ый насос и
качать прямо из-подо льда.
     В  этом  плане  было  больше жара,  чем  расчета.  Насос  перетащили на
плотину, опустили под лед всасывающий патрубок, но... поток воды скоро иссяк
- наскоро  сделанная свинцовая прокладка всасывающего патрубка разболталась,
появился подсос  воздуха,  насос  встал.  Грозил  встать и  весь  завод.  Но
заслуженных упреков  в  горе-изобретательстве не  было!..  Напротив!  Каждый
стремился помочь в решении задачи.
     Стали делать заново:  мастерить модель,  отливать прокладку из  чугуна,
устанавливать  патрубок  накрепко,   чтобы   избежать  подсоса   воздуха  во
всасывающей системе.
     Десять  дней  и  десять  ночей  мы  не  спали,  превозмогая  усталость,
разочарование,  сон.  И  насос заработал,  доменные печи удалось спасти!  Но
какой ценой!  Такое напряжение привелось мне испытать в  жизни лишь еще один
раз, во время Великой Отечественной войны на Крымском фронте.
     Трудно  приходилось неопытному  главному  механику:  ремонтный  цех  не
только   изготовлял   запасные   части   оборудования,    действующего   без
профилактического ремонта,  но  и  выполнял первые почетные заказы соседнего
Магнитостроя.  И  случилось так,  что я получил в один и тот же день грамоту
ЦИК АБССР за  пуск сталепроволочного завода и  выговор за  опоздание ремонта
доменной печи.
     Мой  изобретательский жар  не  остывал.  Вместе с  другом,  начальником
литейного  цеха   Н.З.Поддьяковым,   удалось  создать  модель   машины   для
"геллиссоидального литья труб".  О  непрерывной разливке стали тогда еще  не
слышали,  а  в  этой машине в  вертящемся кокиле металл должен был поступать
непрерывно,  не только затвердевая у стенок,  но и двигаясь вдоль них как бы
по винтовой линии.  К сожалению, дальше макета дело не пошло. "Использовано"
изобретение  было  впоследствии  лишь  в  научно-фантастическом романе  "Мол
Северный".
     Началась реконструкция завода,  и  мне пришлось отправиться в Москву по
скучному "увязочному" поводу.
     В  столицу я  ехал к заместителю директора комбината Садыку Митхатовичу
Чанышеву,  человеку  поразительной энергии  и  методичности,  спокойствия  и
упорства, у которого стоило поучиться работать.
     Чанышев вызвал так срочно, что в Москву предстояло лететь (!), что в те
годы  было  исключительным,  почти  невероятным событием.  До  Магнитогорска
добирался на попутной машине вместе с грузами для Магнитостроя.  На Магнитке
висели  плакаты  с  надписью:   "До  пуска  первой  доменной  печи  осталось
столько-то  дней..."  Переночевал я  в  доме  приезжих и  наутро  вылетел  в
Челябинск на маленьком самолете.  Пассажир помещался позади пилота. Высунешь
непокрытую голову из  кабины,  и  встречный яростный ветер  так  прилизывает
волосы,  словно силится вырвать их с корнем, того и пяди облысеешь. А дальше
- из Челябинска в  Москву -  летел на одном из первых пассажирских самолетов
АНТ, двухмоторном. И после железнодорожного крушения в детстве привелось мне
снова попасть в  катастрофу в  Чувашии,  над Волгой,  недалеко от  Чебоксар.
Отказал один  из  моторов.  Но  летчик умудрился посадить машину на  яблони,
росшие  по  склону оврага.  Они  согнулись,  спружинили,  погасив посадочную
скорость как амортизаторы.
     Когда  перепуганные пассажиры выскочили из  чудом не  заклиненной двери
салона,  то  увидели,  что  хвост самолета застрял на  краю оврага.  Крылья,
согнув деревья,  отломились,  винты уткнулись в землю и разлетелись,  моторы
сорвались...  Словом,  уцелела только та часть самолета, где находились мы и
летчики...   Из  пассажиров  пострадал  только  один  -  ему  порезало  щеку
вылетевшим стеклом.
     Летчики хмурились как тучи и  даже не  воспринимали нашей благодарности
за спасение жизни. Им предстояло отвечать перед судом за разбитую машину.
     Мы сделали все от нас зависящее, чтобы их оправдали.
     Я  и  попутчики воображали,  что  все  теперь  должны восхищаться нами,
счастливчиками. Однако до Чебоксар пришлось добираться с немалым трудом - на
подводах,  пешком,  на лодках,  - и мы удивлялись спокойному равнодушию тех,
кто с недоверчивой ухмылкой выслушивал историю нашего спасения.  От Чебоксар
до Москвы ехали уже поездом и  не распространялись в  пути о своем воздушном
злоключении.
     В Москве,  помимо дел, связанных с реконструкцией, увязок и технической
документации,  выполнения заданий С.М.Чанышева, у меня было еще одно "тайное
дело",  зревшее  со  студенческих времен.  Еще  под  руководством профессора
Вейнберга занимаясь физикой,  я изобретал способ передвижения вагона в трубе
с бегущим магнитным полем,  в котором теоретически,  как мне казалось, можно
достигнуть чуть ли  не световой скорости.  Так родилась идея "электрического
орудия",  снаряд которого способен перелетать с  континента на континент.  В
Москву  я  привез  модельку  электрической пушки,  сделанную моим  другом  и
помощником В.П.Васильевым.
     Воспользовавшись отъездом  в  Ленинград С.М.Чанышева,  со  свойственной
тогдашнему  моему  возрасту  наивностью  я  отправился  в  Наркомтяжпром,  к
начальнику Управления военной промышленности Павлуновскому.
     "Военное  изобретение"  оказалось  паролем  для  немедленного приема  и
показа в действии модели электропушки. Я включал ее в кабинете у письменного
стола вместо настольной лампы.
     Снарядик лихо  перелетал комнату,  ударялся о  стену.  Его  можно  было
поднять с пола и снова им же выстрелить.
     Дверь  кабинета открылась,  и  на  пороге появился коренастый человек в
длиннополой кавалерийской шинели.  Кавказский тип лица,  усы, проницательные
глаза.  Он поздоровался с заметным грузинским акцентом.  Я обомлел. Подумал,
что   вошел   сам   Сталин!   Но   Павлуновский  представил  меня   Григорию
Константиновичу  Орджоникидзе.   Нарком   тяжелой   промышленности  попросил
продемонстрировать в действии модель электропушки.  Я не только выполнил его
желание,   стреляя  маленькими  снарядиками,  но  и  показал  апробированные
профессором Б.П.Вейнбергом  расчеты  возможной  межконтинентальной СТРЕЛЬБЫ.
(Это в 1931 году!)
     Товарищ Орджоникидзе стал расспрашивать,  кем и  где я работаю.  Узнав,
что видит перед собой главного механика металлургического комбината,  ничуть
не удивился.  Улыбнувшись,  заметил,  что у  меня там,  наверное,  довоенный
особняк?  Я  признался,  что это почти так:  три комнаты в  четырехкомнатной
квартире.
     Нарком   распорядился  предоставить  мне   отдельную   четырехкомнатную
квартиру и  лабораторию при  подмосковном заводе имени  Калинина.  Не  теряя
времени,  он  тут  же  отправил меня  в  своей  машине к  замнаркома обороны
товарищу Тухачевскому.
     Орджоникидзе сразу оценил значение межконтинентальных снарядов, которые
ныне,   спустя  полвека,   правда,   уже  не  электрические,   а  реактивные
(межконтинентальные  ракеты!),   стали   как   бы   стратегическим  символом
современности.
     Восторженный  и   растерянный,   уселся  я   в  открытый  "линкольн"  с
распластанной в  беге гончей на  радиаторе и  едва понимал,  о  чем  говорит
осведомленный обо всем на свете шофер. Он советовал изобретателю: когда тому
будет давать личную машину,  брать только "линкольн". Забегая вперед, скажу,
что никакой машины мне никто не предлагал ни тогда,  ни позже.  Но я об этом
не думал, слишком потрясенный состоявшейся встречей.
     Как  в  тумане,  встает передо мной  одно из  зданий Наркомата обороны,
широкие коридоры, наконец, приемная замнаркома. Там в кресле сидел Буденный.
И он вежливо встал, легендарный командарм, поразив своей учтивостью молодого
инженера в  самое сердце!  Кто был я по сравнению с ним,  героем гражданской
войны!
     Тухачевский,   сдержанный   человек   невысокого  роста,   с   приятным
интеллигентным лицом,  вышел из-за стола мне навстречу.  В петличках военной
гимнастерки ромбы,  на  груди  несколько орденов  Красного Знамени.  Впервые
увидел я  их сразу столько!  Вспомнилось,  что в мои детские годы именно он,
Тухачевский, командуя Пятой армией, изгнал Колчака из Сибири.
     Тухачевский   попросил   продемонстрировать   модель.   Вообще-то   ее,
аляповатую, пожалуй, стыдно было показывать в Москве. Но, может быть, в этой
несовершенности,  позволяющей все же  представить,  что будет на самом деле,
таилась ее особая" впечатляющая сила! Когда меня знакомили с Орджоникидзе, я
так волновался, что запутал провода. Тухачевский взялся помочь их распутать.
     - Осторожно,  Михаил Николаевич,  -  предупредил я.  -  Как  бы  вас не
ударило током.
     - Уже ударило,  - невозмутимо отозвался замнаркома, и ни один мускул не
дрогнул на его лице.
     Потом мне не раз приходилось встречаться с  Тухачевским на подмосковном
заводе,   где  директорствовал  крутой  и   деятельный  Мирзаханов.   Михаил
Николаевич всегда поражал меня своей выдержкой, спокойствием, приветливостью
и ясностью мысли.
     В  своей  оценке  перспектив межконтинентальных снарядов Орджоникидзе и
Тухачевский оказались поразительно дальновидными.  Другой разговор, что в ту
пору  электрокатапульта,  способная  перебрасывать  снаряды  с  материка  на
материк,  требовала электрических мощностей,  которыми страна тогда  еще  не
располагала.  Изобретение электроорудия пришлось, увы, не ко времени. И лишь
недавно в печати промелькнуло сообщение,  что в Западной Германии собираются
осуществить проект гигантской электрокатапульты,  способной разогнать снаряд
до космической скорости.
     Но  в  начале тридцатых годов  к  осуществлению мечты  приходилось идти
ощупью.  Однажды в  лабораторию электроорудий при заводе Мирзаханова приехал
горячий молодой армянин Андроник Гевондович Иосифьян,  начальник лаборатории
одного из институтов.  Оказывается, там занимались той же проблемой создания
электрического орудия.

     С  этого  дня  началась наша  с  ним  дружба и  совместная работа.  Обе
лаборатории слили. И я перешел работать в ВЭИ.
     Иосифьян был человеком непостижимой энергии, выдумки, кругозора. Буйная
ярость   в   запальчивости   сочеталась   в   нем   с   душевной   добротой,
принципиальность  с   товариществом.   Неутомимый  искатель  и   талантливый
организатор!  Впоследствии и  Герой Социалистического Труда,  и  заслуженный
деятель  науки  и  техники,   и  академик  Армянской  академии  наук,  и  ее
вице-президент,  а  также лауреат Ленинской и двух Государственных премий по
науке.
     А тогда он только еще готовил свою докторскую диссертацию.
     На   защите  его   диссертации  мне   посчастливилось  познакомиться  с
академиком Глебом Максимилиановичем Кржижановским,  соратником В.  И. Ленина
по ГОЭЛРО и  "крестным отцом" Иосифьяна в  науке.  Он председательствовал на
заседании  ученого  совета,  когда  А.Г.Иосифьяну  присудили ученую  степень
доктора технических наук.  Потом он  стал и  профессором.  Затем возглавил и
долгие   годы   руководил   Всесоюзным  научно-исследовательским  институтом
электромеханики, к созданию которого я тоже имел отношение.
     Тогда,  в  начале  тридцатых  годов,  молодой  ученый  поддержал  меня,
молодого изобретателя,  сделал руководителем группы в  своей лаборатории.  В
этой группе работали еще два человека,  дружбой с которыми в те годы горжусь
и ныне.  Первый из них - инженер Калинин, сын Михаила Ивановича Калинина. Он
недолго проработал у  нас.  Потом мы встретились с ним через несколько лет в
Нью-Йорке,   на  международной  выставке  "Мир  будущего",   где  американцы
почтительно величали его "сын президента".
     Вторым  к  нам  в  группу  включился  инженер-изобретатель  Пантелеймон
Кондратьевич Пономаренко.  Одно из оборонных авторских свидетельств у  нас с
ним  общее.  После  моего  ухода  из  института на  другую работу он  быстро
поднялся по  партийной линии,  стал  первым  секретарем ЦК  Коммунистической
партии  Белоруссии,   а   во  время  войны  начальником  Центрального  штаба
партизанского движения.
     А  как  же  электроорудия?  Зашла ли  эта  идея в  тупик?  Откуда взять
грандиозный импульс энергии для выброса межконтинентального снаряда?  Пришла
в  голову мысль  о  мгновенном разряде конденсатора огромной емкости.  Таким
сверхаккумулятором,  или,  как теперь говорят, накопителем энергии, могли бы
стать  конденсаторы  с  тонкослойной  изоляцией  академика  А.Ф.Иоффе.  И  я
помчался к  нему  в  Ленинград.  Абрам  Федорович как  раз  выступил тогда с
сенсационной теорией тонкослойной изоляции.  Чем тоньше сделать изоляционный
слой,  тем  больше,  по  его  мысли,  электрическое напряжение  способен  он
выдержать.  Лучше  всего  получить бы  молекулярный слой!  Запасенная в  нем
энергия будет максимальной!
     Вот  то,   что  требуется!   Но...  академик  Иоффе  разочаровал  меня,
изобретателя,   хватающегося   за   "энергетическую  соломинку".   Выявилась
трагическая для  наших  надежд  ошибка.  Прочность  изоляции  -  увы!  -  не
увеличивалась  по  мере  утончения!  Сверхаккумуляторы так  и  не  родились!
Правда,  вместо них  Иоффе открыл полупроводники,  с  которых началась новая
эпоха в  совсем другой области техники.  Но  об  этом  позже.  Дли  создания
электрических  орудий  необходим  был   новый  уровень  энерговооруженности,
завершение вслед за Днепрогэсом строительства других мощных электростанций и
фантастическое  мгновенное  переключение  всей   промышленной  мощности   на
электрическое орудие.  Если это  и  было выполнимо,  то  лишь в  будущем.  А
пока...


3. НЕЖДАННАЯ ФАНТАСТИКА

     А  пока директор Ленинградского Дома ученых Израиль Соломонович Шапиро,
с которым я сблизился в Ленинграде,  стал уговаривать меня поделиться своими
идеями  с   кинематографистами,   принять  участие  во  Всесоюзном  конкурсе
научно-фантастических  сценариев,   проводимом  Домами   ученых   Москвы   и
Ленинграда совместно с киностудией Межрабпомфильма.
     - Ваша  фантазия обгоняет время,  -  убеждал он.  -  Почему бы  вам  не
попробовать себя в фантастике?
     И он прислал стенографистку. Требовалось фантазировать при ней вслух на
любую  тему,   а  потом  перевести  все  это  на  язык  сценария.   Поначалу
стенографистка очень меня стесняла,  связывала.  Всегда поражаюсь писателям,
которые диктуют свои произведения.  Помогла фантазия:  позволила вообразить,
что вокруг никого нет,  и  говорить,  говорить,  говорить...  Стенографистка
ушла,  унося с  собой набросок киносценария "Аренида" о  том,  как с помощью
электроорудий человечеству удалось  разрушить  падающий  на  Землю  астероид
"Аренида".
     Я вернулся на опытный завод,  где ведал производством,  и забыл о своем
первом фантастическом опусе. Но вот курьез! "Аренида" получила высшую премию
конкурса  "Межрабпомфильма" и  Домов  ученых.  Популярный режиссер  и  актер
Эггерт решил ставить фильм.  Но,  увы, Эггерт умер, и никто не взялся вместо
него за "Арениду".
     Однако  сценарий  заботами  И.  С.  Шапиро  публиковался в  центральной
печати,  и  Детиздат  заинтересовался  им.  Редакторы  Александр  Николаевич
Абрамов и  Кирилл Константинович Андреев предложили мне  написать на  ту  же
тему (уже одному!) под их руководством роман.
     Как измерить то легкомыслие или,  мягко говоря,  легкость,  с  какой их
предложение было мной принято!  Мог ли я подозревать,  какие рифы и айсберги
поджидают в  этом трудном "плавании"?  Мой  "кораблик" из  исписанной бумаги
непременно пошел бы  ко  дну,  не будь жесткой творческой требовательности и
увлеченной    дружеской    помощи    самоотверженного   редактора    Кирилла
Константиновича Андреева.  Просмотрев первое мое писание,  он признался, что
"никогда в  жизни  не  видел ничего более беспомощного и  более обещающего".
"Жизненная тачка"  разваливалась.  Помог  мне  старый девиз  "быть  отчаянья
сильнее",  и,  проявляя  завидную настойчивость,  я  каждую  среду  привозил
Кириллу Константиновичу написанную по  ночам  новую  главу и  настороженными
глазами  жадно  следил  за  выражением  его  лица  во  время  чтения.  Потом
переделывал, переписывал, переосмысливал.
     Когда первый вариант романа (а  их  было четырнадцать) был  написан,  в
газете "Правда" появилась статья первого секретаря ЦК  комсомола товарища А.
Косарева  о   необходимости  бороться  с  суевериями  вроде  распространения
безответственных слухов  о  столкновении Земли  с  другой планетой и  гибели
всего  живого.   Оказывается,  сценарием,  опубликованным  в  "Ленинградской
правде", воспользовались сектанты, чтобы пугать паству близким концом света.
Роман мой  рухнул,  я  сам не  рискнул бы  теперь его печатать.  Результат -
нервное потрясение.  Все майские дни 1938 года лежал с высокой температурой,
по-видимому,  разжигавшей фантазию. "Если отказаться от столкновения Земли с
Аренидой,  -  полубредил я, - исчезнет памфлетная острота сюжета. От чего же
оттолкнуться,  чтобы сохранить символическую всемирную опасность,  устранить
которую способны электроорудия и  сверхаккумуляторы?"  Однако как в  детстве
железнодорожная катастрофа вернула мне зрение,  так и  теперь новая встряска
способствовала озарению.  Выход нашелся.  Правда,  роман пришлось переписать
заново,  оберегая в  нем  все  самое  главное.  "Аренида" стала островом,  а
человечеству грозили  не  космические  катаклизмы  (столкновение планет),  а
вызванный людьми же пожар атмосферы.  "Аренида" загорелась и стала "Пылающим
островом".
     Роман печатался изо  дня  в  день  в  течение двух  лет  в  "Пионерской
правде".  И  поныне радуют признания почтенных уже людей,  что они в детстве
якобы  зачитывались им  и  что  роман  навел  их  на  мысль  стать физиками,
химиками, инженерами.
     Перед   самой   войной  "Пылающий  остров"  вышел  отдельной  книгой  в
Детиздате.  Так появился новый писатель-фантаст.  Но инженер продолжал в нем
жить.  Надо признаться,  что писателю приходилось бороться с самим собой, со
вторым своим "инженерным я",  преодолевая строй инженерного мышления, строй,
прямо противоположный мироощущению художника.  Ведь инженер идет от общего к
частному,  от  сборочного  общего  вида  к  рабочим  чертежам.  Художник  же
воспринимает жизнь и воспроизводит ее через достоверные детали.
     Многое в  "Пылающем острове" подсказано чутьем и  осмыслено лишь  много
лет спустя,  но главное было достигнуто -  роман дошел до своего читателя. И
не   только  пионерского  возраста.   После  окончания  войны  он  печатался
ежедневными фельетонами в  газете французских коммунистов "Юманите".  В  его
редакции в  1958 году автор встретился с  издателем газеты Фажоном и главным
редактором Анри Стилем.  Распили бутылку шампанского,  извлеченную из сейфа.
Пришлось нарушить свой  "сухой закон" и  поднять тост:  "За  Париж!"  -  "За
социалистический Париж!" - поправили меня французские товарищи.
     Сорок лет  спустя после первой публикации роман вышел в  новом варианте
специальным  изданием  в   издательстве  "Детская  литература"  "только  для
библиотек".   Основная   же   его   фантастическая  идея   -   использование
сверхпроводимости  в   электрических   машинах   и   "накопителях   энергии"
(сверхаккумуляторах) - стала уже технической задачей наших дней. В 1980 году
перед Первым мая позвонил один из главных конструкторов (которого я не знал)
и  в  качестве первомайского подарка сообщил,  что некоторые идеи "Пылающего
острова" воплощены в жизнь в его КБ. Мог ли автор романа мечтать о большем?


4. ШАГ ЗА ОКЕАН

     Но вернемся на десятилетия назад,  к тому времени, когда, закончив свой
первый роман,  который еще  никак не  прозвучал,  я  уже тянулся ко  второму
роману.  Требовался замысел под стать "Пылающем острову",  "глобальный", как
сказали  бы  теперь.  То  была  пора  великих свершений в  Арктике,  высадки
папанинцев на  Северном полюсе,  перелетов через  Северный полюс  Чкалова  и
Громова.   Как   отражение  этих  ярких  дел  и   возникла  идея  соединения
Европейского и Американского континентов по прямой линии через полюс.  Но не
по  воздуху,  а  подо