Роберт  ХАЙНЛАЙН 
 
   СТРАННАЯ ИСТОРИЯ МИСТЕРА ДЖОНАТАНА ХОГА 
 
 
Бесстрашно отгоните 
Надежд самообман, 
С достоинством примите 
Тот жребий, что нам дан: 
Отжив, смежим мы веки, 
Чтоб не восстать вовеки, 
Все, как ни вьются, реки - 
Вольются в океан. 
А. И. Суинберн 
 
 
 
 
- Это что, кровь? 
Джонатан  Хог нервно  облизнул  пересохшие губы  и подался  вперед, пытаясь 
прочитать,   что   написано  в   лежащем   перед   врачом  листке   бумаги. 
Доктор Потбери  пододвинул бумажку к себе и  взглянул на Хога поверх очков. 
-  А почему  вы, собственно,  думаете, что  у вас  под ногтями  кровь? Есть 
какая-нибудь причина? 
- Нет.  То есть... Ну, в общем, нет. Но ведь  это все-таки кровь, так ведь? 
-  Нет!  -  с  каким-то  нажимом  сказал  Потбери.  - Нет,  это  не  кровь. 
Хог знал, что должен  почувствовать облегчение. Но облегчения не было. Было 
внезапное  осознание:  все  это время  он  судорожно  цеплялся за  страшную 
догадку, считая  коричневатую грязь  под своими ногтями  засохшей кровью, с 
единственной  целью -  не думать  о чем-то  другом, еще  более невыносимом. 
Хога слегка затошнило. Но все равно он обязан узнать... 
- А что это, доктор? Скажите мне. 
Потбери медленно смерил его взглядом. 
- Вы  пришли ко мне с вполне конкретным вопросом. Я  на него ответил. Вы не 
спрашивали у меня, что  это за субстанция, вы просили определить, кровь это 
или нет. Это не кровь. 
- Но... Вы издеваетесь надо мной. Покажите мне анализ. 
Приподнявшись со  стула, Хог  протянул руку к лежащей  перед врачом бумаге. 
Потбери  взял листок,  аккуратно разорвал  его пополам, сложил  половинки и 
снова разорвал их. И снова. 
- Да какого черта! 
-  Поищите себе  другого врача, -  сказал Потбери.  - О гонораре  можете не 
беспокоиться.  Убирайтесь.  И  чтобы  ноги  вашей  здесь  больше  не  было. 
Оказавшись  на улице,  Хог  направился к  станции подземки.  Грубость врача 
буквально потрясла  его. Грубость пугала его -  равно так же, как некоторых 
пугают  змеи,   высота  или  тесные  помещения.   Дурные  манеры,  даже  не 
направленные на  него лично, а только проявленные  при нем, вызывали у Хога 
тошноту, чувство беспомощности и крайний стыд. 
А уж  если мишенью грубости становился  он сам, единственным спасением было 
бегство. 
Поставив ногу на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей к эстакаде, он замялся. 
Даже  при  самых лучших  обстоятельствах  поездка в  надземке была  суровым 
испытанием - толчея, давка,  жуткая грязь и каждую секунду - шанс нарваться 
на чью-либо грубость, сейчас ему этого просто не выдержать. Хог подозревал, 
что,  услышав,   как  вагоны  визжат  на   повороте,  он  завизжит  и  сам. 
Он развернулся и тут  же был вынужден остановиться, оказавшись нос к носу с 
каким-то человекам, направлявшимся к лестнице. 
- Поосторожней,  приятель, -  сказал человек, проходя  мимо отпрыгнувшего в 
сторону Хога. 
-   Извините,   -   пробормотал   Хог,   но   человек   был   уже   далеко. 
Фраза, произнесенная  прохожим, звучала резковато, но  отнюдь не грубо, так 
что  этот случай  не должен  был обеспокоить  Хога, однако  обеспокоил. Его 
вывели  из равновесия  одежда,  лицо, даже  сам запах  этого  человека. Хог 
прекрасно понимал,  что поношенный комбинезон и  кожаная куртка - совсем не 
повод для упрека, равно  как и слегка запачканное лицо с полосами засохшего 
трудового  пота. Козырек  фуражки  встречного украшала  овальная кокарда  с 
номером  и  какими-то  буквами.  Хог решил,  что  этот  человек -  водитель 
грузовика  или механик,  или сборщик  - словом  представитель одной  из тех 
квалифицированных   профессий,  благодаря  которым   бесперебойно  крутятся 
колесики  и шестеренки  нашей цивилизации.  Скорее всего  - добропорядочный 
семьянин, любящий  отец и хороший кормилец,  а самые большие его отклонения 
от добродетели  - лишняя кружка пива  да склонность поднимать на гривенник, 
имея на руках две пары [Имеется в виду игра в покер]. 
А  то, что  Хог  позволяет себе  брезгливо относиться  к такой  внешности и 
предпочитает  белую  рубашку,  приличное пальто  и  перчатки  - это  просто 
каприз, другого  слова и  не подберешь. И  все же исходи  от этого человека 
запах  лосьона для  бритья,  а не  пота, случайная  встреча не  оставила бы 
такого неприятного впечатления. 
Все это Хог сказал  себе, а заодно назвал себя глупым и слабонервным. И все 
же  - неужели  такое грубое,  зверское лицо  может быть маской,  за которой 
скрываются  теплота и  чувствительность?  С этой-то  бесформенней картошкой 
вместо носа, с этими свинячьими глазками? 
Ладно,  все это  ерунда, он  поедет домой на  такси и  не будет ни  на кого 
смотреть. Вот как раз  и стоянка - чуть впереди, перед деликатесной лавкой. 
- Куда едем? 
Дверца   такси  была   распахнута,  в   голосе  шофера   звучала  безликая, 
безразличная настойчивость. 
Хог поймал  его взгляд, чуть поколебался и  передумал. Опять это скотство - 
глаза,  лишенные глубины,  кожа, обезображенная  черными головками  угрей и 
крупными порами. 
- М-м-м... извините, пожалуйста. Я кое-что забыл. 
Хог отвернулся  от машины и тут же снова  был вынужден резко остановиться - 
кто-то вцепился ему в талию, как оказалось - маленький мальчик на роликовых 
коньках. Восстановив равновесие, Хог придал своему лицу выражение отеческой 
доброты, которое использовал при общении с детьми. 
- Ну, ну, малыш. 
Взяв   мальчика   за   плечо,   он   осторожно   отодрал   его   от   себя. 
- Морис! 
Голос прозвучал над самым ухом, визгливый и бессмысленный. Кричала женщина, 
высокая  и  пухлая, только  что  появившаяся в  дверях деликатесной  лавки. 
Схватив мальчика  за другое плечо, она  рванула его в сторону, одновременно 
замахиваясь другой рукой -  с очевидной целью врезать ему по уху. Хог начал 
было защищать  мальчика, но  осекся, увидев, с каким  выражением смотрит на 
него женщина.  Почувствовав настроение  матери, мальчишка пнул  Хога ногой. 
Стальные ролики  ободрали голень. Было очень  больно. Хог пошел прочь, куда 
попало,  лишь  бы  уйти. Слегка  прихрамывая  из-за  пострадавшей ноги,  он 
свернул в первый же переулок, уши и затылок Хога горели от стыда, словно он 
вправду   обидел   этого   щенка,   на   чем   и   был   постыдно   пойман. 
Переулок оказался  не лучше улицы. Его  не окаймляли витрины магазинов, над 
ним  не висел стальной  желоб надземки,  зато здесь сплошной  стеной стояли 
жилые  дома,  четырехэтажные,  перенаселенные  чуть  ли  не  как  ночлежки. 
Поэты воспевают  прекрасное и невинное детство.  Только вряд ли их восторги 
относятся к обитателям такого вот переулка, да еще увиденного глазами Хога. 
Мальчишки  напоминают ему  крысят  - злобные,  пустые, не  по  годам ушлые. 
Девчонки ничем не лучше. У восьми-девятилетних, неоформившихся и костлявых, 
все  ясно  написано  на  сморщенных  личиках -  сплетницы,  мелкие  злобные 
душонки,  рожденные для  каверз и  глупой болтовни.  Их чуть  более старшие 
сестрички, едва вышедшие из  детского возраста, но уже насквозь пропитанные 
трущобным духом,  заняты, похоже,  единственной мыслью -  как бы произвести 
впечатление  своими столь  недавно обретенными  прелестями -  объектом этих 
стараний  являлся, естественно,  не Хог,  а прыщавые  юнцы, околачивающиеся 
вокруг драгстора. 
Даже  младенцы в  колясках... Хог  любил разыгрывать роль  доброго дядюшки, 
считая, что ему нравятся маленькие дети. Только не эти. Обмотанные соплями, 
вонючие, жалкие, непрерывно визжащие... 
Маленькая гостиница  напоминала тысячи ей подобных,  явно третьеразрядная и 
без  малейших  претензий  на  что-либо  большее.  Неоновая  вывеска  "Отель 
Манчестер", а ниже, помельче: "Комнаты для постоянных и временных жильцов". 
Вестибюль  шириной  всего  в   половину  здания,  длинный,  узкий  и  плохо 
освещенный.  Такое  заведение  не  замечаешь,  если  только  не  ищешь  его 
специально.  В   таких  местах  останавливаются  коммивояжеры,  вынужденные 
экономить командировочные,  а постоянно живут одинокие  люди, которым не по 
карману  что-либо лучшее.  Единственный лифт  представляет собой  клетку из 
железных  прутьев,  кое-как   заляпанную  золотой  краской.  Пол  вестибюля 
кафельный, по  углам - латунные плевательницы.  Конторка портье, две чахлые 
пальмы  в бочках  и восемь  кожаных кресел.  Одинокие, ничейные  старики, у 
которых, кажется,  даже и прошлого  никогда не было, сидят  в этих креслах, 
живут в  номерах наверху.  В этих номерах  их и находят время  от времени - 
качающимися на люстре, в петле из собственного галстука. 
Хог не собирался заходить  в "Манчестер", просто по тротуару неслась стайка 
детей,  и ему  пришлось попятиться, чтобы  не быть  сбитым с ног.  Видимо - 
какая-то игра,  до ушей донесся конец  пронзительна выкрикиваемой считалки: 
"...летела  мина из Берлина,  по-немецки говорила,  пендель в жопу,  в глаз 
кулак, кто последний, тот дурак". 
- Вы кого-нибудь ищете, сэр? Или желаете снять комнату? 
Хог удивленно  повернулся. Комната?  Больше всего ему  хотелось оказаться в 
собственной,  такой  уютной квартире,  но  в данный  момент комната,  любая 
комната,  лишь  бы в  ней  можно  было запереться,  отгородиться дверью  от 
внешнего   мира,   тоже   казалась    чуть   ли   не   пределом   мечтаний. 
- Да, мне нужна комната. 
Развернув   регистрационную   книгу,   портье   пододвинул   ее   к   Хогу. 
-  С ванной  или без?  С ванной  - пять  пятьдесят, без  - три  с полтиной. 
- С ванной. 
Портье  смотрел, как  Хог расписывается  в книге  и отсчитывает  деньги, но 
потянулся  за  ключом,  только  получив  пять  долларов  пятьдесят  центов. 
-  Рады иметь  вас  своим гостем.  Билл! Проводи  мистера Хога  в четыреста 
двенадцатый. 
Единственный  рассыльный, скучающий  в  вестибюле, сводил  Хога в  ту самую 
золоченую клетку  и искоса окинул взглядом  с головы до ног,  не упустив из 
внимания  дорогой плащ  и полное  отсутствие вещей.  В номере  он чуть-чуть 
приоткрыл  окно,  включил  в  ванной  свет  и  в ожидании  замер  у  двери. 
- Может, ищете кого-нибудь, - поинтересовался он. - Помощь нужна? 
Хог сунул ему чаевые. 
- Уматывай,  - неожиданно грубо  сказал он. Похабная улыбка  исчезла с лица 
рассыльного. 
- Как знаете, - дожал он плечами. 
В комнате находилась двуспальная  кровать, комод с зеркалом, стул и кресло. 
Над  кроватью  висела   окантованная  гравюра,  изображавшая,  если  верить 
надписи, "Колизей в лунном  свете". Но дверь запиралась не только на замок, 
но  и  на засов,  а окно  выходило  не на  улицу,  а в  узкий проулок.  Хог 
опустился  в   кресло.  Продавленное  сиденье  сейчас   его  не  волновало. 
Он снял перчатки и  посмотрел на свои ногти. Абсолютно чистые. А может, все 
это просто  галлюцинация? Может,  он и не  ходил к доктору  Потбери? Если у 
человека однажды была потеря  памяти, она в любой момент может повториться, 
да и галлюцинации - тоже. 
Верно, но  не могло же все  это ему просто примерещиться,  слишком уж яркие 
воспоминания.   Или  могло?   Он   начал  перебирать   события  в   памяти. 
Сегодня  среда, у  него  был выходной,  как и  всегда  по средам.  Вчера он 
вернулся с  работы обычным  путем и в  обычное время. Он  начал одеваться к 
ужину  -  несколько  рассеянно, так  как  одновременно  решал, куда  пойти. 
Попробовать  этот новый  итальянский ресторанчик, который  так расхваливает 
чета  Робертсонов?   А  может,  надежнее  будет   положиться  на  неизменно 
аппетитный      гуляш,     приготовленный      шеф-поваром     "Будапешта"? 
Решение остановиться на последнем, более безопасном варианте было уже почти 
принято,  когда зазвонил телефон.  Хог чуть  не прозевал этот  звонок из-за 
воды, шумевшей в раковине.  Услышав что-то вроде звонка, он закрыл кран. Ну 
так и есть - телефон. 
Звонила миссис  Поумрой Джеймсон, одна из  тех немногих, в гости  к кому он 
любил  ходить, очаровательная  женщина, а  заодно и  обладательница повара, 
который  умеет готовить  прозрачные  супы, не  напоминающие по  вкусу воду, 
оставшуюся  после мытья  посуды. И  соусы. Так  что проблема  решалась сама 
собой. 
- Меня неожиданно подвели  в самый последний момент, и мне просто необходим 
еще  один мужчина  за  столом. Вы  свободны? И  вы согласитесь  мне помочь? 
Согласны? Мистер Хог, вы просто душка. 
Хог  очень обрадовался,  нимало не  обижаясь, что  его позвали  в последнюю 
секунду вместо кого-то другого,  нельзя же в конце концов ожидать, что тебя 
будут приглашать на каждый маленький ужин. Он был в восторге от возможности 
оказать услугу Эдит Поумрой.  Она подавала к рыбе незамысловатое, но вполне 
пристойное белое  вино и никогда не  опускалась до распространенного сейчас 
вульгарного обычая подавать шампанское  когда попало. Прекрасная хозяйка, и 
Хогу  льстило, что  она  так легко  обратилась  за помощью  именно к  нему. 
Значит,  она чувствовала,  что даже  не запланированный заранее,  он хорошо 
впишется в компанию гостей. 
Вот с  такими мыслями в голове, вспоминал Хог,  он и одевался. Наверное, за 
всеми этими  волнениями, да еще с  телефонным звонком, прервавшим привычные 
процедуры, он и забыл почистить ногти. 
Да, так оно, скорее всего, и произошло. Уж конечно ему негде было испачкать 
ногти - да еще  таким жутким образом - по пути к Поумроям, к тому же он был 
в перчатках. 
И кто  бы там увидел эти  ногти, он бы и сам ничего  не заметил, если бы не 
золовка  миссис   Поумрой  -  женщина,  которой   Хог  всегда  старался  по 
возможности избегать.  С не допускающей  сомнения уверенностью, считающейся 
почему-то  современной,   она  провозгласила,  что   род  занятий  человека 
оставляет на нем безошибочные следы. 
- Возьмите, например, моего  мужа - ну кем он может быть, как не адвокатом? 
Иди вы, доктор Фитгс - всегда словно у постели больного. 
- Надеюсь, не тогда, когда я на званом ужине? 
- Но полностью от этого вам никогда не избавиться. 
-  Пока  что  вы ничего  нам  не  доказали. Вы  же  знаете,  кто мы  такие. 
После чего эта до  крайности неприятная женщина окинула взглядом сидящих за 
столом и уставилась в конце концов на Хога. 
- Пусть  меня проверит мистер Хог.  Я не знаю, чем  он занимается. Никто не 
знает. 
- Ну что ты придумываешь, Юлия. 
Увидев, что уговоры бесполезны,  миссис Поумрой повернулась к своему соседу 
слева. 
- В этом году  Юлия занялась психологией, - улыбнулась она. Левый ее сосед, 
Садкинс, или  Снаггинс, или нет, Стаббинс,  так вот, этот Стаббинс спросил: 
- А каков род занятий мистера Хога? 
- Это  - маленькая тайна. Он никогда не  разговаривает в обществе о работе. 
- Да нет, - вмешался Хог. - Я просто не считаю... 
- Только  не говорите,  - остановила его  эта женщина. -  Я сейчас определю 
сама. Какое-то  из профессиональных занятий. Я так  и вижу вас с портфелем. 
Он  и  не собирался  ей  ничего  говорить. Некоторые  предметы годятся  для 
обсуждения   за    столом,   некоторые   -   нет.    Но   она   продолжала: 
-  Возможно,  вы занимаетесь  финансами.  А может,  торгуете картинами  или 
книгами.   Похожи   вы   и   на   писателя.   Покажите   мне   ваши   руки. 
Несколько обескураженный такой просьбой,  Хог положил, однако, руки на стол 
без малейших опасений. 
Женщина прямо бросилась на него. 
- Ну вот, все ясно. Вы химик. 
Все  повернули  головы.  И  все  увидели  темные каемки  под  его  ногтями. 
Наступившую на мгновение тишину нарушил ее муж. 
- Что за ерунда,  Юлия. Ногти можно испачкать десятками различных способов. 
Возможно, Хог  балуется фотографией или гравирует  по металлу. Твоя догадка 
не пройдет без доказательств ни в одном суде. 
- Вот  полюбуйтесь, как рассуждают адвокаты! А  я уверена, что не ошибаюсь. 
Ведь правда, мистер Хог? 
Все это время он неотрывно смотрел на свои ногти. Появиться на званом ужине 
с  грязными ногтями -  уже одного  этого было достаточно  для расстройства, 
даже если бы он понимал, как такое могло случиться. 
Но Хог  не имел ни малейшего представления, где  он мог испачкать ногти. На 
работе?   Вероятно,   да,   но  только   чем   он   занимался  на   работе? 
Он не знал. 
- Так скажите, мистер Хог, ведь я права, верно ведь? 
С  большим  трудом отведя  глаза  от  этих жутких  каемок,  Хог еле  слышно 
пробормотал:  "Прошу извинить  меня" -  и встал  из-за стола. В  ванной он, 
поборов беспричинное  отвращение, вытащил  перочинный нож и  выскреб из-под 
ногтей липкую красновато-коричневую грязь. Непонятная субстанция пристала к 
лезвию, он  вытер его бумажной салфеткой,  чуть помедлил, сложил салфетку и 
сунул ее  в жилетный карман. А  затем взял щетку и  несколько раз тщательно 
вымыл руки. 
Хог  не  мог  уже  вспомнить,  в  какой  именно  момент  появилась  у  него 
уверенность,    что   это    вещество   -   кровь,    человеческая   кровь. 
Он сумел найти котелок,  плащ, перчатки и трость, не обращаясь за помощью к 
горничной,  и, ни с  кем не  прощаясь, торопливо покинул  дом гостеприимной 
хозяйки. 
Обдумывая это  происшествие сейчас,  в тишине убогого  гостиничного номера, 
Хог вонял,  что первый  его страх был вызван  инстинктивным отвращением при 
виде  темно-красной грязи  под  ногтями. И  лишь потом  он осознал,  что не 
понимает, где  мог испачкать ногти, не понимает  потому, что не помнит, где 
был сегодня. Или вчера. Или в любой из предыдущих дней. Он не знал, какая у 
него профессия. 
Это было нелепо, чудовищно  - и очень пугало. Ужинать Хог не стал, чтобы не 
покидать жалкую,  но спокойную  комнатушку; около десяти  часов он наполнил 
ванную довольно  горячей -  какая уж текла  из крана -  водой и  лег в нее. 
Купание  его немного  успокоило, судорожно  мелькавшие мысли пришли  хоть в 
какой-то  порядок.  "Во всяком  случае,  - утешал  себя  Хог, -  если я  не 
способен  вспомнить  род  своих  занятий, то  уж  конечно  не  смогу к  ним 
вернуться. И  значит - не рискую  снова обнаружить у себя  под ногтями этот 
ужас." 
Хог вылез из ванной,  вытерся, лег и, несмотря на незнакомую кровать, сумел 
в конце концов уснуть. 
Проснулся он от какого-то страшного сна, хотя не сразу это понял, настолько 
убогая безвкусица комнаты согласовывалась  со сном. Когда он осознал, где и 
почему находится, даже кошмарный сон показался предпочтительнее реальности. 
Правда,  вспомнить, что  именно  ему виделось,  Хог  уже не  мог. На  часах 
обычное  время его  утреннего  подъема; позвонив  коридорному, Хог  заказал 
завтрак в номер. 
К  тому  времени  как  из  расположенного за  углом  ресторанчика  принесли 
завтрак, он уже оделся  и был полон нетерпения отправиться домой. Выпив две 
чашки   безвкусного  кофе   и   поковыряв  еду,   Хог  покинул   гостиницу. 
Войдя в  свою квартиру, он повесил  плащ и шляпу, снял  перчатки и привычно 
направился в ванную. Здесь он тщательно вычистил ногти левой руки и как раз 
взялся за правую, когда сообразил, чем занимается. 
Ногти левой его руки  были белыми и чистыми, а правой - темными и грязными. 
Изо  всех  сил стараясь  сдерживаться,  Хог выпрямился,  взял с  туалетного 
столика  свои часы,  затем пошел в  спальню и  проверил их по  висящим, там 
электрическим  часам. И  те  и другие  показывали десять  минут  седьмого - 
обычное время, когда он возвращается домой вечером. 
Возможно,  он  забыл  свою  профессию,  но  вот  она-то о  нем  не  забыла. 
Ночной  телефон  фирмы  "Рендалл  и Крэг,  Конфеденциальные  расследования" 
располагался  не в  конторе,  а на  квартире -  это  было удобнее,  так как 
Рэндалл  женился на Крэг  еще на  заре их делового  сотрудничества. Младший 
партнер только что положила грязные после ужина тарелки в раковину и теперь 
пыталась  принять решение  -  нужна ли  ей "книга  месяца", рекомендованная 
клубом,  когда  раздался  телефонный   звонок,  и  пришлось  брать  трубку. 
- Да? - спросила  она не очень довольным голосом и добавила через несколько 
секунд: - Да. 
Старший партнер приостановил свое  занятие, это было весьма сложное