тыл.
     Делать было практически нечего, ни тебе научно-популярных книжек,  ни
порнографических журнальчиков, ни телека. В такой ситуации  ставить  цели,
задачи и вообще позитивно мыслить как-то  не  хотелось.  Смеркалось,  свет
никто не включал, тени сгущались. Стало казаться, что мебель совсем не  на
тех местах, где была раньше.
     Ощущение ужаса, желание броситься к двери и  в  то  же  время  полное
отсутствие воли. Просто как во сне-кошмарике.
     Я посмотрел на ножки рояля и неожиданно они мне показались невероятно
сексуальными. Я погладил клавиши - до чего же приятное ощущение.
     Но потом я заставил себя  отшатнуться.  Я  высвобождаю  сновидению  и
неудержимо становлюсь ДРУГИМ. А хочу ли я  становиться  другим  и  черпать
полной ложкой из новой бочки с дерьмом? А не дать ли мне деру отсюда?
     Я попробовал взять стул и шарахнуть им в пуленепробиваемое  окно.  Не
вышло. Венские стулья до одного были на  крепчайших  болтах  и  без  ключа
соответствующего размера не стоило  к  ним  и  подступать.  Все  тут  было
приклепано и посажено на цепь с замком: и тумбочка, и шкаф, и  рояль-сука.
Отломать его крышку тоже  не  вышло,  она  держалась  на  жутких  стальных
петлях. В общем, весь рояль был бутафорный, из стали, которую снарядом  не
прошибешь. Постукивание моего малогабаритного кулака по стеклышку  ничего,
конечно, не дало, также как и каратистские пинки ногами. Впрочем сейчас на
ногах были не армейские боты, а легкие тапочки.
     В общем бился я с  углепластиковым  стеклом,  как  Евпатий  Коловрат,
устал до такой степени, что слюна потекла.
     Все, попалась птичка, стой. Я притиснул  глаза  к  умопомрачительному
стеклу. За  бортом  психушки  текла  нормальная  жизнь.  Я  даже  различал
знакомого мне пенсионера, который опять-таки любовно стриг живую  изгородь
у своего аккуратного домика. Везет же людям,  была  у  гражданина  канадца
честная работа, а теперь честный отдых.
     Вначале  я  позавидовал  ему,  а  потом  разозлился.  Микроб  же  он.
Человекообразный микроб  в  питательном  бульоне.  Вкусненькое  поглощает,
невкусненькое выделяет, задницу держит поближе к  теплу,  ножки  экономит,
ездит на колесиках, любит уют  и  все  ему  в  этой  стране  способствует.
Склепал наверное двое-трое ребятишек, тем и доволен. И будут они такими же
микробами, как и он. А я не такой. Я  не  входил  в  тощее  стадо  старого
"советского" образца, не войду и в  жирное  стадо  нового  "американского"
типа.
     И неожиданно преграда растаяла, и стекло, и стена. И даже  пейзаж  за
окном. Я видел только канатики из клейкой слизи, протянувшиеся от неба  до
земли, вдоль и поперек.  По  этим  тяжам  ползали  слизневидные  существа,
соплевидные сгустки  живого  теста.  Сгустки  побольше  втягивали  сгустки
поменьше, слипались и разлипались, выдавливали из себя  гадость,  делились
пополам. Я теперь понимал, каков наш мир в истинном обличии и это вызывало
законное омерзение. Я так хотел, чтобы дыхнуло огнем на всю эту дрянь.
     Я полетел вдоль слизневых тяжей как электрический импульс. То есть, я
конечно не знаю, что чувствует электрический импульс, когда разбегается по
множеству проводков, но вот такое сравнение пришло на  ум.  Я  образовывал
стаю птиц. Они  были  лишь  следствием  моего  движения,  того  изменения,
каковое я производил в реальности и в  нереальности.  Не  будь  меня,  они
мгновенно бы обратились в ничто, а так я задавал их судьбу,  их  время.  Я
озирал землю сверху, она до смешного  была  похожа  на  шлейф  из  хлебных
крошек, тянущийся от полюса к полюсу, на бесконечную  дорогу,  уходящую  в
вечность...
     Затем я как бы сорвался  с  большой  высоты,  разверзлась  пустота  в
животе, поташнивать стало, в общем развезло...
     Падение закончилось благополучно, я, чувствуя облегчение, очутился  в
каком-то темном зале, с широкими колоннами по сторонам. Впрочем у зала  не
было одной стены и в него просачивался довольно сумеречный свет.  Я  пошел
ему навстречу и  вскоре  оказался  в  очень  малоприятном  мирке.  Белесое
плоское  небо,  коричневые  горы  с  совершенно  вертикальными   склонами,
кубические  белые  холмы.  Изведав  минуту-другую  полной   растерянности,
наконец въехал в ситуацию - я нахожусь  в  комнате,  только  стал  слишком
мелким, мышью что ли или какой-то другой крохотной гадиной. А затем ощутил
импульс, к которому принадлежал теперь. У меня были  свои  узкие  тоннели,
разрешенные и запрещенные пути, полюса притяжения. О, сыр и крупа,  вечные
объекты страсти, о бесчисленные серые подруги, источники вожделения, в вас
мое бессмертие...
     Потом я был стеной и шкафом, просто  сквознячком.  Вскоре  я  не  мог
разобраться, кто же я, что меня тянет и что  отталкивает,  я  стал  то  ли
всем, то ли ничем, как запутавшийся герой песни "Интернационал". Я никогда
не исчезал, я был всегда и везде...
     Потом  зрение  мое  замутилось,  как   ветровое   стекло   автомобиля
где-нибудь в Череповце, и я едва добрался  до  мягкой  поверхности,  чтобы
опуститься на нее задницей.  Когда  взгляд  прояснился,  то  первом  делом
вперился в работающий экран.  Там  показывали  мне  Бекки  и  Хелен.  Мисс
Федорчук что-то лопотала и зыркала похотливыми глазами-блестками на Бекки.
Та  вела  себя  расслаблено,  понимая,  что  от  податливости  зависит  ее
благополучие. Увы, обе бабы сейчас выглядели для меня какой-то пакостью.
     Другой экран показывал жену мою Риту, она была грязной и  оборванной,
ползала в каком-то засраном подвале, словно  опарыш.  Я  понял,  что  эфир
прямой. Но как ни искал в себе жалость, ничего такого не нашел.
     А затем спиной уловил, что не один. Обернулся и  в  самом  деле  -  в
кресле с высокой спинкой, что располагалось у окна, сидела мать. Как раз в
той одежде, в которой ушла на последнюю охоту.
     - Ты здесь? Значит, все обошлось. Хорошо, что ты добралась  до  этого
хреновенького канадского городишки, который немногим лучше, чем Няксимволь
- здесь тоже хватает шаманов.
     Я подошел ближе. Какая там мать. Это была Хелен. Странно,  что  я  их
спутал.
     - В самом деле, какая разница. Посчитай, сколько у тебя было мамаш за
несколько миллионов лет? - предлагает Хелен.
     Мне кажется это правильным. Наверное, я окончательно свихнулся.
     - Как такие спорные суждения вылетает изо рта  руководителя  солидной
фирмы?
     -  Более  чем  солидной.  С  полудня  мы  обладаем   многомиллионными
активами.
     - Значит, ваш вирус урыл "ролл-оновские" фирмы, мисс Федорчук?
     -  Первая  часть  операции  завершилась,  Ник.  Мы  резко  приблизили
Слияние.
     - Как  же  вы,  мисс  Федорчук,  рассуждаете  о  Слиянии  после  этих
лесбийских штучек.
     Хелен отреагировала на упрек спокойно.
     - Эти кроватные  выкрутасы  только  для  прорыва.  Если  что-то  тебя
сдерживает, прорвись.
     - Отлично. Я не прочь прорваться к вам. Может, юркнем в койку.
     Мисс Федорчук рассмеялась сухим почти старческим смехом.
     - Вам, Коля, это не для  прорыва  надо,  а  чтобы  остаться  засохшей
какашкой под кустом. Вот когда станете нашим,  тогда  посмотрим,  что  вам
понадобится.
     - Да, ладно  не  напрягайтесь,  Хелен.  Во  мне  же  одна  духовность
осталась.
     Но тут меня поймал импульс, и я кинулся на  эту  тетку.  Даже  что-то
сорвал с мисс Федорчук, кажется, блузку. Но  мне  своевременно  пшикнул  в
физию газовый пистолет, и я хорошо поплыл.
     А перед внутренним взором опять замаячило материно лицо. Умеют, суки,
работать. Не зря этот микрочип  мне  в  крестец  впился.  Но  такие  мысли
недолго меня доставали.
     Я ловил ее руку, руку матери и просил прощения. Лицо матери  нахально
сменялось физиономией Хелен, мордой медведицы, кустом сирени,  обглоданным
черепом, сухим пнем.
     - Поэтому мы тебя выбрали, а не прикончили, - донесся трескучий  даже
искрящийся голос Хелен. - Ты живешь с нами в одном  лесу.  Ты  составляешь
вместе с нами один лес, оттого  твои  идеи  нам  очень  помогли.  Придумав
"Секту", ты как бы дал нам план действий...
     В следующее просветление я нашел  в  своей  комнате  всю  сектантскую
шатию-братию, включая Пеку  и  Оксану.  На  этот  раз  их  физиономии  мне
показались симпатичными, даже родными.
     - Ну вы пришли вовремя. Надеюсь, я стал относиться  к  вам  лучше  не
из-за микрочипа, а потому что вы умылись и причесались.
     Мы уселись на ковре в кружок, взялись за руки и сразу все  понеслось.
Никто не приставал с заданиями,  не  лез  с  наставлениями;  я  знал,  что
делать. Ковер пророс цветами, стебельки и травинки  щекотали  голые  ноги.
Потолок стал  подниматься,  а  мы  начали  опускаться.  Я  видел,  что  из
ковра-лужайки торчат только головы, какой-то цветок щекотнул  мне  нос,  я
чихнул, а затем настала мгла.  Мы  были  уже  под  землей.  Иногда  легкие
всполохи позволяли увидеть чернозем, белесые корешки, червяков и  куколок,
кротовьи ходы. Следом наступили гранитные немного мерцающие толщи,  дальше
базальтовые, глянцево-черные. Потом была тьма, слегка подмазанная багровым
излучением, в ней принялись  мелькать  лица  и  тела,  они  теснились  все
кучнее, быстро  утончались,  делались  струйками,  голоса  превращалась  в
назойливое жужжание.
     И наконец остались только вихри, искрящиеся разрядами  вихри.  А  еще
ниже  стихли  и  вихри,  была  только  потрескивающая   пустота,   впрочем
присутствовали какие-то скрытые и мощные течения.
     Потом я перестал их чувствовать, и сразу в  меня  вошла  вся  мощь  и
многомерье вихрей, и миллиарды лиц и тел, и  хлопотливая  жизнь  корешков,
червяков, бабочек, мышек, птичек. Я сразу оценил  их  убогое  житие:  еда,
выделение, размножение. Но то были всего лишь вектора, по которым напирала
жизнь. Стали ясны клавиши, на которых играли Создатели. И сейчас мы  могли
подвинуть этих Великих и занять их места. Мы сделаем  так,  что  миллиарды
клеточек-особей, в  которые  вливается  жизнь,  заощущают  себя  частицами
целого и будут сознательно служить общим целям.
     Потом словно на лифте я проехался вспять,  в  исходную  комнату.  Все
члены нашей команды поднялись на ноги, выдохнули и отправились  в  подвал.
Там нас стало уже двадцать. Мы начали брать из ящиков оружие. Я  подхватил
автомат "Интерармс" 7,62 - это  что-то  вроде  Калашникова  -  с  лазерным
целеуказателем  и  подствольным  гранатометом.  Люблю  увесистое   оружие.
Скрепил клейкой лентой три магазина. Пека взял автоматический  гранатомет,
крупногабаритная  Оксана  -  крупнокалиберное  помповое  ружье.  Потом  мы
принялись переодеваться. Одни напялили белые халаты медработников,  другие
- синие спецовки техперсонала.  Негры  и  желтолицые  натянули  на  головы
черные маски. Я облачился в спецовку и  вместе  с  еще  шестью  товарищами
уселся в фургончик с надписью на  борту  "муниципалитет  Питтстауна".  При
этом я чувствовал почти физически, что меня  как  стакан  наполняет  новая
сила и новая воля. Я ощущал себя кровеносным  сосудом  большого  и  умного
организма.
     Мы двинулись от клиники к центру города и остановились возле  старого
и  приметного  конторского  здания  на  Кингсроуд.  Построили  его  еще  в
сороковых годах, здесь обосновались филиалы и даже штаб-квартиры известных
и крупных компаний.
     Кстати, когда мы подъезжали,  я  заметил,  что  с  четырех  сторон  у
дцадцатиэтажного дома пустое пространство: площадь, автостоянка, еще  одна
автостоянка, небольшой скверик.
     Мы остановились не с фасадной стороны. И вошли через служебную дверь,
пронося оружие в ящиках для инструментов и под мешковатой одеждой.  Сонный
охранник ни одним усом не шевельнул. Дальше мы  разделились.  Я  вместе  с
Пекой переместился в сортир последнего этажа, где  мы  достали  оружие,  я
свой "Интерармс", он  -  коротенький  пистолет-пулемет  "Беретта  951Р"  и
автоматический гранатомет. В  кармашки  моей  куртки  легли  гранаты.  Еще
надели мы и пояса с самохватами. К  ним  полагался  моток  тоненького,  но
крепкого тросика с якорем на конце. Напялили очки переменной прозрачности,
наушники     с     микрофонами,     прицепили     цифровые      кодирующие
приемники-передатчики.
     Потом открыли чердачную  дверку  и  поднялись  еще  выше.  В  смысле,
оказались на крыше. Я подошел к самому ее краю и понял, что  не  испытываю
никакого дрейфежа. Я, конечно, никогда  не  паниковал  насчет  высоты,  но
относился к удалению от почвы с достаточным  уважением.  А  сейчас  ничего
такого, никакой слабости в мошонке, словно я был ростом до самой земли.  Я
даже немного наклонился и плюнул вниз.
     Зацепили мы с Пекой тросики за печные трубы  и  стали  спускаться  на
двенадцатый этаж. Когда наши ребята с  первого  этажа  пошли  в  атаку  на
ближайший пост охраны, двинулись и мы. Сперва в  намеченное  окно  влетела
ослепляющая граната из моего подствольника. Следом ввалились и мы с Пекой.
За окном была комната, где располагался второй пост охраны и наблюдения.
     Там было четверо, из них двое в штатском.  Они,  естественно,  крепко
зажмурились. Тех, что в форме, мы сняли сразу. Они и испугаться не успели.
Когда человек в штатском  прикиде  потащил  ствол  из  своего  пиджака,  я
засадил в него очередь. Он еще не упал, но во лбу уже  появилась  дырочка,
другое отверстие, что под кадыком, вытолкнуло первую порцию  крови.  Пека,
не колеблясь, прострочил последнего обитателя комнаты. Я проверил - оружия
при нем не было.
     А еще я заметил, что не совершил ни одного неточного движения, значит
не было ни сомнений, ни размышлений.
     Пека выскочил за дверь и через несколько секунд сообщил  мне,  что  я
могу выдвигаться на следующую позицию.
     Кто-то стрелял из другого конца коридора,  из  подсобки.  Я  не  смог
точно прицелиться и жвахнул  туда  из  подствольника.  Бубухнула  граната,
кому-то  заплохело  и  стрельба  прекратилась.  Мы  с   Пекой   предложили
быстренько  залечь  всем  оказавшимся  в  коридоре.  Впрочем,   они   сами
действовали так оперативно, будто им жилы подрезали. Я перестал ощущать  в
ближайшем пространстве какую-либо агрессивность, кроме той,  что  источали
мы с Пекой. Одна за другой мы открыли пяток дверей, за ними  были  большие
конторские помещения, перегороженные невысокими ширмочками.  Я  чувствовал
то же, наверное, что и китобои, которые наткнулись на стадо китов.  Передо
мной ничего, кроме беззащитного заложничьего мяса.  Они  могут  закричать,
могут испортить воздух и обмочиться, но не более того. Даже скучно  стало,
охота ведь еще порезвиться и поразмяться.
     Но пора чистить и подметать следующий этаж.
     - Дуб, Дуб, вызывает Вяз, - сказал я в микрофон человеку, который был
нашей "ветвью". (А мы соответственно являлись его  "листьями".)  -  Первая
часть маршрута пройдена. Ликвидировано от четырех до пяти  "заноз".  Ущерб
заложникам минимальный.
     - Спасибо, Вяз. Продолжайте. В правом крыле  на  четырнадцатом  этаже
внешним наблюдением  зафиксировано  пять  "заноз".  Воспользуйтесь  шахтой
грузового подъемника.
     "Дуб" - это Эминов. Работает  нью-йоркский  представитель.  Его  мозг
быстр и точен. Он чувствует  реальность  и  внереальность  гораздо  острее
меня. Он гораздо проще  воспринимает  волны  и  импульсы,  которые  должны
породить пока еще маловероятные события.
     Я сковырнул панельку вызова лифта и  отключил  подачу  сигналов.  Нам
конкуренты не нужны. Теперь отжать дверки и вверх по тросу.
     Влезать на этаж  будем  не  возле  пола,  а  в  районе  потолка,  так
неожиданнее. Тем более, что меня  окатила  волна  чьей-то  сосредоточенной
"деловой" злобы. Пека резко отжал створки двери, я шмальнул из автомата, а
затем уже спрыгнул на пол.
     И действительно нас ждали. Только потому, что я разместился кверху от
проема, не схлопотал пару очередей в пузо. Потом Пека швырнул  гранату.  В
этом коридоре хватало людей и помимо охранников. Через пять секунд на полу
лежало семь  трупов,  заляпанных  красным,  -  двое  охранников  и  пятеро
клерков, в том числе девушка. Через десять секунд до меня дошло, что можно
было поступить и иначе: мне задержаться возле  потолка,  а  Пеке  швырнуть
пару дымовых шашек. В этом случае я бы скорее разглядел  противников,  чем
они меня. Допустили мы ошибочку - впрочем, моего напарника это не  слишком
обеспокоило.
     Я  бежал  по  коридору,  по  стенам  которого   жались   перепуганные
полусумасшедшие  полуотключившиеся  заложники.  Они  словно   сопли   были
размазаны, такие же противные.
     За стенами располагались компьютерные залы - я полоснул  бронебойными
очередями направо и налево, поверх голов, и услышал как там  все  попадали
со страха, увлекая за  собой  на  пол  клавиатуры  и  мониторы.  Это  мне,
наконец, понравилось. Похоже, я люблю ощущать запах бздения.
     В конце коридора возле дверей пассажирских  лифтов  мы  остановились.
Наступил перерыв. В здании никто нам больше не сопротивлялся.  Прежде  чем
Дуб-Эминов сообщил это, все стало ясно  по  потоку  радости,  испускаемому
всей нашей группой.



                          8. ОМУТ НА МЕСТЕ ЛУЖИ

     Я тот, который был известен некоторым людям и официальным  инстанциям
как Николай Вайзман. В других местах и витках времени у меня  иные  имена.
Истинное мое имя называть бессмысленно, я же не глупенькая  Рита,  которая
считает себя воплощением африканской богинюшки Индомбы. Имен у  богов  еще
больше чем у людей, поэтому Я для вас -  просто  фраваши,  дух,  одним  из
проявлений которого является мимолетный образ господина Вайзмана.  Были  у
меня тысячи других обличий,  человекоформ.  Большинство  из  них  даже  не
подозревали о моем наличии, о том, что в самой их середке сижу  Я,  что  Я
похож на паука, а они - на мою паутину.
     Умничающие недоноски считают, что такие как я паразитируют  на  мире,
созданном другими.  Это  неистинно  -  мир,  сделанными  другими,  был  бы
скучноват, потому  что  все  желают  только  жрать,  пить,  трахаться  или
запечатлеваться в памяти народной. А я и  подобные  мне  пытаются  придать
жизни Простейших некоторый высший смысл. Недоноски считают, что такие  как
я несут зло. Тоже неправда. Мириады особей зажаты в тиски пищевой пирамиды
и как только, переразмножившись, начинают выбиваться из  нее,  то  следует
кровавая  и  страшная  расплата:  голод  ли,  эпидемия  ли,  война.  А  мы
вмешиваемся, когда ЭТО уже случилось и стараемся, чтобы громадная  энергия
жизни не пропала зря.  Чтобы  побеждали  лучшие,  чтобы  генералы  воевали
искуснее, ученые старательнее варили  головой,  солдаты  проявляли  чудеса
мужества и героизма, писатели со сладострастным ужасом мастерски  клеймили
зверства войны.
     С полудня конторское здание было  целиком  в  наших  руках.  К  этому
времени вирусная система сгенерировала новую информационную среду, конечно
же, фальшивую, которая поглотила старую истинную. Вирус мало-помалу впитал
все коды и пароли доступа, протоколы и регламенты обмена данными. В нужный
очень подходящий момент, вскрывая  все  защиты,  в  банковские  компьютеры
хлынули команды на доступ к счетам и изъятие денег.
     Миллионы баксов от операции "ролл-он" теперь потекли на  счета  наших
подставных фирм. К вечеру правительственные  инстанции  заблокировали  все
каналы утечки бабок, но чтобы изъять их надлежало иметь решение суда. А до
того светлого момента деньги шли нам на пользу. Чтоб суд разродился верным
решением,  полиция  должна  была  проникнуть  в  штаб-квартиру   MCS.   Но
штаб-квартира  находилась   в   захваченном   такими-сякими   террористами
конторском здании на Кингсроуд.
     Рано утром полицейский  спецназ  "Кобра"  (у  меня  чутье  на  имена)
штурмовал дом. Наша удалая компания,  конечно,  встретила  их  на  дальних
подступах.  Мы  сами  переоделись-переобулись  в   клерков   и   выставили
заложников  на  окнах.  Полицейские  снайпера  не  очень  нас   различали.
Заложники так жалобно просили спецназовцев не стрелять. Убитых клерков  мы
вышвыривали из окон. Некото