в  доме.  Чтобы
время от времени просматривать:  вдруг  захочется  что-нибудь  изменить  -
старые люди любят это делать. Хепзеба говорит,  что  знала  одну  старуху,
которая составила, как она сама выражалась, свой "посмертный список".  Там
она перечислила всех своих родственников и рядом с каждым поставила сумму,
которую собиралась оставить, но если кто-нибудь из них надоедал ей еще при
жизни, она их просто вычеркивала из списка.
   - Что за нелепая мысль! - возмутилась  Кэрри.  -  Но  какое  это  имеет
отношение к тому, о чем мы говорим? Даже если миссис Готобед  и  составила
завещание, мистер Эванс ни за что бы его не взял. Зачем оно ему?
   - Дай мне силы, господи! - возвел глаза к небу Альберт. - До чего же ты
наивная, Кэрри! Если человек умирает, не оставив  завещания,  то  есть  не
распорядившись своим имуществом,  тогда  оно  переходит  к  его  ближайшим
родственникам, в этом случае - к мистеру Эвансу и тете  Лу.  Им  достается
дом, драгоценности и платья. А Хепзеба лишается всего, в том числе и права
жить в этом доме. Поэтому, чтобы избавиться  от  Хепзебы,  мистеру  Эвансу
требовалось только одно: утащить завещание и уничтожить его.
   - Но это же нечестно! - вскричала Кэрри.
   - Наконец-то догадалась!
   - Не могу поверить, что он это сделал. Просто не могу поверить.
   Альберт только снисходительно усмехнулся, и она рассердилась.
   - Если ты уверен, что он это сделал, то можно ведь что-то  предпринять,
мистер Умник! Например, кому-нибудь сказать...
   - Да? -  сказал  Альберт.  -  Кто  меня  послушает?  Кто  поверит  нам,
четырнадцатилетнему мальчишке, которому кажется, что он видел  в  шкатулке
конверт,  и  слабоумному,  который  не  может  даже  изложить  на  словах,
очевидцем чего ему довелось стать?
   Кэрри была  так  потрясена  тем,  что  Альберт  назвал  мистера  Джонни
слабоумным, что утратила дар речи и только смотрела на него во все  глаза.
Альберт опустил глаза и покраснел.
   - Какая глупость! - пробормотал он. - Загляни я в  шкатулку  еще  вчера
вечером... Нет, если бы даже я и сообразил это сделать, все равно  у  меня
не было никакого права рыться в ее  вещах,  да  еще  сразу  после  смерти!
Хепзеба мне бы не разрешила. Она сказала бы, что у  меня  нет  уважения  к
покойной. - Он глубоко вздохнул и посмотрел на Кэрри.  -  Хотя  все  равно
рано или поздно я бы посмотрел. Сегодня вечером или завтра. И  можно  было
не спешить, если бы ты не проболталась, после чего этот жуткий тип с ревом
явился сюда...
   - Как тебе не стыдно! - ахнула Кэрри.
   - Правильно, стыдно. Но только здесь не приходится говорить о том,  что
стыдно и что не стыдно. Если я не совсем справедлив по отношению  к  тебе,
извини, но, по правде говоря, это не имеет значения. Важно другое: Хепзебе
придется уехать из Долины друидов. Конечно, она  храбрится,  говорит,  что
это пустяки, что она найдет другое место. - Он помолчал, а  потом  добавил
почти шепотом: - Я вернулся сегодня из  школы  раньше  времени,  и,  когда
пришел, она плакала.
   - Хепзеба?
   - Она сказала, что это из-за лука. Но я  видел  по  ее  лицу,  что  она
плакала по-настоящему. От лука глаза только слезятся.
   - А что, если ей обратиться к мистеру Эвансу? - предположила  Кэрри.  -
Попросить, чтобы он разрешил ей остаться в доме, ну, пусть не навсегда, но
хотя бы до конца войны? - Этот срок показался ей вечностью.
   - Она очень гордая, - ответил Альберт. - Кроме того, это, наверное, без
толку. Вряд ли он согласится.
   - Она может его заколдовать, - сказала Кэрри.
   Альберт улыбнулся, но так грустно, что  она  еще  больше  расстроилась.
Даже если они снова станут друзьями, все равно  в  глубине  его  души  она
останется виноватой. А может, и Хепзеба винит ее...
   Альберт остался с мистером  Джонни,  а  она  пошла  на  кухню.  Хепзеба
штопала носки. Она подняла глаза и улыбнулась.
   Кэрри подошла к ней.
   - Хепзеба... - начала она.
   Она не знала,  что  сказать,  но  слова  оказались  ненужными.  Хепзеба
посмотрела ей в глаза, и Кэрри почувствовала, что тот твердый, болезненный
комок, что подступил к самому горлу, исчезает. Ей сразу стало  легко,  она
заплакала, и Хепзеба, отложив носок в сторону, посадила ее на колени,  как
раньше сажала Ника.
   - Тихо, тихо, мой ягненочек, - сказала она, покачав ее, а  когда  Кэрри
успокоилась, добавила: - Пирог, наверное, уже почти готов. Я  сейчас  выну
его из духовки, мы все сядем вокруг стола, и я расскажу  вам  какую-нибудь
историю.
   И когда пришли Альберт и  мистер  Джонни,  Хепзеба  разрезала  пирог  и
рассказала им  про  большую  ярмарку,  которая  на  день  святого  Михаила
ежегодно бывает в той деревне, где она жила еще  девочкой,  про  расписные
повозки цыган, про пожирателя огня, про кабинки, где за шесть пенсов могут
выдрать зуб, а чтобы пациент не кричал, ему вставляют в рот  медную  руку,
про двухголового теленка и бородатую женщину и,  наконец,  про  прекрасную
карамельщицу.
   - Это была красивая, рослая женщина с черными, как  ночь,  волосами,  -
говорила Хепзеба. - Такой карамели  никто  не  умел  делать.  Мы  исходили
слюной, только глядя, как она ее готовит. Она брала большой кусок  патоки,
вешала его на гвоздь, а потом, поплевав  на  руки,  вытягивала  в  длинную
нить, гладкую, как стекло...
   Мистер Джонни сидел притихший,  как  всегда,  когда  она  о  чем-нибудь
рассказывала, следил за  ее  губами  и  что-то  беззвучно  шептал,  словно
пытаясь ей подражать. Альберт обхватил колени  руками  и  смотрел  куда-то
вдаль. Нос у него был немного похож на птичий клюв, и в профиль,  особенно
когда он  хмурился  или  задумывался,  он  становился  похож  на  молодого
ястреба. Кэрри знала, что хотя от голоса Хепзебы  он  немного  успокоился,
как и она сама, тем не менее  он  рассказа  не  слушает.  Прислонившись  к
коленям Хепзебы, Кэрри следила за Альбертом и старалась  угадать,  что  он
замышляет.



12

   Мистер Эванс и тетя Лу ходили на похороны  миссис  Готобед.  Когда  они
вернулись, у тети Лу были  заплаканные  глаза,  а  мистер  Эванс,  как  ни
странно, выглядел почти веселым.
   - Что ж, с этим, по крайней мере, покончено, - объявил  он  и  поднялся
наверх снять свой парадный костюм.
   Пока их не было, Кэрри стояла за  прилавком.  Она  впервые  осталась  в
лавке одна и довольно неплохо справилась с работой, за  исключением  того,
что недодала миссис  Причард,  жене  управляющего  шахтой,  шесть  пенсов.
Мистер Эванс тотчас послал ее вернуть монету. Какой бы плохой он  ни  был,
на бегу думала Кэрри, по крайней мере, он честный. Предположение  Альберта
о том, что он украл завещание миссис  Готобед,  относилось  к  числу  тех,
которые Хепзеба называла "выдумками нашего Умника-Разумника".
   Тем не  менее  мысль  об  этом  не  покидала  Кэрри.  Начались  детские
каникулы, она проводила много времени в  лавке,  помогая  мистеру  Эвансу,
наблюдая за ним и  размышляя.  Он  бывал  очень  грубым,  часто  впадал  в
неистовство, но, чтобы сделать то, в чем обвинял его  Альберт,  он  должен
был быть человеком нечестным, а такого Кэрри в нем не замечала.  Порой  он
бывал даже щедрым, предоставляя старикам кредит, если к концу недели у них
не хватало денег, а один раз послал целый ящик продуктов бесплатно  бедной
женщине, муж которой умер от воспаления легких.
   - Господь велит нам заботиться о вдовах и сиротах, - сказал он.
   Хепзеба и мистер Джонни, разумеется, не принадлежали  к  числу  вдов  и
сирот, думала Кэрри, но мистера Эванса, наверное, можно было  бы  убедить,
что господь велит помогать и таким. Будь она на его месте, она обязательно
бы им помогла, но теперь она знала, что  от  подобных  мыслей  очень  мало
толку. Она ведь считала, что он будет рад, когда она  передаст  ему  слова
миссис Готобед, - она, во всяком случае, была бы рада, -  и  ошиблась.  Он
только рассердился и  решил,  что  лишний  раз  убедился,  как  был  прав,
утверждая, что его сестра находится  целиком  под  влиянием  Хепзебы.  Что
Хепзеба околдовала миссис Готобед...
   Неужели мистер Эванс на самом  деле  считал  Хепзебу  колдуньей?  Люди,
которые ходят в церковь, не верят в колдовство, а мистер Эванс  был  очень
набожным человеком. "Интересно, а я верю?" - подумала Кэрри  и  так  и  не
смогла  ответить  на  этот  вопрос.  Уж  очень  ловко  Хепзеба   со   всем
управлялась: она  превосходно  пекла  пироги,  рассказывала  занимательные
истории и разводила птицу. Будь она колдуньей,  она  бы  тоже  делала  это
ловко, ей помогало бы умение колдовать. Но в таком случае  она  сумела  бы
внушить миссис Готобед мысль составить завещание - и они с мистером Джонни
могли бы жить в Долине друидов до конца своих дней...
   Однако Альберт не сомневался, что миссис Готобед составила завещание.
   От всех этих мыслей голова у Кэрри  шла  кругом,  в  ней  царил  полный
сумбур. И она уставала, потому что ночами лежала  без  сна,  все  думая  и
размышляя, а утром сходила вниз такая бледная, что тетя Лу решила пойти  в
аптеку купить ей какие-нибудь витамины.
   - Зря только тратить деньги! - заметил мистер Эванс. - Беда в том,  что
она сидит дома. Пусть гуляет, дышит свежим  воздухом,  и  все  пройдет!  И
желудок будет лучше работать...
   Какой он грубый и злой, думала Кэрри. Ведь она сидит  дома  только  для
того, чтобы помогать ему за прилавком! Такая несправедливость  снова  дала
ей пищу для размышлений. Мистер  Эванс  был  несправедливым  человеком.  И
вообще в жизни мало справедливости. Бедные Хепзеба и мистер Джонни! Бедные
они с Ником, вынуждены жить бок  о  бок  с  таким  грубым,  несправедливым
человеком, пока не кончится война. А то и еще дольше, всегда...
   И вот оказалось, что им не суждено жить  с  ним  даже  до  конца  года.
Пришло письмо от мамы, в котором она писала, что  больше  не  работает  на
"скорой помощи"; заболела ее собственная мама, поэтому она сняла  дом  под
Глазго, чтобы ухаживать за ней и в то же  время  жить  возле  порта,  куда
заходит корабль их отца. Дом небольшой, но в нем есть мансарда, где Ник  и
Кэрри смогут спать, а неподалеку неплохая  школа.  Она  прислала  тете  Лу
деньги на билеты для них, и через две недели им предстояло  отправиться  в
путь. "Осталось недолго, мои родные, - писала мама. - Я так рада".
   Кэрри не могла сказать, рада  она  сама  или  нет.  Все  случилось  так
внезапно, что у нее даже голова закружилась, как  бывает,  когда  смотришь
вниз с обрыва или катаешься на "чертовом колесе".
   - Не хочу я в этот противный Глазго, - ворчал Ник. - Не хочу  ходить  в
другую школу. Не хочу уезжать от тети Лу.
   К этому времени он и тетя Лу стали закадычными друзьями. Несколько раз,
когда Кэрри входила в кухню, она  заставала  их  вместе:  они  над  чем-то
хихикали.
   - Это секрет, - заявил Ник, когда она спросила у него, в чем дело. - Ты
дружишь с мистером Эвансом. Помогаешь ему. А я дружу с тетей Лу.
   - Ну и сиди со своим глупым секретом! -  в  сердцах  сказала  Кэрри.  -
Плевать мне на него.
   Но почувствовала себя обиженной. И вдруг поняла, что ей даже поговорить
не с кем. Ник заявил, что не хочет уезжать от  тети  Лу,  но,  как  только
привык к мысли о предстоящем отъезде, не знал, куда деваться  от  радости.
То и дело распевал песни собственного сочинения о том, как  будет  жить  в
Шотландии рядом с мамой, в то время как Кэрри так и не решила,  радоваться
ей или огорчаться грядущим переменам.
   Она пошла в Долину друидов, но там  чувствовала  себя  какой-то  чужой.
Хепзеба улыбалась, была,  как  всегда,  радушна,  но  лицо  ее  оставалось
безжизненным. "Словно скованный льдом пруд", - пришло Кэрри в голову. Даже
мистер Джонни притих: он сидел в углу  и  не  сводил  с  Хепзебы  глаз.  И
Альберт был необычайно молчалив. Не то чтобы он злился на Кэрри, он просто
был занят своими мыслями...
   Когда она рассказала им про мамино  письмо,  он  лишь  коротко  кивнул,
словно ее отъезд не имел для него большого  значения.  После  Хепзебы  ему
тоже придется уехать из Долины друидов, правда, недалеко: он переберется в
дом местного священника мистера Моргана.
   - Тебе этого хочется? - робко спросила Кэрри, но он лишь пожал плечами.
   Поглядев на удрученное лицо Кэрри, Хепзеба сказала:
   - Значит, нам всем предстоит сняться с места одновременно! Знаете  что?
Давайте устроим прощальный  вечер!  А  сейчас,  мистер  Страдалец  и  мисс
Печаль, извольте переменить выражение лица и отправляйтесь собирать яички,
потому что мистер Джонни в данный момент немного не в себе.
   - Он не болен, он просто перепугался, - сказал Альберт, когда они вышли
во двор. - Ни на минуту не отходит от Хепзебы. Понимать-то  он,  наверное,
не понимает, но чувствует, что наступают перемены.
   Он поднял камень и швырнул его в пруд, где когда-то поили лошадей.  Они
смотрели, как по воде пошли круги...
   - Тут глубоко? - спросила Кэрри.
   - Дна нет. Да нет, это, конечно, чепуха, дно обязательно должно быть. -
Он вздохнул и расправил плечи. - Пошли, а то Хепзеба ждет.
   Они собирали яйца. Ничего интересного в этом занятии не было.
   - Вся эта птица принадлежит Хепзебе, да? А корова - мистеру Джонни? Что
с ними будет?
   - Продадут, наверное. Корову, лошадь и гусей, во всяком случае. С одной
фермы предложили взять кур, но Хепзебе что-то  не  хочется  иметь  с  ними
дело. Фермер согласен нанять ее, только без мистера Джонни. Он прямо этого
не сказал, но дал понять, что мистер Джонни ему  нежелателен,  потому  что
может напугать его жену и детей.
   - Тогда им незачем идти на эту ферму!
   - Смотря какие еще будут предложения. Беднякам выбирать не  приходится.
И все равно им придется уйти из этого дома.
   - Если только... - Кэрри искоса поглядела на него. - Я хотела попросить
мистера Эванса позволить им остаться. Но я только  хотела,  а  сделать  не
сделала, так что толку от этого мало.
   - Да, когда доходит до дела... - отозвался Альберт. - Со мной произошло
то же самое.
   - Ты хочешь сказать, что тоже собирался поговорить с мистером Эвансом?
   - Нет. Я решил... - Он взглянул на Кэрри и быстро закончил:  -  Если  я
скажу, ты будешь смеяться.
   - Не буду, - пообещала Кэрри и вспомнила, что сама как-то сказала  ему:
"Не смейся". Когда они шли  по  лесу  в  ее  день  рождения.  С  тех  пор,
казалось, прошли годы.
   Лицо Альберта порозовело и стало серьезным.
   - Я пришел к выводу, что никто не имеет права выгонять людей из дома, в
котором они прожили много лет, в этом нет никакой логики. Я решил, что  на
этот счет должен существовать закон и что лучше обратиться к  адвокату.  Я
могу сказать ему, что миссис Готобед оставила завещание, но  мы  не  можем
его разыскать. В таком случае адвокату придется начать поиски - не в доме,
разумеется, потому что там я уже  все  обыскал,  а  в  других  адвокатских
конторах, куда она могла  в  свое  время  обратиться.  Если  она  оставила
завещание, то оно было зарегистрировано у нотариуса. Вот я и отправился  к
мистеру Рису. У него контора на площади Павших воинов.
   Он замолчал. Кэрри не сводила с него глаз в ожидании.
   - Я дошел только до приемной, -  вздохнул  он.  -  Просидел  там  минут
десять, а потом сбежал. Я понял, что это  бесполезно.  Что  бы,  например,
сделала ты, если бы была  адвокатом  и  к  тебе  явился  мальчик  и  начал
бессвязно бормотать про какое-то пропавшее завещание, словно в сказке  для
детей? Я прямо услышал, как мистер Рис  скажет:  "Беги,  мальчик,  отсюда,
твое место за учебниками!" И даже если бы этого не случилось, даже если бы
он выслушал меня и пообещал принять меры, все равно толку  было  бы  мало,
потому что Хепзеба ни за что не согласилась бы принять в этом участие.  Ты
можешь представить себе, что Хепзеба обратится в суд?
   - "Я не останусь там, где во мне не нуждаются, поэтому забудь об этом"!
- передразнила Кэрри решительную манеру Хепзебы, и Альберт  усмехнулся.  -
Все равно, если бы я уже добралась до приемной, я бы с ним  поговорила,  -
заключила Кэрри.
   - Возможно, - согласился Альберт. - Но то ты, а  то  я.  Ты,  по-моему,
если что-нибудь решишь, то обязательно это  сделаешь.  А  я  не  такой.  Я
начинаю думать, а есть ли смысл это делать, и тому подобное. Будь со  мной
ты, может, я бы и не испугался и довел бы дело до конца. Но ты никогда  не
верила в существование завещания, правда? Поэтому я и не позвал тебя...
   - Это подло! -  возмутилась  Кэрри.  -  Как  тебе  не  стыдно,  Альберт
Сэндвич!
   На лице его был написан стыд.
   - Да, - кивнул он. - А сейчас я ищу оправдания. И выбрал для  разговора
тебя, потому что ты не так труслива, как я.  Только  из-за  трусости  я  и
убежал из приемной адвоката! Боялся, что он будет надо мной смеяться.
   У него был такой несчастный вид.
   - Ты вовсе не трус, дурачок! - великодушно заметила Кэрри.
   - Нет, трус!
   - Нет, не трус. Ты просто... просто слишком умный,  чтобы  пускаться  в
авантюру сломя голову.
   Альберт застонал и закрыл глаза.
   - Как я ненавижу себя! - Потом открыл глаза и  со  злостью  пнул  кусок
сухой земли так, что он, перелетев  через  весь  двор,  гулко  ударился  о
стенку конюшни. - Нет, неправда, что я ненавижу себя, - сказал он. - Какой
в этом смысл? Но я знаю себе цену и знаю, что она не очень  высока.  Я  не
глупый, но и не очень смелый. - Он взглянул на нее и вдруг  усмехнулся:  -
Но с этим, наверное, надо примириться.
   Кэрри думала над тем, что бы сказать ему в утешение.
   - Будь ты смелым, толку все равно было бы  мало.  Мистер  Рис  вряд  ли
прислушался бы к твоим словам. Взрослые слушают только взрослых.
   - Взрослым быть хорошо, - рассудил Альберт. - А вот  ребенком  -  очень
трудно. Ты имеешь право только стоять и смотреть,  а  действовать  нельзя.
Как нельзя и помешать тому, что тебе не по душе. Будь я взрослым, я бы  не
дал выселить Хепзебу. Я бы купил Долину друидов, и мы все жили бы  вместе.
И вы с Ником тоже. Хотя вы, наверное, предпочитаете уехать в  Шотландию  и
быть рядом с мамой.
   - Не особенно, - отозвалась Кэрри. - То есть, конечно, я хочу  поехать,
но с другой стороны,  лучше  бы  остаться  здесь.  Хорошо  бы  можно  было
раздвоиться. Я чувствую, что душа у меня давно раздвоилась.



13

   Дни летели как на крыльях. Поначалу казалось,  что  две  недели  -  это
очень долго, а потом выяснилось, что еще много-много предстоит сделать.  В
последний раз.
   Ник придумал кучу песен про этот "последний раз". В последний раз  надо
съехать с кучи шлака,  стукнувшись  головой  о  железный  лист  и  ободрав
колено. В последний раз  сходить  в  часовню.  В  последний  раз  устроить
запруду в ручье, что бежал по краю сада.
   Он так радовался, что Кэрри боялась, не обиделась бы тетя  Лу,  но  та,
по-видимому,  не  обижалась.  Она  подпевала  Нику,  ходила  с  таким   же
блаженным, как он, лицом и сияющими глазами и смеялась по каждому пустяку.
   Только мистер  Эванс,  казалось,  разделял  охватившее  Кэрри  странное
чувство тоски.
   - Мне будет очень не хватать моей помощницы, - не раз говорил он. -  Ты
вправду помогала мне, Кэрри.
   И всякий раз, когда  Кэрри  слышала  эти  лестные  для  нее  слона,  ей
становилось все более и более тоскливо.
   И наконец последний день...
   Накануне вечером упаковали чемоданы, и теперь  они  стояли  в  ожидании
своих хозяев. Тетя Лу перестирала всю их одежду, заштопала  все  дырки.  А
под котел положила побольше угля, чтобы они  могли  в  последний  раз  как
следует помыться.
   - Завтра днем мы устроим пикник, - сказал мистер Эванс.
   Кэрри с Ником не поверили  собственным  ушам.  Ник  даже  захихикал  от
удовольствия. И заткнул себе рот рукой, когда тетя Лу взглядом велела  ему
быть осторожней.
   Кэрри решила, что мистер Эванс затеял этот  пикник  отчасти  для  того,
чтобы  помешать  их  прощальному  вечеру  в  Долине  друидов.  Когда   она
рассказала мистеру Эвансу про вечер, он почему-то совсем притих, а  затем,
как раз когда они собирались купаться, предложил устроить пикник.
   - В