соколобый" назовет  такой  фильм
трактатом, "низколобый" - проповедью, и оба они ощупью направятся к выходу
в отчаянном стремлении убежать от этой "трактатопроповеди". "Высоколобому"
нечему учиться, "низколобый"  ничему  не  хочет  учиться;  по  сути  дела,
разницы  между  ними  нет.  Этот  фильм  не  для  них.  В   конце   концов
"высоколобый" - это тот же "низколобый", только вдобавок претенциозный.  В
общем, мозги  у  них  устроены  одинаково.  "Широколобый"  останется,  его
волнует огромность темы.
   Если вдуматься, в выражении "мир  на  земле",  в  сущности,  содержится
отрицание. Оно само по себе подразумевает  только  отсутствие  войны.  Это
человеческая жизнь, из которой изъяли войну. Значит, главное,  с  чем  нам
приходится иметь дело в фильме, - это война как ужасное  зло,  которое  мы
испытали, как  зло,  которое  грозит  повториться,  как  зло,  которое  мы
надеемся сделать  невозможным.  Мир,  повторяем,  есть  просто  жизнь,  на
которую не бросает тень мрачная туча войны. Следовательно, наша тема - это
жизнь омраченная, но с надеждой, что она перестанет быть  омраченной,  что
воля и сила людей рассеют эту тучу. Итак, нам необходимы для нашего фильма
три главные нити: во-первых, замечательные,  чудесные  возможности  жизни,
освобожденной   от   военных   тягот   и   разрушения;   далее,    мрачная
действительность самой войны и ее ожидания, которая  калечит  и  чудовищно
порабощает людей;  и,  в-третьих,  желание  покончить  с  войной.  В  этом
последнем есть героический элемент.  Сюжет  фильма  должен  быть  историей
героического подвига, достойного Геркулеса, если мы хотим  довести  борьбу
до желанной победы, и достойного  Прометея,  если  мы  ограничимся  только
бунтом, временным поражением и надеждой на победу в будущем. Я выбрал  для
этого эксперимента наиболее простой и славный путь, так как  я  верю,  что
война может быть  и  будет  побеждена.  В  этом  фильме  надо  показать  в
развитии, как воля человека наносит поражение войне. Здесь человек  должен
быть не Гамлетом, а полубогом. Действие  происходит  в  наш  век,  который
представлен как век избавления от войны, и  главные  герои  фильма  должны
воплощать чаяния, страхи, усилия и успех  в  борьбе,  которая  завершается
полной победой.
   Разрабатывая тему, необходимо рассмотреть различные способы  подхода  к
ней. Должны ли  мы  воплощать  действующие  силы  в  отдельных  образах  и
сосредоточить весь интерес фильма на личной драме  одного  или  нескольких
пацифистов или следует создавать фильм в широком плане,  изображая  угрозу
войны и ликвидацию ее как явления массовые, показывая развевающиеся флаги,
улицы, заполненные людьми, кричащие толпы, стычки, бои, военные конфликты,
преследование и  расстрел  протестующего  пацифиста,  телеграммы,  которые
приносят горе в дом, отвращение молодых героев к войне, переговоры о мире,
протесты,   восстания,   совещания   кабинета   министров,   международные
конференции и так далее, то есть сводя воедино большой разнородный процесс
- от начала до заключительной трагедии, усталости и реакции?  Второй  путь
вернее всего привел бы нас к сюжету  "Вершителей  судеб",  этого  великого
неснятого фильма; первый - к обычному киносценарию.  Это  был  бы  обычный
сценарий со сравнительно усиленным  и  углубленным  задним  планом.  Стены
комнаты пришлось бы раздвинуть, чтобы  показать  мир,  которому  опасность
грозит и с неба, и с моря, и с земли, но потом сдвинуть  их  снова,  чтобы
можно было вернуться к личным переживаниям. Широкий показ был бы, конечно,
ближе к правде, потому что покончить с войной можно только в  том  случае,
если  в  одну  точку  будут  направлены  тысячи  различных   усилий,   вся
пропаганда, вся борьба. Но тогда нашему фильму пришлось бы в  масштабах  и
сложности соперничать с самой жизнью.
   Большим фильмам должны предшествовать маленькие, и в конце концов  было
решено избрать первый путь и  сосредоточить  внимание  на  главном  герое,
чтобы объединить все, что мы хотели  выразить.  Материал  был  бы  слишком
разнообразным,  безграничным  и  несвязным,  если  бы  мы  не  прибегли  к
изображению одного  человека  или  группы  связанных  между  собой  людей,
которая была бы ключом к пониманию  действия  и  цементировала  бы  все  в
единое целое. Совершенно бессюжетные фильмы,  правда,  уже  создавались  и
производили огромное впечатление; например, великолепный  фильм  "Берлин".
Когда-нибудь эпизоды  великой  войны  1914-1918  годов  могут  быть  снова
собраны в  одну  потрясающе  правдивую  картину.  Но  одно  неотделимо  от
другого. Зрители уже знают, что отдельные эпизоды - часть целого. С другой
стороны,  наша  тема  -  исследование  и  синтез  того,  что  должно  быть
достигнуто. То, что  нам  надо  показать,  не  достигнуто.  Чтобы  убедить
зрителей, надо  прибегнуть  к  четкому  приему  -  показать,  как  крепнет
убежденность человека, вызывающего у зрителей сочувствие. Надо  изобразить
такого героя, который для зрителей  воплощал  бы  стремление  покончить  с
войной, такого героя, для которого эта проблема стала бы личной,  понятной
всем проблемой.
   Такой герой позволит автору быть кратким. Искусство  в  широком  смысле
можно рассматривать как попытку упростить изложение.  Оно  подобно  науке,
которая тоже стремится к простоте. Но если  наука  осуществляет  синтез  и
упрощение в интеллектуальной сфере, то  синтез  и  упрощение  в  искусстве
являются эстетическими. Интеллектуальные процессы -  это  процессы,  общие
для всех, а эстетические  процессы  воздействуют  на  того,  кто  способен
чувствовать,  и  поэтому   методы   искусства   всегда   основывались   на
олицетворении, а действенность его - на сочувствии. Но персонаж, выбранный
случайно, не может стать  олицетворением.  Он  должен  быть  исключительно
характерным. Силы, стремящиеся развязать  войну,  должны  обрушиваться  на
него единым фронтом; он должен  быть  в  состоянии  принимать  действенные
решения "за" или "против" войны. Возможности развязывания  войны  в  таком
случае могут быть показаны в связи с его мыслями и  действиями.  Он  может
знакомиться с новыми средствами ведения войны, выслушивать военные планы и
обладать исключительной возможностью видеть приближение войны и  понимать,
какой она будет;  он  должен  переводить  все  это  на  язык  человеческих
страхов, мыслей и устремлений. Он должен обдумывать события и влиять на их
ход,  который  должен  быть  типичным.  Следовательно,   он   может   быть
одновременно самим собой и воплощением  того  разумного  неприятия  войны,
которое так широко распространено среди современного человечества.
   Несмотря на  нынешнюю  всемирную  тенденцию  к  республиканским  формам
правления, для сюжета очень удобно, если герой будет монархом. И не просто
монархом, а идеализированным средоточием деспотизма, который так  силен  в
каждом из нас. Он не  будет  таким  королем,  который  прячется  за  спину
диктатора или удовлетворяется символическим обожанием; он будет  думать  и
действовать с полной ответственностью. Это  означает,  что  его  не  учили
тактичности  и  любезной   снисходительности,   как   членов   современных
королевских фамилий,  и  он  отправляет  свои  королевские  обязанности  с
наивной доброй верой. По сути дела,  он  должен  быть  обыкновенным  умным
человеком, по воле случая взошедшим на трон. Он должен быть  тем  королем,
который живет в каждом из нас.
   По-видимому,  для  этого  лучше  всего  сделать  его  сыном  принца  из
какого-нибудь королевского рода, уехавшим в изгнание в  Америку  (как  это
случалось  с  принцами),  а  потом  в  мировой  войне   или   какой-нибудь
неожиданной  катастрофе  погибнут  все   промежуточные   наследники,   что
расчистит ему путь к престолу. Это как нельзя более  подходит  для  нашего
замысла. В Америке его отец, скажем, отказался от всех титулов, и сам  он,
не обремененный дворцовым  воспитанием,  много  читал  и  проникся  самыми
современными и прогрессивными идеями. Затем, если королевство,  в  которое
мы его вдруг перенесем, - одно из  тех  несчастных  маленьких  государств,
которые становятся ареной предпринимательства Европы, Азии и Америки и где
сталкиваются экономические и политические интересы  крупнейших  государств
мира, то мы  найдем  очень  удобную  форму  для  выражения  всех  основных
аспектов нашей темы. Допустим, при его вступлении на престол  столкновение
интересов больших государств в его стране выльется в кризис.
   Что будет делать  этот  король  -  обыкновенный  человек,  который,  по
существу, воплощает в себе сотни комитетов, тысячи лидеров и  миллионы  их
молчаливых приверженцев? Именно потому, что он  вполне  человек  и  вполне
король, проблемы мира на  земле  и  проблемы,  стоящие  лично  перед  ним,
связаны неразрывно.
   Это очень обобщенный образ, а потому наш герой непременно  должен  быть
красив, хорошо сложен, разумен и похож не на среднего человека,  а  скорее
на средоточие человеческой сущности. Характерными его чертами должны  быть
сообразительность  и  необычайная  твердость  воли.  Нельзя  наделять  его
"характерностью" в ее общепринятом понимании  -  странностями,  необычными
чертами, деревянной  ногой,  париком,  стеклянным  глазом  или  комплексом
неполноценности. Все это целиком относится к совершенно иной  теме,  очень
трогательной, но далекой от нашей, к теме  ограниченности  личности  с  ее
комическими и трагическими положениями. Наш  герой  не  должен  испытывать
горечи неудач. Он должен быть и вами и мной, таким, какими нам хотелось бы
быть: простым, с чистыми помыслами, не обремененным ничем и шагающим прямо
к своей цели.



3. ЛЮБОВНАЯ ИНТРИГА

   Поразмыслив, директор студии, давший своему воображаемому автору полную
свободу, склонен пойти на попятный. Среди коммерческих и  профессиональных
забот одна тревожит его больше всего.  Ему  надо  найти  на  женскую  роль
звезду. Более половины зрителей - женщины. Он настаивает на том, чтобы они
увидели себя в фильме, и, с его точки зрения, это  можно  сделать,  только
введя "любовную интригу". И без  того  трудная  задача,  которую  придется
выполнять нашему герою, теперь  усложняется  еще  и  притягательной  силой
голубых или карих глаз, а то и тех и других вместе.  С  этим  заблуждением
необходимо поступать просто.  Обычную  "любовную  интригу"  в  этот  фильм
допускать нельзя. Это приведет либо к пошлости, либо к полной неудаче.
   Под обычной  "любовной  интригой"  я  подразумеваю  страсть  мужчины  к
женщине (или наоборот), успех или провал настойчивых попыток  овладеть  ею
любой ценой и хороший или плохой конец. Это сейчас  считается  основным  в
человеческой жизни и уж, конечно, в большинстве  фильмов.  Предполагается,
что женщинам особенно нравится, когда фильм в достаточной мере  сексуален.
Нет сомнения, что сексуальная привлекательность многое значит на некоторых
этапах нашей жизни, но это не основной и не  постоянный  интерес  в  жизни
большинства мужчин, и я не верю, что это занимает такое уж большое место в
жизни женщины. Традиции и социальные условия делают секс  более  важным  в
жизни большинства женщин, чем большинства мужчин, и,  возможно,  по  своей
природе они более чувственны. Но уж, конечно, не  до  такой  степени,  как
считают те, кто настаивает на  бесконечных  "любовных  интригах".  Женщины
могут слушать музыку,  в  которой  нет  ничего  сексуального,  сочинять  и
исполнять ее; они могут проводить научные исследования, писать  картины  и
книги, заниматься  спортом  или  делами  и  не  обнаруживать  такую  явную
сексуальную одержимость, как многие мужчины. Однако нельзя сказать  с  той
же уверенностью,  что  они  могут  совершенно  отрешиться  от  собственной
личности, как это бывает у мужчин. Если женщины и не более сексуальны, чем
мужчины, то тем не менее остается сомнительным, способны  ли  они  так  же
легко освобождаться от личных пристрастий. По моим впечатлениям они обычно
придают большее значение женской роли, чем произведению в целом.
   Что же касается этого фильма, то я убежден, что в  нем  не  может  быть
никакой вульгарной "любовной интриги",  никаких  ухаживаний  и  покоренных
сердец. Я считаю общим правилом, что обычная "любовная интрига" в  фильме,
романе, пьесе и любом другом произведении вступает в противоречие со всеми
другими сюжетными линиями и разрушает  их  или  сама  сводится  до  уровня
утомительной  путаницы.  У  меня   есть   некоторый   опыт   в   сочинении
фантастических романов о всяких чудесах, о  посещении  луны,  например,  о
могущества невидимки, об освобождении атомной энергии и использовании ее и
тому подобное, и я убежден больше, чем в чем бы то ни было,  что  с  этими
темами можно успешно справиться,  только  полностью  подчинив  им  обычную
любовную линию. Пренебрежение  этим  простым  условием  привело  к  сотням
неудач. Или Джульетта должна завладеть всей  сценой  и  быть  постоянно  в
центре внимания, или Джульетта (вместе с ее  Ромео)  будет  просто  мешать
развитию действия. Это закон. Мир избавляется  от  приятного  заблуждения,
что Джульетта (или  Ромео)  может  "вдохновлять"  особу  другого  пола  на
что-либо, кроме сильного желания обладать ее  (или  его)  прелестями.  Наш
герой хочет покончить с войной, потому что ненавидит войну. И если  бы  он
принялся бороться  с  войной  ради  женщины,  то  это  было  бы  не  более
убедительным, чем если бы он сделал это на пари  или  потому,  что  кто-то
сказал, будто ему с этим не справиться.
   Поэтому директор студии должен  исключить  из  своих  расчетов  всю  ту
немалую часть женщин, желающих видеть картины, основное содержание которых
сводится к тому,  что  женщин  в  лице  их  хорошенькой  представительницы
желают,   обожают,   обхаживают,   преследуют,   заманивают   в   ловушки,
освобождают, изысканно одевают,  раздевают  и  в  подавляющем  большинстве
случаев завоевывают и принуждают к восхитительной  и  полной  капитуляции.
Эти женщины смотреть фильма не будут. И  тех  молодых  людей,  чьи  тайные
помыслы  воплощаются  в  желании,  обожании,  ухаживании,   преследовании,
заманивании в ловушки, спасении и покорении восхитительной героини,  нужно
тоже сбросить со счетов. Может быть, мы  переоцениваем  численность  таких
людей  и  недооцениваем  численность  сторонниц   преобладания   "любовной
интриги". И конечно, наше отрицание "любовной интриги" ни  в  коем  случае
нельзя истолковывать так, что женский пол не будет играть никакой  роли  в
фильме, который потеряет в таком случае всякую привлекательность даже  для
здравомыслящей части зрительниц. Надо не  просто  показать  им,  как  они,
принадлежа к роду человеческому,  примут  участие  в  достойном  Геркулеса
подвиге - уничтожении  всего,  что  способствует  возобновлению  войны,  а
также, воздействуя на чувства, заставить их задуматься, не должны ли  они,
которые острее мужчин сознают свой долг и глубже воспринимают человеческие
ценности, сыграть в борьбе особую роль.
   И тут перед нами встает вопрос, который всегда возникает в бесчисленных
случаях современной жизни. Действительно ли женщины  в  большинстве  своем
по-настоящему хотят организованного предотвращения  войны?  Точно  так  же
спрашивается: хотят ли они мощного подъема науки? Или хотят ли они,  чтобы
мир был перестроен в лучшую сторону? Негодующие женские  голоса,  торопясь
дать отпор воображаемому умалению их достоинств, тотчас ответят:  конечно,
да. Разве не их сыновей и мужей убивают на фронте? Разве не их дети, не их
дома пострадают самым жестоким образом от войны?  Но  именно  такой  ответ
внушает еще большее сомнение.  Это  причины,  по  которым  женщины  должны
хотеть,  чтобы  с  войной  было  покончено,  но  ни  в  коем   случае   не
доказательства  того,  что  они  способствуют  или  готовы  способствовать
уничтожению войны как таковой. Многие мужчины, хотя их  сыновья  и  друзья
должны погибнуть и сами они должны  испытать  тяготы  и  опасности  войны,
хотят мира и переустройства на земле, совсем не думая или думая очень мало
о своих личных интересах. Они видят в войне обузу и камень преткновения на
трудовом пути всего человечества. Они видят неосуществленные  возможности,
которые им лично дали бы очень немного. Война для  них  -  это  громадное,
глупое, безобразное  чудовище,  топчущее  посевы,  чудовище,  на  которое,
впрочем, было бы очень интересно  поохотиться.  Они  ненавидят  ее  не  за
ужасы, а за то, что она им невыносимо  докучает.  И  солдат  считается  не
грозным героем, а скучным дураком. А найдется ли столько же женщин с таким
же образом мыслей?
   Мы должны как-то ответить на это, прежде чем решим, какова  будет  роль
женщины в этом фильме. Сыскать ли нам Геркулесу как бы близнеца в  женском
образе? Героиню,  находящуюся  с  героем  рядом,  как  Вильгельм  и  Мария
[Вильгельм I Завоеватель  -  король  Англии  в  XI  веке;  Мария  Тюдор  -
английская королева  в  XVI  веке]  на  старых  монетках?  Или,  наоборот,
показать женщину, которая будет  играть  роль  Деяниры,  обворожит  героя,
выткет ему одежду, пропитанную кровью Несса [Несс - в греческой  мифологии
кентавр,  убитый  отравленной  стрелой  Геракла;  чтобы  отомстить,  Несс,
умирая, посоветовал супруге Геракла Деянире  собрать  его  кровь,  которая
поможет ей сохранить любовь мужа; Деянира выткала мужу одежду и  пропитала
ее кровью кентавра, тем самым погубив Геракла], и в конце концов  погубит?
Мы  часто  это  делали  в  силу  необходимости.  Это  один  из  бесконечно
повторяющихся сюжетов, это  история  о  женщине,  для  которой  главное  -
чувства, и она так хочет влюбить в себя мужчину, что в конце концов  губит
его. Но такое ли это обычное  явление  сегодня,  как  в  прошлые  времена?
Считать ли редкостью обоюдное мучительство из любовного эгоизма,  или  это
неотъемлемая часть человеческого бытия?
   И все же поскольку мы решили, что фильм наш будет о современной победе,
а не поражении, даже если Деянире и предстоит появиться,  то  ей  придется
остаться в стороне или быть побежденной. Одежду, пропитанную кровью Несса,
можно вернуть в реквизитную: она не понадобится. Но из этого  не  следует,
что остается только один путь - показывать мужчин и женщин одинаково. Если
женщины будут играть ту же роль в отношении войны, что и мужчины, то нужна
ли отдельная женская роль вообще? Объединить  ее  с  Геркулесом,  и  пусть
фильм будет бесполым.
   Истину надо искать между этими крайностями. В наше  время  женщина  все
больше  и  больше  освобождается  от  ощущения,  которое  навязывается  ей
обычаями,  воспитанием  и  традициями,  -  от  ощущения   настоятельнейшей
необходимости поймать и удержать того или  иного  мужчину.  Но  ничего  не
сделано, чтобы изменить тот существенный факт, что  женщины  более  остро,
чем мужчины, воспринимают жизнь в личном плане. Они уже не  погружаются  с
головой в личные драмы, но, по-видимому, не могут освободиться от этого до
такой степени,  до  какой  освободились  мужчины.  Под  их  влиянием  ярче
проявляется индивидуальность мужчины. Они более склонны к  осуждению  и  с
большей  готовностью  становятся  на  чью-либо  сторону,  а  становясь  на
чью-либо сторону, делают это безраздельно, не зная компромисса.  Если  мир
организуется для борьбы с войной, то в этой колоссальной и сложной борьбе,
которая  предстоит  нам,  женщины  будут   нашими   главными   судьями   и
вдохновительницами.   В   этой   героической   попытке   вывести   разумно
перестроенный  мир  из  проклятого  лабиринта  романтической  лжи,  что  и
составляет нашу тему, так же как и в борьбе за установление  социальной  и
экономической справедливости женщины будут играть решающую  роль.  И  если
они будут подбадривать мужчин, оказывать им  поддержку,  дарить  их  своей
дружбой и укреплять своей колоссальной уверенностью их  боевой  (но  часто
колеблющийся) дух, то мужчины смогут довести дело до  конца.  А  если  они
будут поглощены мыслью о собстве