асти экрана. Слева - две женщины. Королева Елена
стоит, прислонившись спиной к парапету, и смотрит исподлобья  серьезным  и
дружелюбным взглядом на  Пауля.  Маргарет  в  тени,  она  стоит  спиной  к
зрителям, перегнувшись через парапет, и почти все время смотрит на  город,
но иногда задумчиво поглядывает то на Пауля, то на Елену.
   Посмотрев немного на  город  и  горы,  Пауль  оборачивается  и  говорит
Хартингу:
   "И вы думаете, сэр, что наш контроль над калькомитом может перерасти  в
мировую экономическую систему?"
   Старый Хартинг отвечает:
   "Да, если контроль удастся осуществить.
   Нельзя контролировать  мировую  металлургическую  промышленность  и  не
контролировать потребление топлива.
   Нельзя  контролировать  потребление   топлива   и   не   контролировать
транспорт.
   Нельзя  контролировать  транспорт  и  не  контролировать  распределение
продуктов питания.
   Нельзя   контролировать   распределение   продуктов   питания   и    не
контролировать рост населения".
   Пауль согласен. Он  задумчиво  смотрит  вдаль.  Он  высказывает  мысль,
которая не покидает его.
   "Нам это не под силу!"
   Старик говорит:
   "Неужели вы обманете наши ожидания?"
   Пауль не отвечает. Он продолжает развивать свою мысль серьезно, но  все
же тоном способного студента, говорящего с профессором.
   "Мы ничего не могли бы поделать, если бы за нами  не  стояла  крепнущая
вера всех людей мира".
   Под    ним    появляется    гигантская    фигура     его     прототипа,
Человека-созидателя, - это он сам, увеличенный во много раз.
   Пауль продолжает:
   "Мы только частицы, с которых начался процесс кристаллизации".
   Старик улыбается и с любовью похлопывает Пауля по руке.
   "Вы  очень  хорошая  и  здоровая  частица",  -  говорит  он,  а  фигура
Человека-созидателя на время исчезает. По лицам Елены  и  Маргарет  видно,
что они согласны со стариком.
   Пауль  опять  смотрит  на  горы  и  небо.  Вновь  появляется  громадный
Человек-созидатель, теперь он сидит в той же позе, что и Пауль, и на  фоне
лоджии выглядит очень внушительно. Внимание зрителей сосредоточивается  на
нем, а Пауль и остальные трое остаются несколько в стороне.
   "Победа над войной - это только начало. Мир на земле не значит  ничего,
если он не  подразумевает  созидания,  если  он  не  даст  свободу  науке,
творчеству, возможностям, заложенным в людях".
   Человек, похожий на Пауля, стоит у  какого-то  большого  электрического
аппарата. Он надевает темные очки и  начинает  что-то  сильно  накаливать.
Какое-то вещество оплавляется и капает. Другой человек ловит эти капли.
   Подошедшая группа студентов наблюдает за процессом.  Среди  них  юноша,
сын той крестьянки, которую мы видели в третьей части  фильма.  Он  задает
вопросы, ему отвечают.
   Преподаватель обращается к студентам:
   "Из этого нового сплава мы сможем  построить  бесшумные  самолеты.  Они
будут тех же размеров, что и современные ревущие и тряские  машины,  но  в
десять раз мощнее".
   На экране опытное пшеничное поле.
   Человек, похожий на Созидателя, показывает поле двум студентам. Один из
них - сын все той же крестьянки.
   "Здесь, - говорит Человек-созидатель, - на половине акра мы  выращиваем
больше хлеба, чем прежде на квадратной миле, затрачивая  в  пятьдесят  раз
меньше труда. Мы можем превратить всю остальную землю в сады и парки".
   На  экране  биологическая  лаборатория,  в  которой  работает  человек,
похожий на Созидателя. На нем белый халат и резиновые  перчатки.  Рядом  с
ним  видны  другие  ученые.  Он   подносит   пробирку   к   свету,   потом
подготавливает  каплю   жидкости   для   исследования   под   микроскопом.
Изображение тускнеет, и  на  экране  появляется  старая  крестьянка  возле
своего дома, который мы видели в третьей части фильма. Ее  искалеченный  и
слепой сын греется на солнце. Подходит младший сын  и  сообщает  радостную
новость. Он говорит:
   "Мама, я получил диплом электрика. Теперь тебе незачем  надрываться  на
работе".
   Старуха не верит своим ушам.
   Юноша говорит:
   "Мы проведем сюда электричество, и оно облегчит твой  труд.  Оно  будет
работать за тебя, будет давать тепло и свет. Отдыхай, когда устанешь. Ешь,
когда захочешь".
   Старуха оборачивается к своему старшему сыну и с беспредельной жалостью
качает головой.
   "Слишком поздно, - говорит она. - Слишком поздно".
   Но надежда не угасает.
   "Даже для него не все потеряно: теперь, когда на земле царит мир,  люди
могут задуматься над важнейшими жизненными проблемами".
   Мы видим серьезного ученого, похожего на Созидателя, который с  помощью
какого-то инструмента осматривает глаза ее старшего  сына.  Тут  же  стоит
повеселевшая старуха в чистом городском платье. Обернувшись, врач  бросает
на нее ободряющий взгляд. Она сжимает руки и повторяет вслед за ним:
   "Есть надежда, что он будет видеть, есть надежда, что разум вернется  к
нему!"
   На экране появляются лица Пауля и доктора Хартинга. Оба глядят вдаль.
   "Жизнь  будет  чистой,  полной  счастья  и  надежды,  прекрасной,   как
никогда".
   На экране снова лоджия, потом крупным планом Маргарет,  наблюдающая  за
Еленой и Паулем. И снова в  центре  внимания  Пауль.  Уже  ночь,  и  Пауль
протягивает руку к звездам.
   Зрители видят большую астрономическую  обсерваторию.  Затем  на  экране
появляется  изображение  звездного   неба,   как   на   звездных   картах.
Покачиваясь,  летит  самолет.  Звезды  тускнеют.  Сначала  смутно,   потом
отчетливее  разворачивается  внизу  панорама  большого  города,  подобного
Лондону или Парижу. Теснятся здания, вьется река.
   Зрители видят пилота и пассажирку самолета. Пилот - Пауль, а пассажирка
- Елена. Он сидит, а она стоит позади него и смотрит вперед. Они  летят  в
сторону зрителей. Это Созидатель  и  Женщина  Хранительница  и  Помощница.
Оглушительно гремит музыка.



4. ФИНАЛ

   На экране большая, красивая и широкая лестница, ведущая  из  дворца  на
улицу  или  во  двор.  (Для  финала  очень  важно,  чтобы  место  действия
завершающей сцены было новым и  красивым.)  У  лестницы  ждет  автомобиль;
наверху появляется  Елена  с  Маргарет  и  Хартингом.  Елена  одной  рукой
обнимает Маргарет. Она вышла проводить Маргарет и доктора Хартинга.
   Сначала мы видим весь дворец, а потом верхнюю площадку лестницы.
   Старый Хартинг хотел было спуститься сам, но останавливается. Он привык
опираться на дочь. Он оглядывается на  Маргарет,  но  та  никак  не  может
расстаться с Еленой. Посмотрев друг другу в глаза, они горячо  обнимаются.
Они одновременно и ревнивы и великодушны.
   Старый Хартинг, стоящий ниже, говорит:
   "Какая крутая лестница!" - Он боится спускаться один.
   Маргарет высвобождается из объятий Елены и приходит к нему  на  помощь.
Елена стоит на площадке и смотрит вниз. Ее вдруг охватывает чувство  любви
к Маргарет.
   Маргарет сводит отца с лестницы. Как только она оказывается рядом, весь
его страх исчезает. Спускаясь, он говорит со старческой дрожью в голосе:
   "Флаги исчезают. Патриотизм исчезает.
   Но миру по-прежнему нужны короли".
   Елена сверху ласково смотрит на Маргарет.
   Старик и Маргарет подходят к автомобилю. Старик твердит:
   "Короли без корон.
   Короля узнают не по короне".
   Маргарет его не слушает. Она во все глаза смотрит на  Елену.  Мы  видим
Елену на экране почти во весь рост. Она  разводит  руки,  словно  открывая
Маргарет свое сердце, а потом безвольно их роняет.
   И наконец мы видим всю лестницу. Елена в той же позе стоит  наверху,  а
Маргарет, поддерживая старика, смотрит на нее снизу. Через мгновение экран
меркнет.
   Затихает музыка.
   Составленное из тех же простых букв, что и название фильма,  появляется
слово КОНЕЦ.



ЗАКЛЮЧЕНИЕ. ТРУДНОСТИ, НЕИЗБЕЖНЫЕ ПРИ ПОСТАНОВКЕ ФИЛЬМА

   Теперь  пора  автору  и  постановщикам  пожать  лавры,  если   они   их
заслуживают.  Появляются  их  имена:  "Сценарий  такого-то",   "Постановка
такого-то", "Музыка такого-то". При необходимости  здесь  же  должно  быть
указано, что Английское цензурное управление разрешило показ фильма. Сеанс
окончен. В зале зажигается свет, и,  если  мы  в  Англии,  оркестр  играет
несколько тактов благочестивой и патриотической мелодии. Зрители  начинают
расходиться...
   Вот вам мое слово в дискуссии о кино - мое  мнение,  каким  может  быть
фильм для народа.
   Я смею утверждать, что дал  постановщику  и  композитору  материал  для
прекрасного, но, возможно, трудного для постановки фильма и что  я  сделал
все от меня зависящее, чтобы показать, как трудная, очень сложная проблема
может быть показана в фильме более ясно и ярко, чем любым другим способом.
Иным способом невозможно так ясно показать, что мир на  земле  может  быть
сохранен только путем международного контроля над всем, что жизненно важно
для всего человечества, и  что  покончить  с  войной  можно  только  путем
открытой  борьбы  с  шовинистическими  идеями   и   лозунгами,   питающими
националистический дух. Я считаю, что  такой  фильм  может  заинтересовать
зрителей во всех странах мира, и после сеанса  они  будут  расходиться  по
домам,  ожесточенно  споря  и  приходя  к   новым,   более   прогрессивным
убеждениям.
   Но я допускаю, что найдется немало людей,  которым  не  понравится  моя
идея и которые сочтут создание и показ такого фильма нежелательным.
   К сожалению,  эта  вероятная  недоброжелательность  влияет  на  будущих
постановщиков фильма. Они боятся, что мое неуважение к флагам могут счесть
оскорбительным, а в сцене, где Михеля убивают, как бешеного пса, я  захожу
слишком далеко и могу побудить кого-нибудь к нежелательным действиям (хотя
я не понимаю, почему бы взявшим меч и не погибнуть от меча, раз это  самый
прямой  и  удобный  способ  расправиться  с  ними).  Считать,  что  нельзя
применять силу и убивать ради предотвращения войны, -  это  лицемерие.  Мы
применяем силу, чтобы  предотвратить  одиночное  убийство;  тем  более  мы
должны применить ее, чтобы остановить убийство массовое.
   Более того, несколько моих несговорчивых  сотрудников,  видимо,  хотят,
чтобы изображение войны у меня было больше похоже на  сражение,  а  не  на
бойню и чтобы зрители могли принять чью-либо сторону и кричать "ура!",  но
дело именно в том, что  почти  всегда  современная  война  и  есть  бойня,
деморализующая народ, а об этом очень важно рассказать всем.  Утверждение,
что  война  -  это  все  еще  спортивная  борьба,  в   которой   побеждает
достойнейший, является  совершеннейшей  ложью,  поддерживаемой  для  того,
чтобы заставить нас  по-прежнему  нести  опасное  и  отвратительное  бремя
расходов на содержание армии и флота. В  действительности  армии  и  флоты
теперь уже не орудия ведения боевых  действий;  это  орудия  безжалостного
истребления. Встречаясь с более мощными средствами, они либо гибнут,  либо
обращаются в бегство. В последней  мировой  войне  было  удивительно  мало
"великолепных  сражений".  В  большинстве  боев  проявлялось   не   больше
честности и благородства, чем в поджоге или ограблении.
   Против постановки фильма приводится еще  один  довод:  сознание  людей,
мол, еще не подготовлено к  восприятию  идеи  всемирного  государства.  Но
именно поэтому был задуман и написан этот сценарий. В истории человеческой
мысли есть периоды, когда человечество, по-видимому, намеренно не замечает
самых очевидных вещей, и сейчас у нас именно такой период. Создать  вместо
путаницы, которую вносят независимые суверенные правительства в управление
делами человечества, систему международного контроля вполне в человеческих
возможностях. Такой образ правления просто необходим.  Нет  сомнения,  что
осуществить этот контроль сложно и трудно, но не  сложнее,  чем  разгадать
загадки физики микромира и биологии,  к  чему  современная  научная  мысль
подходит уверенно и постепенно. Задача эта великая, но она не  идет  ни  в
какое  сравнение  с  величием  рода  человеческого,   которому   предстоит
справиться с ней.
   Шумихой и суетой тут делу не поможешь; это  можно  осуществить,  только
все тщательно продумав и подготовившись.  Усилий  может  потребоваться  не
больше, чем их затрачивают великие державы на  нашей  планете,  сколачивая
блоки и приближаясь к пропасти новой  мировой  войны.  В  результате  этих
усилий должно  быть  создано  всемирное  целое  вместо  ряда  крупных,  но
разрозненных частей. Но на стороне войны всеобъемлющая  косность,  которая
маскируется под уважение к традициям,  трезвый  консерватизм,  добродушное
приятие порядка вещей таковым,  каков  он  есть,  и  недоверие  к  "диким"
революционным идеям. Очень многие люди более или менее уверены, что, какие
бы катастрофы ни угрожали им, нынешней общественной системы,  единственной
системы, к которой они считают себя приспособленными, на  их  век  хватит.
Это стало рефлексом. Им кажется, что они не  смогут  начать  сначала.  Они
будут кричать "ура" при виде своего клаверийского леопарда, завывать, едва
заслышав  национальный  гимн,  и  надеяться,  что  уцелеют,  когда   будут
свирепствовать газ и огонь. Мир без войны  кажется  им  слишком  странным,
возвышенным, чистым, и там они со своими привычками, понятиями и  манерами
окажутся в невыгодном положении. А так они держатся за старину и  надеются
на лучшее, но на самом деле лучшего что-то  не  видно,  будущее  не  сулит
ничего доброго, а опасность растет.
   Я говорю не о массе, чьи мысли и желания часто диктуются со стороны,  а
о тех людях, которые обладают способностью мыслить самостоятельно и  могут
активно способствовать творческим усилиям общества,  направленным  на  его
освобождение. Правда о войне известна этим людям до  конца  или  почти  до
конца, и если они возьмутся за дело, выход будет  найден.  Однако  сегодня
они стараются сдержать пропаганду таких идей или даже  помешать  ей  всеми
силами. Эти идеи давно уже волнуют их  самих,  и  они  боятся  сделать  их
достоянием большинства. Поэтому писатель,  всерьез  изображающий  нынешнюю
обстановку, попадает в печальное и вместе с тем смешное  положение.  Когда
он излагает свои взгляды на будущее,  современники  считают  его  безумным
мечтателем, выдвигающим сумасбродные идеи. Так его называют даже многие из
тех, кто в душе  соглашается  с  ним.  А  когда  его  взгляды  оказываются
оправданными и он торжествует,  все,  что  он  может  сказать,  уже  будет
банальным. Всякий будет знать то, что он открыл, и  немногие  поймут,  что
это когда-то было открытием.
   Среди множества посетителей  красивого  замка-музея  на  Луаре  сегодня
найдется мало людей, способных понять, как это такая веселая и приятная  с
внешней стороны жизнь могла сочетаться с существованием  темниц,  пыточных
камер и как могли люди прятать еще не остывшие трупы в какой-нибудь  сотне
шагов от зала, где шел пир  горой.  Жизнь  пятнадцатого  столетия  уже  не
укладывается в сознании людей. Придет день (и день  этот  очень  недалек),
когда наш воинственный мир  тоже  будет  казаться  непостижимым.  Тогда  в
поступках Пауля Зелинки люди не  найдут  ничего  героического:  он  станет
просто примитивным человеком,  жестоко  поправшим  собрание  живописных  и
милых древностей.
   Но в настоящее время, когда эти самые древности определяют нашу  жизнь,
я сомневаюсь, что мой фильм о Пауле Зелинке будет поставлен, а если это  и
удастся сделать,  то  вряд  ли  его  охотно  станут  показывать  массовому
зрителю. Возможно, цензура даже  будет  колебаться,  а  нет  ли  в  фильме
чего-то такого, что  может  подорвать  "политические  устои".  На  издание
сценария в виде книги,  слава  богу,  смотрят  иначе,  во  всяком  случае,
сейчас. К сожалению, даже один из тысячи людей, которые охотно  посмотрели
бы фильм, вряд ли когда-нибудь прочтет этот сценарий.