осу - что это с  ним?  Всегда  проскакивает,
едва кивнув, а тут внимание проявил.
   - Шаль себе вяжу, - сказала она, распрямляя  мохеровую  нитку.  -  Жаль
только, цвет серый. Хотелось белую, нарядную. Слушай! - Она вдруг схватила
Ладушкина за руку. - Скажи честно, собьет нас комета или нет?
   - Глупости, - горячо сказал Ладушкин.
   - Если нужна материальная помощь... Я всегда  готова.  У  меня  зять  в
загранке плавает, дочь в Африке работала...
   - Пока ничего не надо, - сказал Ладушкин так компетентно, будто состоял
в международной комиссии по ликвидации кометы.
   Курилова успокоилась, взяла шаль за уголки и развернула.
   - Вот. Почти готова.
   Шаль была узорчатой, кружевной. Красивой.
   - И сколько на нее ушло времени? - спросил Ладушкин.
   - Да месяц ухлопала. Правда, не с утра до ночи.
   - Это брутто. А нетто? Чистого времени сколько?
   - Не вставая, что ли? Да разве ж я считала, голубчик. Ежели не вставая,
думаю, за неделю кончила бы.
   Секунды, минуты, часы на  глазах  у  Ладушкина  обрели  форму  петелек,
сложились  в  кружевной  платок.   Итак,   время   обладает   способностью
превращаться в предметы. Выходит,  одежда,  книги,  здания,  все  предметы
окружающего мира - не что иное,  как  трансформированное  время.  Если  бы
можно было, дернув за нитку, превратить эту шаль опять в  клубок  и  таким
образом вернуть утраченные часы...
   -  Э-э-э,  ты  чего  хулиганишь?  Полряда  распустил!  -   рассердилась
Курилова.
   - Извините, - пробормотал Ладушкин. - Задумался.
   В тот день он записал в блокноте: "Мои телевизоры и рассказы превращают
время в духовную ценность, учесть которую, увы, нет никакой возможности".
   Теперь он знал, сколько тратит минут на  готовку  пищи,  мытье  посуды,
чтение газет и журналов, на болтовню. По вечерам подводил итоги и ужасался
тому, как  бездарно  разбазаривается  день.  Накапливались  два-три  часа,
потраченные неизвестно на что, неуловимо исчезнувшие, испарившиеся.
   Как зауздать Кроноса, притормозить его бег, превратить это  чудовище  в
послушного дрессированного коня?  Чем  добросовестней  подсчитывал  каждую
минуту, тем быстрее летело время. В часы вынужденных ожиданий оно  плелось
черепахой, и это тоже не приносило удовлетворения. Правда, черепаха  легко
превращалась в  стремительного  жеребчика,  стоило  где-нибудь  в  очереди
занять себя  детективом.  И  Ладушкин  понял,  что,  кроме  Виолетты,  над
человечеством висит трагедия  временного  парадокса:  поскольку  медленнее
всего течет время без  событий,  то  дольше  всего  оно  будет  длиться  у
человека, который сидит и без единой мыслишки в голове плюет в потолок. Ну
разве не обидно, что  в  такой  ситуации  выигрывают  пустохроны?  Как  же
замедлить ход событий? Как научиться растягивать до бесконечности приятные
минуты и часы, а тяжелые и серые превращать в  быстролетящих  птиц?  Пухла
голова от этих размышлений.
   Он лег на диван.


   И тут раздался телефонный звонок.
   - Привет, - сказал Галисветов. - А у нас вчера испортилось  все  сразу:
холодильник, телевизор и унитаз. Зашел бы.
   - Да-да, конечно, - закивал в трубку Ладушкин.
   - Хочу что-нибудь почитать о Че Геваре.  Мне  рассказывал  о  нем  дядя
Максим.
   - Какой еще дядя? - ревниво полюбопытствовал Ладушкин.
   - Наш сосед. Он знает пять языков, тренирует тело и дух, чтобы  поехать
в Африку учить безграмотных и кормить голодных.
   - У тебя удивительный сосед. Он часто приходит к вам в гости?
   - Не очень. Когда маме нужно что-нибудь по-французскому.
   - Ясно. Ну, будь здоров, Галисветов!
   - Будь здоров.
   Чтобы врага победить, надо его знать. Рядом с учебниками по  литературе
на стол Ладушкина легли  научно-популярные  журналы,  книги  по  физике  и
биологии. Пытаясь разобраться в некоторых статьях, Ладушкин  порою  ощущал
себя  кошкой,  которая  посредством  обоняния  решила  понять   устройство
автомобиля.
   Теперь он хронометрировал любое свое действие,  не  глядя  на  часы,  с
точностью до минуты. Вот и сейчас  краем  глаза  отметил,  что  где-то  на
двадцать третьей минуте чтения  на  соседнем  балконе  уселась  в  шезлонг
второкурсница Олька, разложила на подоконнике косметику и стала краситься.
Ровно пятьдесят семь минут, пока он  листал  популярное  изложение  теории
относительности, Олька красила ресницы, выщипывала брови, подводила  веки.
Это чудовищное расточительство вывело его из себя, и на пятьдесят  восьмой
минуте он сказал:
   - Ты сошла с ума.
   - А что такое? - Олька повернула к нему розовую от крема мордашку.
   - Да ведь это преступление - пятьдесят семь минут на ресницы и брови!
   - А вы что, засекали? - Девчонка прыснула в косметичку.
   - Да за это время можно  прочесть  двадцать-тридцать  страниц,  выучить
стихотворение или написать письмо.
   - Мало ли что можно, - вздохнула Олька.  -  Мне  надо  на  свидание,  а
письма, увы, писать некому.
   "Вот и весь ответ, - с горечью подумал Ладушкин. -  Все  же  человек  -
существо консервативное и ленивое. Особенно женщины".
   И он вновь углубился в книгу.  По  Эйнштейну  выходило,  что  пассажиры
поездов, самолетов и даже  автобусов  на  какие-то  микросекунды  старятся
медленнее пешеходов. Разница  была  бы  существенней,  если  бы  транспорт
двигался со  скоростью,  близкой  скорости  света.  Тогда  можно  было  бы
обмануть время и, погуляв по вселенной, вернуться на Землю более  молодым,
чем оставшиеся на ней ровесники. Но для этого нужна фотонная ракета,  а  у
Ладушкина ее не было. Поэтому он делал ставку на собственный  организм.  В
нем появилось новое зрение, будто и впрямь заработал хроноглаз,  постоянно
фиксирующий, замечающий, как вокруг прямо-таки швыряются мелочью, купюрами
времени. Создавалось впечатление, что жителям Земли отпущена  чуть  ли  не
вечность, и поэтому времени у них - куры не клюют и можно по-купечески,  с
размахом, тратить его, не задумываясь над тем, что осталось в кошельке или
кармане.
   - Юлия Петровна, вы, когда входите в класс, что  говорите  ученикам?  -
как-то спросил он у соседки по лестничной площадке.
   - Как что? - удивилась Лагутина. - "Здравствуйте, дети", - говорю.
   - Так и знал, - вздохнул Ладушкин. - А надо бы с порога, с ходу: "Дети!
Помните о Кроносе!" Чтобы в юные мозги это впечатывалось так же  просто  и
легко, как таблица умножения.
   - Да-да, конечно.  -  Лагутина  как-то  странно  взглянула  на  него  и
покраснела: - Извините, Кронос - это бог?
   - Точнее, титан, заведующий временем.
   - А не могли бы вы, Андрей Матвеевич, рассказать об этом  Кроносе  моим
ребятам? Кстати, вы где-то должны проходить педпрактику, вот и  начните  с
нас.
   "А ведь и правда, - подумал Ладушкин. - Да и где еще, в какой аудитории
примут мои мысли так творчески, как не в детской? Кто, как не дети, должны
начинать жить по-новому? И потом  надо  помогать  хроноглотам  становиться
хронофилами".
   - Согласен, - кивнул он и через неделю вошел в девятый "Б".


   Сто лет Ладушкин не был в школе, и не очень уютно шагалось ему длинными
коридорами, по которым мотало  взад-вперед,  так  и  норовя  сшибить  его,
будущее человечества.
   Длинные, породистые мальчики и девочки девятого  "Б"  выглядели  хорошо
подогнанной  баскетбольной  командой,  чью  гармонию  нарушал  лишь   один
невысокий паренек в первом ряду, увидев которого Ладушкин ахнул про  себя,
чрезвычайно удивился и расцвел в улыбке.
   - Наш гениальный мальчик, - шепотом  пояснила  Лагутина.  -  Ему  всего
одиннадцать, а он выучил всю школьную математику и физику. Правда, у  меня
двойки получает - не созрела душа до Толстого и Чехова.
   - Я знаю его, - тихо сказал Ладушкин. - Это мой давний знакомый.
   "Какая она все же упрямая, - с досадой подумал он о матери Галисветова.
- Ведь говорил, что этого не надо делать, что мальчик  должен  учиться  со
сверстниками. Так нет же, не послушала".
   Еще досаднее было оттого, что сам Галисветов скрыл от него свой  прыжок
из  пятого  класса  в  девятый.  Небось  сосед  Максим  знает,  а  ему  не
доложили...
   Лагутиной он не стал ничего объяснять и постарался тут  же  переключить
внимание на других детей. Девятиклассники смотрели на него с  любопытством
и ожиданием. Ладушкин поправил галстук под джемпером и сказал:
   - Я начну с конца.
   - Как это? - не  поняла  девочка  с  очень  яркими,  будто  вымазанными
вишней, губами на бледном лице.
   - Наш комсорг, - шепотом представила ее учительница.
   - Мне хочется нарушить элементарную логику, - пояснил Ладушкин.
   - А зачем? - удивилась комсорг. - Ведь  вначале  встает  солнце,  затем
наступает вечер с луной и звездами.
   - Это кто же тебе сказал такое?  -  возмущенно  вскочил  Галисветов.  -
Может, вначале появляется луна, а ее сменяет солнце?
   - Ты прав, - поддержала его учительница. - Садись.  День  сменяет  ночь
или ночь сменяет день - не суть важно. Важно, что из этого  получается.  И
все-таки начинать с конца нелогично.
   - Дорогая Юлия Петровна! - Ладушкин наклонился к ней и заговорил  прямо
в ухо: - Вы женщина и именно поэтому должны понять меня, ибо всем известна
милая  нелогичность  мышления  женщин,  ломающая   наши   мужские   догмы,
нелогичность, которую мы должны уметь понимать  и  принимать,  потому  что
это, быть может, первая весть из далеких  миров  с  иной,  непонятной  нам
логикой.
   - Я вижу, вам очень  хочется  сначала  умереть,  а  потом  родиться.  -
Лагутина улыбнулась как можно любезнее.
   - Почему бы и нет? - Ладушкин был серьезен. - Очень может быть, что  за
свою  жизнь  мы  по  нескольку  раз  умираем  и  рождаемся  вновь,  только
происходит это незаметно для человека и окружающих. Да и в природе еще  не
было такого, чтобы после зимы не наступала весна.  Человек  же  не  только
частица природы, но и, как сказал кто-то из великих, инструмент, с помощью
которого природа познает самое себя.
   - Это сказал Кант, - уточнил Галисветов. - Впрочем, и  Гегель  тоже.  И
еще многие. Труднее найти того, кто это не говорил.
   - Да? - удивился Ладушкин и подумал, что был  прав  -  мальчик  слишком
засорил мозги взрослой информацией. - Поехали дальше. Представьте,  что  в
лице человека природа вдруг  взбунтовалась  против  косного,  размеренного
течения событий, неизбежно приводящего  к  одному  финалу  и  мудрецов,  и
глупых, подчиненных и начальников, злых и добрых. Вообразите на миг, что в
результате каких-то неизвестных нам причин земное время стало выделывать с
людьми всякие штучки.
   - Вы что, фантаст? - пробасили с последнего ряда.
   - Нет, - покачал головой Ладушкин и вспомнил свой последний, так  и  не
законченный рассказ о Куриловой, о том, как она искала, да так и не  нашла
мочевой канал у курицы и все удивлялась необычному строению этой птицы.  -
Хочу заметить, - продолжал он, - что проделки Кроноса вовсе не фантастика,
это земная явь, которую мы часто не хотим или  боимся  замечать.  Вот  вам
предмет, доказывающий, что время нынче  изменило  свой  привычный  ход  по
кругу.
   Ладушкин снял с запястья часы.
   -  Вот.  Электронные.  Новое  ощущение  времени   отразилось   в   этом
циферблате.  Время  нынче  щелкает,  как  счетчик  в  такси.  Не   успеешь
оглянуться, как тебе скажут: слезай, приехали. Итак, я начну  с  последних
страниц лекции. Если хотите, это моя маленькая месть Кроносу.
   Он достал  из  папки  блокнот  в  коленкоровом  переплете  и,  поправив
галстук, стал читать:
   - _Концовка лекции_.  А  теперь  я  хочу  спросить  вас:  часто  ли  мы
вспоминаем о своем главном друге и враге - времени?  Задумываемся  ли  над
тем, как замедлить его сумасшедший бег? Увы, мы признаем себя  бессильными
перед его неумолимым движением,  в  отчаянии  опускаем  руки  и  панически
охаем: "Ну и летит!" Или смиренно вздыхаем: "Ничего  не  поделаешь,  годы,
годы..." А вот как  взять  за  жабры  эти  годы  и  подчинить  себе?  Сама
постановка вопроса кажется нам крамольной. Однако, если поразмыслить,  вся
история человечества - не что иное, как стремление  укротить  кровожадного
Кроноса,  пожирающего  собственных  детей.  Первым  поднял  на  него  руку
изобретатель не часов, нет, а  колеса,  хотя,  скорей  всего,  думал,  что
побеждает только пространство.  Гномоны,  клепсидры,  песочные,  колесные,
пружинные часы - все это мрачные игрушки человека, с  помощью  которых  он
отсчитывал  свой  срок.  Однако,  развивая  науку  и  технику,  исподволь,
незаметно вел наступление и на время.  Посудите  сами  -  телега  движется
быстрее  пешехода,  автомобиль  -  быстрее  телеги,  самолет   -   быстрее
автомобиля. Но поскольку время - это длительность событий в  пространстве,
то, поглощая  со  скоростью  звука  пространство,  мы...  Какой  кошмар  -
ускоряем и время?! Как там поется в популярной песне: "Все быстрей,  время
мчится все быстрей!" Это что же получается? Выходит,  человек  теперь  уже
сам лезет в пасть  Кроноса?  Но  если  плотность  событий,  впечатлений  в
единицу времени увеличивается, то оно вроде бы должно замедлить свой  бег?
Именно должно. Беда в том, что мы  не  научились  субъективно  растягивать
события (хорошие, разумеется. Зачем растягивать плохие?) так, чтобы  время
и впрямь не мчалось с  реактивной  скоростью.  Порою  кажется,  что  титан
Кронос пересел в космическую ракету. "Все кончается", - с горечью осознаем
под финал. И когда уже нельзя пустить стрелки часов  в  обратную  сторону,
начинаем понимать, что жизнь - это умение  распорядиться  отпущенным  тебе
сроком. Если не знаешь, как это сделать, не научился этому, то и  не  жди,
что проживешь долго, интересно. Какой  же  аркан  придумать  для  времени?
Ответ на этот вопрос - в начале лекции.
   - Вот и прочтите начало, - пробасил староста, приглаживая челочку.
   - Хорошо, - согласился Ладушкин. - _Начало лекции_.  Стрела  Кроноса  в
моих руках. Могу пустить ее в прошлое, могу в  будущее,  могу  оставить  в
настоящем. Могу сразу три  времени  нанизать  на  нее.  Теперь  я  сильнее
обстоятельств, так как умею  провидеть  будущее.  Не  скорблю  о  прошлом,
потому что у меня прекрасная память, она всегда со мной. Иногда меня тянет
на риск, и тогда я заглядываю в завтра. Но  чаще  всего  на  одной  ладони
держу прошлое, на другой будущее, а голова в сегодняшнем дне. Жаль только,
что это пока лишь на словах. Все.
   - Как все? - опешила Юлия Петровна.
   - Середину предлагаю продумать сообща.
   Класс весело загудел.
   - Можно мне? - подняла руку девочка  с  темным  хвостиком  на  затылке,
перевязанным  коричневой  лентой.  -  Нынешним  летом  я  была   в   нашей
обсерватории  и  слушала  любопытную  лекцию.  Совершенно   фантастическая
гипотеза: звезды - вовсе не атомные реакторы, а тела, свет  которых  -  не
что иное, как действие времени. Но поскольку этот свет  доходит  к  нам  с
запозданием, когда звезд уже нет или они совсем  в  другом  месте,  то  по
отношению к ним мы - в будущем. Значит, если установить со звездой  связь,
то можно заглянуть в свое будущее и как-то подправить его. Знать бы точно,
что мне в конце года поставят тройку по алгебре, все жилы вытянула бы,  но
подтянулась. Если поток времени несет нас к уже запланированному будущему,
то время превращается из разрушителя в созидателя - в том случае, конечно,
если мы сможем управлять им. Это придает жизни смысл.
   - Что-то накрутила ты, Столярова, - прервала  ее  учительница.  -  Рано
тебе еще о смысле жизни задумываться. Сначала и впрямь подтяни  алгебру  и
прекрати рисовать на уроках динозавров и птеродактилей. Алик, что у тебя?
   - Люди любят казаться оригинальными, - ссутулившись над столом,  сказал
Алик, раздумывая, встать или говорить сидя. Наконец поднялся. - А попробуй
докажи  свою  правоту.  Гедель  вон  придумал  какую-то  временную  петлю:
тяготение, мол, искривляет пространство,  временные  линии  замыкаются,  и
прошлое регулярно возвращается к нам - совсем как  в  мифах.  Кардашов  же
считает, что через  "черную  дыру"  можно  попасть  в  будущее.  Есть  еще
прелестное  местечко  -  сфера  Шварцшильда,  где   время   для   внешнего
наблюдателя и вовсе останавливается.
   - Это что, - вмешался в разговор огромный крепыш с розовыми  щеками.  -
По Эйнштейну, в  сильном  гравитационном  поле  ход  времени  замедляется.
Научимся действовать на гравитационные поля - сумеем и время замедлять. Но
проще экономить его за счет сна.  Скажем,  отключать  на  ночь  лишь  одно
полушарие и бодрствовать, как дельфин.
   - Ну да, -  скептически  фыркнула  Столярова.  -  Дай  тебе.  Лесников,
однополушарный сон, да  ты  же  замучаешь  человечество  своими  дурацкими
выходками, в два раза больше поразбиваешь стекол или придумаешь что-нибудь
похлеще атомной бомбы, а скорей всего с утра до ночи будешь ловить кайф  в
дискотеке. Нет, в природе все разумно. Возьмите кошек и собак -  постоянно
дремлют. А что  им  еще  делать?  Будь  у  них  больше  времени,  всех  бы
перекусали. Вот и человеку пока отпущено столько, сколько нужно.
   - Они у  вас  развитые  ребята,  -  сказал  Ладушкин  учительнице.  Она
удовлетворенно кивнула, но про себя усмехнулась: знал бы, как  эти  ребята
заикаются,  рисуя  образы  литгероев,  -  это  вам   не   дифференциальное
уравнение, которое и калькулятору под силу.
   -  А  знаете,  времени  не  существует,  -  вдруг  торжественно  заявил
Галисветов и заговорщицки посмотрел на Ладушкина. - Есть  последовательная
цепь  событий,  а  каждое  событие  рассматривается  в  его  отношении   к
последующему и предыдущему, поэтому заключает в себе сразу три  категории,
называемые настоящим, прошлым и будущим.  Между  прочим,  я  на  эту  тему
прочел недавно нечто балдежное и даже выучил наизусть.
   - Ты не говорил об этом, - вырвалось у Ладушкина.
   - Мало ли о чем я не говорю... - Мальчик насупился.
   - Но ты же физматик! - Лицо Юлии Петровны вытянулось огурцом. - И когда
все успеваешь?
   - Что же  теперь,  и  стихи  нельзя  читать?  Вон  Андрей  Матвеевич  -
слесарь-сборщик,  а  пишет  рассказы.  Скоро   каждый   будет   творческой
личностью, будет иметь несколько дел и профессий. -  И,  взмывая  голосом,
как профессиональный актер, Галисветов прочел поэму  о  человеке,  который
мечтал стать вечным и поплатился за это жизнью.
   Минут семь класс слушал  его.  Наконец  кто-то  не  выдержал,  негромко
свистнул. Галисветов сразу все понял, черепашкой втянул голову в  плечи  и
сел.
   - Поэма не плоха по форме, но ужасна по  содержанию,  -  сделала  вывод
Юлия Петровна. - И где ты ее вычитал?
   Увидев, что мальчик заметно скис, Ладушкин тихо сказал:
   - Не огорчайся, я научу тебя отличать хорошее от плохого.
   На что Галисветов ответил:
   - Да разве меня это огорчает? Мне вдруг подумалось о том, что  будет  с
Землей через тридцать тысяч лет.
   Девятый "Б" так и качнуло, кто-то на "Камчатке" включил транзистор.
   Юлия Петровна встала, и все притихли.
   - Что такое время? - сказала она тоном, не требующим ответа. - На нашей
планете его создает суточное вращение Земли вокруг Солнца, которое в  свою
очередь вращается вокруг центра Галактики. Как ни крути, а обуздать  время
невозможно. Все мы "у времени в плену", как сказал поэт. Но  беречь  время
надо, в этом Андрей Матвеевич прав. Поблагодарим его аплодисментами.
   На это Ладушкин ничего не мог возразить. Прощаясь с  девятиклассниками,
задумчиво пробормотал, не очень понимая самого себя:
   - Все-таки, вероятно, дело в трансноиде.
   - Как это? - не поняла Лагутина.
   - Да так. Приснилось, будто кто шепнул на ухо: "Дело в  трансноиде".  А
что это, и сам не знаю.
   И вдруг выручил Галисветов.
   - "Транс" по-латыни - перемещение, движение.  "Ноос"  -  мысль,  разум.
Значит, дело в движении разума. Трансноид может быть прибором или органом.
   "Все-таки он умничка", - подумал Ладушкин.
   - Я сегодня приду, - сказал он Галисветову  уже  за  дверью  класса.  -
Починю телевизор, холодильник, унитаз.


   В конструкторское бюро Ладушкина приг