаж
оборудования. Напротив!
     Благодаря  присутствию  в  нашей  группе  советских  специалистов самой
высшей  квалификации,  таких,  как  подполковник Илья  Коробов,  из  знатной
инженерной семьи Коробовых,  или  мой  друг Николай Зосимович,  нам  удалось
совместно с австрийскими инженерами в кратчайший срок запустить паровозо-  и
вагоноремонтные заводы  Штирии,  заложив тем  основы возрождения австрийской
промышленности.
     Выполнение всех  этих  задач требовало огромного напряжения,  отказа от
сна  и  быстрого передвижения по  альпийским дорогам  Штирии.  На  трофейной
малолитражке "оппель-олимпия" я носился в Вену и обратно.  Сидя за рулем,  я
не  слишком считался с  дозволенными скоростями,  тем  более что на  лобовом
стекле машины виднелся правительственный пропуск на право проезда, через все
контрольные пу