ельная
организация, с которой он  связан.  Это  экспертная  комиссия,  занимающая
здание бывшего британского посольства. Когда рушится общественный порядок,
основанный  на  частной   собственности,   и   когда   эта   собственность
упраздняется внезапно и безоговорочно, всем  этим  не  упраздняются  и  не
уничтожаются вещи, которые составляли раньше  эту  частную  собственность.
Здания со всем находящимся в них имуществом  по-прежнему  стоят  на  своих
местах, в них по-прежнему живут люди, их бывшие владельцы, за  исключением
тех, кто бежал. Когда большевистские власти реквизируют дом  или  занимают
брошенный дворец, они сталкиваются с этой проблемой имущества. Всякий, кто
знает человеческую натуру, поймет, что кое-какие привлекательные вещи были
неумышленно присвоены некоторыми должностными лицами и, пожалуй, не  столь
неумышленно - их женами. Но по общему духу своему большевизм,  безусловно,
честен и решительно выступает против грабежей и всяких подобных проявлений
частной предприимчивости. Когда дни катастрофы остались позади, грабежи  в
Петрограде  и  Москве  стали  сравнительно  малочисленны.  Бандитизм   был
поставлен к  стенке  в  Москве  весной  1918  года.  Мы  заметили,  что  в
особняках, где останавливаются гости правительства, и тому подобных местах
все пронумеровано и внесено в инвентарные списки. Кое-где  нам  попадались
разрозненные вещи - какой-нибудь хрустальный стакан или фамильное  серебро
с гербами, неуместно  выглядевшие  в  чужеродной  обстановке,  но  большей
частью это были вещи, обмененные их  бывшими  владельцами  на  продукты  и
другие предметы  первой  необходимости.  Матрос,  которому  поручено  было
заботиться о наших удобствах во время поездки  в  Москву  и  обратно,  был
снабжен изящным серебряным чайничком, который,  очевидно,  украшал  раньше
чью-то прелестную гостиную. Но, по-видимому, этот чайник вступил  на  путь
служения обществу совершенно законным образом.
   Все, что признано  произведением  искусства,  экспертная  комиссия  для
большей сохранности отбирает  и  заносит  в  каталог.  Дворец,  в  котором
помещалось  британское  посольство,  похож  сейчас   на   битком   набитую
антикварную лавку на Бромптон-роуд. Мы обошли одну за другой все  комнаты,
загроможденные великолепной рухлядью, оставшейся  от  старой  России.  Там
есть большие залы, заставленные скульптурой; в жизни я  не  видел  столько
беломраморных венер и сильфид в одном месте, даже а музее Неаполя. Картины
всех  жанров  сложены  штабелями,  коридоры  до  самого   потолка   забиты
инкрустированными шкафчиками. Одна комната заполнена  ящиками  со  старыми
кружевами,  в  другой  -  горы  роскошной  мебели.  Вся  эта  масса  вещей
пронумерована и внесена в каталог. И на этом дело кончается. Я  так  и  не
узнал, имеет ли хоть кто-нибудь ясное представление о том,  что  делать  с
этим изящным, восхитительным хламом. Эти вещи  никак  не  подходят  новому
миру, если только на самом деле русские коммунисты строят новый  мир.  Они
никогда не предполагали, что им придется иметь дело с такими вещами. Точно
так же они не задумывались всерьез над тем,  что  делать  с  магазинами  и
рынками,  когда  они  упразднили  торговлю.  Не  задумывались  они  и  над
проблемой превращения города дворцов и особняков в коммунистический улей.
   Марксистская  теория  довела  их  воображение  до  "диктатуры  классово
сознательного пролетариата" и  затем  намекала,  весьма  туманно,  как  мы
теперь видим, что там их ожидают новые небеса и новая земля.  Если  б  это
сбылось, это действительно означало бы переворот в  судьбах  человечества.
Но мы увидели в России все те же  небеса  и  все  ту  же  землю,  покрытую
развалинами,  брошенными  реликвиями  и  обломками  развороченной   старой
государственной машины, с тем же упрямым мужиком, крепко сидящим на  своем
наделе, и - коммунизм, отважно и честно правящий в городах  и  все  же  во
многих отношениях похожий на фокусника, который забыл захватить  голубя  и
кролика и не может ничего вытащить из шляпы.
   Крах - это  самое  главное  в  сегодняшней  России.  Революция,  власть
коммунистов,  которым  я  посвящаю  следующую  главу,  -  все  это   имеет
второстепенное значение. Все это свершилось во время  краха  и  вследствие
его. Исключительно важно, чтобы это поняли на Западе.
   Если бы мировая война продолжалась еще  год  или  больше,  Германия,  а
затем и державы Антанты, вероятно, пережили бы свой  национальный  вариант
русской катастрофы. То, что мы застали в России, -  это  то,  к  чему  шла
Англия в 1918 году, но  в  обостренном  и  завершенном  виде.  Здесь  тоже
нехватка продуктов,  как  это  было  в  Англии,  но  достигшая  чудовищных
масштабов; здесь тоже карточная  система,  но  она  сравнительно  слаба  и
неэффективна; в России спекулянтов не штрафуют, а расстреливают, и  вместо
английского  D.O.R.A.  (Закона  о  защите  государства)  здесь   действует
Чрезвычайная Комиссия. То, что являлось неудобством в Англии, возросло  до
размеров бедствия в России. Вот и вся разница. Насколько я знаю.  Западной
Европе даже сейчас еще угрожает подобная катастрофа. Я отнюдь  не  уверен,
что  кризис  уже  миновал.   Война,   расточительство   и   паразитическая
спекуляция, быть может, все еще поглощают больше того,  что  западный  мир
производит. В таком случае вопрос о том, когда произойдет катастрофа у нас
- расстройство денежного обращения, нехватка всех  предметов  потребления,
социальный и политический развал и все  прочее,  -  лишь  вопрос  времени.
Магазины Риджент-стрит постигнет судьба магазинов  Невского  проспекта,  и
господам Голсуорси и  Беннету  придется  спасать  сокровища  искусства  из
роскошных особняков Мэйфэра. Утверждать, что ужасающая нищета в России - в
какой-либо значительной степени результат  деятельности  коммунистов,  что
злые коммунисты довели страну до ее нынешнего бедственного состояния и что
свержение коммунистического строя молниеносно осчастливит  всю  Россию,  -
это значит извращать положение, сложившееся в мире,  и  толкать  людей  на
неверные политические действия. Россия попала в теперешнюю беду вследствие
мировой войны и моральной и умственной неполноценности  своей  правящей  и
имущей верхушки (как может попасть в беду и наше британское государство, а
со временем даже и  американское  государство).  У  правителей  России  не
хватило ни ума, ни совести прекратить войну, перестать разорять  страну  и
захватывать  самые  лакомые  куски,  вызывая  у  всех  остальных   опасное
недовольство, пока не пробил, их час. Они правили, и расточали, и грызлись
между собой, и были так слепы, что до самой  последней  минуты  не  видели
надвигающейся катастрофы. И затем, как  я  расскажу  в  следующих  главах,
пришли коммунисты...



3. КВИНТЭССЕНЦИЯ БОЛЬШЕВИЗМА

   В двух предыдущих главах я старался передать читателю полученные мною в
Петрограде и Москве  впечатления  от  жизни  в  России,  показать  картину
развала, развала политической, социальной и экономической  системы,  такой
же, как наша, но только более слабой  и  гнилой,  рухнувшей  под  бременем
шестилетней войны  и  безответственного  управления.  Основная  катастрофа
произошла в 1917 году, когда чудовищно бездарный царизм стал  окончательно
невыносим. Он разорил страну, потерял контроль над армией и доверие  всего
населения. Его полицейский строй  выродился  в  режим  насилия  и  разбоя.
Падение царизма было неизбежно.
   Но в России не было другого правительства,  способного  прийти  ему  на
смену. На протяжении  многих  поколений  усилия  царизма  были  направлены
главным образом на то, чтобы  уничтожить  всякую  возможность  замены  его
другим правительством. Он держался у власти именно  благодаря  тому,  что,
как бы плох он ни был, заменить его было нечем. Первая  русская  революция
превратила  Россию  в  дискуссионный  клуб  и  арену  политической  драки.
Либеральные  круги,   не   привыкшие   действовать   и   брать   на   себя
ответственность, пустились в шумные споры о том,  должна  ли  Россия  быть
конституционной  монархией,  либеральной   республикой,   социалистической
республикой  и  так  далее.  Среди  всей  этой  неразберихи   позерствовал
"благородный  либерал"  Керенский;   на   поверхность   всплывали   разные
авантюристы, "сильные личности", лжесильные личности, российские монахи  и
российские бонапарты. Исчезли последние остатки общественного  порядка.  К
концу 1917 года на улицах Москвы и Петрограда убийства и ограбления  стали
таким же  обычным  явлением,  как  автомобильные  происшествия  на  улицах
Лондона, с той разницей, что на  них  обращали  еще  меньше  внимания.  На
пароходе, шедшем из Ревеля, я встретил американца,  бывшего  представителя
"Америкэн харвестер компани" в России, который находился в Москве во время
этой полнейшей анархии. Он рассказывал об ограблениях среди  бела  дня,  о
часами валявшихся в канавах трупах, мимо  которых  занятые  своими  делами
люди проходили так же, как проходят у нас  мимо  валяющегося  на  тротуаре
дохлого котенка.
   По этой лихорадящей, объятой смятением стране разъезжали  представители
Англии  и  Франции,  неспособные  понять  сущность   безмерной   трагедии,
происходившей  на  их  глазах,  думавшие  только  о  войне  и   настойчиво
требовавшие от русских, чтобы они  продолжали  сражаться  и  начали  новое
наступление  против  Германии.  Но,  когда  немцы  стали   прорываться   к
Петрограду - через Прибалтику и морем, - британское адмиралтейство  то  ли
из чистой трусости, то ли из-за интриг монархистов  не  пришло  на  помощь
России. Это совершенно ясно подтвердил ныне покойный лорд Фишер. И вот Эта
несчастная страна, смертельно больная, в бреду, приближалась к гибели.
   И во всей России и среди русских, разбросанных  по  всему  свету,  была
лишь одна  организация,  объединенная  общей  верой,  общей  волей,  общей
программой; это была партия коммунистов. В  то  время  как  вся  остальная
Россия была либо пассивна, как крестьянство, либо  занималась  бесплодными
спорами, либо предавалась  насилию  или  дрожала  от  страха,  коммунисты,
воодушевленные своими идеями, были готовы к  действию.  Число  коммунистов
было очень мало; они и теперь составляют меньше одного процента  населения
России. Партия насчитывает не более 600.000 человек; из них, вероятно,  не
больше 150.000 активных членов.  Тем  не  менее  она  сумела  захватить  и
удержать власть в развалившейся Империй, потому что в те страшные дни  она
была единственной организацией, которая  давала  людям  единую  установку,
единый  план  действий,  чувство  взаимного  доверия.  Это  было  и   есть
единственно  возможное  в   России,   идейно   сплоченное   правительство.
Сомнительные авантюристы, терзающие Россию при поддержке западных  держав,
- Деникин,  Колчак,  Врангель  и  прочие  -  не  руководствуются  никакими
принципиальными соображениями и не могут  предложить  какой-либо  прочной,
заслуживающей доверия основы для сплочения народа. По существу, это просто
бандиты. Коммунисты же, что бы о них ни говорили, - это люди идеи, и можно
не сомневаться, что они будут за свои идеи  бороться.  Сегодня  коммунисты
морально стоят выше всех своих противников. Они сразу же  обеспечили  себе
пассивную поддержку  крестьянских  масс,  позволив  им  отобрать  землю  у
помещиков и заключив мир с Германией. Ценой многочисленных расстрелов  они
восстановили порядок в больших городах. Одно время расстреливали  всякого,
кто носил  оружие,  не  имея  на  то  разрешения.  Это  была  примитивная,
кровавая,  но  эффективная  мера.  Для  того,   чтобы   удержать   власть,
коммунистическое правительство создало Чрезвычайную Комиссию,  наделив  ее
почти неограниченными полномочиями, и  красным  террором  подавило  всякое
сопротивление. Красный террор повинен во многих ужасных  жестокостях;  его
проводили  по  большей  части  ограниченные  люди,  ослепленные  классовой
ненавистью и страхом перед контрреволюцией, но  эти  фанатики  по  крайней
мере были честны. За  отдельными  исключениями,  расстрелы  ЧК  вызывались
определенными  причинами  и  преследовали   определенные   цели,   и   это
кровопролитие не имело ничего общего с бессмысленной  резней  деникинского
режима, не признававшего  даже,  как  мне  говорили,  советского  Красного
Креста. И, по-моему, сейчас большевистское правительство в Москве не менее
устойчиво, чем любое правительство в Европе, и улицы русских  городов  так
же безопасны, как улицы европейских городов.
   Советское  правительство  не   только   упрочило   свое   положение   и
восстановило порядок,  но  и  создало  заново  русскую  армию  в  качестве
боеспособной силы; в этом  немалая  заслуга  бывшего  пацифиста  Троцкого.
Восстановление армии, конечно, замечательное достижение. Я  не  знакомился
вплотную  с  русской  армией,  в  России  меня  интересовало  другое,   но
предприимчивым американский финансист г.Вандерлип, который  вел  в  Москве
какие-то таинственные переговоры с советским правительством, присутствовал
на смотре многотысячных воинских частей и был восхищен их боевым  духом  и
снаряжением. Мы с сыном видели несколько войсковых частей,  отправлявшихся
на фронт, а также отряды новобранцев, и у нас создалось  впечатление,  что
их боевой дух нисколько не ниже, чем у английских призывников в Лондоне  в
1917-1918 годах.
   Кто же все-таки эти большевики, так прочно утвердившиеся в  России?  По
версии наиболее безумной части английской прессы,  это  участники  некоего
загадочного расистского  заговора,  агенты  тайного  общества,  в  котором
перемешались самым диким образом евреи, иезуиты, франкмасоны и  немцы.  На
самом же деле нет ничего  менее  загадочного,  чем  идеи,  методы  и  цели
большевиков, и их организация меньше всего походит на тайное общество.  Но
у  нас,  в   Англии,   существует   особый   образ   мышления,   настолько
невосприимчивый к общим идеям, что даже самые простые человеческие реакции
мы  обязательно  объясняем  деятельностью  каких-то  заговорщиков.   Если,
например, поденщик в Эссексе возмущается тем, что цены  на  детскую  обувь
растут гораздо быстрее, чем его заработок, и заявляет, что  его  самого  и
его товарищей надувают и обсчитывают, издатели "Таймса" и  "Морнинг  пост"
усматривают в этом результаты коварной пропаганды некоего тайного общества
в Кенигсберге или Пекине; Они не могут себе представить, где еще он мог бы
набраться   таких   идей.   Маниакальная   боязнь   заговоров    настолько
распространена, что, пожалуй, мне следует принести извинения, в том, что я
не подвержен ей. Мне кажется, что большевики именно те, за кого  они  себя
выдают, и я вынужден был относиться к ним, как к прямым и честным людям. Я
не согласен ни с их взглядами, ни с их методами, но это другой вопрос.
   Большевики - социалисты-марксисты. Маркс умер в Лондоне  около  40  лет
назад;  пропаганда  его  учения  продолжается  уже  свыше  полувека.   Оно
распространилось по всему миру, и  почти  в  каждой  стране  имеет,  пусть
немногочисленных,  но  убежденных  последователей.  Это   -   естественное
следствие  мирового  экономического  положения.  Везде  и  всюду  марксизм
выражает одни и те же ограниченные  идеи  в  одних  и  тех  же  отчетливых
формулировках. Он стал культом, символом интернационального братства.  Для
того, чтобы познакомиться с большевистскими идеями, нет надобности изучать
русский  язык.  Вы  найдете  их  полностью  в  лондонском   "Плебсе"   или
нью-йоркском "Либерейторе" в  тех  же  самых  выражениях,  как  в  русской
"Правде". Они ничего не скрывают, они открыто говорят все. И то, о чем они
говорят и пишут, марксисты пытаются провести в жизнь.
   Я буду говорить о Марксе без лицемерного почтения. Я всегда считал  его
скучнейшей личностью.  Его  обширный  незаконченный  труд  "Капитал",  это
нагромождение утомительных  фолиантов,  в  которых  он,  трактуя  о  таких
нереальных понятиях, как "буржуазия" и "пролетариат", постоянно уходит  от
основной темы и пускается  в  нудные  побочные  рассуждения,  кажется  мне
апофеозом претенциозного педантизма. Но до моей последней поездки в Россию
я не испытывал активной враждебности к Марксу. Я просто избегал читать его
труды и, встречая марксистов, быстро отделывался от  них,  спрашивая:  "Из
кого же состоит пролетариат?" Никто не мог мне ответить: этого не знает ни
один марксист. В гостях у Горького я внимательно прислушивался к тому, как
Бакаев обсуждал с Шаляпиным каверзный вопрос  -  существует  ли  вообще  в
России пролетариат, отличный от крестьянства. Бакаев - глава петроградской
Чрезвычайной Комиссии диктатуры пролетариата, поэтому я  не  без  интереса
следил за некоторыми тонкостями этого спора. "Пролетарий", по марксистской
терминологии,  -  это  то  же,  что  "производитель"  на  языке  некоторых
специалистов по политической экономии, т.е. нечто совершенно  отличное  от
"потребителя".  Таким  образом,  "пролетарий"   -   это   понятие,   прямо
противопоставляемое чему-то, именуемому "капитал". На обложке  "Плебса"  я
видел бросающийся  в  глаза  лозунг:  "Между  рабочим  классом  и  классом
работодателей  нет  ничего  общего".   Но   возьмите   следующий   случай.
Какой-нибудь заводской мастер садится в поезд, который ведет  машинист,  и
едет посмотреть, как подвигается строительство дома, который возводит  для
него строительная контора. К какой из этих строго разграниченных категорий
принадлежит этот мастер - к нанимателям или нанимаемым? Все это - сплошная
чепуха.
   Должен признаться, что в России мое пассивное неприятие Маркса  перешло
в весьма активную враждебность. Куда  бы  мы  ни  приходили,  повсюду  нам
бросались в глаза портреты, бюсты и статуи Маркса. Около двух третей  лица
Маркса покрывает борода - широкая, торжественная, густая, скучная  борода,
которая, вероятно, причиняла своему хозяину много неудобств в повседневной
жизни.  Такая  борода  не  вырастает  сама  собой;  ее  холят,  лелеют   и
патриархально  возносят  над  миром.  Своим  бессмысленным  изобилием  она
чрезвычайно похожа на "Капитал"; и то человеческое, что остается от  лица,
смотрит поверх нее совиным взглядом, словно желая знать, какое впечатление
эта растительность производит на мир. Вездесущее изображение  этой  бороды
раздражало меня все больше и  больше.  Мне  неудержимо  захотелось  обрить
Карла  Маркса.  Когда-нибудь,  в  свободное  время,  я  вооружусь   против
"Капитала" бритвой и ножницами и напишу "Обритие бороды Карла Маркса".
   Но Маркс для марксистов - лишь знамя и символ веры, и мы  сейчас  имеем
дело не с Марксом,  а  с  марксистами,  Мало  кто  из  них  прочитал  весь
"Капитал". Марксисты - такие же люди, как и все, и должен признаться,  что
по своей натуре и жизненному опыту я расположен питать к ним самую  теплую
симпатию. Они считают Маркса своим пророком, потому что знают,  что  Маркс
писал  о  классовой  войне,  непримиримой  войне  эксплуатируемых   против
эксплуататоров, что он  предсказал  торжество  эксплуатируемых,  всемирную
диктатуру  вождей  освобожденных  рабочих   (диктатуру   пролетариата)   и
венчающий ее коммунистический золотой век.  Во  всем  мире  это  учение  и
пророчество  с  исключительной  силой   захватывает   молодых   людей,   в
особенности энергичных  и  впечатлительных,  которые  не  смогли  получить
достаточного образования, не имеют средств и обречены нашей  экономической
системой на безнадежное наемное рабство. Они испытывают на себе социальную
несправедливость, тупое бездушие и безмерную грубость  нашего  строя,  они
сознают, что их унижают и приносят в жертву, и поэтому стремятся разрушить
этот строй и освободиться  от  его  тисков.  Не  нужно  никакой  подрывной
пропаганды, чтобы взбунтовать  их;  пороки  общественного  строя,  который
лишает   их   образования   и   превращает   в   рабов,   сами   порождают
коммунистическое движение всюду, где растут заводы  и  фабрики.  Марксисты
появились