ВАСИЛИЙ ЩЕПЕТН‚В
Рассказы

ТОТ, КТО НЕ СПИТ
НОЧНАЯ СТРАЖА




                      ВАСИЛИЙ ЩЕПЕТН‚В

                      ТОТ, КТО НЕ СПИТ
                           повесть

     1
     Колесо "Кировца"  на  четверть скрылось в колее,  прицеп
кренился с боку на бок,  пытаясь сбросить молочные фляги,  по
горло утопленные в гнезда-держатели. Целых четыре фляги. Если
наполнены доверху,  то ферма голов на шестьдесят при нынешних
надоях. Восемнадцать километров до центральной усадьбы. И от-
туда сорок шесть до районного молокозавода, из них тридцать -
грунтовой дороги. Не молоко везут, а белое золото. Бело-голу-
бое - учитывая вклад водопровода.
     Петров поправил  лямку рюкзака,  более оправдывая паузу,
держался рюкзак ладно,  не тревожил, и вернулся на дорогу, на
травяной коврик, что лежал меж глубоких колеин, припорошенный
серой пылью.
     Хорошо, в„дро.  В дождик не ходьба,  а мука.  Да и кто в
дождь доброй волей путешествует ныне?
     Он шагал мерно, экономно, а за спиной погромыхивал, уда-
ляясь, молочный поезд.
     Из пункта  А  на  север  отправился пешеход со скоростью
пять километров в час,  а на юг - трактор "Кировец"  со  ско-
ростью в три раза больше скорости пешехода. Через какое время
они встретятся, если известно, что встречаться им, вообще-то,
незачем?
     На покосившемся бетонном столбике - заляпанный засохшей,
наверно, весенней еще грязью, прямоугольник толстой жести:
                         д. Глушица
     д. - значит, деревня.
     Но и версту спустя не было ничего,  по сторонам тянулись
редкие  осины да черные смоленые столбы электролиний по левую
руку.  Дальше лежали пустые непаханые поля - горючего не хва-
тило, неудобья покупателей ждут, или просто - руки не дошли.
     Ферма - низенькая,  с "лежачими" крохотными  окошками  у
крыши, когда-то штукатуренная и беленая, безнадежно обрастала
навозом, который, словно годовые кольца дерева, ведал о былом
процветании и нынешней скудости.
     Млечный путь кончался распахнутыми деревянными воротами.
     У южной стены, в огороженном жердями загоне уныло и сон-
но стояли коровенки, вяло шлепая хвостами по ребристым бокам.
     - Эй, кто живой, отзовись! - Петров глянул в темный про-
ем ворот. Мухи да оводы жужжали в ответ.
     Он осторожно, выбирая, где ступить, миновал загон и, уже
свободнее,  подошел к стоящим поодаль избам - и смолоду  нек-
репким, строенным не себе, артельно, наскоро, но странно дос-
тоявшим до сегодняшних дней, готовым стоять, пока живет в них
кто-то, а опустеют - и рушатся в одночасье.
     Калитка в штакетном заборе приоткрыта,  крючок мелко ка-
чается на ржавой петле.
     Гравийная дорожка хрустнула под ногами.  Из хлева  отоз-
вался поросенок - сыто,  довольно.  И корову держат - вон ле-
пешка свежая. Пасется, верно.
     - Хозяева!
     Дверь в сени низкая,  смиренная.  Стены увешаны снизками
яблок, мухи азартно носились над ними, шалея от изобилия.
     - Чего надо?  - хмурое,  заспанное лицо хозяйки  выплыло
из-под марлевого полога открытого окна.
     - Молока не продадите?
     - Чего?
     - Молочка, говорю, - Петров рассеянно смотрел на огород.
Помидоры, подальше - капуста, поздняя картошка, кустики зеле-
ные,  сочные.  Соток пятнадцать,  да  прирезанных,  "указных"
столько же.
     - Молока можно. Много?
     - Литр.
     - Сейчас,  - хозяйка опустила марлевый полог, но шустрая
муха успела залететь внутрь. - От заразы, спасу нет!
     Петров скинул рюкзак,  пристроил на лавке, широкой, тем-
ной от старости, сел рядом.
     Крынка с устоявшимся утренним молоком, жирным, не пить -
жевать впору, припотела снаружи. Петров хлебнул, остановился,
переводя дух.
     Идиллия!
     Женщина, повеселевшая от движения, а, может, и от денег,
которые успела спрятать в какой-то из карманов цветастого фа-
сонистого платья, очевидно, лишь недавно переведенного в зат-
рапез, гоняла полынным стебельком мух с сушеных яблок.
     - Вы тут по делу, или как?
     - Гуляю, - Петров опять припал к крынке, припадочный мо-
локосос, в такты с глотками молоко плескалось о стенки, гром-
че и громче, девятым валом норовя попасть в ноздри. Он поспе-
шил отставить кринку. - Гуляю.
     - Да  где  же здесь гулять?  Что за интерес?  - полынная
ветка повисла в опущенной руке и мухи тотчас  вернулись  тво-
рить непотребство.
     - Люблю пешие походы.  Дешево и просто,  по отпускным, а
здоровья на год хватает.
     - Один или с кем идете?
     - Одни.  Сам командир, сам рядовой. В Курносовку добира-
юсь,  там друг в фермеры подался,  недельки две поработаю  на
него за картошку.
     - А где это - Курносовка?
     - В Каменском районе,  соседи ваши.  Разве далеко?  - он
обхватил крынку за горло - широкое,  почти человеческое, при-
кинул на вес. Треть осталось.
     - Так это через центральную  усадьбу  нужно  до  Марьино
добраться, оттуда в Каменку попуткой, а уж затем в эту... Как
ее...
     - Курносовку.
     - Вот-вот.  Дальше ведь дороги нет,  на нас кончается, -
она  хлестнула  по стене,  полынный цветок,  отлетев,  упал в
крынку и поплыл - серенький крохотный шарик.
     - Мне шоссе не надо,  я пешком, напрямик, - он допил мо-
локо, катышек попал за губу и пришлось отыскивать его языком,
перекладывать  на палец и щелчком отправлять на грядки морко-
ви.
     - Хрю-хрю, - прокомментировали из сарая.
     - Турист,  - независимо от поросенка догадалась и хозяй-
ка.
- Угу, - на тыле кисти остались короткие бе-
лые полосы.  Отпечатки губ так же неповторимы,  как и пальце-
вые.
     - Наверное,  много  интересного  видите?  -  она приняла
кринку, невольно покачала, прислушиваясь.
     Пусто.
     Пустенько.
     - Нет,  не очень.  Красивые места попадаются,  это да. Я
больше для отдыха,  поправки здоровья.  Парочку лишних килог-
раммов скинуть, - он встал, примерился к рюкзаку.
     - Форма у вас ладная. В городе брали?
     Петров провел рукой по мешковато сидящей,  немного запы-
лившейся гимнастерке. На два размера больше. Как и задумано.
     - Точно.  Старые запасы распродавали,  я и ухватил. Хло-
пок, немаркая, цена подходящая.
     - Я своему тоже взять хотела,  у нас записывались,  а он
отказался.  Смешная, говорит. А чего смешного? - она оглядела
Петрова,  и тот осмотрелся сам.  Гимнастерка, ремень, галифе,
сапоги. Фуражка со звездочкой. Эхо минувшей войны, реализация
невостребованных товаров по социально доступным ценам.  Дележ
наследства империи.
     - Ничего смешного,  - пришел к выводу и Петров.  - Форма
офицерская,  пошив сорок восьмого года, проветрил - и носи на
здоровье. Практично и удобно.
     - В сапогах не тяжко ходить?
     - Отличная вещь - сапоги,  не кроссовки сопливые.  Опять
же офицерские,  легкие,  - он притопнул ногой.  - Я формы три
комплекта взял,  две летние и одну зимнюю, полушерстяную, ши-
нель и две пары сапог. Хотел больше, да не дали.
     Рюкзак пал  на спину рысью,  мягко.  Сиди-сиди,  покатаю
захребетника.
     - Хутор  Ветряк  на север?  - компас откинутой крышечкой
пустил зайчика в другое,  затворенное окно и  высветил  кусок
гнутой блестящей трубы.  Спинка кровати с никелированными ша-
рами.
     - Мимо конторы пройдете,  там тропочка есть, прямо-прямо
до хутора доведет, - не провожая, хозяйка нырнула в дом.
     Петров накинул крючок. Паркетины шершавые, занозистые.
     Контора - кирпичный одноэтажный домик  крашеный  зеленой
краской,  полопавшейся и свисавшей лохмотьями.  Золушка после
полуночи. А иного времени у нее и не было.
     Небольшая железная  мачта,  оборванный  тросик спутанным
клубком валялся в стороне.
     Табличка у мачты: "Наши маяки" и рамка, в которую помес-
тилась бы фотография девять на двенадцать, но никто не потру-
дился ее вставить.  Перевелись маяки.  Вымерли. Как без них в
бурном море?
     Петров потрогал колесики блока. Приржавели намертво.
     Дорога привела к самому крылечку конторы.
     Окна тоже - нараспашку, и та же марля вместо занавесок.
     Изнутри - редкие удары пишущей машинки.
     Петров отвел краешек марли.
     В профиль к нему  за  столом  над  клавиатурой  огромной
"Листвицы"  колдовала тучная блондинка,  давно,  впрочем,  не
крашенная,  а глубже, у стены, писала в толстую книгу другая,
близняшка первой - одинаковые формы, одинаковое платье, толь-
ко волосы подлиннее. Остальные столы пустые.
     Сидевшая за машинкой, наконец, заметила его:
     - Гражданин, вам кого?
     - Мне? Почтовый ящик, письмецо опустить.
     - Ящик сбоку на стене.  Почта у нас по четвергам бывает,
раз в неделю, раньше не вынут.
     - Четверг - хорошо, завтра.
     - Ой, правда. Как быстро время летит, Зина!
     Близняшка оторвалась от писания:
     - Вы к нам по делу?
     - Не в окошко бы говорил,  кабы по делу, - рассудительно
заметила машинистка.
     - Мимоходом я,  - подтвердил Петров.  -  Путешествую  по
кондовой России. А чего это вас, девчата, всего две?
     - Заведующая на совещании в районе,  Клавка в декретном,
Нинка тоже,  а Мария Ефимовна в больнице на операции, - маши-
нистка подула на указательные пальчики. - Устала.
     - Вы,  значит, для удовольствия сюда забрели, - Зина ка-
залась суше, строже машинистки.
     - И сюда, и дальше пойду.
     - Отпускник, наверное?
     - Так точно.
     - А мы на работе, между прочим.
     - Намек понял, исчезаю. Скажите, на хутор Ветряк по этой
тропинке идти?
     - Правильно, - Зина внимательнее всмотрелась в Петрова.
     - Вы бабы Ани сын или внук будете? - машинистка общалась
с Петровым охотнее товарки. Ясненько, пальчики свободные, а у
Зины на безымянном обручальное колечко. Да не колечко - коль-
цо, граммов десять, бочоночек на треть фаланги.
     - Нет, просто ориентир. Я в Курносовку пробираюсь.
     - Жаль,  - огорчилась машинистка. - Она ждет-ждет, когда
за ней родные приедут. Тяжело ей.
     - Нет,  -  повторил Петров и,  опустив занавесь,  двинул
вдоль стены.  За обнаженным из-под штукатурки углом и  правда
прикреплен был почтовый ящик,  синий,  с красивым, хотя и об-
лезшим немного гербом. Рядом - плакатик. На грубой желтой бу-
маге. " Обезвредить преступников". Он вчитался. Разыскиваются
бежавшие из тюрьмы,  три человека,  описание,  приметы... Обо
всех  подозрительных  немедленно сообщить в ближайшее отделе-
ние...  За информацию, ведущую к поимке - вознаграждение. Фо-
тографий нет.
     Петров достал из кармана гимнастерки  сложенный  пополам
конверт,  перегнул, расправляя, и опустил в щель. Письмо упа-
ло, слышно ударясь о дно. Одно.
     Каламбур не веселил.
     Деревня Глушицы.  По данным переписи,  бестолковым и пу-
танным,  где человек считался дважды, и как житель деревни, и
как колхозник колхоза "Победа", деревня насчитывала семьдесят
шесть человек обоего пола. Да когда она была, перепись. С той
поры не уполовинилось бы население.  Разве что Нинка да Клаша
- надежа наша.
     На хутор Ветряк вела не тропа  -  аллея.  Старые  ветлы,
растущие уже книзу,  стволы толстые,  узловатые,  с огромными
дуплами,  часто и обломленные,  торчали к  небу  иззубренными
стволами  разорвавшихся гаубиц.  Тропка бежала по левому краю
аллеи,  а правый порос терновником,  разросшимся до  середины
просвета.  Петров  набрал  пригоршню  ягод и ел - по одной на
каждый десяток шагов, потом - полусотню, а после и всю сотню.
Ягоды, покрытые сизой патиной, вязали рот. Молчание - золото.
     Уродился терн, однако.
     Солнце поднялось  выше и,  хотя деревья прикрывали тропу
коротенькой тенью, стало жарко.
     Время большого привала.
     Он выбрал тень погуще,  снял рюкзак, вытащил камуфляжное
полотно,  постелил на траву. Сапоги, не купленные, конечно, а
заказанные,  тачал ас из асов,  дороже мотоцикла - в сторону,
портянки - на ветки куста,  ремни,  гимнастерку, галифе - все
долой.
     Навернув на себя теплую сторону подстилки, он уснул.

     2
     Разбитость, слабость, дрожание мыслей - эти обыкновенные
последствия дневного сна отсутствовали.  Приятно.  Но сколько
долгих тренировок понадобилось.  За то же время можно выучить
китайский язык, северный диалект, или пройти полный курс игры
на аккордеоне - увы,  не быть ему "всегда  желанным  в  любой
компании", как уверял самоучитель. Большая растрепанная книж-
ка,  мягкая обложка - красавица с пальчиками, занесенными над
клавишами "Вельтмейстера".  Валяется где-нибудь на антресолях
в коробках нераспакованных вещей.
     Он сел,  пошевелил  пальцами  ног.  Прекрасно слушаются.
Двадцать пять секунд полета,  все системы функционируют  нор-
мально.
     Полета... Если сравнивать,  то не  с  космическим.  Так,
одинокий "кукурузник" выруливает на взлетную полосу деревенс-
кого аэродрома,  козьего выгона.  В небесах "МИГи"  "Миражи",
"Вулканы"  и прочая элита блюдет весьма вооруженный нейтрали-
тет, и на тебе - одномоторный самолетишка технологии "рус фа-
нер",  видимый всем и вся, готовится, как дон Кихот, ринуться
на ветряные мельницы.
     Только это не ветряные мельницы.
     И он не благородный идальго.
     Четыре часа  пополудни.  Прекрасное время.  Промышленные
потребители электроэнергии отключаются постепенно,  и  турби-
ны-генераторы крутятся в своих статорах, отдыхая перед вечер-
ним пиком нагрузки.  Пульс страны приближается к заветным пя-
тидесяти герцам в секунду ровно, подавай надежду, что больная
выкарабкается из кризиса. Он попрыгал по траве, разминаясь, и
начал одеваться. Или правильнее - облачаться? Рядиться?
     Шматок сала, кусочек хлеба, луковка - обед. О бедном гу-
саре замолвите слово...
     Он вытер крошки с подбородка, вытряс подстилку и, сложив
тщательней,  чем  парашют,  поместил  в специальное отделение
рюкзака. Они все специальные - отделения, карманы и кармашки,
для средства "реди", моет без воды, для аптечки, жестяных ко-
локольчиков и стеклянных бус - меновая торговля для охочих до
них туземцев, и проч. и проч. и проч.
     Что рюкзак полегчал,  незаметно,  хотя хлеб,  сало и лук
перемещены из него в желудок. Двести пятьдесят граммов. Тыся-
ча триста калорий. Можно вскипятить ведро воды.
     Тропа покинула  аллею,  стала забирать вправо,  терновые
кусты расступились,  выпуская,  он последний раз набрал ягод,
на память о старом тракте, и хватило памяти на час пути. Тро-
па видна плохо,  стирается от времени,  ползучие побеги  трав
сшивали ее края.
     Солнце светило в спину,  и видно было далеко, ясно. Буй-
ная,  совсем одичавшая лесополоса шла поперек поля, начинаясь
и кончаясь за горизонтом, каждые полверсты прерываемая корот-
кими просветами, оставленными для дороги, по которой полутор-
ки возили бы стопудовые урожаи на разукрашенную флагами весо-
вую.
     А и возили - наперегонки,  состязаясь с соседней  брига-
дой, на ходу, за баранкой подсчитывая тонны, километры и лит-
ры, загадывая, что привезти из города, куда, как победителей,
пошлют лучших из лучших на выставку.
     Других полос,  поперечных становой,  раз - и обчелся. Не
успели насадить. Три П. план преобразования природы.
     Тропа прошла сквозь  полосу,  теплую,  порозовевшую  под
низким солнцем.  Дубы насажаны тесно, доминошными пятериками.
Теория внутривидовой помощи. Дружная сплоченность коммуналки.
     Шел бесконечный  раунд  схватки  - кто сильнейший,  кому
жить. Деревья душили друг друга, уродуя и уродуясь сами. Если
заснять лесополосу во временном масштабе минута = год,  фильм
получится не для слабонервных, куда кэтчу и карате.
     Но листья шелестели мирно, разуверяя в самой возможности
вражды и недоброжелательства.
     За лесополосой - та же пустошь,  невысокая чахлая трава.
Холодная земля. Скупая.
     Хутор оказался большой бревенчатой избой-пятистенком,  с
амбаром,  хлевом,  парочкой косых сараюшек, летней кухней под
навесом,  банькой,  клозетом.  Повыше, шагах в тридцати - жу-
равль колодца.
     На длинном ремне, привязанном к вбитому в землю железно-
му колышку кругом выстригала траву коза, а маленькая козочка,
свободная  и вольная,  бегала рядом,  как цирковая звездочка,
бодая невыросшими рожками невыстроенный барьер арены.
     Вытягивая ведро из колодца,  он вздохнул.  Водичка стоит
больно высоко, мутная, придется обеззараживать. Где вы, хрус-
тальные ключи?
     - Милок!  Эй,  милок! - ведро едва не сорвалось вниз. Он
оглянулся.
     - Ты колодезную воду не пей! - ну, если это одинокая ба-
ба Аня,  то не такая она и старенькая. За шестьдесят, правда,
но жизненной силы на двух тридцатилетних хватит.
     - Что так? Теленочком стану?
     Хуторянка, не сходя с крыльца, замахала руками:
     - Гнилая она.  Иди сюда,  у меня вода криничная, а коло-
дезная разве на стирку годится, да на полив.
     Он подошел.  Огород маленький, но ухоженный, сорняков не
видно. Зато цветов - от табака до георгинов. Красота.
Хуторянка  спустилась  навстречу,  подошла к летней кухоньке,
открыла большой, литров на пятнадцать, металлический бак-тер-
мос,  зачерпнула висевшей на гвозде кружкой:
     - Пробуй!
     Петров пригубил.  Вода и вода.  Холодная. Сейчас вкуснее
станет. Он скинул рюкзак, вытащил плоскую фляжку:
     - Монастырский бальзам, - плеснул совсем немного, с чай-
ную ложечку,  и коричневый дым заклубился, расползся по круж-
ке.
     - Хотите?
     - Не, стара я бальзамы пить. Спиртное, чай?
     - Уж и стара, - Петров покачал кружку. - Лет шестьдесят?
     - Семьдесят один, - гордо ответила хуторянка.
     - Не страшно одной на хуторе?
     - Бог от болезней боронит, руки-ноги служат. Опять же из
района нет-нет, да и навестят, из собеса.
     - По  этой тропке?  - он отпил желтоватую смесь.  Ничего
букетец, терпимо.
     - Ты, милок, из Глушицы пришел?
     - Из нее.
     - А  если из Богданова,  центральной усадьбы,  то прямая
дорога есть.  В сухую погоду доезжают.  Хлеба привозят на ме-
сяц, крупу, керосин. Уголь на зиму. Мне положено, как фронто-
вичке. Сам-то что здесь потерял?
     - Турист. Люблю тишину.
     - Ты садись,  сидя пьется лучше, - она пододвинула табу-
рет. - Тишины здесь полно, мешками бери.
     - Воевали, значит?
     - Снайпером  была.  Женский снайперский отряд Чужимовой,
слыхал? Одиннадцать правительственных наград имею!- бабка се-
ла напротив, через узкую деревянную столешницу.
     - Бак, поди, тяжело таскать? - Петров кивнул на термос.
     - Тележкой что хочешь свезешь.
     - Далеко криница-то?
     - Посмотреть желаешь? Посмотри. От века вода течет, а не
кончается.
     - Если дальше пойти,  на восток, - Петров показал рукой,
- есть путь?
     - Какой путь, - покачала головой старушка. - Раньше кол-
хоз был, верстах в двадцати, да давно распустили. Стариков по
интернатам, молодые сами о себе заботятся. Глухомань одна.
     - А еще дальше?
     - Не знаю,  врать не хочу.  Говорят, колония после войны
открылась,  для душегубов.  Еще вроде армия,  вертолеты порой
подолгу летают,  тренируются. Внизу-то ничего нет, свалятся -
беды не наделают,  разве на меня,  старую,  упадут,  так и то
польза выйдет, - она усмехнулась.
     - Спасибо за водицу, - Петров поднялся. - Перегон до но-
чи отмахаю.
     - Где же спать будешь?  - хуторянка поправила платок  на
голове.
     - Палатка в рюкзаке, - он пошел по тележному следу.
     Одной водой и угостила. Ни огурца с грядки, ни хлебушка.
Времена строгие. Близка ночь - гостя из дому прочь.
     След огибал невысокий пригорок.  Вот и криница. Вода не-
бойкой струйкой лилась из чугунной трехдюймовой трубы и  сбе-
гала вниз, прослеживаясь на сотню метров высокой зеленой тра-
вой. Не получилось Волги, одинок ручей, а нынче не время оди-
ночек. В случае чего - сидеть в общей камере.
     Он пил воду до бульканья в животе,  зубы ломило от  сты-
лости, потом отошел в заросли травы.
     Фонтаном изверглась вода, едва замутненная остатком обе-
да. Опять и опять он пил и извергал ее, составляя в уме зада-
чу про бассейн,  в который вода вливается и выливается в одну
и ту же трубу,  а зачем, спрашивается? Хатха-иога, подр