ласили три  года  назад,  приметив
его светлую голову: каждый год он вносил по  нескольку  рацпредложений.  В
последний раз благодаря ему была улучшена схема блока развертки, и  Тамара
Орехова, сидящая  за  контрольными  картами,  сразу  же  прониклась  таким
вниманием к Ладушкину, что он теперь тихо страдал от этого. Сейчас,  когда
на учете была каждая минута, это внимание особенно тяготило.
   В бюро Ладушкина уважали. Не имея диплома,  он  мог  заткнуть  за  пояс
кое-кого из инженеров. Производили впечатление и его публикации в  газете,
над которыми подтрунивал только Веня Соркин, смущая Ладушкина и вызывая  в
нем хорошую злость. С Веней у него были особые  отношения:  он  любил  его
проницательный ум и чуткую душу, но терпеть не мог его черный юмор, однако
был благодарен Соркину за то, что тот постоянно держит  его  в  творческом
тонусе.
   Веня первый заметил, что с Ладушкиным что-то творится.
   - Не трухай, старик. - Он хлопнул  его  по  плечу.  -  Или,  по-твоему,
Кронос обручился с Виолеттой?
   - Именно так.
   - Тогда сразу шей саван и ползи на погост, если уже сейчас сохнешь.
   - Не сохну, а соображаю, как быть.
   - Соображают, как сам знаешь, не  в  одиночку.  А  вот  кое-кто,  между
прочим, действует.
   Веня многозначительно замолчал, интригуя  Ладушкина.  Тот  выжидательно
смотрел в его хитровато поблескивающие глаза, но с достоинством молчал.
   - Да спроси же меня, как именно действуют, - не выдержал Веня.
   - Сам расскажешь.
   - Чтоб ты был один такой в мире, - ругнулся Соркин. - Так  вот,  кто-то
по ночам останавливает стрелки часов на вокзальной башне.
   - Ой, мальчики, и мне расскажите, - подскочила к ним Орехова, одергивая
свое вязаное платье в ажурных дырочках.
   - Томочка, это мужской разговор, - отстранил ее Веня.
   Ладушкин недоверчиво смотрел на Соркина.
   - Чего уставился, как профессор на таракана? Истинная правда!
   Ладушкин знал за Веней особенность  разыгрывать  друзей  и  принял  эту
информацию за очередной блеф. Но все же  что-то  дрогнуло  в  нем:  уж  не
появился ли у него единомышленник?
   Вене он ничего не  сказал,  развернулся,  сел  за  свой  стол  и  начал
собирать блок.


   Украшение города - огромные часы, стрелки которых шпажками скрещивались
у  эфесов,  мелодично  отбивали  двенадцать,  когда  Ладушкин  ступил   на
вокзальную площадь, недоумевая, как можно взобраться на башню  и  помешать
их ходу.
   Две ночи подряд до  трех  часов  он  следил  за  башней.  Его  приметил
дежурный милиционер, попросил документы и, повертев в руках  удостоверение
городской газеты, посоветовал идти спать. Тогда он поинтересовался, правда
или выдумка, что кто-то пытается остановить время.
   Милиционер строго сказал:
   - По этому поводу сообщать ничего не положено. - Козырнул и отошел.
   На третью ночь, уже почти уверенный в том, что Веня  рассказал  легенду
заскучавшего по сказкам города,  он  неожиданно  дождался  желаемого.  Шел
третий час. Дежурный, по-прежнему  с  подозрением  посматривая  в  сторону
Ладушкина, скрылся в здании вокзала, когда от ближайшего тополя отделилась
тень и быстро заскользила к башне. Ладушкин, выдерживая дистанцию, ринулся
следом. Тень подошла к зданию с башней и оглянулась по сторонам. Это  была
женщина высокого роста в темном плаще с капюшоном, накинула на голову. Она
что-то достала из кармана плаща, кинула в рот и еще раз глянула направо  и
налево. Ладушкин успел спрятаться за газетный киоск.  Убедившись,  что  на
площади никого нет, она взмахнула полами плаща, и тут случилось  нечто  из
детских снов: женщина оторвалась от  Земли  и  строго  по  вертикали,  как
ракета,  поднялась  вверх.  Зацепившись  за  башенку  с  часами,   открыла
циферблат, выдернула шпажки стрел и сбросила вниз. Медленно спустившись на
землю, зашагала прочь от вокзала.
   Ладушкин побежал за ней. Квартала  через  два  догнал  и  пошел  рядом,
пытаясь заглянуть ей в лицо.
   -  Что  вам  надобно?  -  услышал   хрипловатый   голос,   показавшийся
удивительно знакомым. - Ах, это вы, Андрюша!
   Невозможно было  поверить,  но  рядом  шагала  его  бывшая  учительница
биологии Леонида Григорьевна.
   - Видели? - спросила она.
   - Да! Да! - воскликнул он, чувствуя холодок между лопатками.
   - Подумали, ведьма? - усмехнулась она. - А это все он.
   - Кто?
   - Травный отвар. Год назад врачи нашли у меня пиелонефрит -  воспаление
почечных лоханок, и прописали состав из пятнадцати трав. Обошла я рыночных
бабок, сама кое-какие  травки  насобирала  и  стала  заваривать.  Поначалу
породил во мне отвар  силу  геркулесовскую.  Теперь  вот  понемногу  вверх
поднимает. Нет, летать по-настоящему не умею.  Но  кто  знает,  что  будет
завтра.
   - А зачем шпаги, то есть стрелки сбросили?
   - Вам они кажутся шпагами? - хмыкнула она. - А вот по мне  -  шашлычные
шампуры. Сама не знаю, зачем это  делаю.  Наверное,  потому,  что  у  меня
сейчас плохое отношение к часам и календарям. Они напоминают:  тебе  скоро
шестьдесят. А я не верю, потому как не ощущаю себя  в  этом  возрасте.  Ну
скажите,  Андрюша,   какая   шестидесятилетняя   старуха   будет   вам   с
удовольствием разгружать  вагоны?  Кому  в  шестьдесят  хочется  играть  в
волейбол или заниматься спортивной гимнастикой? Уж и так  сдерживаю  себя,
сдерживаю, только по ночам и есть возможность проявить себя в полную меру.
На днях прихватила с собой мяч, перелезла через ограду стадиона и часа три
гоняла по полю, пока не рассвело. Что мне делать, Андрюша? Не  пить  травы
не могу - умираю от почечных колик. А пью  -  становлюсь  богатыршей,  чья
сила никому не нужна.
   Ладушкин исподволь рассматривал ее. И впрямь  стала  вроде  бы  выше  и
мощней. Походка устойчивая, быстрая, не шестидесятилетней.
   -  Вы  отлично  выглядите,  -  пробормотал  он,  все  еще   огорошенный
случившимся. - Леонида Григорьевна, я так давно...
   - Давно, - кивнула Леонида, мельком глянув на него.
   - Что все-таки с вами? - робко спросил Ладушкин,  когда  они  вышли  на
центральный проспект.
   - Я же сказала, - ответила она раздраженно. - И не могу  понять,  какая
именно трава дает такой эффект. Исключала из состава по очереди  каждую  -
без изменений.
   - Можно? - взял ее  под  руку  и  ощутил  ладонью  выпуклый  боксерский
мускул.
   - Хотя и поздно, приглашаю тебя на чай, а то когда еще встретимся.
   В ее квартире было так же, как пятнадцать лет назад. Грубоватая  желтая
мебель пятидесятых  годов,  старенький  приемник  "Рекорд"  с  проволочной
антенной, на стенах фотографии хозяйки - маленькой и уже  девушки,  совсем
не похожей на сегодняшнюю, будто из другой жизни. Только  книжный  шкаф  в
коридоре по-современному сверкал полировкой.
   Из соседней комнаты послышался  плач  грудного  ребенка,  оттуда  вышла
заспанная женщина  в  халатике.  Увидев  Ладушкина,  она  тихо  ойкнула  и
прошмыгнула на кухню, поправляя взлохмаченные волосы.
   - Что? - встрепенулась Леонида. - Проснулся? - И пояснила Ладушкину:  -
Моя племянница Неля.
   Через минуту Неля вынесла из кухни бутылочку  с  подогретым  молоком  и
опять скрылась в спальне. Леонида тяжело вздохнула.
   - Вот так и живу, - сказала она, расставляя чашки и усаживаясь. -  Бери
сахар. - И вдруг вскочила и с возгласом "Иэх!" двинула плечом шифоньер.
   - Что с вами, Леонида Григорьевна?! - воскликнул изумленный Ладушкин.
   А Леонида уже раскачивала обшарпанный буфет на кухне,  потом  принялась
за книжный шкаф.
   Ладушкин бегал вокруг нее и не знал, хохотать  ему  от  увиденного  или
вопить.
   - Это бесподобно! Я никогда...  не  смогу!  Да  вы  же...  Атлет!  -  с
придыханием восклицал он.
   Из спальни вновь  выглянула  Неля  и,  не  сказав  ни  слова,  с  шумом
захлопнула дверь.
   Ладушкин попробовал задвинуть книжный шкаф на место, но не переместил и
на сантиметр и с ужасом взглянул на Леониду.
   - Ничего, Андрюша, все будет в порядке, -  виновато  улыбнувшись,  она,
как мальчика, погладила его по голове.
   Опять заплакал ребенок. Леонида замерла.
   - Там, - кивнула она на дверь спальни, - мое второе горе-злосчастие.
   - Что, дитя нездоровое? - осторожно спросил Ладушкин.
   Она как-то недобро усмехнулась.
   - Чего ему сделается. Пока жив-здоров. - И  вдруг  сказала:  -  Это  же
Федор Дмитриевич, мой супруг. Помнишь, он ходил с нашим классом в  походы?
Так вот там, в кроватке, он - шестимесячный.
   У Ладушкина стиснуло дыхание - что это она, заговаривается?
   - Да в себе я, в  себе.  -  Леонида  села,  быстро  закрутила  в  чашке
ложечкой.
   Он хорошо помнил Федора Дмитриевича, широкоплечего веселого дядьку,  но
как-то не решался спросить о нем - мало ли что, может, развелись или умер.
   Увидев растерянность и жалость в его глазах, Леонида сказала:
   - Я сейчас расскажу по порядку.
   Ему захотелось рвануть отсюда подальше, чтобы  не  услышать  что-нибудь
совсем жутковатое, но что-то остановило.  Вовсе  не  безумная,  а  усталая
женщина сидела перед ним, и он приготовился слушать.
   Ребенок  не  утихал.  Тогда  она  встала  и  вынесла  его  из  спальни.
Толстенький бутуз,  обмотанный  одеяльцем.  На  ее  руках  он  успокоился,
прислонился к плечу и мгновенно уснул - едва  успела  подхватить  выпавшую
изо рта соску.
   - Ты, конечно, засомневался в моем  здравом  уме,  -  усмехнулась  она,
покачивая малыша. - Да, такое и во  сне  не  приснится.  Очень  рада,  что
встретились.  Потребность  высказаться  огромная,  но  не  всякому   такое
расскажешь. Я  ведь  отчего  квартиры  меняла?  В  горисполкоме  меня  уже
принимают за аферистку. А как быть, если такое происходит?
   Младенец вновь открыл глаза, мутным взглядом  посмотрел  на  Ладушкина.
Она замолчала, сунула дитю в рот соску, и он вновь  засопел.  Обыкновенный
толстощекий малыш уютно лежал на ее плече и ничем не  напоминал  огромного
веселого дядьку, супруга Леониды.
   - Так вот, начну по порядку. Встретились  мы  с  Федором  Дмитриевичем,
когда ему было пятьдесят, а мне двадцать пять. Извини, что такая тема,  ты
уже большой мальчик, должен меня  понять.  В  молодости  я  была  довольно
интересной, но ничуть не смущалась тем, что мой суженый  ровно  наполовину
старше меня. Смотрелись мы неплохо, любил он меня и как жену, и как  дочь.
Правда, оборачивался вслед каждой юбке, но, поскольку был уже в  возрасте,
меня это мало волновало. Куда больше не нравилось, что он летун и трудовая
книжка его выглядит слишком живописно. Профессий сменил множество, но зато
и прослыл умельцем на все руки:  хорошо  столярничал,  чинил  магнитофоны,
играл на многих инструментах. И вот вижу я вскоре, что не любит  он  долго
на одном месте задерживаться: меняет и работу, и города. Поначалу ездила с
ним, потом надоело - устала. Привыкла отпускать самого, куда хочет, хотя и
ревновала до безобразия. Зато  встречи  были  сплошными  праздниками.  Да,
забыла сказать о главном:  где-то  лет  через  пять  после  нашей  свадьбы
заметила я, что мой Федор Дмитриевич будто бы становится все  крепче,  все
здоровее, и морщины с его лица  слезают,  сглаживаются.  Сказала  ему.  Он
долго смотрел на  меня,  а  потом  рассмеялся:  "С  молодой  женой  и  сам
помолодеешь!"
   Через десять лет Федор Дмитриевич уже  не  на  пятьдесят,  а  на  сорок
выглядел. И я опять сказала ему о своем удивлении.
   "Да ты, я вижу, не  рада,  что  хорошо  смотрюсь,  -  улыбнулся  он.  -
Чудачка. Я ведь седину красящим шампунем закрашиваю".
   Я, конечно, приметила эту бутылочку шампуня,  но  и  без  него  муж  не
выглядел бы на свои годы.
   И стало мне беспокойно. Неприлично говорить плохое о  родном  человеке,
но, скажу тебе, Федор  Дмитриевич  становился  все  большим  охотником  до
женщин. Доходили до меня слухи, что у него романы  в  каждом  городе,  где
бывает. Причем крутит в основном с молодыми. Я бы  не  стерпела  все  это,
если бы не увидела надвигающуюся беду. Когда исполнилось мне  сорок  пять,
подруга сказала, что мы теперь выглядим одногодками. А тут еще  в  журнале
попалась статья о термитах, о  том,  что  если  в  термитнике  не  хватает
молодых особей, начинается линька стариков и обратное их развитие, то есть
омоложение. Невероятно, однако с Федором  Дмитриевичем  происходило  нечто
подобное. Объяснение этому удивительному  факту  я  находила  в  том,  что
мужчин в ту пору было меньше, чем женщин. "Линька и омоложение...  Что  ж,
возможно, природа вносит поправки в создавшуюся  ситуацию",  -  утешала  я
себя фантастической мыслью.
   Между тем,  характер  Федора  Дмитриевича  с  каждым  годом  все  более
портился.  Он  становился  по-молодому  задиристым,  не   теряя,   однако,
старческой ворчливости. Оставался при нем и  его  возрастной  опыт.  Можно
вообразить, что за искуситель был в его лице, в этом  сочетании  блестящей
молодой наружности и житейского груза.
   Еще через пять лет его уже считали моложе меня. Это было как раз  в  то
время, когда ты учился в старших классах. А теперь представь мою не только
чисто женскую досаду, но и ужас при взгляде  на  Федора  Дмитриевича.  Мне
исполнилось пятьдесят, когда его стали принимать за моего  сына.  К  этому
времени мое чувство к нему переросло в чувство  матери.  Психологически  я
уже готовила себя к тому, что он совсем скоро станет подростком, а потом и
вовсе дитям, так как природа явно перебарщивала и с необычайной  скоростью
катила его назад, в детство. Но вот что нехорошо: во мне  появилось  нечто
мстительное,  странно  уживающееся  с   материнским.   Федор   Дмитриевич,
наконец-то, расстался со своими поклонницами, а я приобрела на него  права
не матери даже, а бабки.
   Прежде чем превратиться в младенца, он открыл свою тайну.  Оказывается,
когда-то он попал с геологической экспедицией в  некое  странное  место  в
Сибири, где находился очаг аномального  времени.  Все,  кто  там  побывал,
через год  стали  развиваться  в  обратном  порядке.  За  участниками  той
экспедиции  установили  контроль  сразу  несколько  НИИ,  но   мой   Федор
Дмитриевич уж очень захотел вернуть молодость и улизнул от  наблюдений.  Я
повезла его в Москву, когда он уже превратился в мальчика, а там  сказали:
где же вы были раньше, теперь что-либо  изменить  поздно,  слишком  далеко
зашел процесс. Сейчас Федору Дмитриевичу полгода. Что с ним случится через
шесть месяцев, я не знаю.
   Леонида смолкла и осторожно переложила малыша с одного плеча на другое.
При всей  необычности  история  с  ее  мужем  подтвердила  давние  догадки
Ладушкина о том, что за чудесами не обязательно лететь в космос - их много
и на Земле.
   - А ты,  я  вижу,  тоже  озабочен  временем?  -  Леонида  проницательно
взглянула на него. - Иначе зачем бы дежурил у вокзальных часов?
   - Да, - признался он. - Озабочен.
   - Я всегда понимала своих учеников.
   - И давали советы.
   - Дам и сейчас. На Каштанном  бульваре,  в  здании  бывшего  кукольного
театра, по воскресеньям собирается в три часа ГрАНЯ. Это такая  группа  по
аномальным явлениям. Пойди, пообщайся, там есть любопытные ребята.


   Ладушкин приоткрыл дверь и заглянул  в  комнату,  где  заседала  ГрАНЯ.
Человек десять,  умостившись  за  столами  и  на  столах,  перебрасывались
репликами с мужчиной в черном свитере, называя его по фамилии:
   - Арамян, вы не правы!
   - Так эксперименты не проводятся, товарищ Арамян.
   - Я же говорил вам, Арамян, надо установить над ним контроль.
   С минуту он постоял у дверей,  затем  на  цыпочках  пробрался  в  конец
комнаты. Все вопросительно повернулись к нему.
   - Я, собственно... - замялся он. - Мне нужна ГрАНЯ.
   - Зачем она вам? - подозрительно спросил Арамян, буравя его кавказскими
глазами.
   - У меня дело. От Леониды Григорьевны.
   - А-а, - протянул он. - Тогда подождите.
   Настороженность вмиг исчезла, все отвернулись от Ладушкина, и  собрание
покатилось своим ходом.
   - Нет, вы только послушайте, Арамян, что говорит эта дама! - взвинченно
выкрикнул мужчина с румянцем легкоатлета, кивая в сторону яркой брюнетки в
желтой мохеровой блузке.
   - Да я своими глазами видела! - Девушка ударила себя кулачком в  грудь.
- Сидит  вот  так  на  берегу.  -  Подперев  щеки  ладонями,  она  кого-то
изобразила. - И вдруг вижу - идет!
   - Кто? - У окна знакомо хихикнули. Ладушкин повернул  голову  и  увидел
Веню Соркина. - Вы сами сказали, что сидит. - Веня подмигнул Ладушкину.
   Встреча была неожиданной - Соркин не верил не только в чудеса, но  и  в
некоторые научные явления. И чего это он забрел сюда? Не удивительно  было
бы встретить здесь Орехову, помешанную на "летающих  тарелках"  и  шаровых
молниях. Соркин был ее  жестоким  оппонентом,  умел  искусно  развенчивать
любое природное волшебство, от которого она приходила  в  восторг.  Уж  не
намеренно  ли  пригласили  Соркина  в  эту   группу,   чтобы   отрезвляюще
воздействовал на буйное воображение ее энтузиастов?  Подобные  люди  здесь
просто необходимы.
   - Нет, вы только вдумайтесь в  смысл!  -  пыталась  прорваться  в  души
присутствующих девушка. - Человек сидит, смотрит на море и нагоняет волну.
Такого экстрасенса нет даже в Киеве, а у нас есть!
   - Товарищи, -  сказал  Арамян,  -  прошу  извинить,  но  мы  отошли  от
сегодняшней темы. Дубров, слушаем вас.
   Из-за  стола  вылез  плотный  широкоплечий  парень,   встал   лицом   к
присутствующим, смущенно переваливаясь с ноги на ногу.
   - Включайте, - кивнул Арамян девушке. Та сунула парню в  руки  микрофон
от кассетного магнитофона "Легенда" и нажала клавишу.
   - Ну что вам сказать, - замялся парень. Было видно, что  он  не  привык
выступать перед аудиторией,  да  еще  у  магнитофона.  -  Так  вот,  -  он
кашлянул. - Дело в том, что часы на моей руке не ходят.
   - Так заведите, - опять хихикнул Веня.
   - Соркин, хотя сомнение и мать познания, все же ведите себя тактично, -
сказал Арамян, и Ладушкин понял, что Веня здесь не впервые.
   - Все равно не ходят, - нахмурился Дубров. - Тут я  слышал  о  женщине,
которая останавливает стрелки на башне. У  меня  же  часы  останавливаются
сами. Особенно когда очень волнуюсь, стрелки начинают прыгать, а  потом  и
вовсе замирают.  За  год  шесть  штук  испортил.  Не  идут  даже  те,  что
вмонтированы в панель МАЗа.
   - И чем вы объясняете это? - поинтересовался Арамян.
   - Для того и пришел, чтобы у вас спросить.
   Все молчали. Тогда начал излагать свои предположения Ладушкин:
   - Возможно, Дубров в минуты волнения излучает сильные  электромагнитные
волны. А магнит, как известно, действует на часовой механизм. И  еще  одна
версия: всему виной биочасы.
   - То есть? Объясните, - не поняли присутствующие.
   - Видите ли, есть  предположение,  что  в  человеке  существует  эдакий
хроноглаз, своего рода биочасы, которые не только настраивают наш организм
на определенный  ритм,  но  и  могут  предвидеть  будущее,  заглядывать  в
прошлое. Ваши биочасы, Дубров, возможно, настолько мощны,  что  влияют  на
механизм обычных часов. Мне бы надо пообщаться  с  вами,  Дубров.  Я  хочу
удостовериться в наличии этого хроноглаза.
   - Если у меня и есть этот глаз, - сказал Дубров смущенно,  -  то  я  не
знаю, где он.
   - А это и не обязательно знать, -  сказал  Арамян.  -  Главное  -  ваши
показания. - Он кивнул на магнитофон: - Следующий.
   Встала невысокая черноглазая женщина и  вдохновенно,  с  певучим  южным
говорком, стала рассказывать:
   - Сосед у меня новый появился. По утрам и вечерам  ходит  в  спортивном
костюме по кольцу двора, Все бы  ничего,  пусть  себе  ходит,  у  нас  все
пенсионеры по этому кольцу и ходят, и бегают. Так этот же не просто ходит,
а всегда что-то напевает.
   - Олигофрен, вероятно, - снова не выдержал Соркин.
   - Не скажите! - яростно возразила черноглазая  и  сделала  удивительный
вывод: - Олигофрены так о своем здоровье  не  заботятся.  Так  вот,  я  не
выдержала, как-то вечером подстерегла его, вышла навстречу, когда он шел и
пел про Комарове, и говорю: "Признавайтесь, вы - внеземлянин?