ленькие лужи на дорожках, большие  на
обочине.
    Вернувшись  в  комнату,  Петров  попытал  выключатель.   Ан,   нет
электричества.
    Чай готовил на спиртовке. Переводил продукт.  Утешение,  что  воды
дистиллированной впрок нагнал.
    Мимо   шла   Ксения,   колхозница,   что    уборкой    здравпункта
подрабатывала.
    - Доброго дня, доктор! Как ночью, не страшно было?
    - Голова болела.
    - Смерч прошел, рядом совсем. Столбов повалил, провода порвал. Уже
чинят. Деревню миновал, одну яблоню у Филипповых сломал, и все. Старая
была, яблоня. За Бакиным пошла. Он тоже самый старый в Раптевке был.
    - Разве?
    - Я не о годах. Мы тут пришлые все, кто в тридцать шестом приехал,
кто после. Деревня пустая была, кого не раскулачили, разбежались или с
голоду поумирали. Я, мне семь лет тогда была, помню, приехали - а хаты
ждут. Бери. Многие так без хозяина и остались. Развалились, на  бревна
раскатали.
    - А Бакин причем?
    - Он тутошний, здесь родился, в тридцатом, мне его  жена  покойная
рассказывала. Потом  мать  его  в  город  увезла,  дитем.  А  вернулся
недавно. Дома, конечно, не осталось, он  новую  хоромину  отстроил.  А
пожить толком не пришлось.
    - Жена его тоже здешняя была?
    - Нет, городская. Радовалась, когда строилась, свой дом,  наконец.
Он упал, говорят, по церкви лазил?
    - Упал.
    - Его часто около церкви замечали. Как молодой  парень  приехал  к
нему в мае, так и зачастили туда. Мы спрашивали, зачем, он  смеялся  -
клад, мол, ищу...
    Женщина ушла. Петров  остался  сдеть  на  веранде,  в  медицинском
запахе хлорамина.
    Шутил, наверное, Бакин. Или прятал на виду,  в  самом  деле  искал
клад. Почему нет?
    Он надел резиновые сапожки, знал, куда едет, прошлепал по  лужицам
в лес напрямик. Рефлекс грибника - в лес после дождя. А куда еще?
    Многие  деревья  парка  оказались,  на  удивление,  сухими.  Тропу
перекрыл  поваленный  ствол,  рядом  -  еще  и  еще.  Деревья   лежали
беспомощные, разметанные, крепость и возраст не спасли. Как  у  людей.
Лежали они по дуге, смерч. Пройди он на метров двести дальше - как раз
на дом наткнулся бы. Обошлось, но как же  он  не  услышал  ничего?  За
грозой да таблетками проспал.
    Он пошел полем к переезду. Встретилась железнодорожница:
    - Связь у меня молчит. В селе не знаете, как?
    - Чинят.
    - Поезда теперь не ходят, спешить не будут, - она побрела дальше.
    Петров очистил сапоги о рельс. Раскисшая дорога не  манила,  лучше
бы по травке.
    Шоссе, что тянулось вдоль леса,  подсохло.  Он  шел  по  асфальту,
примериваясь, где  войти  поудобнее.  И  тут  прошелся  смерч,  тупой,
злобный, его след открылся поваленными деревьями. Он брел по нему, сто
метров вглубь леса  на  север,  потом  на  запад,  ища  проходы  среди
поваленных деревьев.
    След пересек поляну, вчера солнечную, зеленую, а сейчас -  грязную
и притихшую. Безмолвие - днем, летом, в лесу. А ночью - хаос и  слепая
сила смерча, что  дом  рассыпать,  что  деревья  поломать,  что  озеро
высосать и разлить. Наверное, смерч шел с болота, потому и грязь серая
на листьях и траве.
    Он поднял голову. Белка, Ползет по ветке, как ленивец. Ей  прыгать
положено, а она... Ну-ка, для прыти!
    Он поднял короткую палочку, не целясь, бросил. Палка  ударилась  о
ветку дерева и отскочила. Секунду спустя и белка  свалилась  в  траву.
Ах, незадача!
    Он подошел к месту падения. Что же ты, бедолага...
    Меж узловатых, выбухающих из земли корней лежал  полуразложившийся
беличий трупик, весь облепленный мухами. Жук-могильщик  деловито  полз
по мордочке. А где та, с дерева? Ведь не может же быть...
    Он поискал еще. Ничего.
    Ничего.
    Ладно. Как протекает иммунодефицитный синдром у зверей?  Как  и  у
людей. Болеют. Гниют заживо. Вот и белка.
    Он   искал   наукообразное   объяснение   для   душевного   покоя.
Следовательно, он  не  спокоен?  Пожалуй,  да.  И  это  не  привычная,
повседневная тревога, с которой кто теперь не живет. Нечто новое.
    Близость болота становилась явственнее и каждым шагом. И сапоги не
спасут.
    Он остановился.
    А, собственно говоря, зачем ему куда-то идти? Да еще в болото?
    Вокруг - сумрачное молчание. Назад пора.
    Невдалеке послышался хруст, что-то ворочалось в кустах,  там,  где
угадывалось болото. Кабаны здесь водятся. Кабанья  купалка?  Интересно
посмотреть. Но в другой раз. Такие секачи встречаются - ну!
    Петров  развернулся,  стараясь  не  торопиться.  Треск   нарастал,
приближаясь.
    Он оглянулся - верхушки кустов шевелились.  Ноги  сами  заспешили.
Что его так тянет сюда - не знающего местность, безоружного? Кабана  и
пуля не сразу берет.
    Выйдя из леса, он вновь прислушался.  Никто  за  ним  не  гонится,
может, и не кабан то вовсе, а бобры заповедные. Или одичавшие собаки.
    Дом встретил его огнем электрической лампочки.


                                  12

    Чай из новой пачки был  не  лучше  прежнего.  Петров  рассматривал
чаинки на дне  стакана,  гадая,  как  можно  добиться  такого  гадкого
сочетания - сухих виноградных листьев и чайных  палочек.  По  листьям,
усыпавшим дорожку, кто-то спешил. Рано облетать листья стали.
    - Доктор, доктор,  вас  в  сельсовет  зовут,  телефонный  разговор
будет, - женщину  он  определенно  видел.  На  осмотре,  где  же  еще.
Холецистит, гастрит...
    - Спасибо, что позвали.
    - Не за что. Там  карточки  сейчас  дают,  так  меня  без  очереди
пустили, чтобы я позвала вас.
    У сельсовета толпилось человек тридцать, да внутри...
    -  Заходите,  заходите,  Виктор  Платонович!  -  Агафья  Тихоновна
оторвалась  от  гроссбуха.  -  Из  области  звонили,  вас  спрашивали.
Сказали, перезвонят скоро. У нас комнатка есть, там и подождать можно.
Здесь сейчас базар настоящий,  карточки  на  квартал  раздаем,  -  она
провела его мимо ждавших в коридоре людей в крохотную,  стол,  стул  и
телефон, комнатку. - Параллельный аппарат. А я пойду мучиться.
    За тонкой дверью слышен был ее голос:
    - В очередь, в очередь! Все успеете, не волнуйтесь!
    Телефон - старый, высокий, эбонитовый, - молчал.
    - Аверьянова!
    - Что придется на карточки? - голос дребезжащий, старческий.
    - Узнаем, погоди.
    - Папирос бы... Курить культурно хочется...
    - Тебе, как участнику войны дадут.
    - Как в прошлый раз - три пачки на месяц?
    - Не баре, самосадом перебьемся.
    - Мне восьмой десяток. Культуры хочу!
    Стук двери.
    - Что дали?
    - Что и раньше... - женский голос, покорный в безысходности.
    - Востряков, - кликнули очередного.
    - Дожили! В войну легче было!
    - молчи, много ты о войне  знаешь!  Потерял  глаз,  так  и  знаток
великий?
    - Знаток, не бойся. Ты много навоевал,  лишнюю  пачку  "Примы".  А
хоть с кем воевал-то, соображаешь?
    - С кем, с кем... Я три войны прошел - с финнами, с Гитлером  и  в
Маньчжурии...
    - С Гитлером, говоришь? А что с ним, с Гитлером, стало, знаешь?
    - Отравился, вроде. Отравился, и сожгли его.
    - Вот, вот, сожгли. Дружок  мой,  он  шофером  в  органах  служил,
говорит, что в пятьдесят шестом  перевозил  Гитлера.  Поправился  тот,
раздобрел, усы сбрил, а  все  равно  узнал.  В  специальный  санаторий
перевозил, под Калининградом. С Гитлером двое были,  капитаны.  То  ли
стерегли, то ли охраняли.
    - Обознался твой дружок. Где  он  Гитлера  видел-то,  в  кино  или
карикатуры смотрел.
    - В плен наши взяли его, Гитлера. Секретно. Тайны какие знал,  или
еще зачем.
    - Брехня!
    - Я дружку тогда тоже не поверил. А  через  неделю  дружок  сгинул
напрочь, с семьей. Он  не  мне  одному  рассказывал  про  это.  Вот  и
призадумался я...
    - Викулов!
    Телефон зазвонил длинно и громко.
    - Раптевка, Раптевка!
    - Вас слушают.
    - С областью говорите.
    Трубка немного потрещала, потом  ясно  и  громко  донесся  мужской
голос:
    - Нашли врача своего?
    - Слушаю вас.
    - Это кто?
    - Это врач, которого нашли. Петров Виктор Платонович.
    - С вами  говорит  дежурный  по  облздравотделу  Цыбиков.  Примите
распоряжение. Диктую: "Срочно провести мероприятия по форме  пять.  Об
исполнении доложить в седьмой отдел. Мирзоян". Записали?
    - Записал, - а и соврал. Запомнил.
    - Повторите.
    Петров повторил.
    - Выполняйте.
    - Значит ли это...
    - вопросов не надо. Выполняйте.
    Сквозь гудки женский голос:
    - Закончили?
    - Закончили, - Петров опустил трубку, прошел по людному коридору к
заветной комнате.
    - Так. Прошу выдачу карточек отложить. Я сейчас принесу лекарства,
прочитаю коротенькую лекцию-интруктаж, и  вместе  с  карточками  будем
выдавать таблетки.
    - Чего это вдруг? - со скрипучего стула поднялся старик. Не  успел
проскочить, не повезло.
    - Ладно, Макарыч,  видно,  надо,  -  Агафья  Тихоновна  захлопнула
гроссбух. - Подождите все снаружи, а то от шума себя не слышу.
    Старик хлопнул дверью. Осерчал.
    - Опять? - женщина, часто моргая, смотрела на Петрова.
    - Подробностей не знаю.
    - Сволочи! Сволочи все!  Сколько  же  можно!  -  и,  отвернувшись,
заплакала в голос.
    Петров секунду подумал.
    - Пятая форма - без йода. Значит, старые дела. Смерч пыль  поднял,
или еще что... А у нас и вообще, не исключено, все нормально, просто -
профилактика.
    - Хоть... хоть бы, - она всхлипывала. -  Уезжать  нужно,  а  куда?
Дом, хозяйство...
    - Я вернусь минут через двадцать.
    Он прошел мимо толпы, разбившейся на кучки.  Смотрели  на  него  -
нехорошо, видели причину всех бед в них, в  городских.  Были  холерные
бунты, будут радиационные.


                                  13

    Выстрелы, сухие, шипящие, доносились со  стороны  заповедника.  То
редкие, то сливающиеся в очереди, они тревожили предутренний сумрак  и
вязли в затянутом облаками небе.
    Петров сошел с крыльца, прошелся по сухой траве. Нет росы.
    Охоту для бар устроили?
    Он вернулся на веранду, налил из термоса заваренный с вечера чай.
    Скоро рассвет.
    Стрельба смолкла. Звуки  тяжелых  моторов  -  грузовики,  "Уралы".
Оттуда же, со стороны заповедника. Минут через десять затихли  и  они.
Теперь только Раптевка подавала голос, собаки да петухи.
    Он включил приемник. В новостях ни слово об  авариях  или  ядерных
испытаниях. Вчерашняя догадка, видимо,  верна  -  просто  старая  пыль
поднялась.
    Рано, есть время поспать, но не хочется.
    Он сидел  за  столом,  положив  голову  на  руки,  то  засыпая  на
несколько мгновений, то опять просыпаясь. Нет, это  не  дело.  Либо  в
постель лечь, либо развеяться. Как? Маршрут известный, устоявшийся.
    Когда он подошел к  лесу,  почти  рассвело.  Любовь  к  природе  с
детства, с семейных пикничков. Тогда лес был другим. Все было другим.
    Он решил просто пройтись вдоль по шоссе. Слева - железная  дорога,
дальше, за полем - Раптевка, справа заповедник бобровый. Где-то  здесь
и стреляли. Разогнали кабанов или поубивали.
    А, чего уж там. Петров свернул в лес. Просторно  и  тихо.  Порохом
попахивает, правда.
    Островки орешника  темнели  среди  берез.  В  траве  блеснуло.  Он
нагнулся. Гильза, длинная, необычная. Свежестрелянная.
    - Гражданин!
    Двое, крепкие, высокие, в камуфляже, на  поясах  тесаки,  в  руках
карабины, полузабытые,  десятизарядные,  системы  Драгунова,  кажется.
Стволы длиннющие, особенно по сравнению с АК.
    - Да?
    - В заповеднике находится посторонним нельзя, - говорил  тот,  что
пониже. Метр восемьдесят, восемьдесят пять. Глаза его,  быстро  обежав
Петрова, стали искать что-то за ним, за его спиной.
    - Вы что, лесники?
    - Саперы, оцепление. Бомбы нашли, с войны неразорвавшиеся. Пока не
обезвредят, патрулируем.
    - Ухожу, раз бомбы. Интересное у вас, саперов, оружие. Не то,  что
о живого, мертвого уложите.
    Он вернулся на дорогу. Сколько таких... саперов в лесу?
    Дорога  пустынная,  молчаливая.  Умирающая.  Петров   свернул   на
грунтовку, миновал переезд. Трава  все  ближе  подступала  к  рельсам.
Пересилит вскоре всякие креозоты и  зарастет  путь.  А  пока  тронутые
ржавчиной, обреченные на праздность рельсы надеются...
    Он остановился у дикой  груши.  И  она  решила  порадовать,  плоды
желтые, крупные. Съешь моего наливного яблочка...
    Уазик, переваливаясь через ухабы проселка, поравнялся с Петровым и
притормозил.
    - Мы в Раптевку попадем?
    - Да, прямо и направо.
    - Далеко?
    - Километра полтора.
    - Садитесь, подвезем.
    Какие любезные люди. Он заглянул в кабинку.
    - Спереди, спереди садитесь.
    На заднем, рядом с офицером, сидел большой доберман.
    - Нет, я лучше пешком.
    - Да садитесь, пожалуйста. Дорогу покажите, а то заплутаем. Песика
не бойтесь, он не сторожевой, людей любит.
    Настойчивый майор.
    Он сел. Прапорщик тронул машину.
    - Вы здешний? - Майор положил руку на загривок пса. Тот  спокойно,
не шевелясь, смотрел на дорогу.
    - Нет, я врач, прикомандировали. По решению облисполкома, слышали,
наверное.
    - Припоминаю. А мы саперы. Очищаем  лес  от  старой  смерти,  если
говорить красиво. Дело, впрочем, не больно красивое.
    - Вам виднее.
    Машина выехала на асфальт.
    - Остановите.
    - Пожалуйста. Всех благ. А мы в сельсовет, предупредить,  что  лес
закрыт.
    - Надолго?
    - Выясняем объем работы.
    Машина покатила дальше, а Петров все стоял перед воротами лагеря.
    Тоска. Усталость от одиночества? пора бы и привыкнуть.
    Крашеное железо неохотно подалось, скрип  приветствовал  его.  Или
предупреждал?
    Вроде и работой сейчас не перегружен, пять, шесть человек за  день
приходят, и  то,  больше  поговорить.  А  усталость  навалилась  и  не
отпускает. Миллирентгены суммируются?
    Делать ничего не хотелось. Да и не было дела настоящего.
    Чайник на плите зашумел. Устроить маленький  праздник?  Он  достал
неприкосновенный запас -  жестянку  настоящего  индийского  чая.  Даже
немножечко, чайная ложечка... А меду нет.
    Запах чая показался особенно приятным.
    Растягивая удовольствие, он выпив треть стакана, встал  и  раскрыл
дверь в столовую. Мрачновато.
    Он включил свет. Ряды пустых столов,  окруженные  стульями,  серый
свет дня мешался с желтым, электрическим. Полное отсутствие  мух.  Вот
для санэпидстанции радость-то!
    - To hell with you! Coming here was not my idea, - начал было он и
- замолчал.
    Не смешно. Не весело - притворяться частным сыщиком Марло.
    Вкус чая исчез, он через силу допил стакан. День едва  начался,  а
нет силы, нет радости. Усталость, какая усталость!
    Дорожка привела вглубь парка. Он подошел к качелям, толкнул  доску
ногой, еще и еще, наращивая размах. Визжат  противно,  зато  разгоняют
тишину.
    Тишина, наверное, она и гнетет.
    Он шел вдоль ряда островерхих домиков, похожих на те,  что  рисуют
на рекламных календарях. А внутри? Он шагнул было к  двери,  но  новый
приступ тоски разлился в груди.
    Шалят нервы. Недостаток положительных впечатлений.
    Петров побежал в душ. Гнать хандру прочь, гнать. Прохладная  вода,
мятный вкус пасты во рту, дезодорант, свежее белье. Атака на депрессию
по всем направлениям.
    Сходить и половить рыбу, но в проточной воде, на речке? Для кошки,
хотя бы. Третий день не видно ее, не приходит. Кис -  кис  -  кис!  Он
вернулся в столовую,  открыл  баночку  скумбрии,  положил  кусочек  на
блюдце у входа, а  саму  баночку  -  в  холодильник.  Маленькая  такая
баночка на пустых полках. Пустяки. Он отыскал удочку, накопал  червей,
что-то делать, идти, шевелиться, лишь бы не оставаться одному  в  этой
могильной тишине.


                                  14

    Пешка закатилась под стол. Он поднял  ее,  сверяясь  с  книжечкой,
расставил позицию. Семь фигур  белых  против  черного  короля.  Мат  в
четыре хода.
    Он оторвался от доски, щелкнул  выключателем.  Опять  вечер.  День
прошел прелестно. Замечательно, кабы  не  копошилось  что-то  в  душе,
скользкое и холодное. Извне пришедшее или свое, пробудившееся?
    Первые три хода белые делают королем. Галантность, вроде  бы  одни
на один.
    Он расставил следующую задачу.
    Стекла двери задребезжали.  Петров  поднял  голову.  На  пороге  -
майор, тот самый, что утром подвез.
    - Не помешал?
    - Заходите, коли пришли. Как вы... тихо. Я испугался.
    Майор сел на стул, прислонил к стене карабин.
    - Интересно, давно у саперов подобное стрелковое  оружие?  И  даже
офицерам положено с ним таскаться?
    - Да полно,  Виктор  Платонович.  Все  мы  человеки.  Допустим,  я
поохотится решил, не с пистолетом же.
    Петров перевел взгляд на тоску. Решающий ход слоном. Офицером.
    - Прощения прошу, забыл представиться. Паринов Владимир Сергеевич.
    - Очень, очень рад. Мне же называться, как понимаю, нужды нет.
    - Я в сельсовете навел справки, Виктор Платонович.
    Какие славные у нас саперы. Вежливые, любопытные. И вооруженные.

    - У вас медицинские проблемы?
    - Нет, нет. Просто зашел, посмотреть. Вдруг наша работа затянется,
я имею ввиду очистку леса, тогда мы здесь расквартируемся. Вы ведь  не
против?
    - Я? Места много, живите. И какое имеет  значение,  против  я  или
нет?
    - Мы, если и будем перебираться, то не раньше осени, а вас ведь на
август сюда направили?
    - Пока да.
    Майор вздохнул - громко, глубоко.
    - Не скучно одному - в шахматы?
    - Желаете партию?
    - Нет, куда мне против кандидата в мастера.
    - И об этом в сельсовете знают?
    Майор рассмеялся.
    - Не стоит  сердиться.  Вас,  конечно,  понять  можно  -  приходит
вечером малознакомый человек...
    - Совсем незнакомый. И вооруженный.
    - Согласен. Задает вопросы, надоедает. Но вам ведь скучно,  верно?
Вот я и решил развлечь коллегу.
    - Вы все-таки шахматист?
    - Нет, я некоторым образом врач. Попадались мне ваши работы  -  по
активации  митохондриальных  ДНК  в  условиях  повышения   гамма-фона.
Кстати, второй год вы не публикуете ничего нового.
    - Сейчас я не занимаюсь исследовательской работой. Голая практика.
    - Понимаю Душевное потрясения. События...
    - Это для вас события. Для меня - погромы.
    -  Виктор  Платонович,  я  понимаю,  что  вы   имеете   право   на
ожесточение. Вам кажется, что имеете. Но вы должны найти силы...

    - Я ничего и никому не должен.
    - Как знать, - майор взял ферзя, бездумно покатал его по столу.  -
Как знать... Может быть, себе...
    Из глубины парка донеслось рычание собаки. Рука  майора  легла  на
карабин.
    - Охотитесь, значит, - Петров говорил сонно, вяло. - Прямо  здесь,
в парке?
    - Где придется, - майор проглотил слюну.
    - Карабин у вас интересный. Километра полтора скорость пули?
    - Тысяча пятьсот восемьдесят метров.
    - Пули, чай, серебряные?
    - Бюджет не позволяет суеверия.
    На сей раз  шаги  он  услышал.  Еще  один  охотничек,  без  знаков
отличия, в бронежилете.
    - Нашли, товарищ майор.
    - Хорошо, - майор вернул ферзя на место. - Вы задачками балуетесь?
    - Задачами.
    - Идемте, я вам тоже задачку покажу. И наше решение, - лицо майора
за эту минуту постарело лет  на  десять,  вместо  улыбчивого  бодрячка
сидел встревоженный, изможденный человек.
    - Куда - идемте?
    - Недалеко, - и голос стал суше, злей.
    - Разве недалеко.
    Яркое пятно фонарика сгущало тьму.
    - Я свет включу, - Петров шагнул в сторону.
    - А работает? Включайте, включайте.
    Петров подошел к распределительному щиту. Ну, как в спину пальнут?
Нет, чушь. Другой страх,  непонятный,  безразумный,  рос  в  нем.  Как
детская забава, загадочная картинка, сотни непонятных фрагментов  надо
раскрасить определенным образом, и тогда появятся веселые поросята или
кот-рыболов.  Но  сегодняшняя  картинка  из  другой  серии.   Хотелось
бросить,  а  нельзя.  Складывается  въяве  те,  что  обычно  таится  в
закоулках сознания.
    Он пов